Тренер Култи

– Понятия не имею. – Он ничего не объяснил, только угрожал. Замечательно. – На мой взгляд, это полная тупость. Хорошо, что мы его оттуда забрали.

Загрузив инструменты в багажник и захлопнув крышку, Марк обернулся ко мне.

– Ты правильно поступила. Не волнуйся.

Резко захотелось рассказать ему, что Култи пригрозил выкинуть меня из основного состава, но я сдержалась. Это всего лишь слова, не больше. Я не собиралась паниковать из-за какого-то мудака.

А еще меня не покидало чувство, которое я категорически отказывалась признавать: что я снова расплачусь, если повторю его слова вслух. И только потому, что под рукой не оказалось ничего, что можно безопасно разбить, я не швырнула вещи о землю.

Я никогда ничего не била. Это совсем на меня не похоже. Я другой человек. Даже не верилось, что он способен вызвать во мне такие эмоции. Я не была ни вспыльчивой, ни эмоциональной. По крайней мере, сейчас.

Это все он виноват. Этот Култи.

– Саломея! Саломея Касильяс!

Я специально опустила голову пониже, чтобы слоняющиеся по полю журналисты не заметили меня за группой игроков, с которыми я направлялась на тренировку.

Мать вашу.

– Сэл!

Я остановилась, а Дженни фыркнула и прошла мимо. Предательница. Натянув вежливую улыбку, я обернулась к зовущей меня женщине. Та подбежала ко мне с диктофоном в руках и такой широкой улыбкой, что я засомневалась в ее искренности. Кто их там разберет?

– Здравствуйте, – поприветствовала я.

– Здравствуйте, спасибо, что остановились, – сказала она, откидывая с лица длинные волосы. – У вас не найдется для меня пары минут?

Мое «конечно» прозвучало на удивление убедительно. Если честно, я ничего не имела против самих СМИ, просто сама по себе была замкнутой и неловкой, поскольку понимала, что все мои слова будут записаны и использованы против меня. Наверняка.

Широко улыбнувшись, она показала мне диктофон.

– Не против, если я буду записывать? – Я кивнула. – Отлично, еще раз спасибо. Меня зовут Кларисса Оуэнс, я работаю на «Светскую Джейн».

Я слышала об их сайте. Ладно, не самый худший вариант.

– Скажите, каково это – работать с одним из самых сексуальных мужчин в мире?

И-и-и-и понеслась. Снова в окопы, а вокруг дым и пламя, пламя и дым.

Я медленно моргнула.

– Вы про тренера Култи? – Сомневаюсь, что женщин заинтересовал бы Гарднер. Он был красивым мужчиной, пусть и не вписывался в стандартный шаблон. Лично мне нравились его седеющие волосы и классические черты лица. К тому же он в отличной форме и задница у него что надо.

Но…

Кларисса Оуэнс очень по-девичьи рассмеялась.

– Вы прекрасно знаете, о ком я, глупышка. Конечно, Райнер Култи. Каково это – тренироваться под началом одного из самых сексуальных спортсменов планеты?

Из последних сил сдерживая желание возвести глаза к небу и взмолиться о божественном вмешательстве, я захлопала ртом, словно пытаясь магически заполнить затянувшуюся тишину.

– Э-э-э… ну. Он один из лучших футболистов современности, и он нас тренирует. Это довольно классно.

– Не сомневаюсь, – сказала она. – Расскажите, что он предпочитает: боксеры или брифы?

А я-то откуда должна была знать?

– Я… понятия не имею, но надеюсь, что под формой у него что-нибудь есть.

– Что вы можете рассказать о его интересах?

– Мне кажется, у него один интерес – победа.

Мисс Оуэнс бросила на меня раздосадованный взгляд.

– У него есть девушка?

Я захлопала глазами и обернулась через плечо, чтобы убедиться, что она надо мной не издевается. Потом снова повернулась к ней и похлопала глазами еще немного.

– Вы шутите?

– Нет.

– Точно?

– Да.

Не сразу, но я взялась себя в руки.

– Култи – мой тренер. Он лучший футболист во всем Хьюстоне, даже во всем Техасе, и нам очень с ним повезло. – Он, конечно, ничего не делал, но зачем рушить человеческие ожидания? – Я, как и вся команда, уважаю его за спортивные достижения. Но его личная жизнь – его дело, и я не знаю, чем он занимается в свободное время, простите.

– А. Ну ладно… Можете поделиться чем-нибудь новым, чего не знает общественность?

Что он оказался именно таким мудаком, каким его малевали? Или что он не мог даже поблагодарить человека, который забрал его из бара, пьяного в дупель? Я постаралась, чтобы эти мысли не отразились у меня на лице, и пожала плечами. Женщина передо мной просто выполняла свою работу. Она не виновата, что людей интересовали такие вещи.

– Простите, не могу. Правда. Он как-то раз пришел в фиолетовых носках. Больше я ничего не знаю. – Жалкая мелочь, но других сенсаций у меня нет. А фиолетовые носки он правда носил, это факт.

Она бросила на меня красноречивый взгляд: явно надеялась на что-то другое, но поняла, что от меня ничего не добьется. Увы и ах, она не знала, что никто не поделится с ней сочными сплетнями. С немцем никто не общался, разве что Грейс, и то не факт. По крайней мере, только с ней он иногда разговаривал, но Грейс в целом была слишком серьезным профессионалом, чтобы сливать информацию прессе.

Распрощавшись, мы обе отправились по своим делам.

Но я никак не могла успокоиться. Эти вопросы бесили – в большинстве своем потому, что касались конченого мудака.

«Ты пожалеешь».

Ну-ну, лицо со шрамом. Вперед и с песней.

Я подавила внутренний крик.

Он хоть представлял, как повлиял на всю мою жизнь? Нет конечно. Да и какая разница? Я добилась всего только благодаря тому, что равнялась на него в детстве. Считала его лучшим игроком в мире, хотела быть им… и быть с ним, ладно, но кого это волнует? Раньше я постоянно ругалась с людьми, которые плохо о нем отзывались.

Настолько я его обожала. Даже сейчас защищала его с точки зрения объективного непредвзятого игрока, ведь со статистикой не поспоришь. Он был невероятным, потрясающим футболистом, что бы кто ни сказал.

Жаль, что внутри оказался тем еще мудаком.

Чертов ублюдок.

– Ну, как прошло? – с улыбкой поинтересовалась Дженни, когда я села рядом.

Не скрываясь, я закатила глаза.

– Она спросила, нет ли у него девушки.

Дженни фыркнула.

– Знаешь, что надо было сказать? «Девушки нет, но я тут недавно познакомилась с его спутником жизни, отличный мужик», – сказала я, с улыбкой доставая из сумки вещи. – Может, в следующий раз.

– Меня вчера спрашивали, не планирует ли он возвращаться на поле. А когда я забирала почту, ко мне подошел сосед, и такой: «Привет, Дженнифер! Не достанешь мне билеты на вашу игру?» А я его даже не знаю! – воскликнула она. – А позавчера тетя спросила, нельзя ли ей заглянуть к нам на тренировку. Она даже не любит футбол.

Дженни редко жаловалась на жизнь. Сам факт, что она об этом упомянула, говорил о многом.

В ответ я просто кивнула. Опасалась, что скажу что-нибудь, о чем потом пожалею.

– Женевьева сказала, что ее начальник предложил повысить ей зарплату, если она принесет ему вещички сама-знаешь-кого.

Неудивительно. Хотя, если бы я притащила Марку труселя Култи, он бы отправил меня на больничный за его счет.

– Харлоу вроде сказала какому-то журналисту, что пришла играть, а не обсуждать тренера.

Мы синхронно фыркнули.

– А что остается делать? Жаловаться на чрезмерное внимание? Я уже рассказала Гарднеру о письмах от фанатиков Култи, и пиарщики пытаются вывернуть ситуацию нам на пользу. Эрик говорил, что в Европе Култи предлагали какие-то баснословные деньги, а он отказался. Разумеется, они не хотят его упустить. – Я вновь вспомнила о ночи в баре и об угрозе и подавила знакомое разочарование, вспыхнувшее внутри. – Ну, бывает.

Дженни со вздохом кивнула.

– Надеюсь, с началом сезона все успокоятся.

– Я тоже.

Глава 7

Следующие несколько дней жизнь шла своим чередом.

Каждое утро у поля нас встречала как минимум парочка журналистов. Обычно они караулили несколько дней, а потом на их месте появлялись другие. Гарднер проводил тренировки в компании фитнес-тренера и остальных помощников, а наша всемирно известная франкфуртская колбаса занимался тем же, чем и всегда: абсолютно ничем.

В итоге спустя несколько дней я полностью на него забила – забот хватало и без этого – и научилась не замечать, даже когда он был совсем рядом.

Как в день командного фото, например.

Под руководством ассистентки фотографа я благополучно устроилась в первом ряду с остальными игроками ниже ста семидесяти сантиметров, зажатая между полузащитницей и защитницей. Забыла ли я, что Шина просила меня встать рядом с Култи? Нет. Собиралась ли я об этом упоминать, чтобы меня переставили? Нет, нет и еще раз нет.

Солнце палило беспощаднее обычного, а от влажности я вспотела в таких местах, о которых обычно даже не вспоминала. Хотелось пить, но тент с водой стоял слишком далеко, чтобы быстро к нему пробежаться. Стоять так, беззащитно столпившись, в сотню раз хуже, чем бегать на тренировке до наступления жары. Куда, куда хуже.

– Скоро это закончится? – вздохнула девушка по правую руку, одна из новеньких игроков «Пайпере».

– Вроде да, – ответила Женевьева, стоящая прямо за мной. Для нее всего второй сезон в Женской лиге.

Я обернулась через плечо на ассистентку, переставляющую девушек в верхнем ряду. Харлоу, стоящая сбоку, смотрела на нее и недовольно кривила губы. Я улыбнулась.

– Сейчас закончат с верзилами, и начнем. Минут через двадцать освободимся.

Со всех сторон раздались несчастные стоны.

– Касильяс!

Твою мать. Нет. Только не это.

– Двадцать третья! Ты не на своем месте стоишь! – крикнула фотограф, рядом с которой нарисовалась сотрудница из отдела по связям с общественностью.

– Позже увидимся, девочки, – пробормотала я.

Изо всех сил стараясь не вешать голову и не волочить ноги, я подошла к возникшей из ниоткуда Шине. Я ведь специально проверяла, и ее нигде не было. Блин. Я понимала, что она старается ради меня: помогает выбраться из положения, в которое я попала не по своей воле. Вспомнив о непрочитанных письмах в почтовом ящике, я решила держать рот на замке и просто делать, что говорят.

Мои чувства никого не волновали. Сглотнув, я натянула взрослые носочки и, как нормальный вменяемый человек, пошла в указанном направлении.

– Сэл, втиснись вот сюда, перед мистером Култи, рядом с мисс Филлис.

Рядом с мисс Филлис, той самой тренершей, которая каждый год поднималась из могилы, чтобы держать команду в идеальной форме. Так уж получилось, что мы были одного роста, – вполне логично, что Шина решила поставить нас рядом. Если, конечно, не обращать внимания на ходячую Берлинскую стену, возвышающуюся над соседним игроком на добрых пятнадцать сантиметров.

Расправив плечи, я сделала вид, будто не замечаю его полного игнора, хотя нас разделяло всего сантиметров тридцать.

Ничего страшного, я молодец, мне совсем не обидно.

Ну, почти.

К сожалению, не все знали, что к нему лучше не лезть. Не прошло и пары минут, как за спиной раздался голос одной из девушек:

– Не подскажете, который час?

Любой, кто хоть краем уха слышал о Култи, знал, что он рекламирует часы. И носит их не снимая.

По просьбе фотографов телефоны мы оставили в сумках, так что я не удивилась, что ни у кого нет часов. Когда-то давно я с ними играла, но побоялась, что разобью.

– Никто не знает, который час? – снова спросила та девушка.

Тишина.

Человек, которому платили за ношение часов, не повел даже бровью.

Господи.

Не выдержав, я обернулась:

– Я без часов, Вивьен, извини. – Потому что я терпеть не могла, когда вопрос повисал без ответа. Сразу становилось неловко от чужой грубости.

Особенно когда человек, который мог бы спокойно ответить, вместо этого решил промолчать. И судя по выражению лица Вивьен, она это понимала.

Супер. Класс.

Больше я не оборачивалась. Просто смотрела в камеру и улыбалась, когда это требовалось.

* * *

Два дня спустя на тренировку заявились видеооператоры, и все повторилось. Шина тут же настойчиво мне замахала, кивая в сторону тренерского состава.

– Иди к ним, – прошептала она. – Нам нужна всего пара кадров.

Пара кадров с человеком, который за месяц сказал мне три предложения.

М-да.

Подняв с земли свою гордость, я отряхнула ее, накинула на плечи и поплелась к тренерам. А когда подошла, подчеркнуто завязала разговор с Гарднером, хотя Култи стоял совсем рядом, скрестив на груди восхитительно мускулистые руки и глядя куда-то в сторону. Из-за короткой стрижки и отсутствующего выражения лица он с каждым разом все больше и больше напоминал мне солдата. Мысленно я продемонстрировала ему средние пальцы обеих рук одновременно. Да, я очень зрелая женщина, знаю.

Нет.

Но я делала то, что от меня требовалось. Всегда. Поэтому, натянув улыбку, я немного поговорила с приятными мне людьми, пока вокруг бродили операторы. Для съемок этого должно хватить.

На немца, игнорирующего саму жизнь, я решила не обращать внимания. Гарднер завел разговор с кем-то еще, а я тем временем прислушалась к стоящим неподалеку девушкам.

– Поскорее бы это закончилось. Кто-нибудь знает, что мы делаем завтра? – спросила Женевьева.

– Вроде нужно подъехать в офис за оставшейся формой, да? – отозвалась ее собеседница.

Да, но я не хотела быть всезнайкой, которая вечно лезет в чужие разговоры.

– Ага, – согласилась третья девушка. – Никто не хочет завтра пройтись по барам?

Пройтись по барам перед игрой? Я поморщилась, но продолжила молча смотреть прямо перед собой, хотя прислушиваться не перестала. Две девушки согласились, третья – нет.

И вообще, меня не приглашали и мнения не спрашивали. Я сама виновата: вечно отказывалась, и в какой-то момент меня перестали звать. Но я была занята. Иногда складывалось впечатление, что даже в туалет приходится ходить по расписанию. Так что пусть они гуляют по барам, а мы с Марком наконец-то займемся новым проектом, который нам заказали, – «Юго-западным оазисом», как мы ласково его прозвали. Пятнадцать лет назад мне бы даже в голову не пришло, что я буду радоваться специальной поставке кактусов и камней.

Можно ли назвать такую жизнь гламурной? Нет. Но мне она нравилась, а чужое мнение меня волновало мало.

– Поскорее бы, – сказала другая девушка. – Неделька выдалась – ж-е-с-т-ь. Парочка «маргарит» точно не помешает.

«Парочка»? Я поморщилась.

– Да уж, и не говори…

– Лучше бы вы занялись своей дисциплиной, а не выпивали накануне игры.

Честное слово, у меня чуть сердце не остановилось при звуке этого голоса. Даже оборачиваться не пришлось, чтобы понять, кто это был, – только идиот бы не догадался.

Вот надо же: столько молчал, а тут вдруг решил вмешаться…

– Но это же просто предсезонка…

Уж не знаю, насколько нужно быть глупой, чтобы оправдываться «просто предсезонкой». Я понимаю, конечно, что она не пойдет в зачет, но все же. Кому нравится проигрывать? Уж точно не мне. Я даже в аэрохоккей проигрывать не любила.

Неважно.

Уж кто бы говорил, лицемер.

– Не бывает «просто» игр, – прозвучал резкий ответ профессора кислых берлинских щей.

– Так, давайте-ка… – быстро вклинился Гарднер, уводя разговор в новое русло.

Я, конечно, не собиралась оборачиваться к Култи, хотя мне не понравился ни высокомерный тон, ни двуличное ханжество. Может, я бы восприняла это по-другому, не тащи я пару дней назад его пьяную жопу в отель.

Но все, уже поздно.

Хотя даже мне от его слов стало неприятно, никто ничего не сказал. Но стоило нам с Дженни переглянуться, она одними губами произнесла: «Это что было?»

Я выпучила глаза и точно так же безмолвно ответила: «Вот уж не знаю».

* * *

Некоторое время спустя к нему подошла Грейс. Они поговорили, наверное, минуты три, не больше, и все эти минуты все взгляды на поле были прикованы к ним. Полным составом мы наблюдали, как Грейс решительно подходит к Култи, что-то говорит привычным нам капитанским тоном, а он коротко ей отвечает. Две минуты спустя одна из самых собранных профессиональных девушек в спорте буквально дымилась от гнева.

Он довел Грейс. Грейс! Человека, который никогда не опускался до перебранок. За пять лет совместной игры, даже когда мы были в составе сборной, я ни разу не видела от нее грязных приемов. Спокойная, напористая и умная, Грейс была воплощением профессионализма.

Она умела держать себя в руках.

А сейчас она явно вышла из себя. Я понятия не имела почему, но мне было до смерти любопытно.

Может, сделала замечание Култи за то, как он наехал на девочек? Зная, как Грейс серьезно относится к капитанской роли, – наверняка. До этого они с Култи общались нормально, даже по-дружески. Ну, относительно.

Но теперь я начала волноваться.

Что у них такое случилось?

– Сэл, а твой братец притащит свою аппетитную попку на открытие сезона?

Я высунула язык и изобразила рвотные позывы, чем вызвала смех пары девчонок. Они всегда дразнили меня пошлостями в сторону брата, когда тот приходил, хотя знали, как я это ненавидела. Шлюшки несчастные. Ухмыльнувшись, я помотала головой.

– Нет, зато свои попки притащат сестренка с родителями. Они, кстати, и сегодня здесь.

– О, серьезно?

В груди разлилось радостное тепло. Мало кто мог похвастаться семьей, которая жила достаточно близко, чтобы периодически появляться на играх… или которая в целом захотела бы приходить. Зато мое семейство, наоборот, на домашние матчи приезжало в полном составе, чтобы поддержать меня и провести весь следующий день вместе. Я понимала, что мне повезло, и была очень им благодарна.

И пусть Сесилия всю игру переписывается с друзьями и листает ленту соцсетей. Какая разница? Даже когда мы ссорились и она обзывала меня и выдумывала себе всякие ужасы о моем якобы плохом отношении, она все равно приходила. Мама бы тоже предпочла, чтобы я посвятила жизнь чему-то другому, но появлялась на трибунах вместе со всеми и болела за меня, несмотря ни на что. Что это, если не любовь?

Сегодня у нас открытая тренировка, после которой начинались предсезонные матчи против местных университетских команд. По сути, эта тренировка была кивком Лиги в сторону владельцев сезонных абонементов, друзей и семей игроков и победителей разных конкурсов. После тренировки мы обычно гуляли и фотографировались, а если приходили дети – немного гоняли с ними мяч.

– Ага. Не уверена, что в этом году Эрик сможет приехать, он ведь до сих пор за границей. – И хорошо. А то сидел бы он на трибунах и сверлил бы взглядом тренерский состав в виде Райнера Култи.

– Если что, предупреди заранее, чтобы я успела навести марафет, – рассмеялась моя собеседница.

Фыркнув, я отмахнулась от нее и натянула гетры поверх щитков. Разминка закончилась; выпрямившись, я оглядела примерно сто человек, занимавших небольшую секцию трибун, отведенную специально для просмотра тренировки. Не прошло и пары минут, как я заметила редеющую шевелюру отца, мамины рыжие крашеные волосы и ковбойскую шляпу Сеси. Вскинув руки, я помахала семье и всем остальным, кто принял мой жест на свой счет, и широко улыбнулась. Мама с папой тут же замахали в ответ, и к ним присоединились еще несколько посторонних.

– Не задерживаемся, дамы. Если все готовы, давайте начнем, – позвал Гарднер.

Следующие два часа пролетели без тени неловкости, которая преследовала команду с тех пор, как Култи решил выйти на новый уровень сволочизма. Как будто мы все разом забыли об этом, по крайней мере, на время. Всю тренировку я украдкой поглядывала на трибуны. Я с самого детства любила играть перед семьей. Некоторых это смущало, но не меня. С ними на трибунах я сразу начинала играть лучше, а относиться к матчу даже серьезнее, чем обычно, если такое вообще возможно. Родители знали о футболе достаточно, чтобы все замечать и при этом подсказывать, над чем еще можно поработать.

Солнце палило над головой, лодыжка практически не беспокоила, и в целом все прошло хорошо. Только каждый раз, когда я оглядывалась на папу, тот пялился на Култи, как какой-то маньяк. Он совершенно не разбирался в мужчинах, но это не мешало его любить.

Не будем вспоминать, что много лет назад я была точно такой же.

Дав нам время остыть и размяться, сотрудники мужской части клуба, – наша команда принадлежала тем же организаторам, – вывели зрителей с трибун на поле. Я не видела семью больше месяца и очень по ней соскучилась. Папа, едва оказавшись внизу, тут же заозирался, выглядывая главную любовь своей жизни. Уж точно не меня, ха.

– Ма. – Я подала руку маме, и та, быстро оглядев мою потную футболку, скорчилась, но все равно меня обняла.

– Mija, – сказала она, крепко сжимая меня в объятиях.

Отпустив ее, я схватила сестру за козырек шляпы и подтащила к себе, не обращая внимания на ее визги.

– Не надо, Сэл! Ты вся мокрая! Сэл, я серьезно. Сэл! Да блин!

Знала ли я, что она не любит потных объятий? О да. Волновало ли это меня? О нет. Я еще не забыла, как в последнюю встречу она назвала меня овцой, даже если сейчас она делала вид, что ничего подобного не было. Я прижала ее к себе только крепче, а Сеси заколотила меня по спине.

– Hija de tu madre[7], попридержи язык, – сказала ей мама, но сестра оставила ее слова без внимания.

– Я скучала, Сеси, – сказала я, осыпая сестренку поцелуями, от которых та уворачивалась и ныла, что я размажу ей макияж.

Ничего, ей семнадцать, переживет. Мы примерно одного роста, со светло-карими глазами и каштановыми волосами, как у нашей аргентинской бабушки, хотя у меня они немного светлее. Но на этом сходство заканчивалось. Физически я весила килограммов на десять больше, а по характеру мы были полными противоположностями. К пятнадцати она уже вовсю щеголяла на каблуках, а я считала спортивный топик пиком моды, и это только верхушка айсберга. Но я любила ее до смерти, даже когда она ныла и жаловалась… а иногда и немного грубила.

Наконец отпустив ее, я посмотрела на папу и фыркнула: он стоял к нам спиной и до сих пор озирался.

– Эй, пап? Обними меня, пока он тебе руку не пожал, а то ты ее после этого никогда мыть не будешь.

Вздрогнув от неожиданности, он обернулся и широко улыбнулся. Сколько себя помню, у него всегда были редеющие волосы, легкая щетина и яркие зеленые глаза, унаследованные от испанской бабушки.

– Я искал тебя!

– Да-да, ври больше, – рассмеялась я. Мы обнялись, и тут же он начал комментировать мои «ножницы», которые я практиковала на тренировке. «Ножницами» называли удар через себя в падении – надо прыгнуть и пнуть мяч так, чтобы он пролетел над головой или улетел в сторону, в зависимости от ситуации.

– Я так тобой горжусь, – сказал он, так и не выпустив меня из объятий. – Ты с каждым разом играешь все лучше и лучше.

– Мне кажется, у тебя просто зрение портится.

Он помотал головой и все-таки отстранился, положив руки мне на плечи. Он был не особо высоким мужчиной – метр семьдесят пять, если верить его правам, но на вид не больше метра семидесяти.

– Alomejor[8].

По ноге вдруг постучали; опустив взгляд, я увидела двух малышей: мальчика и девочку, держащих в руках мои прошлогодние снимки.

Немного поговорив с ними, я подписала фотографии, потом сфотографировалась по просьбе их мамы, и тут же ко мне подошли еще три семьи. В основном мамы с дочерями, и в перерывах между фотографиями я обязательно находила время пообщаться с ними и пообниматься, ведь это самая дешевая и эффективная валюта в мире. Да, я ненавидела интервью, потому что нервничала и не знала, как вести себя с прессой. Но эти незнакомые люди приносили мне только радость, особенно когда получалось осчастливить ребенка. Родители успели куда-то уйти, но я за них не волновалась: они знали, как проходят подобные тренировки.

Где-то полчаса спустя, подписав мяч какой-то относительно взрослой девочке и заверив ее, что идти в профессиональный футбол никогда не поздно, я огляделась в поисках родного семейства. Родители нашлись у ворот, которые мы использовали во время тренировок: они разговаривали с Гарднером и Грейс, нашим капитаном. Они знали друг друга и на протяжении многих лет неоднократно виделись.

Добравшись до этой компании, я приобняла папу за плечи и улыбнулась. Он улыбнулся в ответ, но мрачно и с едва заметной грустью, которую явно пытался скрыть. Я тут же насторожилась.

– Que tienes?[9] – шепнула я.

– Estoy bien[10], – прошептал он, целуя меня в щеку. Но он не походил на человека, у которого все хорошо. – Тренер как раз говорил, как хорошо вы сыгрались.

Я внимательно вгляделась в его лицо, отмечая извечный загар и возрастные морщинки – результат многих лет работы под солнцем, иногда в шляпе, иногда без. Я видела, что он расстроен, просто упрямится и не хочет говорить, в конце концов, я сама точно такая же. Но я не собиралась давить на него. Кашлянув, я попыталась перехватить взгляд мамы, но ту явно ничего не тревожило.