скачать книгу бесплатно
Я с ним тотчас же согласилась: эта престарелая леди, всегда хорошо одетая, разъезжающая на шикарном "ройсе", никогда мне не нравилась. Вид у неё был уж очень злющий, и если нам случалось столкнуться, я здоровалась скороговоркой, стараясь не встречаться с ней взглядом, и скорей пробегала мимо. А он:
– Да нет! Я говорю тебе, что она – всамделишная ведьма… Гляди! Вон полетела!
Нехотя, я подошла к окну, и тут же невольно спряталась за штору: эта злючка кружила в ночи на помеле, потом взмыла ввысь, эффектно нарисовалась на фоне полной безмятежной луны, и скрылась во мраке.
– Я за ней не первый раз подобное баловство замечаю, – наябедничал Дрипс. – Она еще и чёрной кошкой по крышам бегает!
Мне стало жутко, я быстренько сняла его с форточки, захлопнула её и задернула шторы.
Но пришло утро, а при свете солнца ночные страхи бледнеют, тают и становятся нелепыми. Я попыталась забыть увиденное, и это мне почти удалось, тем более, что приехав на работу, я узнала куда более сногсшибательную новость: нашей Амалии привалило наследство. Слава Богу, я не завистлива!
Амалия – двухметровый носорог с улыбкой Джоконды – из-за нечаянной радости находилась в состоянии "грогги". Кроме обворожительной внешности у неё было ещё одно дополнительное сходство с этим обитателем жарких широт – грация, агрессивная раздражительность по малейшему поводу, и плохое зрение. Впрочем, как работник она была незаменима – профессионал и трудоголик. Мы приходим – она уже торчит на своем месте, уходим – ещё сидит. Не то, что я, – вечно опаздываю, путаю, забываю.
Не успели мы оправиться от этого известия, как секретарша сообщает, что у Б.Б. умерла жена. Вторая, заметьте. И тоже скоропостижно.
Одним словом, я напрочь забыла о ночной шалунье, и вспоминать не собиралась, да только в тот же день – на меня, как правило, всё наваливается сразу, – старуха встречается мне в лифте, и говорит таким томным голосочком:
– Не зайдете ли на чашечку кофе? Сегодня. То есть, сейчас… – а сама так и сверлит меня взглядом.
Вполне можно было бы отказаться, хотя старушенция – владелица дома, где я снимаю квартиру, за которую плачу не очень-то аккуратно. Но этот её взгляд…
Мы вошли в её апартаменты: роскошно, но ничего такого особенного. Она усадила меня в огромное кресло, откуда-то из глубин жилища появилась проворная молчаливая служанка – может старуха отрезала ей язык? – и на столе по мановению её рук появились салфеточки, чашки, кофейник, хрустальные вазочки со сладостями. Я осмелела, пригубила кофеёк. Перекинулись с хозяйкой десятком фраз, и вдруг она поднимается с места, устраивается на подлокотник моего кресла, и цепко, точно клещами, хватает меня за предплечье. У неё были такие длинные когти!.. Она перевернула мою кисть ладонью вверх, взглянула, соскочила с подлокотника, – я только ойкнула, потому что она ухитрилась при этом выдернуть у меня клок волос. А она забегала-засеменила по комнате, и давай объяснять на ходу, что, дескать, старая совсем, от жизни устала, помереть охота, а не может.
– Ты же, – говорит, – всё теперь знаешь. Видела меня вчера… И я про тебя – всё знаю.
Я тут вежливо этак замечаю: мол, я не врач, и не наёмный убийца. А она отвечает, что на костёр ей почему-то не хочется, да и не модно это теперь. И потому надо ей скинуть на кого-то свой груз, поделиться, то есть, секретами мастерства. Чтобы не перевелись, значит, чудеса-пакости на белом свете. И тогда сможет спокойно испустить дух. С чувством выполненного долга. А иначе – никак.
После этого монолога – счастье, что нас никто не слышал, точно бы засадили в психушку! – я деликатно удивляюсь: почему бы ей не пожить ещё? Тем более, судя по антуражу, денежки есть. Живи да пользуйся.
А она уставилась на меня злыми круглыми глазами, точно филин, и с сердцем так говорит:
– Да сколько же можно?!
Я пригляделась: в самом деле, она уже совсем ветхая… А как же вечная молодость? Она было ручками-то всплеснула: сколько, говорит, чужой кровищи пролить надо для всяких таких ритуалов! Утомилась она от этих дел. Да тут сообразила, что несёт, и язычок-то прикусила.
Ну, я поблагодарила ее за кофе-и-чудесный-вечер, и потихоньку стала отступать к выходу. Найдите, говорю, кого-нибудь ещё – мало ли дур кругом? А она – давай меня уламывать! Чего только не сулила, начиная с завещания! Потом рассвирепела – у меня прямо мороз по коже!
– Ладно, – тихим таким голосом, – уходи…
И вот на следующее же утро я и влетела в грузовик. Господи, как же мне было страшно и больно!.. Помню хмурые лица врачей и медсестёр: они склонялись надо мною всё ниже, потом стали расплываться, терять очертания, их голоса пробивались точно сквозь вату, я не могла понять, о чём они говорят… И падала-падала в холодную туманную пропасть, и боль заполняла меня всю! – ничего не осталось, кроме этой безжалостной боли… Ещё помню пронзительное отчаяние: неужели это случилось со мной?!. Но ведь со мной ничего такого случиться не может! А потом сквозь эту боль и отчаяние донесся тихий-тихий звон…
Я ещё не успела понять, что это, как появился суровый Вишневый Лакей. Он нагнулся ко мне откуда-то сверху – сквозь ставший прозрачным потолок – и выдернул за руку из этой гущи зелёных халатов с профессиональной тревогой на лицах. А эти люди в операционной даже ничего не заметили, и мне стало смешно. По пожарной лестнице мы поднялись на больничную крышу – там уже ждала Карета и весело всхрапывали Кони…
***
Карета привезла меня тогда прямо на Набережную. Из-за дальнего столика в тени ивы мне помахала рукой Королева. Я бегом спустилась вниз по мраморным ступеням и плюхнулась рядом с ней на стул.
– У тебя забавный вид, – засмеялась она. Ну, если окровавленные бинты выглядят смешно… – Иди, поплавай, – всё ещё смеясь, предложила она.
Я остатки моих одежд, старательно изрезанных хирургическими ножницами, и с разбегу прыгнула в искрящиеся зелёные волны. Я ушла под воду с головой – здесь было очень глубоко. Прохладная, горьковато-солёная глубина приняла меня в свои объятия, смыла кровь и боль, зализала раны. Я оставалась в этом тёмном, беззвучном мире насколько хватило лёгких. Потом вынырнула, хватая воздух, и поплыла к чёрным камням. На моих мокрых ресницах сверкали алмазные капли, небо было ослепительно-голубым, и в этом голубом шёлке плавилось солнце… Как же это было хорошо!
Вылезла на большой камень, постояла, ощущая ступнями мягкие живые водоросли. Волны разбивались у моих ног, рождая мириады брызг, и далеко-далеко на горизонте виднелся парус.
…Потом я сидела на каменном парапете, горячем от солнца, и официант принес мне большое полотенце и высокий бокал с соломинкой.
И я надеялась, что уж теперь-то останусь тут навсегда.
– Здесь тебе не рай для зазевавшихся водил! – фыркнула Королева. Небрежно откинувшись в плетеном кресле, она смотрела на меня ласково и насмешливо.
– Выходит, я… не умру? – свет солнечного дня разом померк.
– Ты выкарабкаешься! – нежно приободрила она, допивая коктейль, и, опустив вниз руку, поставила свой бокал прямо на мраморные плиты.
– Но почему… – я вспомнила мертвенный синеватый свет ламп в операционной, свою боль, страх и запах – запах стерильности и беды. – Почему я не могу остаться здесь насовсем?!
– Я не знаю! – искренне удивилась она. – Но отчего ты решила, что, умерев, попадёшь сюда?
– Но ведь ты-то… – начала было я и осеклась.
Когда-то, очень давно, где-то в ином мире, в городе, похожем на этот, мы были очень близки, нас связывали крепкие узы, а потом… Потом…
– Я понимаю, о чём ты подумала… – тихо и ласково сказала она. – Но это не так. Ты же знаешь
И тут я увидела за дальним столом высокого черноволосого парня. В его карих её глазах билось солнце. У пирса как раз появился новый парус. "Быть может, он приплыл на этом корабле?", – подумала я. "Это, верно, его я видела у горизонта…" Мужчина поймал мой взгляд, поднялся, и подошёл к нам. Он почтительно преклонил колено перед Королевой – и как только узнал её в пляжном наряде! Мне же – едва кивнул, но его глаза не умели врать…
– Это – Мореход, – с великосветской учтивостью представила его Королева и, чуть теплее, добавила: – Мореход, познакомьтесь с Валери!
Я не помню, о чём мы разговаривали тогда. Помню только крикливых чаек, что с пронзительным хохотом носились вокруг, на лету ловя кусочки хлеба; помню, ветер дул с моря, подгоняя белогривые волны… Мы смеялись чему-то… Мореход и Королева – у них были такие прекрасные лица…
Потом она коснулась губами на прощание моей щеки, и заторопилась вверх по мраморной лестнице. А мы Мореходом остались на дощатом пирсе. Над морем буйствовал закат: оранжевое солнце садилось в море, окрашивая вечереющее небо и пенные облака в розовый, лимонный, сиреневый…
–Ты поплывешь со мной? – и мы удрали на Острова.
Мы провели целое лето посреди теплого синего океана – там, где протянулась цепочка белых песчаных островков. Сидели под пальмами или бродили по песку, или просто лежали у воды: волны лизали берег, и мы смотрели, как выплывают из морских глубин огромные черепахи и, скользя ластами по песку, копают ямки для будущего потомства. Иногда мы превращались в дельфинов и резвились в волнах, высоко выпрыгивая вверх, и солнце блестело на наших спинах. Вечерами он разводил костёр, и при его отблесках рождались самые нежные ласки…
Как-то я спросила его:
– Ты всё время живешь здесь?
Он задумался:
– Нет.
Во мне вспыхнула безумная надежда, но он покачал головой:
– Мой мир совсем не похож на этот. Я помню лёд, кругом один лёд, и из трещин во льду – столбы огня… – Потом он вдруг прищурился лукаво: – Да и я не такой, каким ты меня видишь.
Я рассмеялась:
– На кого же ты похож?
– Скорее, на него, – он тоже засмеялся: мимо деловито семенил большой краб. Позже мне пришло в голову, что возможно, и меня он видит как-то иначе?
– Ты очень красивая, – ответил он.
– И что же тебе нравится больше всего?..
Но он учуял подвох, и с самым серьёзным видом ответил:
– Твои клешни. Они такие большие!
И снова длились море, небо, нежность… Но однажды, выходя из воды, я увидела Вишнёвого Лакея. Он стоял на песке, заложив руки за спину, и смотрел сквозь меня. Горбоносое лицо под белым париком было бесстрастным. Затем он отвернулся и не спеша направился к Карете, стоявшей прямо на мелководье. Кони пили морскую воду…
***
…Когда я пришла в себя было утро. В окно больничной палаты заползал одуряющий запах улицы.
– Мы думали, что потеряем вас, но вы удивительно живучи!..
Чередой мелькали лица: Б.Б, Амалия, ещё кто-то… Из этой нескончаемой ленты посетителей я особенно запомнила одно лицо – мою домовладелицу. Ведьма склонилась надо мной с букетом синих роз и прошипела:
– Это было только предупреждение, моя дорогая! – и положила цветы мне на кровать, словно на могильный холмик.
Кажется, я тут же велела сестре выкинуть их. А когда я слегка окрепла, лечащий врач сказал мне на очередном обходе:
– Я сожалею, что приходится это говорить, – и на лице его было подлинное сочувствие, – но вы теперь не сможете иметь детей. Мне очень жаль, поверьте… – так сказал он, а на тумбочке опять откуда-то появились синие розы.
***
Вернувшись тогда из клиники домой, я обнаружила очередной сюрприз. На диване перед телеком, хрустя какой-то дрянью, сидели Дрипс и… крохотная, как он, пухлая особа: ковбойская шляпа на рыжих локонах, засаленный джинсовый сарафанчик, клетчатая блуза, а поверх джинсы – потёртый кожаный фартук.
– Это Дрипзетта, – сияя, сообщил он. – Я выписал её с одной фермы наложенным платежом. Счет у телефона. Красивая, да?.. – у красивой в волосах торчали соломинки, и вся она восхитительно благоухала коровником.
Я приуныла: до сих пор-то была надежда, что мой квартирант – плод моего больного воображения, но теперь…
– Я женился! – застенчиво пояснил Дрипс, и его задриппа снисходительно улыбнулась мне.
После этого я окончательно расстроилась, представив себе своё обиталище, кишащее рыжими дрипсиками, жующими всё подряд, – было от чего окончательно спятить! Но, прочтя мои мысли, Дрипс поспешил утешить:
– Мы обычно подбрасываем яйца в чужие дома!
Ах, яйца!.. Ну, что же, это еще куда ни шло. Только вот кто мне-то устроил такую подлянку?!.
***
Буквально на следующий же день я спешно собрала вещи, запихнула дрипсов в карман, и съехала. Я подыскала себе довольно приличную квартирку на противоположном конце города, но Дрипс сказал:
– Она тебя все равно достанет, если захочет. Тем более, что у неё твои волосы…
Успокоил!..
Б.Б. не дал мне отпуск, так как у компании возникли серьёзные затруднения, но разрешил работать из дома: я не могла позволить себе новую машину, со страховкой тоже возникли какие-то непредвиденные трудности, а все сбережения уходили на лечение ; добираться же полтора часа на метро да ещё на костылях… Но, слава богу, он не выкинул меня на улицу.
Курьер привез кипу деловых бумаг из офиса, и я сидела перед монитором, путаясь в цифрах, и забывая самые элементарные вещи, и понимала, что тону… К этому прибавились дикие головные боли и навязчивый страх: я боялась, что однажды в мою дверь постучат и… И что тогда? Снова бежать?..
– Эта мымра стучаться не станет, – заметил как-то Дрипс, лёжа вниз животом у меня на голове, и водя ладошками по виску, – от его прикосновений боль отступала.
Ко всему прибавилась и боязнь потерять работу. Дела компании шли из рук вон плохо.
***
– Навязчивые идеи, галлюцинации на фоне житейских затруднений… – заявил мне мой психоаналитик. Славный такой старикашка, он знавал когда-то моих родителей, когда они еще были вместе. – Новая эмоциональная травма наложилась на старое – случай с вашей подругой, развод родителей… Кроме того, человек всегда склонен обвинять в своих бедах других – своеобразный, понимаете ли, рефлекс самосохранения, в своем роде амортизатор, помогающий выжить…
Он басовито гудел, посматривая на меня маленькими добрыми глазками: физиотерапия… массаж… курс гипноза… И тут я встрепенулась, осознав в словах его скрытую угрозу!
– Ты всегда сможешь вернуться сюда, – как-то сказала мне Королева. Она почему-то была грустной в тот вечер. Мы бродили по улицам, в свете фонарей переливались струи фонтанов, сумерки пахли жасмином. – Если только не забудешь обо мне. Обо всём этом… – и устало пояснила: – Это может случиться нечаянно. Или тебя заставят забыть…
Именно тогда она подарила мне этот старый Будильник.
И вот, теперь он предлагает гипноз!
Нет уж, не выйдет! Пусть старая ведьма хоть каждую ночь дефилирует перед моими окнами, но я не хочу быть игрушкой в чужих руках.
Но глупо было бы совсем отказываться от лечения, и я разрывалась между клиникой и домом, где тоже скучать не приходилось.
***
Как-то раз, задумавшись, я вслух назвала дрипсиху Задриппой. Я всегда называла её так про себя – и вот случайно это сорвалось с языка. Невинный эпизод имел роковые последствия.
Она смертельно обиделась и в отместку сжевала мою чековую книжку, кредитные карточки, и все бумаги и флешки, что нашлись в столе, в том числе и те, что с курьером передал мне Б.Б.
Ситуация грозила серьезными неприятностями, и я пыталась хоть как-то спасти положение, благо самое необходимое для работы успела сохранить в компьютере. Но ей показалось маловато: я долго не могла понять, отчего комп постоянно зависает, пока не обнаружила дрипсиху, сидящую в укромном уголке под столом. Она таращила круглые глазёнки и ковырялась в носу, а когда это ей надоедало, щёлкала пухлыми пальчиками – и происходил сбой. На все предложения о мире она лишь презрительно фыркала.
Но все же она была женщиной, и я сумела найти пути к её маленькому сердцу: вывалила перед ней свою косметичку, подарила флакончик духов, а в довершении всего – устроила ей ванну.
И Дрипзетта оттаяла!
Она измалевала всю мордочку, съела губную помаду, высосав заодно из тюбиков то, что ещё оставалось от туши для ресниц и тонального крема; а когда в её поистине бездонной утробе исчезли остатки шампуня, чистящее средство для ванны и банка ароматической соли, – мы были уже лучшими подругами! Духи она вылила на себя все сразу, и еле удержалась, чтобы не слопать и флакон, но он был такой красивый!..
Кстати, когда я отмыла её от фермерского прошлого, выяснилось, что она очень даже симпатичная куклёшка. Только вот Дрипс, вернувшись с ближайшей свалки домой, перепугался, увидав супругу в макияже, да в квартирке нашей долго ещё стоял приторно-сладкий неистребимый аромат, вызывавший недоумение у редких посетителей.
***
Б.Б. уволил часть рабочих и административных работников.
– Я не могу позволить себе благотворительность, – рявкнул он по телефону, – я практически банкрот!
Я поняла намёк, и постаралась сосредоточиться на работе. Теперь мне приходилось таскаться с костылями по всему городу и даже заменять его в офисе, покуда он пытался выклянчить кредиты.
