скачать книгу бесплатно
Ветра? его родной дом стороной не обходили, откуда бы они ни дули, всегда в эпицентре оказывалось его немудреное жилище, которое снег укутывал по самую крышу. Каждый раз после снегопада приходилось подолгу расчищать тропинку от крыльца к деревенской улице.
Не только его дом, но и всю деревню зимой заносило снегом. Этот белый пейзаж поныне стоит перед его глазами до мельчайших деталей. Все было белоснежным: белые поля, белые дома, белый горизонт, даже редкое зимнее солнце было похоже на сгусток Млечного пути.
Как же хочется вернуться хоть на минутку в те далекие, трудные, но счастливые времена. Но давно уже нет ничего. Нет маленького деревенского домика, приютившегося на краю колхозного поля, нет дорог, вдоль которых в мае цветут опьяняющие черемухи, нет и тропинок, которые втекают в волнистое море озимой ржи. А как пели птицы весной! Забыть невозможно и радостные голоса односельчан. Нет ничего, некуда ехать. Осталась только надежда на память, хранящую прошлую жизнь. Давно деревня на дне рукотворного моря. Все истлело под водой: могилы предков, отцовский дом, сосновый бор. Только и остались – воспоминания о детстве, о школе, о маме.
Да, о самой красивой, удивительной, доброй маме! Как поздно пришло понимание ее бесценности и неистощимой любви к ней. Незримые, не рвущиеся нити соединяют с ней доныне. Мама – это чудо расчудесное, великий дар, она божество, она источник неиссякаемой любви, лучистого света, родного тепла, которому не преграда ни времена, ни расстояния.
Алексей был убежден, что все, что он умел: слушать, видеть, понимать, отличать плохое от хорошего, – получено от мамы. Может быть, эта неоспоримая зависимость придумана им за время разлуки с матерью, но до сих пор он чувствует земляничный запах ее рук, ласково прикасавшихся к сыну, отгонявших детские страхи и невзгоды…
Майскими молочными вечерами на большой площадке, что возвышалась над рекой как сцена, каждый вечер на танцы собиралась деревенская молодежь. Сестренки, прибегая с работы, сбрасывали с себя резиновые сапоги и телогрейки, перебирая свои скромные наряды, выбирали и надевали лучшие ситцевые платья. Дом – громко сказано, это одна комната. Не спрятаться, не скрыться, особенно от любопытных мальчишеских глаз.
Лешка лежит на лежанке русской печки, незаметно приоткрыв занавеску, подсматривает, как наряжаются сестры. Мила, та, что помладше, очень выросла за зиму. Вытянулась, постройнела, стала девушкой с прелестной хрупкой фигуркой, маленькие груди, словно белые мячики, выделялись на смуглой коже. Темные широкие соски заострены. Алексей помнит свой тогдашний восторг и непонятную дрожь. Но заметив партизанскую выходку брата, Мила бросает в него рукавицей, попавшейся под руку.
– Лешка, прекрати подглядывать, как тебе не стыдно!
– Подумаешь, – отвечает брат, – чего я у вас не видел? – Задергивает занавеску и через нее продолжает созерцать тени грациозно наряжающихся сестер.
– Мила, не трогай ты его, одевайся поскорее, а то все уйдут на поляну, – услышал он голос старшей сестры, рослой сильной девицы с крепкими бедрами, с тяжелой грудью и широкой спиной. – Опять одни с тобой через всю деревню пойдем.
– Сегодня никто на поляну не собирается, – снова отдернув занавеску, крикнул Лешка, гордясь своей осведомленностью.
– Это почему же?
– Там вода еще не ушла.
– А где танцы будут?
– У склада, на сушильной площадке.
– Да, дела, – присела от неожиданного известия старшая сестра.
– А ты точно знаешь, Лешка?
– А чего мне врать-то. Сам слышал от Гошки-гармониста.
– Ладно, пошли, Милка, а то и сюда опоздаем.
Громко хлопнула входная дверь, так что даже открылась резная дверца чугунной печки, и на пол посыпались горящие угольки с разлетающимися искрами. Лешка мигом слетел вниз, чтобы предотвратить беду.
– Вот коровы, – по-хозяйски прикрикнул он вслед сестрам, собирая голыми руками горячие головешки и закидывая их обратно в печь.
Но почему эти искры, воспаляя веки Алексея Николаевича, проникают в глаза, обжигают пальцы, будят зловещим треском? Очнувшись от воспоминаний, нехотя пробудившись на жестком казенном диванчике, Зубов увидел, как, ослепительно вспыхнув, тут же погас огненный свет непонятной этимологии. Беспросветная мгла захватывала все новые и новые пространства, не только географические, но сердечные, душевные, эмоциональные. Он отдернул штору, за окном все так же свирепствовал ветер, из стоящей рядом трансформаторной подстанции, словно из трубы, вырывался плотный сноп пылающих искр и черный дым. Сотни горячих багряных сгустков, вылетев, тут же исчезали, теряя свою пламенную энергию в потоке ледяного разъяренного ветра. Уже через металлические решетки протиснулся огонь. Раздуваемый приливом воздуха, он стал расширяться, превращаясь в полотнище алого цвета.
Все, кто был в доме, выбежали на крыльцо, некоторые отпрянули от ужасающего зрелища. И только двое мужиков, закрепившись с огнетушителями на переднем краю обороны, бесстрашно ринулись укрощать огонь. Им это удалось.
Огонь спасовал перед этими героями, затих, и только черный дым и запах гари еще долго напоминали о случившемся. Это бедствие стало переломным. Хотя ветер продолжал куролесить, снег помилосердствовал, поредел, как будто его небесные запасы истощались.
Находиться в доме было тяжело, устрашающе ухали оконные рамы, хлопали оторванные от привязи ставни, перекликались в простуженных комнатах обрывки заплутавшего здесь ветра. Вскоре буря смягчилась, порывы стали реже, рассудительнее.
– Слава, я пойду, – отыскав приятеля, сказал Алексей Николаевич.
– Куда пойдешь?
– К себе на стройку, нужно взглянуть, что там натворил ураган.
– Успехов. Связь по телефону. Вечером, я не знаю, когда буду дома и буду ли.
– До встречи.
Алексей Николаевич сел в КамАЗ и поехал на стройку. Но на полпути зазвонил телефон.
– Алексей, ты где?
– Сижу в КамАЗе и еду на стройку, я ж тебе говорил.
– Срочно выручай, электрики застряли в снегу, надо вытащить.
– Где застряли-то?
– Недалеко от Романовки.
– Хороший ориентир. Давай я доеду к себе и пришлю машину к вам. А там сам разберешься.
– Хорошо, но только поскорее.
– Держись, Слава. Все будет исполнено, товарищ командир.
– Ладно, давай без иронии.
Дьявольски беспощадный ветер много принес бед. На строительстве дома разбил навесы, где готовили арматурные каркасы, обрушил кровлю временного склада, там хранились горюче-смазочные материалы, пришли в негодность тепляки. Сорвал брезент, укрывающий бетон на входах в подвал. Сам дом выстоял: крыша оказалась на месте, окна целы. Зубов прикинул в уме первостепенные и перспективные действия. Оценил ущерб от непогоды, который, однако, не был непоправимым.
«Спасибо и на этом», – подумал он.
К удивлению Алексея Николаевича, внутри шла работа.
– Что нам ветер? Нас ведь стены дома защищают, – отшучивались мастера.
– Остановили только штукатурку, при ней надо открывать окна, влажность большая, – пояснил начальник участка, с самодовольной хитрецой посматривая на своего руководителя.
– Да вы молодцы! – похвалил директор строителей, заметив, как подчиненные после этих слов горделиво расправили плечи, приосанились, продолжая работать.
Опытный строитель с почти пятидесятилетним стажем, Алексей Николаевич сразу заметил огрехи, недочеты, что-то строителям подсказал, что-то посоветовал. Они соглашались со всеми его замечаниями, рассказали о своих сомнениях, вместе выработали оптимальные действия. Экспромт-беседа превратилась в полноценное профессиональное совещание. Но Зубова интересовала и обстановка снаружи.
– Андрей, – обратился он к начальнику участка, – как работает техника по расчистке дорог?
– Осталось немного, два-три часа, и мы вырвемся из снежного плена на федеральную трассу.
– Даже так?
– Да, я постоянно держу связь с мастером Валерой Поповым, он возглавляет нашу «группировку».
– Группировку, говоришь, что-то новое в нашей терминологии.
– Это мы между собой так зовем группу. Там все ребята из десантников.
– Горючего хватит?
– В случае чего, дежурный КамАЗ подвезет.
– Хорошо, держите меня в курсе. На федералке ждет машина, отправленная за мной.
– Юра, что ли?
– Нет, у того какой-то сложный ремонт, с заказом запчастей из Москвы.
– Да, Алексей Николаевич, всем хороша иномарка, только вечной должна быть, без поломок.
В кармане сотовый телефон настойчиво забил в колокола. Посмотрев на экран, Алексей Николаевич с радостью увидел имя жены.
– Оставь, Андрюша, меня одного, – строго сказал Зубов и нежным тоном откликнулся жене. – Да, Машенька, здравствуй, родная.
– Алешенька, где же ты потерялся? – зажурчал нежный голосок жены, над которой, как ему казалось, не властны годы, так же, как и над его любовью к ней.
– Все там же, в глухом таежном краю, недалеко от бывшей столицы Государства Российского, – весело, стараясь не показать напряжения последних часов, ответил Алексей Николаевич.
– У тебя все шутки, Алеша.
– Машенька, какие шутки? Только начал стихать ветерок, снегом запорошило все дороги, пробиваемся на большую землю.
– И когда пробьетесь?
– Думаю, к ночи.
– Алексей, в ночь не вздумай ехать. То, что я слышу по радио и вижу по телевизору, ужасает.
– Не волнуйся, завтра буду дома.
– Ты не забыл про наш праздник, Алексей?
– Как я могу забыть о золотой свадьбе со своей любимой женой? Не забыл, конечно, я здесь готовлюсь к ней, репетирую стихи, танцы и свое выступление.
– Ладно, ладно. Каким ты был…
– Таким и остался, родная моя, любимая девчонка. Не волнуйся. Как там наша внученька, солнышко ненаглядное?
– Вчера внученьке купила два платьица. Через неделю четыре года исполнится нашей принцессе, но уже любит наряды.
– Поцелуй ее, скажи, что дедушка скучает по ней. И по внученькиной бабушке тоже.
– Родной, береги себя там. Надевай шапку, застегивайся на все пуговки, чтобы не продуло. Жду тебя очень-очень.
– До встречи, Машенька. Я позвоню. На обратном пути буду думать только о тебе, шептать неска?занные слова.
После разговора с женой, с человеком, который уже пятьдесят лет был для него дороже всех на свете, Алексей Николаевич задумался. Да, есть любимые дети, внуки, для него они все равны. Он не разделяет никого. Но Маша – это Божий ему подарок.
Такой, как Маша, не было во всем белом свете. Самая красивая. Стоило услышать ее певучий голос, проходил гнев, исчезала боль. Мир вокруг становился добрей и красивей. Рядом с ней Алексей становился другим: мягче, покладистей. За годы, прожитые с любимой, он всегда с радостью смотрел на ее ангельское лицо. От прикосновения даже к ее руке волновалось все внутри, и какие-то неведомые силы заставляли биться учащенно сердце. Заключая ее в свои объятья, он всегда боялся, что кровь, пульсирующая в нем, может разорвать сосуды и обрызгать белоснежное тело жены.
Иногда, поднимая ее на руки, словно ребенка, вдыхая запах ее духов, пьяняще волнующих, пеленой обволакивающих его, Алексей чувствовал себя безумно благодарным Марии за подаренную ему ее жизнь. Во взгляде любящей и любимой женщины он всегда видел нежность, доброту, верность. Кроме нее он не замечал никого. Он никогда не сравнивал Машу с кем-то. Для него она была идеалом. Увидев ее шестнадцатилетней, – влюбился с первого взгляда. Ему нравилось в ней все: стройная фигура, красивое лицо, ласковые руки. Глубокие ясные глаза, которые, казалось, жили самостоятельной жизнью, сияли в счастливые минуты и темнели во время печали. Гладкие, каштановые волосы, зачесанные назад, открывали высокий лоб. Лицо, чаще улыбчивое, было всегда добрым и внимательным. Прямой аккуратный нос, алые без всякой помады губы, ровные белоснежные зубы. Все это было красиво по отдельности, а вместе являло чудо совершенства. Оторвать взгляда от ее лица было невозможно. Его, казалось, не портили годы, и за время, прожитое с ним, Маша внешне совершенно не изменилась. Ну, по крайней мере, для него.
И причину этого отыскать было не сложно – они все годы жили по людским и Божьим законам. Совместная жизнь для них была счастьем.
Зубов заметил, что в помещении находится один. Учащенно билось его утомленное жизнью и приключениями последних суток сердце. Взволновал разговор с женой, непогода умучила. Он взял стул и поставил его у окна. Хотелось успокоиться, подзарядиться солнечным светом. Но пейзаж за окном не радовал. Снег улегся основательно, как будто это было начало зимы. Обломанные ветви поваленных деревьев, как костлявые пальцы невиданных существ, судорожно вцепились в небо, создавали пейзаж, подходящий для кинофильма «Сталкер». Но если приглядеться, можно было заметить, что снег – уже не сплошная масса, он как будто разрыхлился, и из него лучатся солнечные блики. Где-то он видел такой драгоценный, бриллиантовый снег?!
Конечно, тогда, в счастливый миг его жизни. Свою Машу он встретил случайно. Пробегая из учебного корпуса техникума в общежитие, Леха увидел красивую девушку и, несмотря на пронизывающий ветер, остановился. Точнее, – не остановился, а встал как вкопанный. Загляделся на нежное лицо, гибкую фигурку, яркие собольи брови, выглядывающие из-под шапочки пряди волос, и глаза лучистые, небесные, такие были у его мамы.
– Замерзнешь, – были ее первые слова, певуче-заботливые, согревающие.
Леха почувствовал, как волны холода пробираются под рубашку. Зачем-то закивал головой, словно соглашаясь с ней, нехотя отвернулся, покорно сделал несколько шагов. А потом они оглянулись одновременно, она – с лучезарной улыбкой смотрела на него. А он, словно пытаясь убежать от неизвестного ему тогда, впервые появившегося чувства счастья, окончательно смутившись, побежал изо всех сил по белому снегу, разговаривая сам с собой.
– Какая она красивая. – Лицо его пылало от волнения. – Откуда она здесь?
Алексей узнал, что эта девушка – первокурсница, и вскоре в техникумовском клубе он пригласил ее на танец.
Лешка впервые ощутил ее взгляд, глаза она не отводила, не прятала их, не смущалась. Смотрела прямо и открыто. Постепенно исчезла неловкость. Музыка их сблизила, подружила, обнадежила.
Алексей помнил до мгновений тот чудный вечер, когда в первый раз провожал ее до дома.
На улице шел снег. Сейчас ему кажется, снег был лейтмотивом всей их жизни, дан был свыше для умягчения всех ее невзгод, для того, чтобы было больше света и чистоты. Снежинки, сверкая, кружились в лучах фонарей, словно невесомые драгоценные камушки. Падая, покрывали землю шероховатой алмазной пылью.
Проверяя исполнение всех своих, данных рабочим, распоряжений, согласовывая план дальнейших действий, Зубов задержался на объекте. Только поздним вечером он добрался до своего гостевого домика. Вячеслава еще не было, Людмила хлопотала по хозяйству.
– А где Слава, Людочка?
– Все еще на работе, забега?л на минутку, выпил стакан чая, взял бутерброд и опять на боевой пост.
– Вроде больших бед ураган не наделал.
– Да, слава Богу, но и мелкие беды для нас не подарок.
– Останусь у вас еще на ночь, дорогая хозяюшка. Завтра утром машина приедет за мной, и отправлюсь я в обратный путь.
– О чем разговор, Алеша. Живи сколько надо. Мы очень рады такому гостю, как ты.
После ужина Алексей Николаевич ушел в свой уютный домик. Быстро разделся, забрался под пуховое одеяло, и снова, как и вчерашним вечером, вспомнилась ему та унизительная, до слез несправедливая проверка, которая была, как сейчас подумалось Зубову, сродни этому всеразрушающему бурану.
* * *
Особенно въедлив был старший лейтенант из министерства по делам Гражданской обороны и чрезвычайным ситуациям. Он вел себя так, как будто землетрясение или атомная атака должны произойти с минуты на минуту. Проверив на складе противогазы и увидев, что разрешенный срок их использования истек, устроил такой громкий скандал, который не смогли успокоить никакие уговоры. «Старлей» требовал за эту провинность ни много ни мало – уволить директора, стращал, что если завтра начнется война, то все сотрудники компании задохнутся и погибнут. И это будет на совести генерального директора. Похоже, для проверяемой организации начальство специально подыскало психически больного человека, которому вообще предписана изоляция от общества. Он устроил проверку боевой готовности сотрудников, заставлял каждого работника ходить с противогазом, пугал ядовитыми парами зараженного воздуха, который непременно должен угробить всех.
