Хроники Большой железнодорожной магистрали

Женя Шереметьева

Хроники Большой железнодорожной магистрали

До конечной

В тот раз мне вздумалось прийти на вокзал с собранным чемоданом и сразу взять билет не глядя, куда дадут. И уже на вокзале я ощутил его – предчувствие перемен. Оно пробежало щекоткой по спине и затаилось в сердце сладким холодком. Я всегда любил поезда за то, что рядом с ними витает этот чарующий аромат приключений: терпкий запах креозота, которым пропитывают шпалы, смешанный с машинным маслом, теплой влажностью и дымом. Я сделал глубокий вдох, чтобы поскорее наполнить себя беспокойной радостью от предстоящего путешествия, а когда наполнился достаточно, выдохнул и затащил чемодан внутрь вагона. Там пахло куда как более прозаично, а именно, курицей в фольге. Я недовольно покачал головой и покатил чемодан мимо плацкартных полок до своего места.

– Добрый вечер, – улыбнулась мне очкастая физиономия соседа.

– Доброй ночи, хотите вы сказать, – демонстративно холодно ответил я.

– Кому что. Я, например, сова, – улыбнулся мой сосед, который, очевидно, не понял намёка.

Я кинул чемодан под сиденье и сел к окошку. Не люблю говорить с соседями, люблю сидеть у окошка молча и наслаждаться видами, а также своей собственной компанией. Однако никогда вселенная не посылала мне хоть сколько-то тактичных соседей, которые уважали бы чужое право немного посычевать. Этот сосед, к моему величайшему сожалению, не стал исключением.

– Вы в отпуск или по работе?

Я задумался, как бы так ответить, чтобы у соседа вообще отпало желание расспрашивать. Когда пауза неприлично затянулась, а в голову так ничего и не пришло, я осторожно сказал:

– Путешествую.

– Далеко едете?

– Взял билет до конечной, а там видно будет, – при этих словах я с подчеркнутой деловитостью отодвинул занавеску на окне.

– Ещё не тронулись. Сначала проводница пройдёт, проверит документы, – быстро протараторил сосед.

– Обычно документы проверяют после отправления, – сухо бросил я.

– Разве? Там, откуда я родом, поезд не тронется, пока не проверят все билеты. Удивительно, как по-разному всё устроено на разных участках Большой Железнодорожной Магистрали. Вы ведь не местный?

– Путешествую, – рявкнул я и уставился в окно.

– Действительно, о чём это я! По вам сразу видать – перелётная птица.

“Надо срочно подумать о чём-то очень приятном”, – решил я и стал усиленно напоминать самому себе, что половина моего чемодана была занята быстрорастворимой лапшой. Я вспомнил, какая она на вкус, как она пахнет, как здорово будет заварить её, а потом попросить у проводницы стеклянный стакан с железным подстаканником, а также пакетик с заваркой, сахар и лимон. Мне стало так тепло и хорошо, что я почти почувствовал запах лимона и дешевого черного чая – я никогда в жизни не стал бы пить такого дома, однако поездка на поезде представлялась мне немыслимой без этой дешевой бурды, заваренной в стеклянном стакане с подстаканником. Не то чтобы во время поездки я вопреки своим вкусам и воспитанию начинал любить всякую гадость, вы не подумайте… просто стеклянный стакан с подстаканником делал любой напиток волшебным. Если предположить, что необходимость пить скверную бурду, гордо именующую себя чаем, – это дополнительная цена, которую я должен заплатить за временное обладание стаканом – то будь по вашему, я готов исправно платить по счёту.

Поезд тронулся и проводник пришёл проверить наши билеты. Мой сосед заохал и полез перерывать чемоданы, а я сидел и всеми силами пытался не закатывать глаза, во всяком случае пока на меня смотрят окружающие. Когда проводник наконец ушёл, я прильнул к окошку, пытаясь разглядеть медленно плывущие за окном пейзажи. Через десять минут пейзажи сменились почти непроницаемой чернотой – увидеть можно было только звёзды, и те с трудом из-за включённого в вагоне света.

– Теперь до утра ничего интересного, – радостно заявил мой сосед, – завтра Солнце будет.

На своё счастье и к моему облегчению, мой сосед обошёлся без курочки и даже без варёных всмятку яиц, только скромненько клевал разложенные на газетке помидоры черри. Один лишь вопрос не давал мне покоя – неужели он не удосужится прибрать за собой, и именно мне придётся вытирать со стола томатный сок? Однако я не стал спрашивать об этом напрямую, поскольку опасался, что мой сосед сочтёт это приглашением к разговору.

Однако выяснилось, что мой сосед мог принять за приглашение к разговору что угодно, даже демонстративное молчание.

– Не хотите помидоров? – сосед выразительно моргнул.

Я решил, что сейчас самое время для тактического отступления, и ретировался к проводнице. Я прекрасно знал, что кипятка мне не дадут, поскольку с момента отправления поезда не прошло ещё достаточно времени. Но зато я имел удовольствие полюбоваться огоньком в печке, послушать шуршание закипающей в чане воды, а ещё наконец-то получил в своё обладание стеклянный стакан с подстаканником!

Спустя полчаса, когда я вернулся назад с полным стаканом чая и ароматной быстрорастворимой лапшой, мой сосед решил прочитать мне лекцию о стаканах с подстаканниками:

– Я не знаю, что именно делает эти сканы такими восхитительными, знаю только, что их стали использовать в поездах всего пятьдесят лет назад, а до этого пассажирам предлагали чай в железных кружках. Представляете?

– Да что вы говорите, какое кощунство! – ужаснулся я. – Кому могло прийти в голову наливать чай в железные кружки, они же так сильно нагреваются?

Мой сосед подхватил разговор, но я уже не слушал, что он говорил. Я посмотрел в черноту окна, размышляя о стаканах и о чае. Интересно, думал я, кто первым придумал пить чай с сахаром и лимоном? Этому существу необходимо поставить памятник на каждой платформе Большой Железнодорожной Магистрали, ведь без такого чая не мыслимо ни одно путешествие! И тут мне в голову пришло неожиданное открытие! Я понял, почему в поездах пьют чай именно с лимоном и сахаром: потому, что с лимоном и сахаром скверный чай кажется не таким уж скверным! Конечно же, как я раньше не догадался! Я улыбнулся сам себе и покачал головой – как же, черная дыра вас подери, разумно придумано всё во вселенной, особенно в поездах. Мой сосед посмотрел на меня удивлённо:

– Я сказал что-то не то? – спросил он.

– Не знаю… простите, я прослушал.

Мой сосед обиженно замолчал. Интересно, что его так расстроило? Но я не стал спрашивать – зачем начинать новый разговор, когда предыдущий едва успел закончиться? Так мы просидели в блаженной тишине остаток вечера, а затем улеглись спать. Стук колёс сладко убаюкивал. Я очень любил спать в поездах.

* * *

С утра я с грустью обнаружил, что мой сосед – настоящая сова. Нет-нет, он не мешал мне спать ночью: не пытался завести разговор со спящим мной, не чавкал, не хлюпал, не сёрбал чаем, не шуршал и даже не кидался в меня перьями. Просто с утра к нам на верхнюю полку подселилась соседка, которая теперь сидела у меня, потому что все остальные нижние полки были заняты храпящими живыми телами, среди которых было также тело моего соседа. В прочем, новая соседка оказалась на редкость тактичной, и мы замечательно провели вместе время – я смотрел в окно, она сидела и умывалась, за всё утро мы не проронили ни слова.

К обеду лучи жёлтого карлика заставили-таки моего соседа сову проснуться.

– А вы, я смотрю, ранняя пташка, – сказал он мне, а затем повернулся к соседке и, радостно подмигнув, проухал, – доброе утро, мадемуазель.

Соседка промурлыкала что-то в ответ и продолжила себя вылизывать.

Никогда не понимал кошачьих и их странных привычек.

– Солнце уже проехали? – спросил мой совиный сосед, ни к кому особо не обращаясь.

Я не стал ничего говорить – он мог сам легко ответить на свой вопрос, посмотрев в окно.

– Нет пока, – ответила соседка, – мы прошли пояс астероидов, Марс, подъезжаем к Земле. Если там будет остановка, увидим Луну как раз в нашем окне, справа по ходу движения. Вы были когда-нибудь на Луне?

Я уважительно цокнул клювом: не каждый день встретишь разумного, который знает поимённо все остановки Большой Железнодорожной Магистрали. А ещё я поразился тому, как бойко разговорилась молчавшая всю дорогу соседка, и поспешил высказать свои наблюдения вслух. Соседка в ответ раздражённо дернула ухом:

– Просто вы сидите сычом и всем своим видом показываете, что не хотите общаться, – мяукнула она мне.

– А как ещё мне сидеть? – искренне удивился я.

– Ну конечно же, сыч! – хлопнул себя по лбу мой сосед. – А я-то думаю, почему вы такой сердитый. Кстати, инопланетные знакомые зовут меня Афанасий, вы тоже можете называть меня так. Будем знакомы, я сова Афанасий, система Денеб.

– Я из системы Дженах, – буркнул я.

С соседних полок, огороженных от нас стенкой, к нам заглянула кошачья морда.

– Не будет на Земле никакой остановки, – промурлыкала морда, – официально поезд останавливается там по требованию, но я ещё ни разу не видел пассажира, который бы вошёл или вышел на Земле.

По запаху, который кошачья морда принесла с собой, я понял, что именно кот был хозяином курицы, учуянной мною накануне. Я нахохлился и недовольно заухал: всё-таки курицы – мои дальние сородичи, и даже если эти конкретные приготовленные на гриле сородичи не имели разума, я всё равно испытывал неприязнь к коту. Я даже всерьёз задумался: а не отомстить ли мне за дальнюю неразумную родню, опрокинув на кота контейнер с горячей лапшой? Но потом решил, что физические методы наказания должны кануть в прошлое вместе с поеданием себе подобных, и предпочёл более цивилизованные способы: принялся демонстративно буравить кота тяжёлым взглядом.

Кот не обратил на мою страшную месть никакого внимания:

– … и я ни разу не видел разумного, который видел бы пассажира, который вошёл бы на Земле, – продолжал он как ни в чём ни бывало, – и я не видел разумного, который видел бы разумного…

“Ему что, совсем скучно в поезде ехать, – недоумевал я, – вот чудак”. И тут с нижней боковушки подал голос ещё один сосед, ящер. Он широко раскрыл свою огромную беззубую пасть, пожелал нам доброго утра и пригласил кошачьего присесть к себе на полку. Последнее, на мой взгляд, было совершенно ни к чему.

– А вы знаете, – промолвил этот ящер-всезнайка, – что в Солнечной системе на вершине эволюции – вид из отряда приматов? Не помню, как они называются, но больше они нигде не живут.

– Ой, как интересно! – встрепенулся кот, – У нас на планете приматы не ушли в развитии дальше птиц: совсем мелкие ростом, живут в лесу и даже говорить не умеют нормально, – тут кот запнулся и быстро посмотрел на меня и моего совиного соседа, – я не имел в виду обидеть присутствующих разумных птиц.

– Интересно, почему никто никогда не видел в поездах приматов с Земли? – спросила кошачья соседка.

– А кто их знает? – пожал плечами ящер.

– Тоже мне – вершина эволюции Солнечной системы! – хмыкнул кошачий.

– Какая система, такая и вершина. Это же жёлтый карлик! – с этими словами ящер махнул в сторону окна, как бы призывая всех остальных убедиться, что ничего примечательного система желтого карлика по имени Солнце из себя не представляет.

Я уже готов был с ним поспорить – система мне лично нравилась: она была не слишком наводнена разумными, тут было тихо, мало транспорта, а утром в окне я видел парочку очень красивых гигантов с кольцами и пояс астероидов. Но меня опередил мой сосед Афанасий:

– Мне кажется, вы несправедливы к Солнечной системе, – сказал он ящеру, – да и к приматам тоже. Это они, между прочим, ввели в употребление вот эти стаканы с подстаканниками, – сосед показал на мой прибор с чаем.

Ящер начал отнекиваться, мол, он вовсе не имел в виду, что, с приматами что-то не так; а я лишь уважительно цокнул клювом – совиный сосед и приматы с Земли с этого момента были признаны мною достойными самой высокой степени уважения, какую только может заслужить разумный обитатель галактики.

Я не сразу заметил, как мы приблизились к Земле, причём Луна оставалась с правой стороны по ходу движения поезда. Я повернулся к кошке:

– Вы уверены, что Луна должна остаться справа только в том случае, если мы сделаем остановку на Земле? – спросил я.

– Уверена. Я тут каждый месяц летаю в командировку, наизусть знаю весь маршрут.

– Тогда одно из двух: либо мы делаем экстренную остановку, либо поезд останавливается тут по требованию, и мы увидим пассажира с Земли…

Когда поезд остановился, все прильнули к окнам.

– Что там? Он садится в поезд или сходит с него? – спросил сосед Афанасий.

– Садится, – наш кошачий гость аж пританцовывал от нетерпения. – Он сел в девятом вагоне, к головохордовым.

– Пойдемте посмотрим на него? – неуверенно предложил ящер.

– Тогда надо идти не в девятый, – ответил сосед Афанасий, – а в вагон-ресторан. Я знаю головохордовых, они ужасно хлебосольные, обязательно захотят накормить примата. А приматы – всеядные, от еды не отказываются.

И мы отправились в вагон-ресторан.

* * *

Вагон-ресторан был переполнен. Кто-то из сидевших тут разумных хотя бы пытался делать вид, что пришёл сюда ради еды, но большинство откровенно таращились на примата.

Разумный примат был раза в три крупнее своих неразумных сородичей, если же сравнивать со мной, то примат оказался где-то раза в полтора выше меня. Да что уж – он был выше почти всех в этом вагоне, если только не считать слона. Также по сравнению со своими дикими родственниками, разумный примат оказался довольно-таки безволосым и относительно не дурно воспитанным организмом. Он сидел за столом посреди вагона, окружённый каким-то непонятным забором из жердей. “Интересно, все приматы путешествуют с переносным забором”, – подумал я. И только спустя минуту довольно бесцеремонных разглядываний я наконец-то сообразил, что это и не забор вовсе, а компания головохордовых ланцетников.

Головохордовые вели себя тихо, беседу почти не поддерживали и интересовались по преимуществу салатом из морской капусты. Говорил больше примат, причём не с головохордовыми, а с толпившимися вокруг разумными.

– Афанасий! – примат радостно помахал моему соседу рукой, – садись к нам.

Мой сосед Афанасий подтолкнул меня клювом в спину. Я и глазом моргнуть не успел, как мы уже сидели рядом с приматом на скамейке, а один из головохордовых подсовывал мне под крыло тарелку с салатом.

– Ты один, без Кости? – спросил Афанасий, когда его собственная тарелка с салатом опустела.

Примат ничего не ответил, только нахмурился и кивнул:

– Без Кости, – сказал он.

Я не очень разбираюсь в мимике приматов, но у большинства млекопитающих такой тон и такое вот хмурое выражение лица обычно означает: “разговор на данную тему не представляется мне хоть сколько-то полезным, если не сказать больше – раздражает”.

Сосед Афанасий повернулся ко мне:

– Костя – мой давний друг, эти два примата обычно путешествуют вместе.

Откуда ни возьмись из-за спины примата показался кошачий любитель курочки:

– То есть, вы хотите сказать, вы не единственный в космосе примат? – спросил он у нашего нового знакомого.

За примата ответил Афанасий:

– Приматы вообще стайные животные и любят путешествовать группами по две-три особи.

– Но почему тогда приматов так мало в наших поездах?

– Боюсь, дальше будет больше, – при этих словах примат скривил рот.

Этот жест и тон крайне меня озадачили:

– Если ваших сородичей станет больше в поездах – это же здорово, почему вы говорите об этом так, будто то что-то плохое?

Примат помялся:

– Видите ли, на Земле сейчас очень небезопасно, – сказал он. – Это сложно объяснить, – примат задумался, – у нас началась, э-э-э-э-э, я не знаю, как будет это слово на межгалактическом… Когда куча разумных собирается вместе чтобы убивать других разумных.

В вагоне воцарилась тишина. Никто не знал, как на межгалактическом будет называться такое бессмысленное и жуткое занятие. Кошачий быстрым и нервным движением лапы почесал за ухом и выдавил:

– Боюсь, я не знаю такого термина… Кому вообще придёт в голову заниматься такими глупостями?

– Приматам, как видите. Вполне возможно, нас губит именно то, о чем раньше упомянул Афанасий – мы стайные животные. Если уж один из нас пойдёт творить какую-то нибудь дурь, будьте уверены – за ним пойдёт куча других приматов.

– Почему же тогда в космос вы поехали один?

– Так ведь это не дурь, тут головой думать надо.

Примата перебил мой сосед-ящер:

– А это правда, что приматы ввели в моду стеклянные стаканы с подстаканниками?

– Насколько я знаю, один из моих сородичей, известный у нас на Земле писатель, взял один такой стакан из земного поезда и принёс сюда. Так и разошлись по всей вселенной.

– Как? У вас на Земле всё-таки ходят поезда?

– Поезда ходят, но только по твердой поверхности.

– Какой же смысл в поездах, которые ходят только по твёрдой поверхности? Тем более, что ваша планета почти полностью покрыта водой.

Примат только грустно пожал плечами.

– Как же вы ездите в путешествия с такими неудобными поездами? – продолжал наседать ящер.

– У нас есть другие способы поехать куда-то… только это всё дорого.

– А если вдруг захочется с кем-то поговорить?

Примат опешил:

– Ну… не станете же вы ехать в путешествие каждый раз, когда захотелось с кем-то поговорить?

– Почему нет?

Примат не нашёлся, что ответить.

Тем временем кто-то из беспозвоночных принёс в вагон-ресторан ящик фруктов и со словами «гостинец от бабушки» стал угощать попутчиков. И тут же как будто из воздуха стали появляться другие гостинцы от всех бабушек галактики, на любой вкус, цвет и размер: семечки, клюква, мятая бумага, шерсть, сухая трава, вяленые куски чьих-то трупов и прочая гадость.

Мой сосед ящер сидел напротив меня и поглощал сушеных тараканов. Надо сказать, что прямо у нас над головой, под самым потолком, располагались крохотные купе для разумных бабочек в количестве двадцати штук. Завидев сушеных сородичей по классу насекомых, все бабочки обиженно сложили крылышки и ушли к себе, тихонько хлопнув маленькими дверцами. Я покачал головой, и стал буравить ящера осуждающим взглядом.

Прямо у меня над ухом шептались головохордовые. Они говорили на своём, непонятном мне языке. Я ел тихо и старался делать вид, что не слышу головохордовых, чтобы те не слишком смущались.

Мой сосед Афанасий не обладал моим чувством такта. Он наклонился к ним и громко спросил:

– А почему вы говорите так тихо?

Я осуждающе покачал головой, но ничего не сказал.

– Мы не можем громче, наши связки для этого не предназначены, – ответил один из головохордовых на межгалактическом.

– Да уж, шум тут стоит просто страшный, – понимающе кивнул мой сосед.

– Неудивительно, весь сюда половина поезда набилась. Впрочем, мы это предвидели, – ответил головохордовый.

– Зачем же вы привели примата сюда, если знали, что вам не дадут поговорить? – удивился Афанасий.

– Как зачем? – головохордовый удивлённо закачался, – мы хотели с ним пообщаться, вот и привели сюда.

– Но вы же не общаетесь с ним, – неуверенно ответил Афанасий.

– Как это не общаемся? Ещё как общаемся.

Мой сосед задумался.

– Но вы же не разговариваете с ним… – неуверенно сказал он.

– Не разговариваем, – согласился головохордовый, – но мы общаемся.

Мой попутчик удивлённо замолчал, а я только одобрительно цокнул клювом.

* * *

Когда все разошлись, примат направился не в девятый вагон, а в другую сторону, в конец поезда. Я удивлённо чирикнул:

– Ваш вагон в другую сторону.

– Я знаю! Просто хотел зайти в последний вагон к головоногим.

– У вас там есть знакомые?

– Да нет… Видите ли, проще показать, чем рассказать. Вы ведь никогда раньше не ходили в последние вагоны?

“Нет, я никогда не ходил в последние вагоны, чего я там вообще забыл?”, – подумал я, а вслух ответил:

– Нет, никогда не ходил, но с радостью составлю вам компанию.

Когда примат толкнул дверь в тридцатый вагон, я чуть было не сел на стеклянный пол. Да-да, именно стеклянный! Вообразите себе, весь тридцатый вагон был полностью стеклянным! Посередине остался узкий тоннель, остальная же часть вагона была заполнена водой и плавающими в ней телами головоногих и моллюсков. Сквозь стеклянный пол вагона можно было рассмотреть звёзды и удаляющийся от нас жёлтый карлик под названием Солнце.

– Так вот почему проводники называют последние вагоны аквариумами, – пробормотал я.

– Удивлены? Вставайте же, сейчас дойдём до самого последнего вагона, вы ещё не то увидите!

Мы встали и пошли. За тридцатым вагоном шёл тридцать первый – последний в этом поезде. Примат прошёл стеклянный тоннель насквозь до конца, и дойдя до двери, дернул ручку.

– Это последний вагон, – напомнил я ему, – дальше ничего нет.

– Я знаю, – ответил примат.

Дверь наконец-то поддалась. Примат открыл её, и моему изумленному взору открылись нескончаемые просторы космоса и уходящие вдаль рельсы.

– Последнюю дверь часто не запирают, – пояснил мне примат, доставая из кармана сигареты и зажигалку, – вы не подумайте, я почти не курю, давно бросил. Но ради такого случая…

Мы стояли и смотрели на звёзды и на удаляющиеся от нас рельсы. Примат курил. Докурив, он потушил сигарету об ботинок и, вместо того, чтобы кинуть её на рельсы, положил её в пустой спичечный коробок.

– Всегда доношу окурки до мусорки, – пояснил он мне.

Я одобрительно кивнул. Будь моя воля, я бы распорядился, чтобы всем разумным прежде, чем покупать билеты на поезда Большой Железнодорожной Магистрали, нужно было бы сдавать специальный экзамен на бережное отношение к космосу.

Потом примат закрыл дверь и сел прямо на пол вагона.

– Садитесь, – сказал он мне, – не пожалеете.

Я сел. И не пожалел.

Пол, как я уже говорил, был стеклянным, так что под ногами между рельсами и колесами поезда можно было различить звёзды. Со всех сторон мимо нас медленно проплывали разумные головоногие: осьминоги, каракатицы, кальмары – которые тоже внимательно смотрели: кто на нас, кто на космос. Я слушал глухое тарахтение насоса в аквариуме, и на меня вдруг напало совершенно не свойственное мне желание поговорить. Я обратился к примату:

– Вам, наверное, тоскливо оттого, что пришлось уехать с Земли?

– Отчего же, всегда мечтал побродить по космосу. Но никак не мог решиться.

– Вы не скучаете по сородичам? – осторожно спросил я.

– Мои сородичи радостно бегут убивать других сородичей, но бояться высунуть нос и глянуть, как оно там за пределами родной норы, – зло процедил примат, – Нет, я не скучаю по своим сородичам.

Я задумался. Ответ примата отчего-то показался мне не до конца честным. Примат поднял вверх брови и сказал мне:

– Я вижу, что вы ещё что-то хотите спросить. Не стесняйтесь.

– Разве вы не скучаете по Косте?

Примат поднял вверх а затем опустил плечи (позже я узнал, что это называется “пожать плечами”):

– Костя сам захотел остаться, – ответил мне примат.

Я не понял, как одно связано с другим, но не стал вдаваться в подробности. Примат вздохнул:

– Давно мечтал пожить на разных планетах, кто знает, может найду где-то работу и осяду…

Остаток вечера мы провели на редкость весело и интересно: молча сидели на стеклянном полу последнего вагона и любовались космосом. Где-то через час мимо нас прошлёпал один мокрый осьминог – похоже, он направлялся в вагон-ресторан – а больше ничто не нарушило нашего уединения и потрясающей космической тишины.

Одним словом, вечер прошёл весьма недурно.

* * *

Чем дальше мы удалялись от центра галактики, тем реже поезд делал остановки, но зато стояли мы на них всё дольше и дольше, иногда по полтора-два часа. На одной из таких остановок с поезда сошла наша кошачья соседка – на её место подселили какого-то крокодила, который без конца вязал себе белый фартук. Когда сошёл крокодил, место опустело окончательно. Вообще, по мере того, как мы удалялись от центра галактики, вагон становился всё свободнее. А потом к нам переехал примат: мой сосед сходил похлопотать за него перед проводниками и те в итоге дали добро. Я был не против такой перемены – примат занимал моего попутчика беседами, и тот наконец-то от меня отстал.

Я был вполне удовлетворён поездкой ровно до тех пор, пока однажды ночью в наш вагон не подсели две сороки. Первое, что они сделали, это разбудили всех соседей по вагону диалогом следующего содержания:

– Дружочек, съешь ещё кусочек.

– Давай!

– Тебе который, побольше или поменьше?