Жалган

   Как хорошо! Сейчас, осенью, в воздухе висел запах ароматных даров матери-земли. Все увядало, но ее это ни капельки не тревожило. Пройдёт осень, за ней зима. Зимой войска распускают. Саткын в ауле осядет, Азат тоже… Туф! Толкын споткнулась, устояв, подняла глаза и увидела Азата. Раскрыв рот, залилась краской. Он все видел!..

– Привет, Толкун!

– Долго ты тут? – сердито буркнула она, взяв кумыс.

– Прости… – Он смущенно почесал затылок.

Толкын великодушно смягчилась. Обернулась, и смежила глаза от удовольствия, залюбовавшись им.

– Ничего. Ты что тут?

– Гуляю, – он растерянно развел длинными руками и засмеялся. – Что мне еще делать?

– Ну… пойдем ко мне, раз так. Напою тебя кумысом. Хочешь?

– Хочу, – охотно согласился. Взял у нее кадку, зашагал рядом.

К ее юрте шли молча. О чем говорить? Но от этого молчания на сердце не тяготело, наоборот, от того, что он рядом, душа просилась петь. Она и запела, о светлой, печальной любви. Тихо, невнятно сначала, затем голос как будто окреп. Бросила быстрый взгляд на Азата – не смеется? Нет, идет, полуприкрыв глаза, задумавшись о своем.

   Дошли до юрты. Азат разлил взбитый уже кумыс по бурдюкам, Толкын стала готовить обед. Обычно пустая юрта наполнилась звуком шипящего на очаге казана, звуком голосов двух молодых людей. Толкын показалось, что с гостем в ее дом пришли свет и шум, взметнулись вверх вместе с паром до самого шанырака. Когда сели есть, Толкын незаметно следила за ним, за каждым его движением, а когда он поворачивался, делала вид, что смотрит на улицу. О небо, зачем делать человека таким красивым? Толкын пробежала глазами по его торчащими волосам, округлому лицу с горбатым носом. Хорошее лицо, открытое, всегда знаешь, о чем он думает. Такой, она знала, не предаст, не замыслит недоброго. Единственный мужчина, которого она доселе близко знала, был анда ее сестры, ее брат. Но Саткын был совершенно другим. Недаром он служил у манапа. Саткын мог прятать свои настоящие чувства, не показывать то, что он думает. И только когда он смотрел на свою карындас, сестренку, его глаза теплели. Если бы Толкын не жила с ним столько лет, она, наверное, даже не сказала бы, любит он ее или нет. А вот по Азату было видно все, хочет он этого или нет. И Толкын знала наверняка, что нравится ему, что он любуется ей точно так же, как она им. Ей и раньше говорили, что она красива. Это могло звучать как похвала, но из уст сестры с ее сухим и низким, как степная трава, голосом, это было больше похоже на упрек. И все же Толкын знала, что хороша собой. Но кому, когда, что хорошего принесла красота? Скорее даже наоборот. Жулдыз раз как-то сказала, что Толкын похожа на мать…

   Их взгляды встретились, они мигом отвернулись друг от друга, заинтересовавшись решеткой кереге.

– Засиделся я.

– Погоди, не уходи! – вырвалось у Толкын, она смущенно потупила взгляд.

Азат, поняв все, остановился.

– Знаешь, мне надо за водой сходить. Пойдешь со мной? – спросила Толкын. Конечно, он пошел.

   Навстречу им шел Бузык. Племянник манапа шел, насупившись, вжав круглую голову в покатые плечи, зыркая исподлобья. Бузык был ровесником Жулдыз и Саткына. С самого детства, окруженный рабами, он не привык работать. После драки с ее сестрой и его позорного проигрыша он стал еще угрюмее и стал еще хуже относиться к Толкын. Но, надо добавить, никогда ее не трогал.

   Они поравнялись. Толкын делала вид, что Бузыка тут нет. Даже когда он окликнул ее:

– Эй, приблудыш!

Азат резко обернулся. Толкын взяла его за руку, крепко сжала.

– Не связывайся.

Он неохотно поддался. Но Бузыку было мало.

– Ну, ну, где Селсаяк бродит сейчас, когда она так нужна, а?

Азат не выдержал, вырвался, развернулся.

– Не стыдно лезть к девушке?

Толкын умоляюще положила руки ему на плечи. Бузык засюсюкал:

– Не лезь, сопляк!

Азат оттолкнул его. Бузык тут же влепил ему кулаком в ухо. Азат в долгу не остался. Парни сцепились, упали, подняв вокруг себя столп пыли. Бузык был старше и крупнее, но Азат закалился в походе. Толкын стояла, замерев. Что делать? Бежать за помощью? Да кто ей поможет. Очнувшись, она бросилась вперед, обхватила Азата руками, с трудом оттащила. Он брыкался, вырывался. Толкын рывком отбросила его в сторону. Бузык вскочил на ноги, хотел броситься за ним, но Толкын встала у него на пути.

– Уйди, Бузык.

Отдышался. Посмотрел на девушку, но ударить не посмел. Испугался, заробел, но виду, конечно, не подал. Утер кровь с лица, сплюнул ей под ноги, и ушел. Толкын обернулась на тяжело дышащего Азата. Халат на нем порвался, зуб выбит, на голых руках ссадины и синяки. К этому моменту к месту драки начали стягиваться люди. Толкын заторопилась – ей не хотелось, чтобы на нее повесили ответственность за драку.

– Пойдем.

Они вернулись к ней. Толкын развела молочную сыворотку и начала промывать его раны. Ее брови сводились вместе, хотелось плакать, но она сдерживалась. Азат это заметил.

– Толкунтай, – ласково бормотал он, нежно убирая выбившиеся волосы у нее с лица. – Ну прости меня, Толкун-жан, только не расстраивайся. Ну чего ты? Все ведь хорошо…

Откуда в людях столько ненависти? Зачем… Зачем Бузык задирает ее? Злится из-за Жулдыз? Зачем Азат ответил? Хотел ее спасти? Толкын отвела глаза от его разбитых в кровь костяшек. Но думала она не о его кулаках, а сестры.

   Бузык давно заглядывался на нее. И ждать не стал – поймал где-то по пути, схватил за руку. Толкын даже ойбай сказать не успела, как пальцы сестры стянулись в и без того всегда полусжатый кулак, и двинули белокостному парню в зубы. Опешив, он ответил на удар. А потом… Жулдыз не сильно пострадала – только шапка слетела. Оставив его лежать в пыли, она торопливо потянула синли за собой. Это могло плохо обернуться для них, но по неписаному закону они имели полное право защищать себя.

   Сестра была явно сильнее Бузыка. А Азат?.. Толкын не могла заставить себя посмотреть себя в его глаза. Все из-за нее. Снова.

   Он дождался, пока на аул спустится ночь, и ушел. Они ни о чем не говорили. Проводив его до выхода, Толкын легла спать. В юрте вновь стояла ощутимо тяжелая тишина. Толкын закрыла глаза и вспомнила теплые безопасные бока брата и сестры, их тихое посапывание, когда они жались друг к другу, как птенцы в гнезде. Тоскливая боль тупо толкнулась в сердце. Толкын уткнулась лицом в войлок, на котором спала сестра, упиваясь ноющим одиночеством.

Глава V

   Морозец пробежал по степи, люди на лошадях холодно ежились. Шли почти не останавливаясь. Жылдыз все чаще поглядывала на небо, то ли ждала, то ли боялась первого снега. Ветер приутих, чтобы при наступлении холодов ударить с новой силой. Буранная зима будет. Что ж, не страшно. Молодая кровь горячит лучше любого очага. Мерзли и лошади. Все чаще люди пускали животных бегом.

   Когда потянуло спать, остановились на ночлег. Саткын расседлал коня, пустил пастись. А анда с лошади не слезла.

– Поеду, подстрелю нам ужин. Ты пока раскладывайся.

Саткын не рвался с ней. Сестра давно уже выросла, в его помощи перестала нуждаться. А коня кто-то должен охранять.

   Кругом сложил камни для костра. Вдруг, когда в воздух взвились первые хрупкие огоньки, из степи дохнуло холодом. Новорожденный костер потух. Чутьем кочевник понял, что это не ветер. Выпрямился во весь рост, положил ладонь на рукоять меча на поясе. Все затихло, ничего не было слышно. Лишь легко покачивалась полынь. Небо помрачнело, потемнело, замерцали на куполе слезинки-звезды, пытаясь переплюнуть друг друга в яркости. Саткын вновь опустился на колено, взялся за костер. В этот раз даже искра не успела появиться.

   Из темноты на Саткына бросился волк. Готовый к этому, он выхватил меч и рубанул хищника. Первый повалился, но другие ждать не стали. Опустив взгляд на окруживших его зверей, Саткын пожалел, что не успел зажечь костер. Сначала волки боязливо подпрыгивали к человеку, не причиняя ему вреда. Саткын сумел зарубить еще несколько хищников, прежде чем они, голодные, озверели и набрались храбрости. Стоящая густая темень мешала Саткыну видеть. С криком отразив очередной прыжок, он вдруг запнулся. Мечом отогнав от себя серых хищников, попытался встать, но внезапно смутно различил движение напряженных мускул прямо перед собой. Волк рыкнул и бросился вперед, как вдруг просвистела в воздухе стрела. Зверь поверженно свалился, остальные испуганные неизвестной опасностью попятились назад. Напасть снова не успели, так как следом за стрелой появился и всадник. Жылдыз вздыбила лошадь, закричала. Звери скуля убрались прочь.

   Анда быстро спешилась, подошла к нему. Увидев, что он цел, облегченно откинула голову назад.

– Не оставишь тебя. Давай руку.

Саткын оторопело поднялся на ноги, молча подошел к волку, который чуть не загрыз его. Грубая стрела попала точнехонько в глаз, пробив голову насквозь. Зверь вряд ли даже понял, что произошло.

– Ты великий мерген, анда, – выдавил он. – Спасибо.

– Знаю. – Улыбнулась.

Равнодушно выдернула стрелу, оглядела жертву.

– Эх-х, красивый зверь был! – с сожалением протянула Жылдыз. – Не стоит твоей жизни, анда.

Засмеялась, крепко стукнула по плечу.

– Сними с него шкуру, оставь себе – на память о том, что ничего без меня не можешь.

Довольно качая головой, анда похлопала Буркут по крупу, мол, беги. Саткын не мог прийти в себя. Ночью, с не пойми какого расстояния, сестра только что спасла ему жизнь.

   Пожарили мясо на костре, открыли бурдюки с архи. Лошадь анды валялась в пыли, высоко вскинув длинные сильные ноги. Анда быстро захмелела, развеселилась. Вскочили на ноги, стали бороться. Раз – кинула Жылдыз Саткына на землю. Второй – рухнули вдвоем. А на третий Жылдыз вдруг упала сама и захрапела. Саткын победоносно улыбнулся, подтащил анду к войлоку, и уснул рядом тяжелым, пьяным сном.

   Наконец пересекли пустынное расстояние. Впереди показался аул.

– Кто такие? – Жулдыз поравнялась с ним.

– Твои, анда. Талааборуты. Точнее, то, что от них осталось.

Она до боли стиснула зубы, Буркит, почувствовав ее беспокойство, вскопала копытом землю.

– Надо остановиться там.

– Зачем? – резко спросила Жулдыз.

– Хочу Чабалекей послание оставить.

Анда с любопытством посмотрел на нее. Она отвела взгляд, мысленно прокляв клятвенного брата. Знает ведь, как давно она не видела своих. В общем-то, с того самого дня, как они сбежали. Мысли о той ночи заставляли ее кровь бурлить. Что ей еще оставалось, когда мать умерла? Может, если бы не малышка, она бы не сбежала. Сама для себя рабство она терпела. Ведь тогда и мать была бы жива… Толкын появилась на свет большой ценой.

    Предатели. Мерзкие, подлые предатели. Крысы, гады ползучие. Ее племя стало слишком сильно, и эта сила начала беспокоить других. И в частности туткынов… Под видом перемирия они проникли в их стан, принятые как дорогие гости, а ночью всех перебили. Сама Жулдыз была слишком мала, чтобы все помнить. Но она хорошо запомнила теплые объятия матери, которые, однако, не защитили ее. Потом – плен, новый муж матери, сестренка и бегство. А остаток ее племени, некогда великого и могущественного, теперь ютится в одном крошечном ауле.

– Разве она не тирек?

– Тирек, но талааборуты после разгрома пошли как раз к ним. Поэтому они смогут передать.

– Ты специально меня сюда привел, – процедила Жулдыз.

– Будто я знал, что это они тут, – обиженно ответил он. – Если боишься, поедем мимо.

Анда знал, что говорит. Препираться с ним не стала, тронула лошадь, галопом сорвалась с холма, понеслась к аулу. Ветер засвистел в ушах, равномерный топот Буркит приложился к топоту коня Саткына. Самая ее сущность ликовала: “Дома! Мы дома!”. Но что-то все равно восставало против. Может, потому что среди оставшихся в живых не было никого из ее родных?

   Своим приездом всполошили аул. В беспокойное время живем. Друг может обернуться врагом, а враг хитростью сломить людей, разрушить то немногое, что удалось сохранить. Подъезжая к своим, Жулдыз ясно это чувствовала. Затянулась рана от предательства, да саднит еще, заставляя ее носителя в страхе озираться. И даже если нового удара не последует, шрам останется навсегда.

   Ее племя жило небогато, но от голода никто не страдал. Жулдыз ощутила гордость за свой народ. Все-таки хватило народной памяти не прижаться к своим спасителям, а вот так, прикрывать тиреков с полудня. Так посмотреть, и не властен над ними никто…

   Когда страх и подозрение улеглись, проснулось привычное радушие. Саткын, хитрый, податливый побратим, вел себя открыто, весело. Со всеми здоровался, казалось, каждому готов был рассказать, кто они и куда идут. Спешился даже, чтобы показать, что не высокородный, а свой. Но Жулдыз знала – анда начеку. Про себя ничего не скажет, а у других все выведает. Так узнал, кто сейчас ведает аулом. Оказалось, что батыр Алибек – сын того владетеля племени, которого помнила Жулдыз. Она помнила и самого Алибека. Тогда еще юноша, справедливый и добрый, он нравился Жулдыз. Он в обиду не даст, а обиды не забудет… Их повели к нему.

   Поджарый, могучий, далекий от старости, батыр сидел в своей юрте. Его жилище не была роскошным и богатым, а его самого трудно было отличить от обычного воина. Когда ему передали, что в ауле гости, он был у пастухов – считал головы, готовился к приходу зимы. От забот у его губ легли ранние морщины, взгляд лежал на людях тяжело, мрачно. Но с гостями он позволил себе расслабиться. Велел накрыть стол, принести все самое лучшее.

– Смотри, тот джигит сидит и глаз с тебя не сводит, – шепнул Саткын, толкнув ее локтем.

Жулдыз посмотрела в ту сторону. Простой, крепкий, с резкими скулами парень сидел рядом с Алибеком. Наверное, какой-нибудь гость.

– Пусть смотрит. Не каждый день доводится увидеть такое чудовище.

Саткын тихо рассмеялся. После начались разговоры. Саткын болтал без умолку. Он де из тоолукских, едет по повелению манапа со срочным делом к туткунам, хозяину же этого процветающего аула преподносит шкуры зверей, убитых ими по дороге. Отвечая на вопрос про их дела, Алибек ответил:

– У нас все тихо-мирно, и хорошо. Я слышал, у таулыков там не все гладко.

Саткын покачал головой.

– У нас как раз все тихо. Пока. Смута в рядах туткунов.

– Что случилось? – Ненависть, приятная Жулдыз, пламенем блеснула в глазах Алибека.

– Каракчы. Слышали про него?

Батыр покачал головой.

– Разбойничает рядом с нашими кочевьями. Нападает всегда в одиночку. Сначала всегда появляется стрела. Просвистит, никогда не промахнется… После появляется и сам, с закутанным лицом. Не успевает дрогнуть тетива, и вновь кто-то валится с коня. Люди даже не успевают подойти, как он уже хватает товар и уносится прочь. Лошадь – не лошадь, ветер! – Анда насладился интересом на лицах слушающих и добавил: – Туткуны думают на нас. Затем мы и пустились в путь – не допустить войны.

Алибек откинулся назад, не сумея сдержать довольной улыбки.

– Что ж, это цель благородная. Но полагаю, что нам этот Каракшы не страшен. Известно, из какого он племени?

– Ничего не известно. Налетает из ниоткуда, исчезает в никуда.

– Ну, раз ходят такие слухи, значит, кто-то остается в живых?

– Конечно! Убивает он только тех, кто стоит у него на пути.

Алибек только снисходительно улыбнулся и спросил, повернувшись к Жулдыз:

– А ты чего молчишь, сестра?

– Что я могу сказать? Речь моего анды ясна и нескончаема, мне и добавить нечего.

Саткын будто бы обиженно толкнул ее. Глядя на них и Алибек повеселел.

– Как зовут?

– Жулдыз.

– Чья будешь, Жулдыз?

– Тоолучка…

Никто не понял, что она солгала, кроме брата. Саткын неприкрыто смотрел на сестру, и гость справа от Алибека почему-то все косился на нее. Жулдыз стало душно, от выпитого архи подкатила тошнота. Улучив момент, когда все стали слишком пьяны чтобы заметить что-нибудь, она ползком покинула юрту.

   Наступило вечернее затишье. Ветер слегка колыхал ковыль, ощупывая землю. Небо сплошным серым туманом повисло над степью. Нежно журчал родник у аула далаборитов, или, как анда их называл, талааборутов. Рядом с ним опустилась на колени Жулдыз, зачерпнула воды, плеснула себе на лицо. Ледяная вода приятно заломила зубы, вино словно рассеялось, в голове прояснилось. Когда послышались шаги сзади, она даже не обернулась.

– Невежливо обоим гостям уходить с тоя. Подумают – воровать пришли.

– Не подумают. Зачем солгала, анда?

Голос Саткына звучал печально, неуверенно. Жулдыз посмотрела на него.

– А ты хотел, чтобы я сказала им, что я – далаборит? Что с малых лет мне знаком плен? Что моя мать умерла рабыней…

Жулдыз вытерла капли воды с ладоней, вздохнула.

– Я скорее отрекусь от всей своей родни, чем расскажу о том, кто я. Ты жил с родителями, брат, на свободе, и в детстве не знал ничего хуже материнского шлепка. Ты не поймешь меня. Лучше скажи, зачем пугаешь людей Каракшы? Они не пугливы, а разбойник совершает свои набеги далеко от их кочевий. От чего предупреждаешь?

– Я не предупредить, анда, и не напугать рассказал о нем. – Саткын все еще стоял, словно робея сесть рядом.

– Зачем тогда? – Сдвинула брови вместе, наморщился лоб.

– В глаза тебе взглянуть хотел.

Жулдыз ухмыльнулась.

– Гляди, анда. Мне не жалко.

– Зачем стрелу свою в невинных людей направила, сестра?

Печаль в его голосе резанула, почему-то уязвила Жулдыз.

– О чем ты, о чистейший сотник Саткын?

Намек на участие Саткына на войне не попал в цель.

– Я ведь понял, анда… Когда ты сказала, что поранила ногу, я сразу понял, откуда ты все эти годы брала кобыл, шкуры, доху, драгоценности… И почему страдали от его набегов только туткуны. За разбой взялась, Каракчы.

– Ты или пьян, анда, или сошел с ума. Если тебе что-то от меня надо – говори.

– Я уже получил от тебя все, что хотел, – холодно ответил брат, повернулся, и ушел.

Проводив его злым взглядом, Жулдыз осталась стоять у родника. Схватила первый попавшийся камень и с яростью выкинула в сторону. Громкий всплеск нарушил трепетное молчание родника. Стиснула кулаки. Теперь спокойная тишина вокруг вывела из себя. Пошла туда, где продолжался той.

   Конь под всадником фыркал, изо рта падала пена. Город туткынов медленно приближался. Перед дворцом хана спешился. Торопливо прошел к порогу. Воин копьем преградил ему путь. Нетерпеливо назвался сонному джигиту, велел провести себя через богатые расписные коридоры к хану.

   Хан сидел, откинувшись на золотую спинку своего трона, и разговаривал со своими султанами. При виде гонца дал им знак замолчать, вскинул голову, нахмурил кучистые, чуть сросшиеся, брови.

– Кто таков?

Когда назвал имя того, кто его прислал, султаны удивленно переглянулись.

– Ну, говори, – с равнодушием разрешил хан, отхлебывая из чаши вино.

– Каракшы нашли.

Хан поперхнулся, вино тонкой струйкой побежало по куцой с проседью бороде. В узких глазах запылал злой огонь.

– Где? – хрипло спросил он.

Гонец передал слово в слово то, что ему велели. Когда он закончил, хан подобрел, жирные от мяса губы скривились в ухмылке.

– Значит, ждем!

Со стуком поставил чашу. Велел:

– Отдохнешь – поедешь назад. Мне тоже надо кое-что передать…

Глава VI

   Толкын никак не могла забыть о драке. Беспокоилась – не сильно потрепали Азата? На следующий день его не встретила, и после тоже. Решила сходить самой.

   В юрте были только его отец и брат.

– Здоровья в ваш дом, – робко произнесла Толкын, заглянув под полог.

Его отец, хмурый низкорослый поседевший старик, обернулся на нее.

– А-а, это ты. Довела мальчика до драки, пришла взяться за его семью?

– Я не доводила его!

Толкын осеклась. Это был не ее голос, – Жулдыз. Встала перед глазами сестра, со свирепо прищуренными глазами.

– Не смей поднимать на меня тон, наглая девка!

– Гони ее отсюда. – Влез его брат.

Глубокая обида запала ей в душу, хотелось заплакать. Закусила губу, чтобы сдержаться, молча ушла. Не станет она опускаться до ругани.

   Вдоволь набродившись по аулу, направилась домой. Вдруг кто-то окликнул:

– Толкун!

Обернулась. Азат.

– Отец сказал, ты приходила… – Он выглядел смущенным.

– Приходила.

– Манап вызвал меня к себе, взыскал за драку. Я не мог прийти…

– И что было?

– Да… – Азат махнул рукой, вдруг засмеялся. – Ничего, не страшно.

Против воли Толкын почувствовала вину. Ведь он ради нее…

– Ты это зря, Азат. Не надо было, – сказала с досадой.

Азат, видно, почувствовал тяжесть у нее на душе.

– Пойдем, прогуляемся?

Толкын собралась с силой, чтобы посмотреть ему в лицо. И не верилось, что лишь пару дней назад эти губы шептали ласково “Толкунтай, Толкун-жан”… Она снова ощутила это легкое, самое чистое чувство. Когда ненависть, обида и тоска уходят.

   Прошли через весь аул, оставили позади войлочные юрты. Когда дошли до самого края, Толкын остановилась.

– Азат, я дальше не пойду…

– Что такое?

– Я… боюсь.

Никому, кроме брата и сестры, не говорила о своем страхе. И Азату не собиралась. Это произошло случайно, но вдруг она почувствовала, как стало легче.

– Чего?

Толкын молча махнула рукой в сторону открытой степи, где грозно опускалась на землю сумеречная тьма.

– Когда я была маленькой, там было что-то… Ну, знаешь, когда…

Она не могла толком объяснить. Просто каждый раз, когда их юрта оставалась за спиной, сердце замирало. Неизвестность давила на нее, каждый звук откликался тупой болью. Толкын ясно чувствовала, что там, в степных просторах, в кустах скрывается смерть. Она чувствовала ее леденящее дыхание. Толкын ждала, что Азат потребует все рассказать, или примет за шутку – здорово ли степняку пугаться степи?

   Но он вдруг подошел, взял ее за руку.

– Я буду рядом. Я хочу кое-что тебе показать.

Они отошли от аула. Последняя, ее юрта, открыла безжалостную ширь.

– Гляди. – Азат повернулся туда, где садилось солнце.

   День сражался с ночью. Мрачные облака грозно подбирались к угасающему бордовому пламени солнца, наблюдали за борьбой с высоты небосвода звезды, числа которым не было конца, и не виднелось на многие шаги вокруг ни кустика, ни деревца, словно на пути ветер стер все с земли, оставив лишь вечные светила. Последним усилием дня разлилось в небе лиловое море, окрасив даже дым очагов. И, как не гляди, не видно было, где красное солнце перешел в темную синеву ночи. Впервые за много лет Толкын видела закат в степи вот так, когда остовы юрт не скрывали, когда свет огней в ауле не затмевал его. От простора у нее словно оборвалось дыхание.

   Азат так и не отпустил ее руку. Поглядев на него, перехватила его ласковый взгляд. Потянулось к нему что-то. Страх покинул ее, растворился в воздухе, унесся с ветром. Обнялись, коснулись лбами. О небо, дай нам прожить жизнь, так же, как сейчас.

   Сбежали вниз по горному склону. Запнувшись по пути, с хохотом скатились к подножию. Потемнел небесный шанырак, загорелась бледная луна, а с ней и ее верные воины. Толкын легла рядом с Азатом на его бешмет. Он показал наверх и сказал:

– Пока глядишь в сторону, звезда светит ярко, а когда смотришь прямо на нее – гаснет. – Толкын молчала, и он осторожно добавил: – Кажется, я знаю, почему твою сестру зовут Жылдыз, звездой.

– И почему?

– Пока манап занят другими делами, она светит. А что будет, когда он обратит свой взор на нее?..

Подумав, Толкын ответила:

– Моя сестра никому худого не сделала. Зачем ее гасить?

– Толкун, ты не понимаешь…

– Нет, понимаю. Некоторым людям не стоит показывать зубы, как манапу. Но волк не может блеять овцой, и Жулдыз не может говорить так, как не думает. Но скажи, – она вздохнула, – что она сделала тебе? Или, может, твоей матери, отцу, друзьям? Разве она мешает кому-то?

– Нет, – признал Азат.

– Моя сестра, наверное, не самый хороший человек. Но чем она хуже любого другого? Ты, Азат, не знаешь, что она сделала ради меня. Поэтому не жди, что я встану на сторону ее неприятелей.

Азат молчал. Осознав свою крутость, Толкын увела разговор.

– Где еще, Азат, есть такие яркие звезды?

– Нигде, – улыбнулся он. – Правда, я и немного где был. Зато там, где был, я видел шелка, украшения… А какую одежду там люди носят! Расфуфыренные, разукрашенные.

Саткын показал, она засмеялась.

– И еще я много слышал о волшебных значках, которые могут передать слова, которых даже не произносили.

Толкын насупилась.

– Это как?

– Не знаю. А еще, дома не из войлока, а из камня – помнишь, как жомокчу рассказывал? В следующий раз обязательно посмотрю.

– В следующий раз? – переспросила Толкын.

– Да… В следующем походе.