Плавильный котел

– В нашу первую встречу я платил сто долларов за каждый кусок сахара, что вы мне клали!

– Вы пили сироп!

– Я ненавижу сахар, но я принес себя в жертву.

– Кому? Землячеству?

– Вам, мисс Ревендаль! – сказал Квинси, придвигаясь к Вере.

– Берите печенье!

– Вера, не забываете ли вы наши лучшие дни, не забываете ли меня?

– Мне кажется, вы забываете себя, мистер Девенпорт, – ответила Вера, отодвигаясь.

– Вы имеете в виду мою женитьбу на этой раскрашенной кукле? Ведьма!

– Брак с опереточной звездой не гарантирует семейной идиллии.

– Я добьюсь развода! – воскликнул Квинси, снова делая попытку придвинуться к Вере.

– Вы заставляете меня сожалеть о моем расположении к вам, – сказала Вера, вставая.

– Только не лишайте меня этого! Ваш отец надеется… я обещал ему…

– Вы смели обсуждать мои дела?

– Барон жадно расспрашивал о вашей жизни в Америке.

– Наши жизни разошлись. Он монархист, а я радикалка.

Раздался звонок. Появилась Кетлин. Она открыла дверь и вновь исчезла на кухне. Вошел господин Паппельмейстер: крупная фигура немца с львиной головой и гривой седых волос. Он серьезен и немногословен.

– Дом господина Квиксано? – спросил Паппельмейстер.

– Опоздали, Поппи! – гаркнул Квинси вошедшему, но тот вместо ответа поклонился Вере.

– Польщена новой встречей с вами, господин Паппельмейтер, – с почтением сказала Вера.

– Мне приятно.

– Господин Паппельмейстер, садитесь, будьте любезны, – пригласила Вера.

– Благодарю.

– Хотите чаю, господин Паппельмейстер? – продолжила Вера роль хозяйки.

– Поппи предпочитает пиво! – весело выкрикнул Квинси.

– Чаю. Спасибо.

– Пожалуйста! – услужливо ответила Вера, приготовляя чай.

– Сахар. Лимон. Четыре ломтика, если можно. Спасибо.

Вбежала озабоченная Кетлин и принялась что-то искать под столом, под креслами, по всей комнате.

– Что вы потеряли? – спросил Квинси.

– Нос!

– Простите, что? – переспросила Вера.

– Да говорю же, нос!

– Ах, вот он! – обрадовалась Кетлин, обнаружив пропажу под стулом Паппельмейстера.

– Зачем вам маскарадный нос? – поинтересовалась Вера.

– Сегодня наш праздник!

– Какой сегодня праздник? – недоуменно спросил Квинси.

– Наш еврейский карнавал! Пурим!

– Мисс Ревендаль! Неужто вы привели меня в дом к еврею? – возопил Квинси Девенпорт.

4. Вы уволены!

Юный Давид Квиксано, эмигрант из России, едва уцелевший в Кишиневском погроме, нашел убежище в Нью-Йорке. Давид – талантливый музыкант-самоучка, скрипач и композитор. Его дядя, Мендель Квиксано, тоже музыкант, приютил племянника и теперь жаждет дать ему основательное музыкальное образование.

Давид влюблен в Америку и полагает в ней гигантский котел, выплавляющий новую свободную расу из миллионов людей всех стран земли, которым трудная наука свободы милее сладкой привычки к колыбельным песням деспотии и нищеты.

Молодая русская аристократка Вера Ревендаль укрылась в Америке от царского гнева за некие революционные деяния. Беспокойная судьба свела Веру и Давида и, кажется, приготовила бурю с очистительной грозой.

Следуя в русле устремлений Менделя, Вера привела в дом Квиксано великого дирижера Паппельмейстера и богатого мецената Квинси Девенпорта, дабы мастерство удостоверило, а золото поддержало юное дарование, и Давид смог бы отправиться на учебу в Германию.

Квинси Девенпорт с досадой обнаружил, что попал в еврейский дом. Вера старается успокоить расстроенного толстосума.

– Я думала только о таланте, а не о происхождении, – сказал Вера.

– В мой частный оркестр я не беру евреев! – провозгласил Квинси.

– Тем не менее, они у вас есть!

– Поппи, в моем оркестре есть евреи? – обратился Квинси к Паппельмейстеру.

– Вы хотите спросить, есть ли христиане? – уколол ответом дирижер.

– Вот как? Может, и вы еврей, Поппи?

– Не имею чести. Если желаете, исключу из программы композиторов евреев.

– Разумеется! Всех поголовно исключить!

– Хорошо. Не будет больше оперетты.

– Почему?

– Все оперетты сочинены евреями!

Из кухни возвратился разочарованный Мендель.

– Я сожалею, я не могу уговорить Давида выйти к вам, – сказал Мендель.

– За чем же дело стало? – удивился Квинси.

– Он робок…

– Вы сказали ему, что я здесь? – спросила Вера.

– Разумеется.

– Какое разочарование… – проговорила Вера.

– Но он разрешил показать свою рукопись.

Паппельмейстер углубился в чтение рукописи. Мендель стал заранее оправдывать несовершенство сочинения, ссылаясь на отсутствие хорошего образования у племянника.

– Вы сыграете нам что-нибудь? – выразил нетерпение Квинси.

– Я не оркестр. Я играю это в своей голове, – бросил Паппельмейстер.

– Кажется, вам не нравится это? – робко спросила Вера великого дирижера.

– Я не могу это постичь! – воскликнул Паппельмейстер.

– Наверное, там полно ошибок… – уныло заметил Мендель.

– Вот и нужно отправить Давида учиться в Германию, – сказала Вера.

– Вернул бы туда всех евреев! – забыв о присутствии Менделя, брякнул Квинси.

– Вы мешаете господину Паппельмейстеру! – гневно одернула его Вера.

– Это что-то новое! Флейты, кларнеты! – восхитился Паппельмейстер.

– Браво, браво! Я так взволнована!

– Так это недурно, Поппи?

– Ах, великолепно! Соло арфы… вторые скрипки!

– Я всегда говорил, что он гений! – заявил Мендель.

– Ему нечему учиться в Германии, скорее он ее научит! – воскликнул дирижер.

– Американская симфония, не так ли? – уточнил Квинси.

– Именно! – ответил Паппельмейстер.

– Приму в одну из своих программ.

– Это будет исполняться в мраморном зале с видом на Гудзон? – спросила Вера.

– Разумеется. Перед пятьюстами лучшими людьми Америки.

– О, благодарю вас! Это уже слава! – воскликнул Мендель.

– И деньги! Не забывайте: деньги! – добавил Квинси.

Не помнящий себя от радости Мендель скрылся на кухне. Через минуту вернулся вместе с Давидом. Тот упирался, но на сей раз уступил.

– Ах, мистер Квиксано, я так рада!

– Молодой человек, вас услышит утонченная публика в лучшем моем зале!

– Почему вы молчите? – обратилась Вера к Давиду.

– Не знаю, как благодарить вас, – пробормотал Давид.

– Не меня, мистера Девенпорта!

– Большая честь познакомиться с мистером Паппельмейстером! – сказал Давид.

– Но это устроил мистер Девенпорт! – с тревогой возразила Вера.

– Прежде чем я приму благодеяние, я хочу лучше узнать благодетеля.

– Я к вашим услугам, молодой человек!

– Я знаю, сэр, вы не зарабатываете тех денег, которые тратите.

– Что-что? – изумился Квинси.

– Давид хотел сказать, что вы не занимаетесь бизнесом, – сгладила Вера.

– Верно ли, сэр, что вы поглощены развлечениями? Так пишут газеты!

– Довольно, Давид! – вскрикнула Вера и взглянула на ошалевшего Менделя.

– Интересно знать, что люди читают обо мне!

– Правда, что вы венчались на воздушном шаре?

– Чистая правда! Женитьба в светском обществе!

– В Америке вы лишь два месяца в году ради развлечения богатых европейцев…

– И ради вашей славы, почтенный. Вашу дребедень услышат принцы и герцоги.

– Вы устраиваете венецианские каналы во дворце, и гости едят в гондолах!

– Вера, как жаль, что вы тогда отклонили мое предложение, – сказал Квинси.

– А в это время в Нью-Йорке дети умирают от голода! – прокричал Давид.

– Что, простите? – не понял Квинси.

– Такого сорта люди будут слушать мою симфонию? – не сдержал гнева Давид.

– Хватит, Давид! – взорвался Мендель.

– Я не стану вашей новой затеей, мистер Девенпорт! Ни я, ни моя симфония!

– Неблагодарный! – взревел Квинси.

– Меценатство душит свободу художника!

– Сирый неудачник!

– Не для таких, как вы, предназначена моя музыка! Вы убиваете мою Америку!

– Его Америка! Жалкий еврей-иммигрант!

– Да, я еврей! Но ваших отцов-основателей вдохновлял наш Ветхий Завет!

– Вера, вы не говорили мне, что ваш еврей-сочинитель еще и социалист!

– Слава Америки обязана евреям-иммигрантам больше, чем вашей когорте!

– С меня довольно, я ухожу!

– Примите мои извинения, мистер Девенпорт, – пролепетала Вера.

– Будьте снисходительны, он еще только мальчик! – взмолился Мендель.

– Моя Америка отторгнет вас! – пророчески страстно провозгласил Давид.

На протяжении всей перепалки господин Паппельмейстер молчал и слушал. Последние слова Давида произвели на него возбуждающее действие.

– Да здравствует Квиксано! – не думая о последствиях, выкрикнул дирижер.

– Поппи! Вы уволены!

5. Ты не наш

Благословенная Америка дала кров и вдохновение Давиду Квиксано, молодому музыканту-самоучке, бежавшему из Российской империи от кошмара Кишиневского погрома.

Его дядя Мендель Квиксано и с ним заодно юная русская иммигрантка Вера Ревендаль одержимы желанием отправить Давида в Германию учиться композиции.

Талантливый дебютант сочинил симфонию во славу свободного Нового Света. Великий дирижер Паппельмейстер превознес до небес новаторское произведение.

Богатый Нью-Йоркский меценат Квинси Девенпорт собрался было снабдить юное дарование деньгами на учебу, но социалистические взгляды молодого русского еврея удержали щедрую руку толстосума и юдофоба.

Паппельмейстер, дирижировавший частным оркестром Квинси Девенпорта, был уволен своим капризным нанимателем за то, что в словесной перепалке, возникшей между Квинси и Давидом, взял сторону музыканта.

– Мисс Ревендаль, я ухожу. Вы со мной? – воскликнул Квинси.

– Ах, мистер Девенпорт, – нерешительно пробормотала Вера.

– Это вы, мисс Ревендаль, привели меня в этот еврейский дом! Так вы идете?

– Примите мои извинения…

– Оставайтесь со своим евреем! – потеряв терпение, заявил Квинси и вышел.

– Господин Паппельмейстер, из-за меня вы лишились места, – повинился Давид.

– Но сберег душу. До скорого свидания, – сказал дирижер и откланялся.

– Все пропало, Давид! – вскричала Вера, когда они остались вдвоем.

– Мне отвратительны благодеяния богатых снобов! – упрямо заявил Давид.

– Я тоже не люблю светское общество, но вы отбросили лестницу к успеху…

– Знаю, вы желаете мне добра, но я не согласен быть у них в долгу.

– Они могли открыть дорогу вашей музыке…

– Для них Европа – дворец искусств. Но стены дворца испачканы кровью мучеников.

– Довольно об этом. Я не помогла вам. Значит, нет более причины встречаться…

– Наказываете меня? Обижены неблагодарностью? Я причинил вред лишь себе.

– Не видеть вас – наказание для меня самой! – призналась Вера и вспыхнула.

– О, мисс Ревендаль! Это правда? Это слишком невозможно!

– Прощайте…

– Обещайте, что не навсегда! – взмолился Давид и порывисто взял Веру за руку.

– Обещаю, Давид, – прошептала Вера, взволнованная прикосновением.

– Вера, дорогая!

– Мой дорогой, мой дорогой, – вырвалось у нее, и вот уж она в его объятиях.

– Это сон! Могу ли я нравиться тебе? Ты паришь высоко-высоко…

– Как простодушен ты, Давид! Твой талант возносит тебя к звездам!

– Это ты возвышаешь меня!

– Возвышаю? Меня учили унижать твой народ! – сказала она, гладя Давида по волосам.

– Таковы русские, – вздохнул Давид.

– Особенно мы, аристократы.

– Ты аристократка?

– Мой отец – барон Ревендаль. Но у меня своя жизнь.

– Значит, он не разлучит нас?

– Никто и ничто не разлучит нас! – неколебимо заявила мисс Ревендаль.

За дверью послышались шаги. Это вернулся Мендель, который тщетно пытался убедить Квинси не отказываться от благородного замысла. Давид и Вера разомкнули объятия. Вера бросилась к выходу, столкнулась с Менделем и выскользнула наружу.

– Вот и мисс Ревендаль покинула нас. Ты отвадил всех друзей, Давид.

– Не всех, дорогой дядя, не всех!

– Отчего ты сияешь, как новенький цент? Не вижу повода.

– Я счастлив!

– Счастлив?

– Вера любит меня!

– Вера?

– Мисс Ревендаль.

– Ты сошел с ума!

– Ангел сошел с небес!

– Но ведь ты еврей!

– А она – дочь барона!

– Вот видишь! Ты не можешь жениться на ней!

– Жизнь сильнее твоих догм!

– Догмы? Голос крови вопиет сквозь поколения!

– Америка – это котел, сплавляющий народы.

– Другие народы – да, наш – нет!

– Разделение рас – горький плод их тщеславия.

– Наш народ сотворен не для сходства, а для несходства с другими народами.

– Гордыня и мечты, жертвы и обычаи – все наше обезличится в глыбе новой расы!

– Еврей побывал в тысяче котлов, но не плавился, а лишь крепчал!

– Крепчал в котлах ненависти, но плавит людские сердца огонь любви!

– Мы не стали испанцами в Испании, турками в Турции, голландцами в Голландии!

– Мы должны смотреть вперед!

– Мы и назад должны смотреть!

– И увидим Кишинев, погромы, злобные лица убийц!

– Успокойся, Давид!

– Новая кожа не нарастет на клейме прошлого, но безумно не уповать на будущее!

– Это твои упования безумны. Еврея здесь ненавидят, как везде!

– Я верю в Америку, я верю, что Америка верит в нас!

– Избавь меня от болтовни. Иди и женись на шиксе!

– Уходить? Ты гонишь меня?

– Если останешься – разобьешь сердце моей матери. Ты отрекся от веры отцов!

– А вера сынов? Что с нею?

– Жизнь ответит. Я скрою от матери. Не хочу, чтоб оплакивала тебя, как умершего.

– Я должен уйти. Мой мир шире.

– Иди. Ты не наш…

6. Житья от них нет

Сведшие дружбу в Нью-Йорке Давид Квиксано и Вера Ревендаль – еврей и русская аристократка – оба эмигрировали из Российской империи в Америку, оба молоды и преисполнены благородных помыслов, оба, с трудом веря глазам и ушам своим, счастливые и изумленные, обнаружили однажды, что любят друг друга.

Российское прошлое талантливого музыканта Давида омрачено гибелью его семьи в Кишиневском еврейском погроме. Активная деятельница русского землячества антимонархистка Вера скрывалась за океаном от царских властей.

Американский миллионер Квинси Девенпорт, имевший виды на Веру, привез в Нью-Йорк ее отца барона Ревендаля и его вторую жену. Барон, бескорыстный и самоотреченный приверженец царя, страстно желал помириться с дочерью-революционеркой. Квинси, в свою очередь, надеялся извлечь пользу из намечавшегося консенсуса меж поколениями Ревендалей.

Гостиная мисс Ревендаль в доме землячества украшена цветами и репродукциями картин. Открыто пианино, на нем ноты. Мебель простая и изящная.

В отсутствие хозяйки служитель сопроводил в ее гостиную трех визитеров. Это Квинси Девенпорт и барон Ревендаль с супругой. Барон высок ростом, костюм его безупречен, как и английский язык в его устах. Строевая выправка и манеры военного аристократа добавляли штрихи к портрету верноподданного и высокопоставленного служаки. Баронесса много моложе мужа, ее наряд и украшения одновременно шикарны и грубы.

– Прошу вас, – сказал служитель, – мисс Ревендаль находится в саду на крыше. Я доложу.

– Странный народ, эти американцы: сад устраивают под небесами! – заметил барон.

– А чудный парк внизу! – подхватила баронесса.

– Наша американская безвкусица. Сравните с садом Медичи в Риме! – воскликнул Квинси.

– Ах, Рим! – вздохнула баронесса.

– Барон, я доставил вас в логово львицы, вашей дочери. Мне пора заняться дрессировкой.

– Ваши эпитеты изумительно милы, господин Девенпорт, – пробурчал барон.

– Вам понравилась езда на автомобиле, господа?

– Это уличное средство передвижения выглядит устрашающе! – простонала баронесса.

– Как, сидя в нем, защититься от анархиста, целящегося вам в голову?

– У нас их не так много, барон!

– Когда я сошел на берег, я обратил внимание на нескольких шпионов-головорезов…

– Это журналисты из газеты, они безвредны.

– Но они делали фотографические снимки!

– Чего ж тут опасаться? Они задавали вопросы?

– И много! Но я дипломат. Я не отвечал.

– У нас в Америке это не выглядит слишком дипломатично.

– Осторожно! В окне мелькнул террорист с бомбой в руках!

– Не паникуйте, барон. Это всего-навсего повар несет супницу. Почему вы так взвинчены?

– Виноваты интеллигенты и евреи – ненавистники моего мужа, – объяснила баронесса.

– В Америке вы в полной безопасности, барон. Кстати, располагайте моим автомобилем.

– О, благодарю. В общественном транспорте можно оказаться между евреем и черным.

Уверенный тон Квинси Девенпорта несколько успокоил барона. Дело защиты царя и русской веры здесь, в Америке, не представлялось господину Ревендалю столь опасным, как в наводненной интеллигентами и евреями России.

– Вас восхищает европейская культура, Девенпорт, а нас – американское гостеприимство!

– Я не бескорыстно послал за вами яхту в Одессу: вы позарез нужны мне в Нью-Йорке.

– Если только мы прибыли вовремя!

– Вовремя. Они еще не поженились.

– Ох, эти евреи-подонки! – в сердцах воскликнул барон.

– Житья от них нет! – поддакнула баронесса.

– Вера не запятнает фамилию Ревендаль таким позором! Иначе застрелю ее и себя!

– Барон, здесь так не делают. И потом, если вы ее застрелите, что со мной станется?

– Что вы имеете в виду? – спросил недогадливый барон.

– Еще не смекнули? Не из ненависти к иудею, а из любви к христианке я привез вас сюда!

– Ах, как прелестно! Это же роман! – загорелась баронесса.

– Но вы же женаты! – вскричал барон.

– Ах, какая жалость!

– Вы забываете, что вы в Америке, господа. Закон дал, закон и взял!

– И ваша жена согласится на развод? – спросила баронесса.

– Несомненно. Она бредит сценой. Я буду держать для нее театр.

– А Вера? – вскричал барон, шокированный неправедной свободой нравов.

– Она увлечена своим евреем, и не хочет меня видеть. Я надеюсь, вы поправите дело.

– Мы? Какое влияние я имею на дочь? А баронессу Вера вообще не знает.

– О, не лишайте меня надежды!

– Думаете легко избавиться от еврейской скотины?

– Только не стреляйте в Веру, стреляйте лучше в скотину! – пошутил Квинси.

– Для христопродавцев жалко пуль. В Кишиневе их кололи штыками!

– А, я читал об этом. Вы видели резню? – спросил Квинси.

– Видел? Я был в центре событий! Я управлял округом!

– Вот это да! Я думаю, барон, в Америке вам об этом лучше не распространяться.

– Почему? Я горжусь этим!

– Мой муж награжден орденом Святого Владимира!

– Евреи грабят, развращают, спаивают, насмехаются. Они виновники всех революций.

– Житья от них нет! – повторила баронесса.

– На вашем месте, господа, я бы помолчал об этом. Мы, в Америке, несколько щепетильны…

– Пустая щепетильность пахнет лицемерием. У вас линчуют черных! – воскликнул барон.

– Однако в Америке это не исходит от властей! Зато ваши черные сотни…

– Черные сотни – это белое воинство Христа! Евреи захватили прессу и сеют ложь на западе.

– Боже мой, истинные русские могут стать рабами в своей стране! – ужаснулась баронесса.

– Нет, мы не станем ждать, пока иудеи погубят святую Русь!

– Что же вы собираетесь делать с вашими евреями? – спросил Квинси, ухмыляясь.

– Треть надо крестить, треть – уничтожить, и треть – пусть эмигрирует сюда.

– Благодарю, барон. С меня довольно и одного вашего еврея! Мы остановим иммиграцию.

– Остановить иммиграцию? Но это бесчеловечно, господин Девенпорт!

– Мы обсуждаем еврейскую проблему слишком широко.

– Она того заслуживает, – поддержала мужа баронесса.

– Давайте решим нашу собственную проблему с паршивым скрипачом.

– Я уж говорил, как не просто избавиться от еврея!

– Постарайтесь!

– У вас серьезные намерения в отношении Веры, господин Девенпорт?

– Самые наисерьезнейшие, баронесса! А теперь прощайте, господа.

7. Нельзя не любить его

Разные резоны побудили покинуть Российскую империю Давида Квиксано и Веру Ревендаль. Но один резон – любовь – соединил их души. В Америке, где обосновались молодые иммигранты, союз еврея и аристократки не потрясал устои, как в России.

Барон Ревендаль прибыл в Нью-Йорк со своей второй женой. Любящему отцовскому сердцу нестерпим разрыв с дочерью, и ради примирения с нею барон готов простить Вере грех антимонархизма. Куда как тяжелее барону принять в семью зятя-иудея. Не допустить брак дочери с еврейским музыкантишкой, спасти, пока не поздно, честь дворянской фамилии!

Американский миллионер Квинси Девенпорт влюблен в Веру, хочет жениться на ней и поэтому не менее горячо, чем барон, желает избавиться от Давида. Баронесса мечтает стать тещей миллионера. В надежде на помощь барона и баронессы, Квинси привел их в дом Веры. Хозяйка вот-вот должна появиться. Ожидая ее, супруги ведут семейную беседу.

– Алексис, жаль, что ты не ободрил милого Девенпорта, – сказала мужу баронесса.

– Тише, Катюша. Я его только терпел: он был связующей нитью между мной и Верой.

– Мы пользовались его яхтой, автомобилем…

– Он хочет развестись с одной женщиной, чтобы жениться на другой. Это не слыхано!

– Ты все тот же провинциальный бессарабский чиновник, Алексис!

– Хватит!

– Солдафон! Я хочу зятя миллионера! Ты не используешь свое высокое положение! Глупо!

– Ты знала, что я Ревендаль. Мы рук не мараем.

– Свою драгоценную репутацию ты ставишь выше меня и дочери!

– Катюша, ты не знаешь Веру, я не могу навязать ей мужа. Я не властен над женщинами.

– Не властен, ибо женщины – не солдаты! Ты знаешь только: “Молчать! Стой! Марш!”

– Были б солдаты – отведали бы плетки!

– Дикарь!

– Пойми, Катюша, я хочу завоевать ее любовь для себя, а не для Девенпорта.

Раздался звук шагов за дверью. В гостиную вошла Вера.

– Отец! – воскликнула Вера.

– Верочка! Дорогая моя! Ты стала еще прекраснее!

– Ты в Нью-Йорке!

– Баронесса захотела посмотреть Америку. Катюша, это моя дочь!

– И моя тоже, если она позволит мне любить ее, – сладким голосом проговорила баронесса.

– Как ты добрался? – спросила Вера, продолжая обращаться только к отцу.

– Один очаровательный молодой человек одолжил нам свою яхту, – пояснила баронесса.

– Мы хотели сделать тебе сюрприз, Верочка.

– Дождаться минуты, на которую не надеешься почти – чем не сюрприз, отец!

– Я не чувствую дочернего тепла…

– Когда в последний раз мы виделись с тобой, ты не назвал меня дочерью…

– Не вспоминай об этом. Слишком больно.

– Я стояла на пристани…

– Я ненавидел тебя за крамолу в твоей душе, но благодарил бога, что ты спаслась.

– Я больше жалела тебя, чем себя. Надеюсь, на тебя не пало подозрение?

– Еще как пало! Отец не получил повышение, и велик твой долг! – протараторила баронесса.

– Как я могу вернуть долг?

– Вновь полюбить меня, Вера!

– Я боюсь, мы стали слишком чужими… наши взгляды столь сильно разнятся…

– Надеюсь, ты больше не революционерка? – спросил барон, испуганно озираясь.

– С бомбами покончено. В России я боролась с самовластием…

– Тише, дочь, тише!

– Здесь я воюю против нищеты. В Америке я нашла свое предназначение.

– Я в восторге, Вера! – воскликнул барон.

– Позволь поцеловать тебя, чудное дитя! – присоединилась баронесса.

– Я вас недостаточно знаю, я поцелую отца.

– Наконец-то! Я вновь обрел свою маленькую Веру! – воскликнул в великой радости барон.

– Нет, отец. Маленькая Вера осталась в России, с ее матерью, как в дни далекого детства.

– Ах, твоя бедная мать!

– Алексис, я чувствую себя лишней, – с обидой промолвила баронесса.

– Катюша, не надо. Вера и тебя полюбит!

Вера промолчала. Разговор принял новое направление.

– Мы сможем приезжать сюда, когда ты выйдешь замуж, – сказала баронесса.

– Вы уже знаете? Вы видели Давида? – покраснев, спросила Вера.

– Давид? – прохрипел барон.

– Нет, мы не видели Давида, – сказала баронесса и сжала руку барона, удерживая его гнев.

– Так кого же вы имеете в виду? – спросила Вера.

– Мистера Девенпорта, – ответила баронесса.

– Он женат. И я не соглашусь занять место другой женщины. Даже если она мертва.

– Неприятно слышать, – вновь обиделась баронесса.

– О, простите. Я допустила бестактность. Необходима ясность. Я помолвлена.

– Его имя Давид, – обреченно промолвил барон.