скачать книгу бесплатно
– Я знаю, – ответил Габриэль.
Когда он вытащил из кармана нож, Валери Ленуар выронила обувную коробку, которую держала в руках.
– В подсобку, – приказал он.
– Но…
– Быстро.
Она попятилась в прилегающую к торговому залу комнатку, не отводя от мужчины взгляда.
– Что вам нужно?
Быстрым движением Габриэль закрыл дверь, чтобы их не услышали с улицы.
– В кассе денег особо нет, – пролепетала его жертва дрожащим голосом. – Но забирайте все, что есть!
– Я пришел жизнь твою забрать. Потому что ты не достойна ее.
Он бросился на женщину, прижал к стене и затянутой в перчатку рукой сдавил ей шею. Приставил лезвие ножа к горлу мадам Ленуар, и та сразу перестала дергаться. Несколько секунд он пристально смотрел своей жертве в глаза. Под рукой он чувствовал, как в грудной клетке у несчастной бешено прыгало сердце, и это доставило ему секундное удовольствие.
Мадам Ленуар попыталась крикнуть, но крик перешел в жалкий хрип.
Габриэль шепнул ей на ухо несколько слов. Валери изменилась в лице, как будто увидела призрака. Она сделала попытку заговорить, но он лишь крепче стиснул ей горло, не давая словам вырваться на волю.
Медленно, не отводя взгляда, он провел ей лезвием ножа между грудей. Затем воткнул нож в печень. Валери сползла по стенке и опустилась на колени. Тогда он нагнулся, схватил ее за волосы, чтобы откинуть голову назад.
И четким движением перерезал ей горло.
Когда он разжал руку, женщина упала лицом вниз. Она была еще жива, но это было делом нескольких секунд. Или минут, если ей не повезет.
Он вышел из подсобки, открыл кассовый аппарат и забрал лежавшие в нем деньги. Потом остановился перед парой обуви. Лане она бы понравилась, он был в этом уверен. Абсолютно в ее вкусе. Он выбрал коробку с 38-м размером и вышел через боковую дверь, тщательно прикрыв ее за собой.
Ему потребовалось пять минут, чтобы дойти до близлежащего метро. Через полчаса он будет в своей машине.
Ему хотелось поскорее вернуться домой.
Поскорее вновь увидеть незнакомку.
* * *
Свет был другим. Значит, она давно не открывала глаза.
Она уже рефлекторно дернула закованной в наручники рукой. Другой – дотронулась до лица. Кожа у нее горела, и она поморщилась от боли. Лицо было как будто ободрано. Она насчитала несколько ран, попыталась вспомнить, почему она так покалечена.
Но она даже не помнила, кто она. Как же вспомнить, что она пережила?
Она закрыла глаза и будто плашмя упала на скованную льдом гладь озера. Лед под ней треснул, и она медленно погрузилась в холод и небытие.
* * *
Машин было мало, людей тоже.
Казалось, дорогу проложили только для него одного.
Перед глазами стояла Валери Ленуар. Он никогда не забудет ее взгляда.
Как и взгляда всех его жертв.
Он поместит этот взгляд в один из ящичков в мозгу, и тот появится как-нибудь ночью в одном из его кошмаров. И при этом Габриэль не испытывал ни угрызений совести, ни сожаления.
Только чувство выполненного долга.
Он остановил машину на небольшой площадке на обочине. Углубился в лесную чащу и подошел к окруженному мощной решеткой заброшенному колодцу. Кинул в него нож, и тот резко пошел ко дну, в глубь земли.
Одна жертва – одно оружие. Таковы правила.
24
Вадим подрос. Шрамы у него не такие уж и страшные, и он все лучше и лучше говорит. В сентябре он пошел в детский сад. Ничему особенному его там не учат, но он поет, веселится и рисует. Кстати, позавчера он вернулся с рисунком. Люди, целая толпа людей рядом с домом. Он нарисовал двух взрослых, двух маленьких девочек и двух мальчиков. И еще одну девочку – в доме. Думаю, он нарисовал меня. Я единственная не улыбалась, но зато была нарисована лучше всех.
Когда мать увидела рисунок, то нахмурилась. Она сказала Вадиму, что меня нельзя рисовать и разговаривать со мной тоже нельзя. Она зря тратит время, потому что он слишком маленький, чтобы это понять!
Четыре месяца назад мне исполнилось одиннадцать лет. Меня заставили надеть красивое платье и улыбнуться на камеру. Потом Сефана потребовала, чтобы я постирала платье и отдала его Адине.
Я здесь уже три года и четыре месяца.
Я не выходила на улицу тысячу двести восемнадцать дней.
Я три года не видела ни отца, ни тетю.
Мне кажется, для наказания это слишком долгий срок.
Я прочитала все книги девочек. И мне даже удалось незаметно взять еще одну книжку из гостиной. Эта книга, наверное, для взрослых. Но мне она ужасно нравится. Автора зовут Анри Труайя, а называется книга «Тетрадь». Это история Клима, слуги, и Виссариона, его молодого хозяина. Они выросли вместе, но Клим – собственность Виссариона.
Действие происходит в давние времена, в далекой стране.
Но могло бы происходить и сейчас, во Франции… Доказательство того, что в жизни ничего особо не меняется.
Этот роман меня интересует, заставляет задуматься.
Кажется, Клим счастлив быть в тени своего хозяина, быть его рабом, это состояние дает ему чувство безопасности, ему не нужно делать выбор и принимать решения. Хозяин любит властвовать над ним и относится к нему действительно как к рабу. Но чувствуется, что Клим нужен Виссариону, ему нужно присутствие Клима, его советы, его одобрение.
Читаешь и спрашиваешь себя, а не становится ли хозяин рабом своего слуги.
Кто кому, в конце концов, больше нужен – Сефана мне или я Сефане?
Без нее я бы оказалась на улице, в чужой стране, без документов. Если бы я не жила в стенах этого дома, я оказалась бы в тюрьме и опозорила свою семью, как она мне часто повторяла.
Но что бы Сефана делала без меня? Ответ прост. До ужаса прост. Она нашла бы другую служанку, а я бы никогда не нашла другую семью, которая бы меня взяла к себе. Несправедливо, но так оно и есть. Атэк стал узником, его заперли в клетке. Но со мной было по-другому – меня попросил приехать сюда, во Францию, отец.
Так что я должна бороться. Я не должна его расстраивать.
* * *
Вчера была суббота, и Фадила с гордостью сообщила родителям, что ей поставили восемнадцать из двадцати баллов по математике. Они ее поздравили, и Шарандон в качестве вознаграждения дал ей денежную купюру.
– Ты хорошо поработала, дочка. А всякая работа должна оплачиваться.
Эта фраза не выходит у меня из головы. Я считаю, что мне тоже должны платить. Я, конечно, не знала бы, что делать с деньгами. Раз я не могу выходить из дома, то куда же их тратить. Но я могла бы их откладывать, чтобы однажды, когда меня освободят, купить на них что-нибудь. Одежду по размеру, например. Обувь, как у Фадилы, книги, шампунь получше, клетку для Атэка побольше. Или даже билет на самолет домой.
Да, в конечном итоге деньги мне не помешали бы.
Однажды, когда меня освободят.
* * *
Тама стоит у дивана, на котором сидят супруги Шарандон. Они смотрят передачу. Что-то, по-видимому, смешное. Люди по собственной воле не выходят из дома.
Это совершенно непонятно.
– Чего тебе? – бормочет Сефана.
– Поговорить, – отвечает Тама, держа руки за спиной.
– О чем?
– Я думаю, что вы должны мне платить.
Шарандон таращит глаза, а у Сефаны рот открывается так, как будто ей не хватает воздуха.
– «Платить»?! – повторяет Сефана. – А еще тебе чего?
Тама пристально смотрит на Шарандонов.
– На днях вы сказали Фадиле, что «всякая работа должна оплачиваться», и дали ей денег. Я ведь тоже работаю, значит вы и мне должны платить.
– Ушам своим не верю! – восклицает Сефана. – Ты это тоже слышишь, дорогой?
– Слышу, слышу…
– Ты благодаря нам и так тут спишь и ешь, так тебе еще и платить надо!
Тама переминается с ноги на ногу.
– Я сплю на полу и питаюсь объедками, – напоминает она.
– Ты чего ищешь? – спрашивает Шарандон. – Неприятностей?
– Нет, месье. Я просто хочу получать то, что заслуживаю.
– Неужели?
Он резко вскакивает и дает ей пощечину, от которой у девочки трещит шея. Но Тама по-прежнему стоит на ногах.
– Вот чего ты заслуживаешь, – бросает Шарандон. – А теперь убирайся.
* * *
Я спрашиваю себя, существуют ли где-нибудь такие же «Тамы».
Без сомнения.
Спят ли они, как и я, в постирочной? Или в коридоре, в гараже, в кладовке? Есть ли у них куклы, чтобы они не чувствовали себя одиноко? Есть ли у них право выходить на улицу?
Так же ли их бьют по лицу? Так же ли весь день обзывают?
Мне бы хотелось это узнать. Хотелось бы встретить их и поговорить.
На прошлой неделе девочки смотрели телевизор. Я была в кухне, натирала серебряные приборы. Я внимательно прислушивалась, шла передача о рабстве. В ней рассказывали, как к черным относились на протяжении веков. Из этой передачи я узнала, что рабство упразднили в 1848 году.
Я поискала в словаре Эмильена определение слова «упразднили». Оно значит «отменить что-либо».
Выходит, рабства больше не существует. Оно запрещено во всем мире.
Это хорошая новость, но надо, чтобы появились люди, которые проверили бы, не осталось ли рабов в постирочных.
Жаль, что никто не подумал об этом, когда «упразднили» рабство.
Теперь у Фадилы новый парень. Ее родителям он не очень по душе. Это ее одноклассник. Иногда я вижу, что он ждет Фадилу у калитки. Он не очень красивый, но, кажется, ей он нравится, раз она так его целует. Наверное, она не очень требовательна.
Конечно, в дом она его не приглашает. Может быть, боится, что он меня увидит и начнет задавать вопросы.
Это проблема, когда в доме есть рабыня… Так что от рабов не только польза.
Вадим продолжает для меня рисовать. Я повесила несколько рисунков на стену в постирочной, но Сефана их сорвала и выбросила в помойное ведро. Так что теперь, когда он дает мне какой-нибудь свой рисунок, я прячу его в коробку, а вечером вытаскиваю и разглядываю. Мне кажется, что для своих лет он талантлив. На последнем рисунке, который он мне подарил, нарисована девочка, это, наверное, я, а еще маленький мальчик, они вместе идут по полю и держатся за руки.
Я расплакалась, сама не знаю почему.
Иногда я рассказываю Вадиму о своей родине. О детстве, о матери, а потом об Афак. В то время я не подозревала, что счастлива. Мне казалось, что тетя слишком строга ко мне. Сейчас, когда я думаю о ней, то говорю себе, что она была просто справедливой и честной со мной. Она делала все для того, чтобы я могла ходить в школу, чтобы училась новому, и она наказывала меня, только если я того заслуживала.
И тогда я жалею, что больше не вижу ее. И надеюсь, что у нее все хорошо и что она иногда вспоминает обо мне.
25
Габриэль припарковался у дома и вышел из машины. Ночь почти наступила, и луна уже освещала Севенны нежным светом.
Он начал с того, что задал корму и воды лошадям, потом остановился и погладил Софокла, который всегда с радостью выбегал ему навстречу.
