скачать книгу бесплатно
Иван Перфильевич взглянул на специалиста доброжелательно, встретил улыбчиво.
– Давненько я тебя не видел, выглядишь хорошо. Как дома, здоровы ли отец с матерью?
– Все хорошо, Иван Перфильевич, у отца иногда раны ноют.
– Раны?
– Это он так говорит. Пять ранений получил за войну.
– Да, да, эти-то зажили, а рубцы в душе остались, всю жизнь будут ныть. Как личная твоя жизнь, Саша?
– Отлично. Скоро свадьба будет, вы знаете мою избранницу, она из местных, медсестрой в больнице работает.
– Хорошо. Все как положено. На свадьбу не забудь пригласить.
– Не забуду.
– Так вот, Саша, какой у меня к тебе разговор. То, что в наших краях гидроэлектростанцию строить будут, слыхал, наверное? Из этого никаких секретов нет, и радио, и газеты каждый день сообщают, перебивая друг друга. Но то, что большая площадь должна уйти под воду, сегодня как-то не принято говорить. И случится скоро, что все деревни на Илиме под водой окажутся.
– Все до одной? – удивился молодой геодезист.
– Я в точности не знаю, но, похоже, все. Может, Шестакова сохранится, а от Илимска до Симахинского порога ни одной не останется, это уж точно. Поэтому принято решение – организовать районный отдел по подготовке водохранилища, а начальником этого отдела предложено быть тебе.
– Мне?
– Тебе, уважаемый Александр Павлович.
– Но я ведь простой землеустроитель.
– Ну и что из того, а я по специальности агроном.
– Иван Перфильевич, я же не знаю, что делать.
– Саша, ты думаешь, я знаю. Вот будем вместе узнавать, уму-разуму набираться.
– И что – подумать даже нельзя?
– О чем думать, – соглашаться или не соглашаться?
– Да.
– Я тебе так скажу, твоя кандидатура согласована с бюро райкома партии, и должность начальника отдела – партийное поручение. Я знаю, что ты – кандидат в члены КПСС. Так что, нет у тебя выбора, – хоть и доброжелательно, но категорично заключил зампред.
Водворилась тишина. Иван Перфильевич сквозь оконное стекло засмотрелся на ель, раскинувшую длинные ветки-лапы. Они шевелились под ветром и, казалось, комментировали состоявшийся разговор, ель как будто страстно отмахивалась от ужасающей перспективы, и осыпались ее иголки, и громко падали шишки.
– Сколько ж тебе лет? – неожиданно проговорил Куклин.
– Кому? Мне? – удивленно спросил Александр.
– Да нет, это я елку эту спрашиваю. Уж больно разумна, красива, величественна, как будто собеседник в нашем разговоре.
– Да не меньше ста, наверное, – предположил Александр и усмехнулся.
– Сто лет, говоришь? Может быть. Время бежит быстро. Это для человека сто лет много, а для ели – начало зрелого возраста. Так ведь, Саша, ель конечно не дуб, но лет триста проживет.
– Есть экземпляры и по пятьсот лет живут.
– Ух ты, по пятьсот! Представить невозможно! – по-мальчишески восхитился начальник.
– По пятьсот живут, но не у нас. Здесь уж больно климат суровый, ветер хлесткий, мороз трескучий.
– Да, эта ель, пожалуй, ровесницей нашему селу будет.
– Нет, Иван Перфильевич, думаю, моложе. Похоже, ее во дворе посадили при строительстве дома.
Оба собеседника, залюбовавшись прекрасным деревом, символизирующим время и их родной край, задумались над неразрешимыми вопросами бытия.
– Так, Саша, – вздохнув, заговорил Куклин, – давай, планируй поездку в Братск на завтра, а я позвоню, чтобы тебя переводом к нам направили. Договорились.
Александр встал по стойке смирно и отрапортовал:
– Есть, товарищ начальник.
Молодой землеустроитель вышел из кабинета начальника в сомнении и скверном настроении. Не понимая новой должности, он чувствовал, что быть начальником этого «очистительного» отдела не такая уж великая честь.
Название – «по подготовке водохранилища» мало о чем говорит, но понятно, что подготовка будет связана с очисткой земли от живущих на ней людей, с отрывом их от родных мест, от родительских могил, от прежнего жизненного уклада. Александр, представляя масштаб и суть своей будущей деятельности, расстроился еще больше.
Тревогу пришедшего с работы сына заметила мать.
– Саша, что с тобой? По работе чего или… – она кивнула головой на фотографию в красивой рамочке, где счастливый Саша был запечатлен рядом с красивой невестой.
– Да ничего, мама, все нормально, – отмахнулся сын от материнской заботы, граничащей с любопытством.
– Ой, мать не обманешь, вижу, что-то мучает тебя, – продолжала она приставать к великовозрастному своему ребенку.
– Ты о чем, мать, причитаешь? – спросил вошедший в комнату отец.
– Да вот, спрашиваю Сашу, чем он так расстроен.
– Ты последняя, кто этого не знает, все уже знают, что его мучает.
– Что же это? – предчувствуя неладное, ужаснулась женщина.
– А вот то: он будет людей с насиженных мест сгонять и на другие земли переселять.
– Зачем? И что, против воли людской? – всплеснула руками мать.
– А зачем ему воля, подъедет, на лодку посадит их, как дед Мазай зайцев, и все тут, – вроде в шутку, но в целом правильно и неодобрительно, объяснял суть будущей деятельности сына отец.
Александр возмутился.
– Батя, ну ты-то хоть ничего не придумывай.
– Ой, Саша, Саша, фамилию нашу позоришь. Ванька Куклин вокруг пальца обвел тебя.
– Паша, Ванька же твой друг с самого детства. Может, ты ошибаешься? – в оправдание случившегося вставила слово мать.
– Да, друг, но видишь, что друзья могут сотворить. Всю жизнь Бугровы трудились на благо родного края, ведь наши предки и деревню образовали, и имя она до сих пор носит наше. И вот – всё под корень. Кто решил? Зачем?
– Отец, это распоряжение из Москвы, из ЦК. Мы обязаны его выполнять, – пояснял безвыходность ситуации Александр. – Ты так говоришь, будто я лично водой Илима деревни заливать буду.
– Да если бы ты это сделал, я бы своими руками тебя задушил.
– Паша, прекрати разговор в таком тоне, а ты, сынок, пока не поздно, иди, откажись, – примиряюще проговорила мать.
– Не могу, мама, это партийное поручение.
– И чего?
– Ничего особенного, Ульяна, в партию не примут нашего сына, если откажется.
– И что же теперь нам делать? – всхлипнула огорченная женщина.
В это время в избу вошел Иван Перфильевич Куклин.
– А ты откуда? – неприветливо зыркнула на него Ульяна.
– С улицы. Вы тут так орете, что на берегу слышно.
– Тут не орать, выть хочется, – сердито, не глядя на приятеля, пояснил как будто самому себе Павел.
– Так сразу и выть? Сын-то перед вами в чем провинился? Он плотину строит, и от него зависит, где море будет.
– Ваня, – уже спокойнее сказал Павел, – ты ведь понимаешь, что не было в родове Бугровых людей, кто бы против односельчан пошел, а тем более, стал людей с родного Илима сселять.
– И в Куклинском родове тоже не было. Ты что – хочешь, чтобы кто-то из посторонних пришел и занялся этим, и дров наломал? А кто людей лучше знает, и кого люди знают, кому поверят – ты об этом не подумал? Тут ведь не просто переселение, тут ведь местные отношения знать нужно: кого – куда, кто со скотиной, а кому деревенский труд в тягость. Нужно знать, где новый поселок разместить, как к нему добраться, что сделать, чтобы люди время не потеряли, а сразу прижились и за дело взялись. Планов – море, работы – тьма, и мы понимаем, что благодарить за нее не будут.
– За что ты, Иван, Сашку на такое неважное дело сподвиг? Неужели никого другого не нашлось? – тщетно пытался спасти сына отец, закаленный в военных баталиях.
– Ульяна, ну хоть ты пойми! Я твоего сына не на какое-то худое дело подбиваю. Скажу тебе по секрету, нет никого лучше, честнее, грамотнее твоего Александра. Только такие должны быть на этой должности. Чужак так все порушит-погубит, что осколков не соберешь. А Сашка многое может спасти, восстановить, а главное, старину нашу на новую почву бережно пересадить.
Павел вздохнул, склонил голову и, уставившись на сучок в половице, обиженно вздыхал.
– Ну что ты вздыхаешь? – с учительской интонацией обратился к приятелю Иван Перфильевич. – Что такого плохого совершил твой сын? Помочь ему нужно, чтобы домой с радостью бежал, знал, что вы всегда и поймете, и выслушаете его, и посоветуете. Тягот у него на работе немало будет. И зря ты словами разбрасываешься, на великое дело твой сын идет, на свою, современную войну. Еще гордиться будешь и за него, и за фамилию Бугровых. И я тебе не враг, со школьной скамьи вместе, войну прошли, оба живы остались. И дальше будем вместе за родину стоять. Только стояние это разным может быть. В минувшем времени остаться нельзя, и жить только воспоминаниями о прошлом – невозможно.
– Паша, подними голову, – строго сказала Ульяна, – Иван ведь дело говорит.
– Ой, Иван кого хочешь заговорит, – не глядя на приятеля, продолжал настаивать на своей правоте Павел. – Главное не то, что Иван хочет, а что люди скажут. Наш с тобой сын с насиженных мест их ведь выселять будет.
– Ну, опять слова, по тем же кочкам, – разочарованно махнул рукой Иван Перфильевич и вышел, не закрыв за собой дверь.
За все время диспута Александр не произнес ни слова. Он понимал справедливость слов отца и в тоже время был согласен с Иваном Перфильевичем.
Мать подошла к сыну, посмотрела ласково, стряхнула пылинку с плеча рубахи.
– Как жить-то будем, Саша? – словно не сына, а саму себя задумчиво спрашивала женщина.
Александр взял ее руку, нежно прижал к своей груди и не очень уверенным тоном ответил:
– Все нормально, мама, все будет как надо. Не волнуйтесь, ну а люди… – он задумался на мгновение. – А людям будем объяснять, разговаривать с ними и не обижать.
Мать внимательно посмотрела на своего умного сына, который уже давно стал и для нее авторитетом. Взгляд ее голубых, еще не выцветших глаз, видевших много невзгод и лет, казалось, одобрял сына. И слова нашлись:
– Да, может быть, люди работу увидят и поймут тебя и начальников твоих, и заботу государства о них поймут. Ведь речь идет о лучшей жизни, к которой мы не привыкли. Все за коряги да развалины цепляемся, свою бедность бережем, а жизни людской и не видели.
– Ты бы помолчала, мать, ведь говоришь не своими словами, – сурово прервал диалог матери с сыном отец, отстаивая свою точку зрения. Это даже была не «точка», а вся его жизнь. Отец из прошлого, пусть даже героического, не мог рассмотреть новизну отношений будущего. Хотя его нравственная позиция была неоспорима.
– Люди, говоришь, поймут? Может быть, но в начале они нашу родову по косточкам разберут. Одно дело, когда чужаки такими делами занимаются, другое – когда друзья-старожилы. Каждое движение, каждое слово под лупой проверяется.
– Ну уж ты наговоришь страстей, прямо роман какой-то, – отмахнулась от этих доводов жена.
– Может быть, Ульяна, может быть. Но очень я не хотел, чтобы наш сын такую работу исполнил, – непререкаемым тоном постановил глава семейства.
– Отец, я что, все время землеустройством заниматься буду? Мне же производственный рост нужен, опыт нужен. А здесь получу и то, и другое.
– Эх, сынок, жаль, что понять не можешь одного… – не успел договорить отец, как его возмущенно перебил сын.
– Чего же я не могу понять? Что – я должен отказаться от своей профессии или спрашивать на все разрешения твоих старожилов?
– Чего тут спрашивать, если ты собрался людям вред делать.
– Ну ты и скажешь, отец, – обиделся Александр.
Павел на несколько секунд пресек поток своих бесспорных доводов, немного сбросил пар негодования и смягченным тоном продолжил:
– Не знаю, Саша, однако работа предстоит тебе сложная. Надо быть жестоким и податливым, порой стоять твердо, а порой идти на уступки. И все время искать компромиссы. Где та грань справедливости, как ее найти?
– Отец, сейчас же не крепостное право, почувствую, что не могу найти эту твою грань – откажусь от должности, уйду в лесничие. Но сейчас согласился, отступать не буду.
– Иди, попробуй. Знай только, что я против. Я считаю, что это предательство родины, – жестко заключил разговор фронтовик.
В старину сказали бы, что отец не дал благословение сыну, а сын пошел против воли отца. Страшный это был грех.
3
Работы с первых же дней навалилось не просто много, а неподъемно, на несколько жизней, как горько шутил Александр. Все, что касалось водохранилища и переселения, находилось в сфере его личной ответственности. Никто, даже непосредственное начальство, толком не знало, куда и как будут переведены предприятия района.
Да и с переселением людей оказалось не лучше. В каждой бумаге, приходящей в район свыше, содержались общие указания руководства, которого не интересовало, что многое из требуемого выполнить невозможно.
