Огненная кровь. Том 1

Леди Хейда расправила плечи, не преминув продемонстрировать своё декольте, в которое с трудом умещалась пышная грудь, и, окинув Иррис придирчивым взглядом, произнесла с видом знатока:

– Почему бы и не подчеркнуть достоинства. Ну… если они есть, конечно. Хотя в данном случае это и не столь очевидно.

– Милена, ты сегодня какая-то не добрая, – произнесла тётя Эверинн, выпрямившись и поджав губы.

– О нет, тётя, я добрая. Добрее я не бываю, – ответила Милена и снова впилась глазами в Иррис. – А скажи-ка мне…

* * *

Альберт почти не слышал, что говорят сёстры.

«Может быть, это всё – лишь очарование момента?».

Эти слова жгли его, как калёным железом.

Вот, значит, как она считает? Лгунья! Очарование момента? Надо же! Что же тогда сейчас ей мешает оторвать взгляд от тарелки? Тоже «очарование момента»? А для той, кто ничего не испытывал там, на озере, у неё уж слишком подозрительно дрожат руки! Он же видит это – она вся горит, пылает как факел, сводя его с ума этим трепетом и нежным румянцем, и будь он проклят, если этот огонь в ней зажёг Себастьян!

Ну, посмотри же на меня! Посмотри, Иррис… посмотри, прошу тебя…

Её пылающие щёки, её смущение, мятущийся робкий взгляд, её пальцы, согнувшие тонкую ручку десертной ложечки, и дрожащий голос заставляли его сердце выстукивать неровный ритм. Силы небесные! Это смущение и этот румянец принадлежат ему, только ему, и он бы всё отдал за то, чтобы остаться с ней за этим столом один на один. Без всей этой своры-родни. Без слуг… Без Себастьяна…

Взять её руки в свои, они ведь наверняка ледяные! Коснуться губами кончиков пальцев, поделившись тем жаром, который переполняет его сейчас. Провести губами по ладони к запястью, ощутив под тонкой кожей биение пульса… Согреть её руки… И сказать всё то, что он пытался сейчас выразить этим глупым разговором.

Что он скучал, что думал о ней. Что он идиот. Что ему жаль, правда, жаль! И что он, и правда, хотел бы извиниться за то, что произошло. Хотел бы снова послушать её стихи и поговорить о поэмах Тириана, познакомиться с ней заново, уже как с Иррис Айфур. И начать всё сначала.

Альберт, а ты, и правда, идиот! Что ты можешь начать сначала с невестой своего брата?

Осознание этого факта жалило его и жгло нестерпимо, заставляя бороться с собой и своими желаниями. И один Альберт внутри него хотел уйти. Напиться сильнее дяди Тибора, чтобы забыть всё это, сломать стол, набить морду самодовольному Драгояру или спалить этот зал и проснуться завтра в каком-нибудь борделе или даже в канаве, чтобы ему было плохо и больно от похмелья или разбитого лица, и боль эта была бы сильнее той, что глодала его сейчас изнутри.

А второй Альберт не мог оторвать взгляда от лица Иррис, от её опущенных плеч и, видя, как женская половина своры ополчилась на неё, тихо зверел, кляня про себя Себастьяна, которому пришло в голову уйти из-за стола. Он видел, как она сидит, молча глотая насмешки и не зная, что ей делать, потому что ответить достойно ей не позволяло воспитание. Да и вряд ли она вообще знает, что отвечать его сёстрам. Едва ли она раньше бывала в змеином логове.

Они же порвут её на части!

День начался с того, что он собирался быть тихим, как агнец и немым, как рыба. И он почти сдержал обещания, данные себе и Цинте.

Он обещал себе её забыть.

– Значит, ты вдова? Как, интересно. И как же ты ей стала? – спросила Хейда.

– Мой муж погиб на войне… В Лааре. В предгорьях.

– Твой муж воевал с Лааре? С айяаррами? – воскликнула Милена, обведя недвусмысленным взглядом присутствующих. – Ты хоть понимаешь, что о таком не стоит говорить вслух в подобных местах?

Он обещал молчать и наблюдать.

– Как неудобно вышло, – пожала плечами Хейда, – о чём только думал бедняга Салавар, когда тебя сватал!

Он обещал Цинте, что ни во что не полезет. Что не будет называть идиотом Драгояра, смеяться над красотой Милены и тщеславием Таиссы.

– Я считаю, что вы вообще поторопились с помолвкой, учитывая траур, – добавила Милена, – надеюсь, это была не твоя идея? Слишком уж бестактно.

Он должен быть умным и незаметным, чтобы их победить.

Альберт перехватил несчастный и растерянный взгляд Иррис.

К Дуарху обещания! Гори оно всё огнём! Он не позволит им издеваться над ней.

Он с шумом отодвинул кресло и, закинув ногу на ногу, обратился прямо к Милене, с прищуром разглядывая её наряд:

– А ты, я вижу, решила проявить потрясающий такт, явившись на этот обед почти голой? Последовала моему совету насчёт траурного пурпура? Согласен, цвет не твой, но могла бы, почтить память папаши хотя бы молчанием. Ну или подобрать менее обнажённый фасон. Хотя… Если гнаться за модой с такой скоростью, как это делаешь ты, скоро на тебе не останется ни одного лоскута одежды. Ну или один, – он двусмысленно опустил взгляд куда-то на талию сестры.

На какое-то мгновенье над столом повисла тишина, все застыли и посмотрели на Альберта, а красивое лицо Милены медленно исказила гримаса ярости.

– Смотрю ночи с крестьянками и купчихами пошли тебе на пользу – ты совсем разучился общаться в приличном обществе! – ответила она с миной презрения на лице.

– А под приличным обществом ты, видимо, понимаешь себя, вот эту рыжую обладательницу «очевидных достоинств», едва прикрытую платьем, и вон тот, кусок тщеславного льда – борца за чистоту языка на официальных приёмах? – Альберт указал бокалом на Таиссу. – Общество? Да. Приличное? Слишком голое для приличного.

– Альберт! А тебе не кажется, что ты мог бы вести себя менее вызывающее, учитывая траур и вообще обстоятельства! – воскликнула Хейда.

– Мне не кажется. Вернее, мне кажется, что «учитывая вообще то обстоятельство», что твой муж умер месяц назад, ты могла бы надеть платье с «менее вызывающим» декольте и так явно не демонстрировать свои… э-м-м «очевидные достоинства». Или ты уже открыла сезон охоты на нового мужа? – он усмехнулся и подмигнул ей.

– Ты просто подлец! Или изображаешь подлеца, уж не знаю зачем! – воскликнула уязвлённая Хейда.

– Согласен по всем пунктам – легко изображать подлеца, если ты подлец, – хмыкнул Альберт и плеснул себе вина.

– Браво, Альберт! – Милена театрально хлопнула в ладоши, но ноздри её трепетали от ярости. – Всё, как раньше. Видимо, кровь всё-таки не вода, что и ждать от того, чья мать была шлюхой!

– Твоя, как мы помним из семейной истории, тоже оказалась не слишком разборчива в связях. Или ты решила думать, что вон те закопчённые развалины на холме появились от того, что кто-то баловался с огнивом? Или ты забыла, что это наш папаша сжёг старый замок за то, что твоя мать кувыркалась с… а с кем там она ему изменила? Кажется, он был учителем фехтования. Уж не знаю, чем он там фехтовал…

– Не смей говорить так о нашей матери, бастард! – воскликнул Драгояр, сминая салфетку в кулак и всеми силами сдерживая нахлынувшую ярость.

– О! Я-то всё ждал, когда же ты вспомнишь, кто я такой, – Альберт отсалютовал ему бокалом. – Знаешь, братец, если ты свинья и лежишь в луже, то едва ли тебя можно оскорбить, назвав свиньёй. Я был бастардом в тот день, когда появился на свет. И с того дня, поверь мне, ничего не изменилось. Какую струну ты думаешь задеть в моей душе, называя меня бастардом в очередной раз? Хотя нет. Папаша-то, оказывается, меня признал! Паршиво, наверное, сидеть теперь со мной на равных за одним столом, а, братец?

– Ты мне не ровня, бастард! – глаза Драгояра сверкнули холодной синевой. – И никогда ею не станешь. Хоть отец тебя и признал, но ты всё равно не станешь багрянородным – сын шлюхи! Скажи спасибо, что ты вообще сидишь за этим столом, а не рядом с собаками, как раньше. Потому что там тебе самое место, как я думаю!

– И давно ты научился думать? Помнится, с этим у тебя всегда были проблемы.

– Ты бастард и свинья!

– И что?

– Тебе здесь не место, надеюсь, ты это понимаешь? – Драгояр хотел вскочить, но его удержала рука Милены.

– Вот знаешь, Драгояр, – произнёс Альберт, ещё отодвигая кресло, – когда люди говорят, что годы придают мудрости – они врут. Ты вот как был идиотом, так и им остался, а ведь с нашей последней встречи почти десять лет прошло. Выходит, не в коня корм. Потому что и ежу понятно, что теперь не тебе решать, где мне место, а где нет – волеизъявление папаши, Дуарх его дери! Sapienti sat[1], как говорят лекари. Не буду переводить – догадаешься.

– Да я убью тебя! – рявкнул Драгояр, пытаясь нащупать рукоять кинжала или баритты, но в этот зал не разрешалось проносить оружие.

– Как скажешь. Только не здесь. Позже. Не будем портить дорогие ковры, папаша бы это не одобрил. – Альберт бесцеремонно поднял серебряную крышку на блюде, с которым подошёл слуга. – Что у нас тут на десерт после фазана? Клубничный мусс! Ну, вот после него в самый раз!

– Договорились, – произнёс Драгояр многообещающе.

– И только не делай такое лицо, будто уже сочиняешь мне эпитафию! – хмыкнул Альберт и выпил немного вина.

– Я сильнее тебя!

– А я умнее. И злее, – Альберт зло прищурился. – Так что напомни, чтобы я прислал тебе корзинку с бадягой на утро – помогает сводить синяки с лица. Я же лекарь, знаю, что говорю.

– Альберт, ты, кажется, перегибаешь палку, – вмешался Гасьярд.

– Что, дядя Гас, как я погляжу за десять лет ничего не изменилось в этом милом зверинце? Стабильность – признак мастерства.

– Почему же не изменилось, – ответила Милена язвительно, – кое-что изменилось в худшую сторону – ты вот в конец оскотинился, Альберт. Впрочем, это и не удивительно, если общаться в основном со шлюхами, да пить в портовых кабаках.

– Милена, послушай, – Альберт прищурился, и лицо его исказила жёсткая усмешка, – я вот думал, что ты перерастёшь свою желчь, когда выйдешь из подросткового возраста. Но я ошибался. Так что, поверь, говорю тебе как лекарь, желчь портит цвет лица. Пей больше воды, той, что течёт из источника на горе. Она, конечно, воняет, как тухлый сыр, но я уверен, что с твоей силой духа ты даже конский навоз сможешь есть из вазочки с улыбкой, если это поможет стать тебе красивее.

– А я вижу, что за годы обучения ты окончательно опустился на дно – до уровня того уличного отребья на котором обычно практикуются лекари, – парировала Таисса стараясь держаться холодно и одарив Альберта презрительно-снисходительным взглядом. – Видимо стал среди них своим. И вижу, что рассуждения конском навозе подходят тебе куда больше, чем участие в семейных советах багрянородных.

– Ну знаешь, прелесть моя, у всего этого тоже есть свои плюсы, – Альберт поставил бокал на стол и скрестил на груди руки.

– Какие же? Для своих на этом дне шлюхи стоят дешевле? – Таисса тонко усмехнулась, отпивая из бокала.

– Когда ты на самом дне, милая сестрица, тебе уже некуда дальше падать, зато всегда есть к чему стремиться. В отличие от таких, как ты, думающих, что подпирают небо диадемой. Вернее, очень хотят его подпирать, но, как говорится, не дал бог жабе хвоста, – он усмехнулся и подмигнул сестре, намекая на то, что её тщеславным планам в любом случае сбыться не суждено.

– А ты как был невоспитанным ублюдком, так им и остался! Надеюсь, ты найдёшь свою судьбу в каком-нибудь злачном переулке, – Таисса хотела ответить с достоинством, но Альберт ударил по больному и попал в цель, потому что в её словах оказалось слишком много неприкрытой злости.

– Я даже уверен, что эту судьбу будет направлять одна изящная ручка в перстнях, – он подмигнул ей снова и, обведя глазами сидящих за столом, спросил, – ну и кто ещё желает бросить камень в блудного пса? Ничего, что я слегка изгадил ваши ковры?

– Да! Ты, верно подметил про пса! Эти годы рядом с собаками Салавара, видимо, не прошли даром! – выпалила Милена.

– Что-то мало жёлчи, сестрёнка! Теперь, видимо, боишься, что папаша не придёт на помощь и не станет драть меня кнутом? Согласен, странное ощущение – папаши уже нет, а он как будто всё ещё здесь.

– Оставь отца в покое, Альберт, ты словно напрашиваешься на удар бариттой, – произнёс внезапно Истефан, который молча наблюдал за этой перепалкой.

– Ну наконец-то до кого-то дошло! Я вроде и не скрывал такого желания! Ну, кто желает хорошенько подраться во славу дома Драго? Завтрашнее утро вполне подойдёт.

– Берт, ну успокойся ты уже, – рука дяди Тибора дотронулась до его плеча.

– Успокоиться? Нет, дядя Тибор, как говорят лекари – aut non tentaris, aut perfice![2] Кто желает удовлетворения – завтра на рассвете за конюшнями, думаю, все и так знают это место. Папаша любил стегать меня там кнутом, надеюсь, он порадуется этому в светлых садах Миеле.

Появился Себастьян, и Альберт встал, обратившись к нему:

– На твоём месте, братец, я бы сто раз подумал, прежде чем оставлять твоего нежного ягнёнка среди этих волчиц. Потому что свора сегодня в полном сборе и уже почуяла кровь, а неискушённая душа для них – лёгкая добыча. За сим откланиваюсь. Я не любитель клубничных муссов.

Он швырнул салфетку на стол. Взглянул на Иррис, и ему вдруг показалось, что в её глазах мелькнуло что-то похожее на благодарность.

Глава 13. Один хороший день

Иррис проснулась на рассвете. Хотелось выйти на прогулку, но она не решилась, боясь встретить в саду или патио кого-нибудь из родственников Себастьяна. Она внутренне ёжилась от этой мысли, поэтому осталась на балконе и, сидя в кресле, разглядывала утреннее море в розовой дымке облаков над горизонтом.

Вчерашний день вспоминался с содроганием.

Могла ли она подумать, что день её помолвки окажется настолько ужасным? Когда закончился торжественный обед и проводы гостей, она ушла в свою новую комнату отдохнуть. А на самом деле почти полчаса просто проплакала. Мыслимое ли дело – она так редко плакала в своей жизни, а тут рыдала просто не в силах остановиться. Почему?

Наверное, от разочарования. Она так надеялась на то, что её новая жизнь в Эддаре будет похожа…

…на сказку?

Нет. Хотя бы на то, что было у её родителей, пока мама была жива. Тихие семейные вечера, завтраки на веранде, мирные беседы у камина о книгах, долгие прогулки к побережью… уважение и любовь.

Наивная! Вряд ли в этом дворце кто-то вообще знает, что такое уважение и любовь!

Армана привезла её вещи, и, сославшись на головную боль и усталость, Иррис осталась с ней в комнате, пропустив ужин и проводы гостей. Слушала её болтовню о нравах семейства Драго и лишь сильнее погружалась в пучину отчаянья. В какой-то момент она даже подумала, что будь у неё возможность вернуться, она бы вернулась, сбежала бы из этого змеиного гнезда, не оглядываясь. Сейчас, кажется, она бы с радостью провела утро в обществе мадверских тёток, лишь бы только не встречаться со своими новыми родственниками.

Себастьян пришёл рано, ещё до завтрака, терпеливо подождал, пока Армана поможет ей одеться, и, церемонно поцеловав руку, шепнул на ухо:

– У меня есть для тебя подарок.

– Подарок? Какой подарок? – спросила она с интересом, но интерес этот был фальшивый.

Ей не хотелось подарков. Ей, по большому счёту, сейчас не хотелось ничего, если только сбежать отсюда на край света. Но нельзя обижать жениха отказом, и она постаралась тепло ему улыбнуться – Себастьян ведь не виноват в том, что родился в такой семье.

– Идём, – он улыбнулся в ответ и взял её за руку.

Они спустились по лестнице в патио и, пройдя по многочисленным галереям и коридорам, вышли на задний двор, туда, где спрятанные в густых зарослях олеандров и мирта, виднелись коричневые стены хозяйственных построек.

– Подожди здесь.

Он оставил её у скамьи в тени старых клёнов и исчез за углом кирпичного здания. Иррис даже не успела осмотреться, как он появился, ведя в поводу коня рыжей масти, и, подойдя к ней, указал на него рукой:

– Знакомьтесь. Это Иррис. Иррис – это Ветер, благородный конь эддарской породы – лучший в своей ветви. И он теперь твой.

– Мой? – воскликнула Иррис с удивлением и восторгом.

– Да, – Себастьян протянул ей повод.

И она взяла его осторожно, разглядывая великолепное животное и не веря своим глазам. Конь эддарской породы! Она поднесла ладонь к его морде, дав возможность почувствовать её запах, а потом осторожно погладила и прижалась щекой к лоснящейся шее.

Она никогда не видела настолько прекрасного животного, стройного и сильного одновременно. Чёрные глаза, гордый изгиб шеи… Пылающая рыжина его шерсти местами переходила почти в красный, отливая на солнце бликами полированной меди.

– О Боги всемогущие, Себастьян! Какой же он красивый! – она прошептала, проводя рукой по спине лошади, зарывшись пальцами в гриву и трогая седло и упряжь, а потом, не в силах сдержать эмоции, повернулась и неожиданно для себя порывисто обняла жениха и поцеловала в щёку. – Спасибо! Спасибо!

Себастьян снова улыбнулся и произнёс, подмигнув ей:

– Ну что, едем завтракать на Грозовую Гору?

– Завтракать? – удивлённо воскликнула она. – А это… не опасно?

Она посмотрела на курящуюся над шапкой облаков струйку дыма.

– Тебя это пугает? – лукаво спросил Себастьян.

И увидев, каким огнём вспыхнули её глаза, добавил:

– Я знал, что тебе это понравится. Наперегонки? Спорим, я тебя догоню?

Она рассмеялась, запрокинув голову.

– Если я поеду на этой лошади, едва ли ты сможешь меня догнать!

– А если догоню, ты меня поцелуешь?

Она вспыхнула от смущения, но ответила лукаво:

– А ты сначала догони!

– Договорились! Но если не догоню, тогда, так и быть, я сам тебя поцелую!

Она рассмеялась, пряча лицо в ладонях.

Это было почти счастье. Ощущать ветер, бьющий в лицо, когда они неслись галопом по верхней дороге, окружённой магнолиями и кедрами. Видеть, как внизу по левую руку на холмах нежится Эддар, словно задремавший зверь, греющий на утреннем солнце рыжую чешую черепичных крыш. Волосы развевались, и захватывало дух, и ничего не было прекраснее этого чувства. И даже вчерашние обиды и страхи стёрлись и растворились в этом ощущении свободы. Где-то позади скакали слуги с корзинками еды, и отряд стражи, но разве они могли угнаться за двумя всадниками на таких лошадях?

Они взобрались к подножью по извилистой дороге, пролегавшей меж садов и виноградников, и выехали на мыс, выступающий в море, как нос корабля. Над ними возвышалась Грозовая гора в белой короне облаков, у подножья по чёрной глади вулканического пепла тянулись извилистые дорожки виноградников. Впереди раскинулась бухта с кораблями и лодками, а за ней горизонт, чуть подёрнутый лёгкой дымкой. На мысе, прямо над обрывом, под которым шумел прибой, стояла лёгкая беседка, украшенная цветами и драпировками из голубой кисеи. Ветер чуть шевелил занавеси, словно приглашая путников внутрь.

– Ты сделал это специально? – выдохнула Иррис в восхищении глядя на изумительный вид.

– Я хотел извиниться за вчерашнее – за безобразное поведение моей родни за столом. И решил, что сегодня за завтраком нам точно никто не должен мешать, – ответил Себастьян, помогая ей спуститься с лошади.

– Спасибо!

Она улыбнулась так открыто и искренне, что Себастьян удержал её за талию всего лишь на мгновенье, прижав к себе, и они оказались так близко, что его дыхание коснулось её щеки. Иррис смутилась от того, каким взглядом он посмотрел на её губы, и опустила голову, чувствуя, как её накрывает горячая волна. Послышался топот копыт, подъехала стража, и их объятья распались.

Пока слуги накрывали на стол, Иррис разглядывала прекрасный вид и гору, и не могла надышаться этим простором.

– Здесь, очень красиво! – воскликнула она, указывая на горизонт.

– Не хуже, чем в Мадвере? – спросил Себастьян, подойдя сзади и наклонившись к уху.

– Даже лучше!

Слуги спустились вниз по склону, расположившись у кромки виноградников, и оставили их наедине.

– Я хотела задать тебе вопрос про вчерашнее… Зачем они это делали? – спросила Иррис, когда они, наконец, оказались за столом. – Твои сёстры и Хейда? Мне казалось, они просто меня ненавидят!

Себастьян вздохнул, и на лбу у него появилась тонкая складка задумчивости.

– Ненавидят? Вовсе нет. Они просто… Как бы сказать помягче – прощупывали тебя, твою силу. Мне жаль, что всё так вышло, но, боюсь, это будет продолжаться до тех пор, пока я не стану верховным джартом. Если я им стану.

Он посмотрел на горизонт невидящим взглядом и продолжил:

– Пока очевидный противник у меня только один – Драгояр. И его поддерживает Милена. И похоже, что Хейда и её сын. Меня поддержит тётя Эверинн, Таисса и Гасьярд. Грегор примкнёт к сильнейшему, Тибор будет против всех. Не знаю, что сделает Истефан, но дядя Гас обещал с ним поговорить.

– Если Таисса тебя поддерживает, то почему она так вела себя со мной?

– Таисса, – Себастьян покачал головой, – что сказать? Она умна. Она тщеславна. Она бы хотела сама стать верховным джартом, но у неё слишком мало сил. И только поэтому она поддерживает меня. Но если я буду первым, она непременно захочет быть второй. Она не может занять твоё место, но очень хочет играть твою роль. Потерпи немного – как только пройдёт поединок, они смирятся. И я найду Таиссе достойное занятие, в котором она сможет проявить все свои таланты, оставив тебя в покое.

– А… Альберт? – осторожно спросила Иррис, глядя в стакан с водой. – Почему он так себя вёл?

Себастьян отложил в сторону нож и произнёс с усмешкой:

– Ну, Альберт! Знаешь, его внезапный приезд стал для всех полной неожиданностью.

– Он, действительно, бастард и… ну то, что о нём говорили за столом – это правда?

Вчерашний день смешал всё в голове Иррис. Страх, ненависть, отчаянье и благодарность – все эти чувства она испытывала к Альберту поочерёдно, и они сплелись в странный клубок противоречий, который сильно её пугал. Она почти ненавидела его за то, что он заставлял её ощущать себя за столом обманщицей и лгуньей, но в то же время она понимала, что он сделал, обратив на себя весь гнев родни – оградил её от их желания выплеснуть свою желчь. Он стал объектом насмешек и очень болезненных уколов, отведя от неё удар. А вот это пугало её больше всего – эта искренняя благодарность, которую она ощущала в душе. И единственное, в чём она была точно уверена, это в том, что, засыпая вчера, она всё ещё слышала в голове его насмешливый голос и вспоминала его слова, обращённые к ней, чувствуя жар внутри. И выбросить это из мыслей она была не в силах.

– Да, он действительно бастард, – ответил Себастьян негромко, – и его мать… мы её не знали и никогда не видели. Отец сказал, что она была мистрессой. Может это и так, но он сам признал Альберта. Причём после смерти отца обнаружилось волеизъявление, в котором он уравнял его с нами во всех правах, – произнёс Себастьян с каким-то разочарованием. – Мы всегда не очень ладили. Видишь ли, когда мы были детьми, то обращались с ним… очень жестоко, а отец всячески это поощрял. Салавар был, знаешь ли, не слишком хорошим отцом, хоть, может быть, так и нельзя говорить теперь. Только сейчас я понимаю, что это было неправильно – говорить так о матери Альберта и поступать так, как поступал Салавар. А в те времена мы любили издеваться над Альбертом, и когда он отвечал нам тем же – а отвечал он всегда – отец нещадно бил его кнутом.

– Бил? Но за что? – удивлённо спросила Иррис. – Только за то, что он защищался?

– Сейчас мне кажется, что он сильно ненавидел мать Альберта, и как будто видел её в нём. И наказывал именно её. Но тогда я этого не понимал. И в итоге дошло до того, что, когда нам было лет по семнадцать, мы так сцепились, что Драгояр дважды ударил Альберта ножом, а тот воткнул в него вертел, мне сломали нос, а Истефану руку и ключицу. Тогда отец в ярости избил Альберта до полусмерти и отослал в Скандру учиться на лекаря. С тех пор прошло лет десять уже, наверное. И вот он снова здесь.

– Как ужасно это звучит, – произнесла Иррис тихо, по-прежнему разглядывая бокал, – но, он ведь не виноват в том, что родился бастардом! И получается, что все эти насмешки за столом…

– Все эти насмешки – корнями из детства. И моим братьям и сёстрам давно пора было вырасти, но, как видишь, – Себастьян развёл руками, – никто не хочет ничего забывать.

– И чью сторону он займёт на совете?

– Альберт? Вот это уже вообще непредсказуемо! Но я бы искренне не хотел, чтобы он оказался в числе моих врагов. Потому что его невозможно победить…

– Он что, такой сильный? – спросила Иррис удивлённо.

– Не в этом дело, – Себастьян переплёл пальцы и ответил не сразу, словно погрузившись в далёкие воспоминания, – его нельзя победить потому, что он совершенно не умеет проигрывать. Его можно только убить. Знаешь, как говорят про таких, как он? «Слабого бьют, как хотят, равного, как получится, сильного – только насмерть». Он никогда не отступает, пока лоб себе не расшибёт. В детстве, когда мы дрались, он ни разу не сдался, хотя нас было больше, и мы были сильнее, и именно это нам и было от него нужно – победить его. Сломить. И мы бы отстали. Но он предпочитал, чтобы ему переломали все кости. Может, поэтому отец и услал его в Скандру, зная, что однажды так и случится – кто-то из нас его убьёт, ну или он кого-то. Он ведь очень упрям. А вот теперь мне предстоит наладить с ним отношения.