скачать книгу бесплатно
Штурман Пендайс, правая рука капитана, был всё такой же – коренастый и загорелый, с бритым лицом и двумя серебряными потемневшими серьгами в ушах. Тёмные волосы и брови штурмана уже тронуло сединой, но из-под этих бровей по-прежнему жёстко смотрели серые глаза, а твёрдо очерченный рот так же редко улыбался, и так же упоённо штурман любил разные финансовые, как он говорил, «манипуляции», честные и не очень.
Сейчас штурман стоял у правого борта с юнгой Робертом и рассказывал ему про море Лабрадор, которое они пересекали.
– Море Лабрадор – это часть Атлантического океана, и отделяет оно полуостров Лабрадор от острова Гренландия, – говорил штурман. – И это море открывает путь на север. Сначала через Девисов пролив, а затем через море Баффина можно добраться до самого окраинного моря Северного Ледовитого океана, разрази меня гром.
– А вы там плавали? – спросил Роберт ломким от волнения голосом.
Штурман Пендайс посмотрел в восторженные карие глаза юнги и ответил веско:
– Много раз.
Тут штурман покосился направо и налево, ошарашенно потёр свою массивную нижнюю челюсть, крякнул и продолжил как-то не вполне уверенно:
– Да и климат, что ты скажешь, здесь удобным для навигации не назовёшь… Море Лабрадор покрыто льдом с декабря по июнь, а с Гренландии в море спускаются тысячи айсбергов… И тут уж смотри в оба, чтобы не попасть айсбергу по курсу… Ведь тогда – кричи «палундра»[9 - Палундра, полундра, фалундер (Stand from under) – окрик, которым предупреждают стоящих на палубе людей, чтобы они посторонились от падающего сверху предмета.] морским гадам.
Глаза Роберта расширились, он покраснел от возбуждения и закусил губу.
– Да не дрейфь, юнга, – сказал штурман Пендайс низким голосом и шутливо ткнул Роберта в живот большим пальцем. – Это корабль на дно майнует[10 - «Майна» – (трави, опускай) термин, применяемый при погрузке судов.], а не экипаж.
Роберт тряхнул головой и спросил:
– А вы с айсбергами сталкивались?
Штурман Пендайс открыл, было, рот и опять глянул в глаза Роберту. Глаза юноши смотрели на него доверчиво, но в то же время так пытливо, словно спрашивали они у собеседника: а ты честный человек?
Штурман решительно закрыл рот и отрицательно покачал головой.
– Нет, мне не приходилось, – проговорил он сдавленно. – Бог миловал.
Какое-то время он молчал, скрёб ногтями свою щетинистую щеку, потом пробормотал вдруг удивлённо себе под нос:
– Вот чума!
Но когда штурман снова заговорил, то голос его уже звучал спокойно и раскованно.
– Но рыбы зато здесь – великое множество, – сказал он. – Лосося, атлантической сельди и трески… В лабрадорских водах тьма-тьмущая тюленей и сейвалов. Ивасёвых китов… Сам увидишь… Их легко узнать по очень высоким спинным плавникам.
– А мы с ними не столкнёмся? – спросил Роберт.
– Нет, куда там, – ответил штурман. – Они к себе не подпускают… За сейвалом измотаешься гоняться. Он мало времени бывает на поверхности, к тому же быстр и изворотлив… Просто скаковой жеребец, а не кит.
Тут раздался голос вперёдсмотрящего, который закричал:
– Киты по левому борту!
– А ну, посмотрим… Сейчас я вынесу трубу, – сказал штурман Пендайс Роберту и враскачку, не держась за рейлинги руками, поспешил к себе в каюту.
Вернулся он к юнге с трубой довольно быстро. Они встали по левому борту, скоро к ним присоединились мистер Трелони и доктор Легг со своими зрительными трубами. Незанятые матросы вахты сгрудились по соседству. Все изучали море. Первым китов обнаружил штурман Пендайс:
– Вон там фонтан, видите? – крикнул он и показал всем рукой направление. – Да это же сейвалы, будь я проклят!
– А не финвалы? – с видом знатока спросил доктор Легг и со значением прищурил кошачий глаз, повернувшись к штурману.
– Никак нет, сэр, – ответил штурман укоризненно. – По фонтану же видно, что сейвалы.
– Ну, если по фонтану, – согласился доктор и опять уставился в море.
И тут штурман Пендайс сказал Роберту, протягивая ему трубу:
– А ну, юнга, дуй на фок-мачту[11 - Фок-мачта – самая первая мачта корабля.]!.. Из бочки всё лучше видно!
Роберт схватил зрительную трубу, закрыл её, закинул на ремне через плечо и бросился к фоку. Матросы тоже полезли на мачты.
Море сегодня было почти спокойное, небо чистое, и когда сейвалы проплывали рядом со шхуной на поверхности, Роберт видел в трубу все детали их мощного тела – удлинённой формы рыбовидное туловище, сухощавое, поджарое, с тёмно-серой спиной, с изящной и гибкой линией хвоста и заострёнными грудными плавниками. На спине китов ясно виднелся, красиво выделяясь над водой, правильно изогнутый и довольно высокий, – более двух футов, – плавник, который был темнее, чем спина. По спине и бокам сейвалов шли белые и светло-серые пятна. Роберт различил даже, что у одних брюхо было розоватое с белым, а у других – голубое. И они глубоко ныряли – Роберт видел на глубине их большие тела, несущиеся под водой, как стремительные призрачные тени.
– На них охотятся? – спросил он у вперёдсмотрящего.
– Не-а, – ответил матрос, не переставая вглядываться в море впереди по курсу. – Жира у них мало, меньше, чем у других китов, а попасть в них гарпуном труднее… Уж больно быстры.
– Ну и славно, – ответил Роберт, снова вглядываясь в резвящихся сейвалов. – Уж очень они хороши.
И тут вдруг вперёдсмотрящий, оглушив Роберта, изо всей мочи заорал:
– Парусник на горизонте!
– Где? – донёсся до Роберта крик штурмана.
– В трёх румбах по нашей правой скуле! – выгибаясь от натуги, проорал вперёдсмотрящий и указал рукой направление.
Роберт, закрыв трубу, собрался спускаться вниз, но вперёдсмотрящий доверительно остановил его:
– Оставайся… Сейчас мы сменим курс. Лучше нам ни с кем не встречаться.
****
Гудзонов залив, самое обширное внутреннее водное пространство в мире, является, дорогой читатель, частью Северного Ледовитого океана, и он более полугода скован льдами.
Через Гудзонов пролив Гудзонов залив связан с Атлантическим океаном, а на севере, через сложную сеть проливов в Канадском Арктическом архипелаге, Гудзонов залив соединён с открытой частью Арктического бассейна. Эти проливы доступны для судоходства всего в течение трёх месяцев в году. В остальное время года они забиты дрейфующими льдами.
Здесь бывают частые туманы, а бури затрудняют навигацию даже поздним летом. Специалисты говорят, что быстрому замерзанию воды способствует её низкая солёность, и по всему заливу поэтому дрейфуют самые разнообразные льды – льды из самого залива, льды из Северного Ледовитого океана и льды, принесённые сюда из многочисленных окрестных рек.
Залив огромен, но мелок: максимальные глубины протянулись через середину залива с юго-запада на северо-восток. Берега здесь – повсеместно извилистые и низкие, и лишь на северо-западе полуострова Лабрадор находится скальная береговая гряда. Зимой температура воздуха над заливом опускается до –40°С. Северные берега Гудзонова залива – это бескрайняя арктическая тундра. На юге залива протянулся пояс северных хвойных лесов. Восток залива – это край высоких скалистых утёсов, а на западе Гудзонова залива раскинулись болотистые равнины, по которым с сентября по ноябрь бредут к замерзающим водам залива белые медведи, чтобы охотиться на тюленей…
Приблизительно так о Гудзонове заливе рассказал джентльменам капитан за вечерним чаем недели через две плавания.
– Хорошенький же здесь климат, – подытожил мистер Трелони.
– Да уж не Африка, – подтвердил капитан. – Но эти земли тоже славятся обилием рыбы и диких дверей.
– Значит, будем охотиться, – сказал доктор и довольно потёр ладонью об ладонь.
– Да уж, конечно… На белых медведей, – саркастически хмыкнул мистер Трелони.
– А что? – задорно ответил доктор и вдруг осёкся, увидев суровое лицо капитана. – Ну, хорошо… Пусть не на белых, они очень большие и страшные, а на других медведей другого цвета.
– Да, говорят здесь весьма медвежисто, – хрипло отозвался штурман.
И тут вперёдсмотрящий из бочки крикнул:
– Киты по правому борту!
Джентльмены оглянулись, выхватили свои подзорные трубы, закрутили головами и сначала почти ничего не увидели. Дни в последнее время стояли холодные и туманные, а сейчас к тому же стало темнеть. Вода казалась свинцовой, и по этим свинцовым волнам едва тащилась «Архистар». За ней гнался туман. Он плотной стеной тянулся за шхуной по морю, норовя поглотить её.
Тут вперёдсмотрящий снова крикнул:
– Киты по левому борту!
Джентльмены бросились к левому борту. А потом они увидели или, скорее, поняли, что «Архистар» буквально ввалилась в скопление китов. Киты ходили вокруг шхуны группами по четыре-пять голов в каждой, и были они удивительно спокойны и непугливы, они просто не обращали на шхуну никакого внимания, и было их страшно много на этом небольшом пространстве моря.
– Чёртова задница! – потрясённо воскликнул штурман. – Да этих финвалов голов триста!
Капитан приказал обстенить паруса, и шхуна медленно встала, а когда топот ног команды стих, джентльмены услышали китов. Именно услышали, только это был не рёв и не голос китов, а скорее их могучее фырканье – очень характерный и довольно сильный звук, напоминающий звук выпускаемого под большим давлением пара. Эти звуки окружали шхуну со всех сторон и ясно слышались в густеющем тумане.
– Первый фонтан, который выпускает финвал или, как по-другому его называют, сельдяной кит после длительного погружения – самый мощный, – сказал капитан. – И напоминает он довольно стройную колонну высотой до тридцати футов, расширяющуюся в верхней части. Длится такой выдох до пяти секунд. В спокойном состоянии сельдяной кит выпускает до шести таких выдохов с интервалом до шестнадцати секунд и находится он у поверхности до двух минут.
Тут капитан покосился на явно взволнованного штурмана и сказал:
– Я думаю, мистер Пендайс, этим китам нет до нас никакого дела… Они, скорее всего, кормятся рыбой… Перестаньте беспокоиться… Я уверен, что они нас не потопят.
– Но, сэр, – начал, было, говорить штурман.
– Ну что мы можем сделать? Взлететь? – перебил его капитан. – Они окружили нас и взяли в кольцо… Ну, прикажите принести побольше фонарей на палубу.
– Ах, сэр, в том-то и дело, что ничего не можем сделать, – жалобно проговорил штурман. – Сколько добра в море пропадает… Ведь какая манипуляция, а?
И штурман Пендайс бросился выполнять приказание. Скоро шхуна осветилась так, как никогда, наверное, до этого не освещалась. Зрелище получилось необыкновенное. И вокруг призрачно освещённой шхуны кругами ходили киты – это было видно в наступающих сумерках, когда небольшой ветер разгонял туман. Финвалы ныряли, показывая голову, гладкую круглую спину со спинным плавником, они выгибали всё тело, выгибая хвост, но не вытаскивая из воды его лопастей, и хвостовой стебель медленно исчезал в воде, словно вращаясь. Перед нырянием они делали последний продолжительный вздох, набирая запас воздуха.
Поднимались на поверхность финвалы очень отлого, выставляя напоказ, в одной плоскости, всё своё огромное тело, но ещё раньше, чем появлялась голова, появлялся фонтан воды и воздуха, и только потом показывалась верхняя часть головы с открытыми дыхалами и верхняя часть спины. На поверхности моря, вдохнув свежего воздуха, они двигались плавно, и все их движения были наполнены удивительно естественной грацией, а рядом ныряли, вздыхали, поднимались и исчезали в тумане другие такие же киты.
– Какие удивительные животные, – зачарованно прошептал мистер Трелони.
Ему никто не ответил. И тут со стороны квартердека они услышали хриплый голос штурмана, который напористо говорил кому-то:
– Дурья башка… Да сало кашалота гораздо толще и твёрже, чем сало полосатика.
– Зато финвал крепче на рану, – задорно ответил штурману боцман Бен Гант.
– Да твой финвал сразу тонет после загарпунивания, как отдаст концы, – явно горячась, вскричал штурман.
– Зато из его хвостовых плавников получается отменное заливное, – не сдавался боцман.
– А кашалот, мать твою так! – вскричал штурман Пендайс, он замялся, видимо, не зная, что ещё сказать, наконец, нашёлся с ответом и выпалил: – А кашалот красив, как новая посудина с золотом в трюме.
Боцман на это уже ничего не ответил, видимо, сражённый последним доводом штурмана, а, может быть, спор просто затих, отнесённый ветром.
Смеющийся Платон опять поднял фонарь над головой джентльменов, но уже совсем стемнело, и в море ничего не стало видно.
****
Всё время этого перехода погода была относительно ровной, не смотря на климат, но потом настало утро, когда мистер Трелони проснулся от страшной качки.
Он поспешил вылезти на палубу. До самого горизонта пронизанные пеной мутные волны шипели, пучились и громоздились одна на другую. Ветер срывал и относил в сторону их белые гребни, но волны снова упрямо лезли всё выше и выше, почти загораживая небо, по которому низко, над самой водой, словно норовя зарыться в неё, проносились рваные тучи. И это небо было такое серое, холодное, а море такое сердитое и взлохмаченное, что невольная печаль и робость сковали душу сквайра, чуткого на всякие впечатления. На подгибающихся от качки валких ногах он поспешил взобраться на квартердек.
– Доброе утро, мистер Трелони, – громко приветствовал его капитан.
Платон поклонился сквайру, одной рукой держась за рейлинг. Доктор Легг, который тоже находился на квартердеке, спросил у мистера Трелони почему-то строго:
– Проснулись, сэр?
Тут шхуна, треща и стеная, наискось поднялась на очередную мутную гору, голые мачты и реи её накренились, бушприт повис над бездной и спустя мгновение рухнул вниз. Громада воды обрушилась за кормой. Мистер Трелони едва удержался двумя руками за рейлинг: у него подкосились ноги в коленях.
– Это буря? – спросил он у капитана.
– Слегка болтает, – небрежно ответил тот и успокаивающе улыбнулся.
– Мы дрейфуем? – опять спросил сквайр.
– Стараемся… Совсем не хочется со всего маху налететь на камни островов залива Джеймс, – ответил капитан и добавил, пытаясь перекричать ветер и скрип такелажа: – Но вы бы шли к себе в каюту, сэр… Здесь вам делать точно нечего. Берите доктора и идите… Это приказ.
Мистер Трелони молчал, сжав губы. Доктор Легг ухмыльнулся, протянул к нему руку и сказал:
– Ну, если приказ – значит приказ… Берите меня, мистер Трелони.
Они ушли. На квартердеке остались капитан, Платон и рулевой Скайнес. Скайнес был, как всегда, в своём синем, «морском», платье. Из весёлого, общительного и доброго до простоты парня он за прошедшие годы превратился в весёлого, общительного и доброго до простоты мужчину, который уже больше не напивался до беспамятства. Сейчас Скайнес изо всех своих могучих сил пытался удержать рулевое колесо – ветер всё время менял направление. Иногда ему помогал Платон, и тогда они являли собой гармоничный контраст двух разных типов мужской красоты – высокий, мускулистый, чернокожий Платон и высокий плечистый, но сухой и жилистый рулевой Джон Скайнес.
– Кажется, ветер стихает, – прокричал Платон.
Капитан посмотрел в море. За кормой до самого горизонта по-прежнему катились мутные серые валы, бушприт всё так же резко вздымался вверх, а через несколько секунд уже целился в самое основание вала: волны так же взмётывались горами и обрушивались вниз ревущими водопадами, но теперь облака пены и водяной пыли летели прямо к небу, как при взрыве.
– Да, стихает, – пробормотал капитан и утвердительно покивал в ответ, глядя на Платона.
Скоро ветер стих настолько, что на «Архистар» поставили паруса. Шхуна снова неслась заданным курсом и спустя какое-то время вошла в залив Джеймс, крупный залив в южной части Гудзонова залива…
Залив Джеймс, дорогой читатель, занимает видное место в истории Канады больше благодаря деятельности старейшей торговой корпорации, называемой Компания Гудзонова Залива, штаб-квартира которой и сейчас находится в канадском городе Торонто. В течение нескольких столетий Компания контролировала рынок пушнины в английской части Северной Америки и самостоятельно исследовала земли вокруг Гудзонова залива. Она являлась фактическим правительством на этой обширной территории, известной как Земля Рупперта, названной так в честь принца Рупперта (1619–1682), официального основателя Компании. В 1670 году английский король Карл II предоставил Компании монополию на эксплуатацию всех рек, впадающих в Гудзонов залив. Компании принадлежало более трети всей территории современной Канады и незначительной части США.
Берега залива Джеймса были наиболее пригодны для колонизации, чем все остальные области Гудзонова залива, потому что канадский климат известен холодной зимой и влажным прохладным или умеренным летом с большой продолжительностью дня. На берегу залива Джеймса был основан первый транспортный пост для торговли мехом – Руперт-Хаус, деятельность которого была более чем успешна. Руперт-Хаус стал входными воротами британской колонизации в Северной Америке.
Впервые залив Джеймс привлёк внимание европейцев в 1610 году, когда Генри Гудзон исследовал большой залив, названный в его честь. Сам же залив Джеймс получил своё название по имени английского капитана Томаса Джеймса, который более подробно исследовал этот район в 1631 году. В средней части залива имеется группа островов, из которых самый крупный, – остров Акимиски, – располагается ближе к западному берегу залива…
