Ростки под гнётом

Он сделал приглашающий жест, чуть склонив голову, и Елена, не медля, шагнула вперёд. Их фигуры скрылись в полумраке зала, оставив позади двух помещиков, которые, казалось, прочно вросли в свои места.

Яков проводил княгиню колючим взглядом, его глаза цвета стоялого льда сузились, когда свет факелов скользнул по струящимся локонам Елены, отливавшим золотом. Сжатые губы его дрогнули, но он так и не произнёс ни слова – лишь налил себе ещё вина. Его пальцы с силой сжимали кубок, словно тот был виновником всех его неудач.

Торвин же, напротив, не утруждал себя молчанием. Смачно отхлебнув из кубка, он шумно сглотнул, словно нарочно смакуя каждую каплю, а затем, не стесняясь, звонко рыгнул, небрежно вытирая рот тыльной стороной ладони. В густых усах его блеснули капли вина, а на пухлом лице расползлась самодовольная, сальная усмешка.

– Еще раз благодарю, Саладор. Общество Северян губительно для моего настроения, – произнесла Елена достаточно тихо. Так, чтобы ее слова мог услышать только посланец с Востока. Мужчина усмехнулся ее словам, ничего не отвечая. Они друг друга поняли. Даже до Саладора дошло на второй встрече с Яковом, что тот любезным и дружелюбным нравом не отличался. Спутники прошли ближе к своим местам, поднявшись на небольшой постамент.

Самого Царя в зале еще не было. Он должен был появиться с минуты на минуту. Верховный Законодержец сначала должен был собрать всех четырех помещиков возле трона, дабы те стали свидетелями восхода на престол нового Государя. Затем, каждый должен будет поцеловать руку нового Владыки. И после того, как все находящиеся в зале дворяне преклонят колено вместе с князьями, можно будет приступать к пиршеству. Но едва ли это остановило гостей, которые уже начали приступать к угощениям.

Наконец, массивные двери тронного зала отворились. Два стражника, облаченные в золотые доспехи, единым движением встали по разные стороны прохода и поставили рядом с собой золотые копья, звонко стукнув по полу. В зале раздался переливчатый звон горна, призывающий к тишине. И гости тотчас стихли, а бард перестал петь. Через парадный вход вошел Верховный Законодержец. Это был рослый пожилой человек, облачённый в длинное белоснежное одеяние, полностью закрывавшее его тело, ткань которого спускалась от шеи до пят. Его чуть склонившуюся вниз голову украшал блестевший в свете множества свечей золотой головной убор, похожий на высокую удлинённую шапку.

Он медленно шёл вдоль столов, не обращая внимания на гостей. Взор Валия был устремлен куда-то вперед. Казалось, он смотрел лишь на трон. Но затем, его тёмные глаза вдруг обратились на Елену. В них княгиня увидела тяжесть, скорбь и печаль. Казалось, он был единственным из присутствующих, кто скорбел по почившему царю. Но было в его облике что-то еще. Верховный Законодержец выглядел так, словно нёс на своих плечах тяжкий груз и чувствовал себя безмерно виноватым перед кем-то. И, может быть княгине показалось, но как только Валий заметил её среди помещиков, на лице пожилого мужчины мелькнула тень улыбки. Мрачной и вместе с тем сострадательной.

Пока Валий направлялся по пустому проходу к трону, князья вместе с Владычицей Запада спешно заняли свои места. Елена сделала несколько шагов, и тут же оказалась у черного стула. Перед князьями и княгиней уже был накрыт длинный стол, где царя и его волеизъявителей уже ожидали угощения. Законодержец поднялся на возвышение и, встав перед гостями, раскатистым голосом объявил:

– Пред Отцом И Матерью, властью Их, приглашаю Эгрона, сына Ланна, из рода Кальдрим, взойти на трон. Нарекаю его верховным правителем Меридиана, изъявителем Воли Богов, Наместником Душ, Покровителем помещиков. Да здравствует Самодержавный Царь, да будет его правление долгим и радостным для всех нас! – слова верховного законодержца не менялись на протяжении всего времени его службы. Менялись лишь имена восходящих на престол царей. Сам же законодержец внешне напоминал Елене одного из тех старцев, которых она замечала во время своих поездок по деревням. Им было около двухсот лет, и они могли рассказать многое об истории Меридиана. Они видели немало царей, и могли сосчитать, сколько раз трон государства освобождался, и вновь оказывался занят.

Когда в зале появился Эгрон, стены главного Замка заполнила тишина. Елена стояла рядом с Торвином, тем самым замыкая число господ, находившихся возле трона Меридиана и ожидавших владыку. Она чувствовала на себе пристальные взгляды гостей. Казалось, даже слышала перешептывание в зале. Ведь где это видано, чтобы среди помещиков находилась женщина, когда нет на то весомой причины?

Ее мать, Княгиня Рейна, появилась в Столице самолично только после смерти князя Джиора. Тогда царствовал отец Эгрона, Ланн, и он запретил любые споры и высказывания касаемо его волеизъявителей в частях Меридиана. Остальным помещикам оставалось только перешептываться в своих покоях, да посылать друг другу воронов с письмами, полными претензий и грязных сплетен.

Однажды, подобные действа привели к восстаниям – градус недовольства рос, несмотря на запреты Царя. Все происходило в тишине и тени, скрываясь ото всех и от того проявилось довольно внезапно, словно случился прорыв. И ближние части к Западному Замку – Северные и Южные – объявили гражданскую войну, пытаясь свергнуть и убить пришедшую к власти на Западе княгиню Рейну. Елена была еще совсем ребенком, и все же помнила те события. Она видела из высокой башни, как боролась её мать, как блестели золотом её косы, покуда меч княгини рассекал воздух и покрывался кровью. С безвременной кончиной ее матери, запрет на обсуждение подкрепили законами. Сплетни и любого рода разговоры, осквернявшие помещиков, или же призывы к атакам на соседние земли карались ничуть не мягче, чем убийства. Любое неповиновение каралось смертной казнью. Но цари на то и цари, чтобы менять законы с приходом к власти.

Елена помнила царя Ланна столь отчетливо, словно их первая и единственная встреча была днем раньше. Высокий, плотный мужчина, чья широкая спина и массивные плечи внушали уверенность и силу, стоял перед нею, словно олицетворение самой королевской власти. Его светлые волосы, ниспадавшие волнами, казались частью золотой короны, которая будто бы сливалась с его прядями, делая её неотделимой от сущности самодержца. Голубые глаза царя были ясными и глубокими. В них светились мудрость и доброта, как у человека, что нес тяжесть власти, но не утратил человечности. Его улыбка, мягкая и искренняя, лежала на губах, словно он никогда не позволял суровости затмить тепло, которым он щедро одаривал окружающих.

Когда юная княжна Елена, тогда всего тринадцати лет от роду, склонилась перед ним и прикоснулась губами к его царскому перстню, Ланн сразу же протянул свою большую, тёплую руку и легко поднял её на ноги. В его движениях не было высокомерия – напротив, он поднял её так, будто считал равной, достойной внимания и уважения.

– Ох, как бы я хотел, чтобы у меня была дочь, – прогремел в стенах светлого, залитого теплым полуденным солнцем тронного зала его хриплый, но ласковый голос. – Такая же красивая и умная, как ты, дитя. Она была бы прекрасной царицей.

Его слова запали в душу Елены, тогда ещё девочки, испуганной блеском и величием двора. Она помнила, как его светлые глаза, окутанные добродушной задумчивостью, изучали её. Ланн казался ей исполином, защитником, который мог вместить весь мир в свои объятия.

Рядом с царём стоял его сын, тогда ещё подросток. Долговязый, нескладный, он выглядел скорее тенью своего великого отца, чем наследником его трона. Золотой кафтан блестел на нём, но не скрывал резких, угловатых черт. Эгрон держал руки за спиной, с холодным, почти брезгливым выражением на лице, глядя на княгиню и её дочь, приехавших из Запада. Взгляд его больших серых глаз был наполнен высокомерием и скрытой ненавистью. Когда его отец произнёс тёплые слова о Елене, мальчишка стиснул зубы так, что это было видно. Гримаса злости исказила его лицо, сделав почти уродливым. Это выражение говорило о желании избавиться от той доброты, которая, как он считал, делала отца слабым.

Но прошлое, как это часто бывает, рассыпалось, словно пыль. В одно мгновение Елена снова оказалась в настоящем, в тускло освещённом тронном зале. Ветер, проникший сквозь щели окон и приоткрытые двери, шевелил пламя факелов, заставляя их плясать, как неугомонные призраки. А перед Еленой возник сын Ланна – нынешний Царь Эгрон.

Первое, что бросилось княгине в глаза, это резкий контраст с его отцом. Взгляд Ланна, такой добродушный и светлый, не имел ничего общего с угрюмым, тяжёлым выражением серых глаз его сына. Худое и угловатое лицо напоминало о недостатке внутренней силы, которой всегда был полон отец нынешнего Государя.

Корона на голове Эгрона казалась слишком большой, неестественно громоздкой, как если бы он был недостаточно велик для неё. Чёрные волосы, спутанные и неухоженные, лишь усиливали это впечатление. Губы, тонкие и бледные, изогнулись в язвительной усмешке. Елена, склонившись, без какого-либо удовольствия прикоснулась губами к зелёному перстню на его мизинце, минуя чёрное, как тень, кольцо на безымянном. Его ладонь была грубой и шершавой, и от неё веяло ледяным равнодушием.

– М-да, нынче присылают кого ни попадя, – произнёс Эгрон, его голос скрипел, как несмазанные петли. И в этот момент за его спиной мелькнула странная тень, словно чёрный дым. Помещица успела заметить её прежде, чем та испарилась.

Елена выпрямилась, пряча руки за спиной. Слова царя обрушились на неё, как пощёчина, но лицо девы оставалось неподвижным. Лишь внутри всё кипело. Она смотрела на Владыку, но в памяти продолжал всплывать образ Ланна – доброго, сильного, настоящего Царя. Эгрон же был извращенным фантомом своего предшественника, чёрным, испорченным и изломанным. И всё, что было в нём, казалось усмешкой над величием, которое некогда олицетворял его отец.

– Князь Еферий отправил меня сюда ввиду важных дел, которые требовали его безотлагательного вмешательства, Ваше Величество, – отчеканила Елена. Пальцами она старалась растереть проступивший пот на своих ладонях.

– Охотно верю вам, Княгиня. Охотно верю, – усмехнулся Эгрон, его голос звучал лениво, почти насмешливо, будто он играл с собственными словами, смакуя их. Бросив на Елену последний, цепкий взгляд, он отвернулся и направился к трону.

Над ним развевалось знамя, но не из ткани, сотканной умелыми руками мастериц, а из волшебных частиц, соединённых заклинаниями. Оно парило в воздухе, мерцая живым светом, будто созданное из множества искр. В центре – огромный серебряный лев, его голова, массивная и монументальная, соединяла воедино четыре цветные части круга: черную, красную, синюю и огненную – символы земель Запада, Юга, Севера и Востока. Этот зверь стал новым символом власти.

Раньше, при Ланне, там парил белый ворон – мудрый, проницательный, оберегающий. Теперь же его место занял лев, разевающий пасть в беззвучном рыке, словно пытаясь доказать своё превосходство.

Вспышки факелов отражались в знамени, заставляя его переливаться то холодным серебром, то алым заревом, словно в нем пульсировала сама кровь Меридиана. Но даже среди этого ослепительного великолепия Елена чувствовала что-то неестественное, почти показное.

Создать подобное знамя мог лишь маг невероятной силы, тот, кто имел доступ к неисчерпаемым источникам энергии. Подобные иллюзии – пустая трата магии, которой в Меридиане и без того не хватало. Елена знала, что крестьянам были неподвластны сложные заклинания без дорогих артефактов или редких элементов, хранивших силу. И все же здесь, в этом зале, магию разбрасывали, как золотую пыль на балах, лишь бы показать величие нового Владыки.

Но если золото можно было добыть, то с магической энергией всё обстояло иначе. Её запасы не бесконечны.

– Да благословят Отец и Матерь Царя Эгрона! Да принесёт он благо Меридиану! – раскатистый голос Якова пронёсся по залу, словно удар медного колокола, заставляя гостей, ещё занятых разговорами, обернуться.

Он поднял свой бокал с вином. Стоя лицом к залу по правую руку от Владыки, Яков выглядел почти торжественно, но в его облике читалось не только благоговение. Его губы растянулись в широкой улыбке, обнажив крепкие, слишком ровные зубы. Но в этом выражении не было тепла, не было искренности – только холодный, тщательно выверенный жест, который, казалось, предназначался лишь одному человеку в этом зале. Княгиня видела подобное прежде – у псов, пресмыкавшихся перед хозяином, у волков, осторожно подбиравшихся к более сильному зверю в стае. Это был не радостный клич союзника, а заискивающий оскал подчинённого хищника. Готового, если потребуется, впиться клыками в глотку того, перед кем он сейчас склонился.

Эгрон не обратил на него внимания, принимая этот жест как должное. Он знал цену таким людям. И, возможно, именно потому не потрудился даже взглянуть в сторону Якова.

Вслед за возгласом помещика по залу прокатился одобрительный гогот гостей, который прервала яркая вспышка молнии. От раскатов грома, проследовавших за нею, задребезжали стекла в витражах. Елена подняла свой бокал, но не стала осушать его, обводя взглядом присутствовавших. Вдруг она почувствовала легкую дрожь под тканью платья, на уровне своей груди. Поднеся ладонь к бархату и нащупав под ним металлический амулет, она перевела взгляд в сторону выхода. К ней направлялся солдат в черном облачении. Минуя ряды гостей, он подошел к княгине. Елена встала из-за стола и поклонилась новоиспеченному Царю, а также остальным помещикам.

– Прошу прощения, но мне нужно отойти, – ее голос звучал ровно, почти непринуждённо. Она уже нарушила за этот вечер столько правил, что ещё одно – всего лишь капля в переполненной чаше.

Взгляд помещицы скользнул по лицу Саладора, сидевшего у правого плеча Царя, и она улыбнулась, прежде чем быстрым, уверенным шагом направиться к выходу.

Но, как и следовало ожидать, молча её отпускать не собирались.

– Хорошо хоть тост удосужились выслушать! – громыхнул Торвин, запрокидывая голову назад и осушая половину своего кубка одним глотком. – Тонкие, видать, нервы у вас, княгиня. Интересно, как Вы с таким нравом Западом правите?

Яков, сидевший у другого конца стола, разразился глухим, гавкающим смехом. За ним подхватили и остальные гости, спаянные одним духом.

– Всё равно, баба у трона – к беде! – лениво пробормотал князь Севера, поднимая свой кубок, словно воздавая хмельную дань этому «неизменному» порядку вещей.

Смех за спиной княгини сливался с общим гулом зала, но произнесенные ей в спину слова резали слух острее кинжала. Однако, она не остановилась, не выдала ни раздражения, ни презрения. Шаги помещицы были такими же уверенными, как и прежде, спина – прямой, а голова – высоко поднятой. Она не дала им этой радости – увидеть, что их насмешки задели её.

Елена шагнула через массивные ворота тронного зала, и тяжёлый гул их закрытия эхом разнёсся по каменным сводам. Древние двери, покрытые узорными барельефами и символами Отца и Матери, с громким стуком сомкнулись, будто запирая за её спиной не просто зал, но и всю ту холодную враждебность, что витала в воздухе. Двое стражников, оставшихся у входа, в едином движении повернулись к ней.

Владычица Запада не оглянулась. Её высокая фигура, закутанная в изумрудное платье с серебряной вышивкой, двигалась ровно, как если бы за её плечами не было ни слов царя, ни унижений. Свет факелов, едва освещавших каменные плиты пола, блеснул на её длинных светлых волосах, спадавших до самой спины.

В коридоре, куда она вышла, было значительно холоднее, чем в зале, и этот ледяной воздух сразу коснулся нежной девичьей кожи. От резкой смены температуры на щеках Елены проступил лёгкий румянец, но её лицо оставалось бесстрастным. Ладони, скрытые в рукавах, сжались в кулаки. Она ощущала этот холод не только телом, но и душой – он словно был отражением её нутра.

– Послание от князя, Ваше высочество, – вполголоса проговорил солдат, вышедший вместе с нею, и передал Елене небольшой свиток, который она тут же скомкала, стоило ей бегло прочитать его содержимое. Лицо ее в одно мгновение обрело жесткие черты, а в зеленых глазах появились искры гнева.

– Подери тебя темень, Еферий! – как можно тише прошипела Княгиня. За ее спиной стояли солдаты в золотом облачении, и она не хотела, чтобы те стали свидетелями ее уязвимости, а затем охотно передали всё вышестоящему командиру. За закрытыми дверьми слышался приглушенный гул сотни голосов, чей-то смех и звон бокалов. Празднование было в самом разгаре.

Тени над Меридианом

Весь оставшийся вечер, посвящённый приветствию нового царя, княгиня Елена сидела в тронном зале, окружённая блеском и звуками пиршества, но чуждая всему происходившему. Её взгляд, блуждавший и исполненный если не явного пренебрежения, то едва скрываемой скуки, медленно скользил по величественным сводам зала. Высокие стены из мрамора, украшенные развевающимися магическими знаменами, освещались приглушённым светом факелов. Узоры на гобеленах оживали и двигались, подобно теням. Знамёна, словно живые, трепетали в воздухе, будто подчёркивая торжественность момента, но их магическое мерцание казалось Елене не более чем дешёвым трюком.

Зал был наполнен звуками, которые переплетались в хаотичную симфонию праздника: громкие тосты, звон бокалов, скрип столешниц, на которые без стеснения опирались пьяные гости, и хохот, пронизывающий шум, как острый кинжал. Слуги Самодержца, облачённые в простые, но опрятные светло-хлопковые одеяния, беспрерывно сновали между столами, наполняя кубки и убирая крошки. Их лица были бесстрастными и пустыми, будто и они сами были частью декораций.

Центральное место на столах занимали огромные блюда с запечёнными баранами. Их румяные бока были покрыты золотистой корочкой, источающей аппетитный аромат трав: розмарина, тимьяна и базилика. Вокруг каждого из блюд аккуратно разложили корнеплоды: морковь, картошку и луковицы, запечённые до сладости, а на рёбра были натянуты веточки ягодного соуса, который стекал, создавая видимость драгоценной эмали. Рядом с баранами возвышались туши кабанов, поданных целиком. Их головы украшали венки из розмарина, а во рты были вставлены яблоки. Мясо было приправлено смесью специй – перца, кориандра и мускатного ореха – и подано с густым соусом на основе красного вина.

Чуть ближе к краям столов располагались огромные мясные пироги с хрустящей золотистой корочкой. Их формы были разнообразными: от традиционных круглых до сложных плетёных конструкций, напоминавших герб царя. Внутри каждого пирога скрывались сочные кусочки телятины, оленины или куропатки, а сверху тесто было украшено витиеватыми узорами в виде птиц, деревьев и звёзд. В корзинах, выложенных льняными салфетками, лежали буханки хлеба, их тёмные корки источали запах ржаного солода и жаровни.

По углам столов стояли блюда с дичью: фазанами, утками и голубями. Их туши были покрыты глянцевой глазурью из мёда и ягодного сиропа, который придавал мясу лёгкую сладость. На одном из столов в центральной части возвышались подносы с рыбой. Щука, сёмга и треска, запечённые с травами, лежали на слоях зелени, а вокруг них были аккуратно разложены ломтики лимона. В центре каждого блюда – маленькие пиалы с соусами из уксуса, горчицы и миндаля.

Все эти великолепные яства сияли, создавая ощущение, что тронный зал был местом волшебного изобилия. Ароматы жареного мяса, пряностей и сладостей смешивались, образуя симфонию запахов, от которой кружилась голова. Столы не просто манили гостей, они подчёркивали роскошь и власть Самодержца.

На этом празднике женщины оказались в меньшинстве. Помещица уже привыкла к такому положению вещей. Те немногие, что присутствовали, скорее напоминали марионеток – покорные жёны дворянской знати, замершие рядом с супругами, как предметы обстановки. Они сидели на своих местах, отстранённые и молчаливые, с холодными, безжизненными взглядами, направленными то на столы, уставленные угощениями, то на своих мужей, которые увлечённо набивали желудки вином и элем. Их руки двигались словно по чьему-то приказу, отламывая кусочки хлеба или поднося к губам кубки. В их движениях не было радости.

Платья, которые впечатляли роскошью, на самом деле оказались лишь попыткой скрыть пустоту, царившую в их душах. Рукава, расшитые драгоценными камнями, и корсеты, стянутые до идеальных форм, подчеркивали красоту, которую ценили их мужья, но сами женщины, казалось, уже давно не верили в эту внешнюю оболочку.

Елена, в отличие от них, сидела прямо, с выправкой, которая выдавала в ней правительницу. Её платье из тяжёлого зелёного бархата, украшенное тонкой серебряной вышивкой, мягко отражало свет факелов и свечей. Лишь тонкая диадема из кристаллов огненного цвета, держала её пышные светлые волосы. Её овальное лицо, спокойное и непроницаемое, было бледным, но это не придавало ей болезненного вида – напротив, холодная красота княгини выделяла её среди толпы.

Сквозь суету и шум она то и дело изучала собравшихся, словно пытаясь разглядеть что-то за их громкими тостами и приторной радостью. Но, чем дольше она смотрела, тем больше убеждалась, что всё это лишь блестящая в глаза пыль, скрывающая гнильё. Празднество, хоть и посвящённое началу новой эпохи, казалось ей не более чем очередной демонстрацией власти, в которой мужчины упивались своей силой, а женщины – своим бессилием. Она позволила себе лишь короткий вздох, когда очередной тост, полный пусты высокопарных слов, разрезал шум зала.

Любые празднества в других частях Меридиана, конечно же, меркли в сравнении со столичными. По традиции, восшествие на престол нового Царя знаменовалось, прежде всего, чередой гуляний внутри Обители Власти. И где-то спустя семь дней, если останутся твердо стоящие на ногах дворяне, праздник продолжится.

Капитолийские «дома любви» в честь такого праздника открывали свои двери нараспашку и не боялись рейдов командиров их числа Золотых солдат. Наоборот, были им рады, так как те больше остальных способствовали росту выручки. Оборот увеличивался словно на дрожжах. Но мало кого волновало такое лицемерие – когда в обычные дни совершались рейды и облавы, а во времена гуляний сам начальник стражи готов был предаться ласкам женщин, отошедших далеко от божественной сути Матери.

Княгиня Елена оказалась в Столице во второй раз в жизни, но была хорошо осведомлена о тонкостях Капитолийского бытия. Во многом, благодаря ее супругу, Князю Еферию. Который через солдата сообщил своей жене, что присутствовать на празднествах не сможет. И от того Елена, хоть и была зла на него, но виду остальным не подавала, дабы не возникло лишних разговоров. Коих, как казалось, и так было предостаточно.

– Княгиня, все хорошо? – сквозь гул празднующих дворян и чей-то хохот прямо возле ее левого уха послышался голос Саладора. Светловолосая дева слегка встрепенулась, будто ото сна. Она вежливо улыбнулась помещику, но ничего не сказала, лишь кивнув в ответ на его вопрос.

– Может, все же попробуете вина? – уточнил восточный владыка, покинувший свое место.

Елена приблизилась к уху мужчины и довольно громко произнесла, уловив на себе взгляд Эгрона:

– Нет, благодарю, Саладор. Вино ненадолго притупит мою головную боль, но затем, она станет еще сильнее, к сожалению.

Восседавший на своем теперь уже законном месте Царь находился не только в самом центре Приемного Зала, но и возле правого плеча помещика Юга. Яков и Елена замыкали цепочку «Главенствующих лиц Меридиана» с разных частей зала, но даже будучи на другом конце праздничного стола, Елена чувствовала на себе пристальный ядовитый взгляд помещика Севера, пересекавший длинную расписную скатерь. Торвин же, сидевший рядом с нею, жадно глотал один кубок вина за другим. Паж, стоявший рядом с помещиком, не успевал наполнять бокал Князя. Когда в кувшине кончилось вино, темноволосая девушка испуганно посмотрела на Князя своими большими серыми глазами и исчезла за дверью в стене, расположившейся за их спинами. По всей видимости, там была кухня.

«Накажи Еферия Отец, не внемли его просьбам Матерь, и подери Темень за то, что оставил меня одну со всем этим сбродом» – улыбнувшись уголками губ Царю, Елена вновь повернулась в сторону зала.

Светлое и мягко очерченное лицо ее поменялось. От легкой улыбки не осталось и следа. Она внимательно и настороженно осматривала присутствовавших гостей, словно любой из них в одночасье мог на нее напасть или сделать громкое язвительное заявление. Но, пока что все обходилось лишь оценивавшими взглядами. Все выглядело на удивление спокойно. И все же, она не собиралась оставаться ни на одно мгновение дольше следующего утра.

На небольшой площадке, что образовалась между приглашенными гостями, оживленно поедающими поставленные перед ними угощения, и столом, объединившим за собой Царя и помещиков, стоял бард. Высокий и статный юноша заметно очаровал собой оставшихся дам, которые не были заняты своими мужьями или угощениями. Они в восторге, смешанном с благоговением наблюдали за тем, как слагал песни темноволосый юнец, в стеганой куртке с цветочным орнаментом зеленого цвета. Прямо под стать глазам.