Ражая. Волей богов

– Футов десяти змеюка и пасть из ребер обломков, на раз в полы раскусит!

– Дела! – стороной обошёл очередного предка кланик. А Скавел дал себе зарок всенепременно вызнать сею историю, доселе не слышимую.

– Ингрид, а при Изгеррульве часом никакой вельвы-жрицы не водилось? – чуть встав пред исходом очередной залы обернулась поперек себя шире атаманша, что всё не могла выкинуть из головы увиденное.

Смех, они с целой ратью драугров клинками недалече мерились, впереди ждет конунг от чьего имени малые и по сей день портки скрашивают, а мыслей с настырность дрянного дырявого на гниль зуба не покидала именно она! И была причина, оживший мертвяк и в пол силы не сравниться и изувеченным скверной переродившимся ненавистью духом мщения, ему соперник только адов воин рогатый!

Как-то совсем забегали сторонами глазки их бесноватой провожатой!

– Ану блажная давай выкладывай! – видя, как растерялась вельва уперла клинок в ноги ражая, буравя подозрительным взором.

– А как ты вызнала? Про вещунью богов Рисидру Тёмное знаменье?

Как-то совсем уж не красно звучало имечко на непритязательный слух Алиры! – Неважно как вызнала давай растолковывай! – решила она придержать информацию о навье при себе, у верных сподвижников и так нервы шалят.

– Супротив остальным жрицам Ресидра служила только одной богине Мелитре владычицы мертвых душ и темной реки, истинно черными делами занималась, всё глубже увязая духом в черной изнанке нашего мира обретая родство с мертвыми! Как старейшины сказывают именно с её наветов Изгиррульв пошёл мечем по кланам мнимых предателей искореняя, оставляя на пепелищах селений только тела что заслугой Ресидры полнили черный Хирд драугров множа и без того немалое воинство конунга!

– Так значит ваша жрица обратилась в некроманта! – присвистнул Руд. – Во дела!

– Изгиррульв пал только после того, как объединённых силой ведунов всех кланов смогли лишить колдовской власти Темное знаменье!

– А с ней то, что стало? Конунга прокляли, мы это знаем! А куда его вёльва девалась? – кабы невзначай поинтересовалась Алира знай себе пристальней оглядывая залу и косясь в проходы.

– Её сожгли на льдистом копье! – понурила голову вельва не иначе виной за своих предшественников. И было чему.

– Как сожгли? Огненная казнь запретна средь вольных земель, это за чертой Клыков рока еретиков да ведьм палят узколобые мракобесы, от богов воли сей запрет пошёл! – побагровев гневом на свой лик подошёл вождь медведей Скавел к Ингрид хватив подбородок да заставив глядеть в его очи ох недобро сверкающие! – Как посмели вы богов вещуны, душ вольного народа пастыри, сотворить такое непотребство!

– То были наши предки, не меня суди, но как сказывают иного способа просто не было! – взор Ингрид моментом обрел и ясность, и твердость. – Не думай себе вождь, что в иных землях кострища палят от прихоти или жажды чужих мучений, этот лютый способ сильнее прочих рвет узы невидимых сил мрака, с которыми сплетаются душами ворожеи!

– От чего такое любопытство? – развеявшись образом для прочих слышимо только ей одной прошептал Элиот на ухо Алиры, уж слишком странно на взор духа она себя вела.

– Я её видела! – также не разжимая губ просипела ражая, выпучив зелёные глазищи.

– Чёрная неприкаянная душа некроманта? – впервые Алира увидела ужас, четко оттеснившийся на призрачном лике священника.

Рядом с так и удерживаемой вождём за подбородок вёльвой, сызнова зримо всем соткался туманным естеством Элиот. – Когда её жгли она сыпала проклятьями? Вы проводили ритуалы очистительного экзорцизма?

Ответ выпученных обескураженных глаз ведуньи, как казалось, чуть не заставил духа взвыть отчаяньем как ловушку оглядев стены катакомб кургана.

– Убираемся отсюда! – хладом как в лютую стужу, от которой трещинами идут стволы деревьев повеяло от слов священника.

– Эт отчего? – подался вперёд Ульд уже воочию гадающий на какой огромной куче злата сидит дряхлый Изгеррульв.

– Не за конунгом вашим сюда летел демон, за душою прикованной проклятьем к нему, за духом этой вашей Тёмного знамения!

– С чего взял? Мы вельвы да жрецы-ведуны, волей предрассветных творцов – богов светлых! Уж почуяли бы коли воротилась бы она духом неспокойным! – скрестив обидой и раздражением руки на груди, дескать так усомнились в силе ведовской её братства, медленно процедила Ингрид оглядывая собравшихся. И может ей мнилось сим мигом грозна она в своем гневе! Ведь пятились прочь от неё и Скавел и Ульд, Алира вон и вовсе чудище своё неподъёмное наставила.

– Ага почуяли бы! Нос то не заложило соплёй! – фыркнула огненно-волосая дочь клана, играя жвалами под высыпанными веснушками скулами. Уже примеряясь к удару клинком расходящимся золотым сиянием узоров дола, и плевать ей было на Ингрид, ведь позади вельвы стояла та самая на беду помянутая Ресидра.

Морок мглистой туманной хмарью, принявший как на духу красивейшее из возможных черт, вобравших северную несгибаемую красу и стать! Вот только лик портили черные руны, устилавшие кожу и оскал плотоядный алчущий. Не жалел на неё конунг злата и серебра, им вышито было платье длинное, проклёпаны пряжки десятков ремешков, объединённых в единый пояс, даже фибулы, крученные тонким узором, схватившем по плечам плащ из шкур волчьих морд и те пестрили каменьями.

Медленно очень медленно обернулась Ингрид чуть не нос к носу столкнувшись с призрачной навьей в свете колдовских жаровен почти материализовавшуюся плотью. Рука живой вельвы хватила грудь под мехов одеянием, сокрывшим обережный камень.

– Не выкорчевать семя погибели, не вырвать корни что взошли на костях, окроплённых кровью жертвенной! Вам не унять меня по воле Мелитры величайших из богинь! Сама жизнь ничто иное как единая тропа к смерти! Они едины, эти скрученные в узел пути, нет там ни конца ни края! – почти ласково молвило наваждение. – Я упреждала скудоумов жрецов-ведунов, что малодушно презрели видения! Упреждала всех кото не хотел слышать! Скрепы миров рушатся! Одна печать уже пала, грань истончилась! Меня прокляли. Отвернулись от богов! Быть посему, коли вам не достаёт разума мы с возлюбленным отворим темницы под корнями земли, столкнув последней надеждой силы иных миров меж собой, на жертвенной крови соберём воедино воинство сумрачное необоримое не по зубам адовым тварям!

Для Руда слова призрака были полнейшей белибердой, а вот кланникам-горцам они изморозью схватили нутро! Каждому от рождения слушавшему певцов-сказителей скальдов да внимавших мудрости ведунов было ведомо про какие темницы бает черное знаменье, не иначе про те самые что берегут под гнётом гор инистых и огненных врагов рода людского великанов, тварей, запертых от самого сотворения, а печати не иначе те, что навь от яви отделяют, царство живых от обители мертвых!

Шаги твёрдые упруго-пружинистые грянули громом посреди ясного неба, приглушенная поступь, доносившаяся из коридора в коий в поисках главной крипты кургана, вот-вот должны были вступить путники.

«Много, очень много зим назад уже и не счесть сколько, молодой вёльве было явлено страшное ведение, самой Мелитрой хранительницей мертвых оно пришло! И молодая ученица ведуна, дюже страшась за судьбу родных земель пошла гласить упреждать о злом роке, нависшем над хребтами Клыков рока! Никто не приложил слуха, а за глаза мудрые богов вещуны только потешались, ещё и высмеяли, прилюдно обласкав неказистым прозвищем «Темное знаменье»! Как так? Ей значит недоучке снизошли творцы на озаренье, а им велико-мудрым запамятовали! Только один приложил к ней слух, а позже и душу! Только один, будущий конунг, не убоявшийся взвалить на плечи неподъёмный кровавый груз! Дабы внуки их внуков не страшились порождений преисподних и злых духов равно прочим иной веры народам! Вот тогда её восприняли всерьёз, их обоих восприняли и страшно было предательство собственного народа! Её разлучив с любым, пытали и жгли, словами потаёнными рвали душу за уменье от Мелитры пришедшие духами неспокойными да драуграми повелевать, за истину коей устрашились. Но нет в мире сильнее силы нежели любовь, и там на костре воплотившим все какие есть в этом мире муки, когда свирепые ветра, воющие меж синей ледяной короны Льдистого копья, раздували пламя её погибели, Ресидра последними словами по воле богини мёртвых сковала навечно свой дух с духом Изгиррульва, сковала страшной печатью собственного жертвоприношения!

Многие века, они обреченные на муки, были вместе, невзирая ни на что, и не сошли с ума на ровне переродившимся от безысходности и страданий духам мщения, алчущими только крови и мук! Любовь, и долг пред своей землёй даровали сил держаться! Выжидать до той поры покуда не придут те, кто сможет своей кровью даровать им свободу от проклятья! И вот они здесь!

И вот он здесь, как и встарь подле своей возлюбленной ведуньи! Из озарённого голубоватым сиянием туннеля вышел Изгеррульв последний конунг вольных горных земель. Отголоски нави обрисовали над истлевшей в кость личиной, меченный широким кривым рубцом на левую сторону, ясный лик того великого вождя что был при жизни, широкие скулы чуть орлиный нос и выгоревшие пламенем бессчётных битв глаза как два осколка льда, взирающие из-под кроплённой серебром полумаски дивного шелома, по ободу не иначе короной венчаемого белёсыми сродни костям огроменными толи клыками толи когтями не иначе дракона. Длинная борода плелась косами схваченными серебряными зажимами, ложилась на панцирь, кованный с трех воронёных, одна чуть уже другой пластин, покоившихся поверх кольчуги. Истощённые руки, вернувшие мощь брешью колдовской, скрывали наручи черной стали, равно панцирю, воронённые пластины от запястья до локтя выпускавшие меховую подкладку на ровне наплечникам с небольшими гребешками воротами.

«Этот точно мой!» – двуручник ражей глянул в сторону конунга, в то время как сама хозяйка, не таясь вцепилась очами в пояс владыки ладных блях двух серебряных волчьих голов, ощетинившись небывалым искусством чеканки закусивших друг друга. По бокам пояса тоже явно не в канаве прибранные покоились ножны с мечами в полтора-два локтя длины, чуть загнутых гард с оголовками, тоже изысканными на литьё. Любил видать Изгеррульв лесных скальдов серошкурых, вон как люто скалились, сверкая инкрустированными крошками рубинов буркалами. Был там и рог, витой весь в каменьях и рунах на серебре вычеканенных, тоже в стоимость всего Хоукхолла – ястреба гнездовища деревеньки родной Алиренной.

Проклятый конунг окинул собравшихся голодным пылающим синевой взором. А после посмотрел на как вышло возлюбленную.

– Вельва и рыси правнук! – чуть печально огласила она, кивнув прекрасным челом на Ингрид следом на Ульда!

– Не взыщите! Пусть кузнец предвечный скорее переродит вас в новых сильных телах! Слуги Мелитры не тронут покуда в брод пресечете темную реку инистых берегов. – гласом способным утихомирить бурю изрёк Изгеррульв и потянул клинки на свободу.

Вот то были клинки, по одному черному разводу стали в каждом дюйме соразмерному промеж выщербленных в глубине дола рун, душой и уменьем, урожденного кузнеца, восхитилась Алира, в три своих веса золотом можно просить.

По всему смекнул то и Ульд, ведь его топор мелькнув в воздухе устремился ладным броском в сторону непокойного конунга. «Что с бою взято то свято!»

Изгеррульв выписав левым мечом небрежный оборот, с показной ленцой отбил метательную снасть, устремляясь небывало грациозно в бой, ну на то он и конунг чтобы первым воином быть средь всего своего народа. И не скажи, что три сотни зим сидел, костенея да обрастая паутиной на троне под камнями кургана. Двигался ручьем перетекающе-плавно в тоже время неуловимо-стремительно, левой клинок держа пред собой наискось на уровне лица, а правый, чуть отведенный назад остриём вперёд.

Но битву завязали отнюдь не они, а Элиот перевоплотившийся темной ужасающей с виду душой, бросившийся сгустком мрака в своём изорванном саване на Рисидру, что на ровне супротивнику тоже приняла образ до смоченных портков прекрасный, почти голого черепа горящих синевой провалов, растрепанных волос и отворенного клыками рта во всю голову распахнувшегося! Два призрачных сгустка размытых скоростью и формой схлестнулись, разрывая друг друга на мрака завитки!

Рывок вперед и Алира широким щедрым на размах ударом справа-налево приласкала величественного мертвяка метя в грудь дабы не сгубить пояс.

Изгеррульв наддававший скорости не рискнул по всему принять таков удар на свои мечи, а сорвался в подкат, чуть клацнув костяной короной об прорезавший в пустую воздух двуручник. Маневр перерос кувырком на выходе, из которого важный драугр наскочил, минуя мечницу на Скавела.

Левым от себя справа-налево от правого плеча, правым вдогонку, только чуть шелестит затхлый надрезанный воздух, оборот вокруг своей оси, крест-накрест в уровень груди, черными размытыми скоростью силуэтами разошлись пляской конунговы клинки, искрами да скрежетом бранясь с когтями медвежьего вождя, окружившего себя барьером взмахов своих чудных орудий, едва успевая подставлять их под молниеносные и страшные в своей силе выпады конунга.

– Стороной! – окрик Алиры заставил Скавела отскочить назад, разорвав звонкую перепалку.

Ражая, набрав с пары шагов, разбега, ухватистей перехватив левой рукой пяту рикассо, рубанула с левого плеча затем в зеркале с правого, а уж после выписав грациозную мельницу, из-за головы раздав в пустую камня кладь под ногами.

Ну точно призрак чуть правя полет тяжелющего клинка двужильной красотки по касательной своими мечами, давался сторонами Изгеррульв, минуя сокрушительные удары.

Выждав заминку сам в долгу не остался, заставив дочь клана потесниться, перехватив для парования двуручный меч широким хватом. Ох и засверкало оружье конунга молниями бряцая в ковку длинного меча, правым в горизонт, с оборота левым наискось, со следующего правым, а под конец извернув корпус бросил левый меч колющим, лязгнув чуть ниже шеи по пластинам нагрудника.

С правого бока наскочил Руд надеясь смести конунга ударом щита наотмашь. Юркнув стороной, конунг словно перекатился разворотом по выброшенному вперёд щиту оказавшись за спиной у барона, приложив того оголовком меча в затылок отправив в забытие!

«Мог срубить насмерть! Не срубил!»

Перескочив оглушённого спутника, в битву, вернулся Ульд, уже подобравший позаимствованный у хольда топор. Вот тут было на что посмотреть, шквальными атаками направляемыми обеими руками обменивались противники, пара топоров и клинков обратились смерчами отточенной стали, неприметно глазу сплетаясь коварной паутиной росчерков, разлетающихся звоном. Хорош был рыси правнук любо дорого было глядеть как будто живя в рознь действовали руки, то блокируя, то атакуя мертвяка. Но до Изгиррульва ему всё же было далеко.

Поначалу теснимый Изгеррульв, непрестанно вскидывающий защитой клинки, просто действовал как смекнула ражая, себе в угоду, отступая уводя смертельную пляску от просторной части залы в центр, невольный лабиринт меж мраморных лож усопших, где его не смогут взять кольцом.

Оказавшись меж постаментов, он показал себя во всей красе, левый меч мертвяка грянул низко, Ульд отбил его топором в правой руке, правый, сверху справа-налево наискось заставив кланника поддаться назад, сберегая голову, и снова левый сродни броску гадюки в колющем, насилу отведенном топорником, и смерть настигла бы Ульда смежила заботливой пеленой веки, едва Изгеррульв обернулся вокруг себя в право обрушив с разворота разом оба клинка с левого плеча. Рыси внука спас вождь Скавел лучшими своими половинками проскользнув по мраморному погребальному ложу и впечатав стопы в конунга отбросив назад.

– Добро! Славны вои, своих кланов гордость! – как-то даже одобряюще изрёк конунг, крутанув обоими клинками лихие восьмерки пред собой.

Крик, нет не крик, жуткий полный муки вопль Элиота, огласил подземную крипту. Навьи, все также обращаясь то размытыми пятнами мрака, то жуткими образами умертвий выгнивших тоже не сидели, сложа руки, силясь в столкновении бестелесных сущностей обороть друг друга. Вот только куда было пастырю Торсторда супротив и при жизни то познавшей все тайны мира мёртвых Ресидры. Тёмное знамение играючи взяла верх отбросив дух священника в угол в привычном образе.

Скачками, козлом горным вприпрыжку по мраморным вытесанным каменюкам, бесцеремонно расшвыривая кости усопших, неслась на конунга Алира, уже вознёсшая над рыжим челом свой неподъёмный двуручник. Ох и недобро скалилось твердо очерченное личико ражей выстланное веснушками. Умен был конунг, креп на сечи и опыт ратный, выбрал лучшую из возможных позиций под свое мастерство, но и лишил сам себя маневра в сплетении постаментов, не уберечься в узости проходов ему от одного широкого маха тяжелого клинка.

Всего на секунду взор мечницы гульнул стороной тревогой за духа священнослужителя. Пастыря Торсторда Элиота, идущего словно агонией рябью, лежащего в углу то обретая туманную форму то развоплощаясь, чего таить накрепко как родич запавшего в дикое гордое сердце. А в следующий миг, когда она обрушила своё оружие на Изгиррульва из-за головы, от единого слова Ресидры полного могущества, свет голубоватый, отражением иного мира освещающий нутро кургана, аки притушенные порывом ветра свечи, сгинул, погрузив крипту в кромешный мрак.

– Живы все? Где предки меня огради драугр и навья? – окрикнул в темени своих Скавел, заслышав ругань Алиры что, потеряв ориентацию в пространстве навернулась с постамента выронив меч что на излете разбил мрамора колоду.

Несколько раз метнувшись по сторонам пытаясь скрыть своё местоположение, вождь медведей потянул с пояса флягу и выплеснул под ноги, следом от души вдарил туда кованными когтями высеча искры подпалив дюже крепкую брагу, на факел покамест времени не было.

– Где Ульд? Где Ингрид дурная? – ни сколь не волнуясь за исчезнувших врагов в дохлом лике конунга и его ведуньи треклятой, огляделась сторонами Алира, потянув с бока потушенный у лестницы факел устремляясь подхватив меч к пылающей лужице. Душу ожгли тревогой слова Темного знамения дескать потребны им с полюбовником были именно новики в её отряде! А вот для какой черной оказии оставалось тайной. Рядом с могучей девой возник их призрак весь по виду лишённый немыслимым противоборством сил.

– Скорее! Чую я какую волшбу совсем черную! – обмолвился дух за два удара сердца до разнёсшегося заклинательным пением голоса Ресидры, гульнувшим по подземелью.

Ох и красив был напев, стыдя звон горных ручьёв, любому великому чертогу пришёлся бы! Только веяло от сей красоты ознобом да хладом могильным сырым.

– Останься с Рудом! – свела решимостью посеченные рубцами брови Алира, уже в свете набирающего напор пляской пламени факела, вместе со Скавелом бегом устремляясь в проход ориентируясь отголоскам слов древнего ритуала.

Они бежали, поднимая саваны пыли, бежали изо всех сил, но что-то в глубине души ражей, тот потаённый голос души предательски велел смериться с утратой!

«Все рассчитали неупокойники чтоб им пусто было, конунг чтоб ему кости проморозило, спецом отвлёк их от своей вёльвы коию привечать надо было в первую очередь! И если бы не Элиот, отвлёкший её противоборством, то уже первым мигом бы ослепила тьмой да умыкнула сподвижников!» Скрипела зубами могучая воительница, наддавая, слыша за спиной глухое дыхание медвежьего вождя. Про себя прося богов уберечь спутников!

Впереди равно растущему приближением переливистому голосу вёльвы, замаячило уже знакомое призрачное зарево голубого огня. Один поворот и они оказались в поистине великом погребальном чертоге поражавшем сродни базилике какого храма спасителя воображение, по всему раскинувшемся уменьем каменотёсов в нутре горы только и способной вместить-таки хоромы, подневольно заставлявшие задирать голову. Стрельчатый свод непомерной высоты терялся во тьме сродни залу какого праздного чертога богов, его стены ровно стесанной скальной плотью пестрили барельефами, а два ряда резаных каменных колон замысловатых орнаментов, вот-так и не обхватишь, уходили во мрак над головами. Пространство меж колон прореженных теми-же жаровнями словно дорогой вело к дальнему концу кургана, к сверкающей приливами самоцветных жил единственной неровной нетронутой зубцом мастера стене, пред коей на возвышении десяти ступеней высился трон последнего конунга вольных земель.

Огромное каменное кресло, застеленное шкурами, его спинка мастерством небывалым резчиков, являла собой двух изогнувших шеи волков, обернувшихся пастями друг на друга, ощетинившихся воем, объявших рунический круг. По форме оскаленных ликов лестных охотников были сотворены и подлокотники да так чтобы локти ложились на вздыбленных загривках.

Ныне трон пустовал Изгеррульв и его возлюбленная, погружённая в ритуал раскинувшая руки в величественном черном жесте, стояли недалече, а пред ними лежали будто во сне Ульд и Ингрид чьи груди едва вздымались, будто ворожбой останавливая жизни бег. Голос древней вёльвы отражаясь стенами залы гулял, множась эхом достигал в дивном пении немыслимых высот.

Ражая, помертвев с лица чуть хромая решительно двинула вперёд за ней размяв плечи и взмахнув пару раз когтями поспешал Скавел. Драугр и навья даже не повели на них челами, но супротив Рисидре Изгеррульв стоял, понурив голову ветхих волос и бороды. Алира готова была покляться, что доведись конунгу чей прежний лик призрачным фантомом возрождало сияние колдовское, взаправду обрестись плотью, то она углядела бы на нём скорбь и горечь, в разрез идущую всем тем сагам жутким и россказням об этом неупокоенном проклятьем властителе.

«Он мог порубить их там всех до единого! Но не стал!» – чётко сейчас едва схлынула горячка сечи осознала Алира. Но до раздумий не было времени, свербел слух от слов, потаённых Черного знамения.

Шагов десять оставалось до древних мертвецов, когда кончик двуручника на два шипа, уперся в незримую оку преграду. Вспыхнули рассветным сиянием иноземные златые письмена по долу чуть очертив сферический купол энергии, объявший проклятых, а ражая, не скупясь на удаль рубанула в барьер чуть не выронив клинок отдачей выдубившей руки.

Раз, второй, третий, скрежетом обрушивался под скрип зубовный меч на преграду. Все бестолку, только пламенела ярость в деве от своего бессилия, а после и вовсе смылась нечеловеческим рёвом ведущим под руку пелену кровавую застившую взор бешенством. Дочерь клана, прозрев на свой ужас как стали медленно увядать лики и тела сподвижников, с головой уйдя в отчаянное исступление обратившись смерчем, извергающим грозные проклятья, закружила вокруг колдовского отпорного барьера, только черный двуручник непрестанно садил по незримой пелене.

– Боги, где вы? – в плотную подошёл Скавел к черте, с мукой зря как уже приметно не иначе самой жизни сокровенная сила, светлым потоком покидая Ульда и Ингрид перетекает на разведенные длани навьи все более и более обращавшейся жизнью равно Изгеррульву.

Слова неведомого заклятья гремели чуть не оглушая, распирая сами скрепы мироздания истончая завесу меж миром живых и мёртвых, а лик черного знамения заострившись тенями и чернотой, будто невиданным удовольствием сиял наслаждением даруемым возрождением.

Чуть в стороне, далеко отлетев, покинул руки Алиры верный, но оскорблённый хозяйкой меч и под вопли нечленораздельные безысходности, она потянула с пояса свой заветный кинжал! Ну будто лед надломившийся пошла преграда трещинами от частых колющий ударов, но сдюжила.

«Они пошли за тобой! Поверили, а теперь стали кормом для мертвяков! Все, кто ступает в твой след: отец, Лирия, Мириам. Все рано или поздно находят жуткий конец! Что ты за вождь Алира? Раз не в силах огородить тех, кто беззаветно подставляет тебе свое плечо, слепо жертвует свою жизнь!» – голос самый страшный из возможных, застил рассудок смывая даже боль от прикосновения к чудному кинжалу невиданного сплава адова метала и черной стали.

Нет, он не принадлежал падшему ангелу демонице Ништар – Греха владычице, или другому какому отвратному отродью черных миров преисподней, эти слова изрекла не навья, что почти досуха выпила еще давеча незнакомых людей, решивших отвагой и крепостью духа пойти с ней в одном строю! Этот глас исходил из глубин души и нельзя его было заглушить.

Будто скрученная из мощи налитых мышц двужильная дикарка, бросив всяческие пустые попытки пробиться, тяжело дыша не мигая смотрела беспомощно на то, как обращаются останками Ульда и Ингрид. Не иначе каким проклятьем она сызнова оказалась там в Аннисбурге пред разбитыми вратами обители святых сестер! И враг, надрубив душу воительницы незаживающей раной оказался необорим для неё!

Супротив внуку рыси и вёльве жизнь ворованная полнила Изгиррульва и Рисидру.

– Как всё закончиться не брезгуйте любыми сокровищами моего кургана! – ну будто и не умирал три сотни зим назад, глянул живой Изгеррульв на ражую прожигая льдом глаз своих, выгоревших на блеск от тяжкой судьбы. – Пусть родичи и семьи этих храбрецов! – кивнул он на две мумии. – До пятого колена внуков не знают боле нужды!