Иллюзия реальности

Позже, в 1996 году, когда Герману исполнилось шесть лет, у четы Моршанских родилась дочь Анастасия. Естественно, Аристарх Платонович не мог считать дочь наследницей, будучи строгих патриархальных воззрений, а вот Антонина Ярославна напротив, души не чаяла в дочурке и ещё больше невзлюбила приёмного сына.

Должно быть, именно из-за таких сложных отношений с родителями, Герман и Настя сильно сдружились и были очень близки. Они любили друг друга как родные брат с сестрой и заступались друг за друга перед родителями и сверстниками.

Герман вздохнул и, поёжившись, плотнее закутался в одеяло. Оно сильно пахло мылом. Этот знакомый запах пробудил в его сознании новые воспоминания. Ведь точно так же пахли постельное бельё и одежда, которые нянечки в детском доме стирали хозяйственным мылом.

Наверняка у вас, уважаемый читатель, возник вопрос: почему Герман, как наследник Моршанских, носит фамилию Кит? А дело в том, что эту фамилию ему дали ещё до усыновления, в приюте. Так как с подкидышем обнаружили только записку с именем, то необходимо было дать ребёнку какую-то фамилию, чтобы оформить документы по всем правилам. Среди грязного тряпья в корзине был детский нагрудник с вышитым на нём китом. Мальчик не желал выпускать эту вещицу из своих крохотных ручек. Так Герману и получил фамилию Кит.

При усыновлении Герман невольно стал носить фамилию Моршанских. И он долгое время гордился тем, как звучит: Герман Аристархович Кит. Однако став юношей, а затем взрослым, Герман окончательно рассорился с приёмными родителями и полностью отдалился от них, вернув себе фамилию Кит. Более того, он наведался в тот самый приют, куда его подкинули двадцать лет назад и, к своей радости, обнаружил в архиве среди своих детских документов тот самый нагрудник с изображением кита – единственное, что у него осталось в память о биологической матери, не считая, конечно, имени.

Не знаю, то ли Герман рассчитывает однажды найти свою мать через этот нагрудник, то ли в память о жестокости и несправедливости мира, в котором он был рождён, но бизнесмен хранит эту вещь в своём сейфе, в резной деревянной шкатулке, наравне с другими драгоценностями. Зная характер Германа, я скорее склоняюсь ко второму варианту. А что думаете на этот счёт вы?

Тем временем Герман вспоминал о годах своего детства и юности, о сводной сестрёнке Насте, о лучшем друге Сёме. Ему было жаль Настю. По-настоящему! Она была, пожалуй, единственным в мире человеком, к кому он испытывал настоящее сострадание. Ведь его единственная горячо любимая сводная сестрёнка так и не смогла примириться с холодностью и отстранённостью своего отца. И несмотря на то, что Герман полностью разорвал связь с её родителями несмотря на то, что всё состояние нелюбимого папаши отходило к ней, в случае его смерти, как единственной законной наследнице династии Моршанских, Настя стала наркоманкой.

Герман снова и снова вздыхал, ворочаясь на колючей соломенной постели, вспоминая как Настя раз-за-разом разрушала свою жизнь. А после его знакомства с будущей женой Оксаной, отношения с сестрёнкой стали охлаждаться, они отдалились. Тогда как Герман самоотверженно строил свой собственный бизнес, Настя продолжала вести саморазрушительный образ жизни. Но она по-прежнему любила брата! Да и Герман любил свою непутёвую сестрёнку. Поэтому они всё ещё изредка созванивались, когда Настя была трезвой.

– А помнишь, как мы с Сёмой любили смотреть фильмы на DVD? – попытался увести Германа от грустных мыслей его внутренний голос.

Герман тут же вспомнил своего лучшего друга детства Семёна Сазонова. Он тоже был из семьи новой аристократии и потому, одним из немногих сверстников, с кем Герману разрешалось общаться. Аристарх Платонович строго запрещал своему будущему, как он рассчитывал, наследнику смотреть все эти «плебейские развлечения» – так он называл развлекательное кино. Однако Семён имел больше свобод у своих родителей, которые не стали противиться даже тому, что единственный сын не пошёл по их стопам, не стал светилом науки, а вместо этого увлёкся всерьёз IT-технологиями, программированием, разработкой искусственного интеллекта и прочим. Именно Сёма, открыв Герману доступ в мир запрещённых для него общечеловеческих развлечений, сподвиг в последствии идти Германа своим собственным путём, вопреки чаяниям отчима.

Только Сёма, да и, пожалуй, Настя не были против того, чтобы Герман в возрасте двадцати лет променял свою аристократическую фамилию на прежнюю, данную ему в приюте в младенчестве. Семён был настоящим другом! С ним Герман тоже стал редко общаться после знакомства с Оксаной.

А вот Оксана, с которой он учился на одном факультете в Международной Бизнес Академии, изначально была категорически против его общения с непутёвой сестрой-наркоманкой и безрассудным на её взгляд другом Сёмой. Она долго пыталась отговорить Германа менять фамилию, так как сама была не прочь присоединиться к семье олигархов Моршанских. И всё же позже Герман доказал ей, что и без этой фамилии может сделать их весьма состоятельными, наделёнными властью и связями, вхожими в высшие слои общества. Тогда и она решила, что фамилия Кит ей нравится не меньше. Так она и стала Оксаной Владимировной Кит.

– Да, помню, – отозвался мысленно Герман, – согласен, всё это очень похоже на то, что мы видели с тобой в кино про дикий запад. И всё-таки, эти люди, дома, небо – всё это кажется совершенно реальным!

– Да, точно! В особенности та злая женщина из бара! Совсем как настоящая!

– Да, очень похоже… – устало отозвался Герман, – но я ума не приложу, как такое может быть? Что всё это такое? Как мы здесь оказались? И где мы вообще? Ах! Голова раскалывается!

– Знаю, Герман. Я ведь часть тебя. Я чувствую всё то же что и ты. Мне тоже больно, одиноко и страшно.

– Знаю.

Герман подумал об Оксане. Почему он с ней? И почему ради неё он отдалился от самых близких, дорогих ему людей?

– Потому, что ты решил будто Оксана будет тебя тянуть наверх, к успеху, богатству и славе, в отличии от Насти и Сёмы, которые, по-твоему, тянули тебя вниз. А ведь я, если ты помнишь, был против!

– Помню. Но ты был не прав, а я сделал верный выбор! Рядом с ней я достиг всего! – упрямо отозвался Герман.

– И куда нас это в итоге привело?

Герман не ответил.

– Куда, Герман?

– Да не знаю я! Я не знаю где мы и что, чёрт подери происходит!

– Да я не о том, что мы неизвестно где и неизвестно как. Я о том, что ты сделал с Николаем…

– Заткнись! Не смей меня упрекать! Он сам виноват в том, что с ним произошло! Он знал на что шёл! Или не знал… Это всё Командос! Это он его убил, а не я! Это всё он…

В висках Германа за пульсировало, голова закружилась сильнее. Он высунул голову из-под одеяла и стал жадно хватать ртом холодный ночной воздух. В груди его по-прежнему жгло.

– Ладно, извини. Тебе сейчас и так тяжело…

– Да! Мне хреново! Ну и что с того? Я знаю, что всё это не реально! Это не может быть по-настоящему! Я сошёл с ума…

– Погоди, Герман. Не будем спешить с выводами. Нам нужно сперва восстановить силы, а после мы во всём разберёмся, как это было всегда, – примирительным тоном ответил его внутренний голос.

– Ладно, согласен. Ты прав, мне нужно поспать и восстановить силы.

Герман снова натянул одеяло на голову.

– Кстати, а где кошка?

– Какая кошка?

– Ну, кошка профессора, Матильда?

– А… Не знаю. Кажется, я выпустил её из рук, когда поднялся на холм.

– Да, точно…

– Да, кошка… Матильда… Профессор…

Герман наконец сдался и провалился в сон.

***

Герман вздрогнул и снова проснулся. На этот раз от того, что прямо над ухом его загорланил петух. Он схватил охапку соломы и кинул её в птицу, но та, не достигнув цели упала ему на лицо. Герман сел, отплёвываясь и вытряхивая из глаз соринки. Петух же заткнулся и спрыгнув с бревна стал прохаживаться важно вдоль навеса. Обе лошади по-прежнему стояли привязанные к бревну и лениво жевали солому. Тут же вокруг Германа сновали копошась в соломе маленькие пёстрые курочки.

Герман взглянул на часы. Кажется, он проспал часа три, может и меньше. Тело по-прежнему ныло и чесалось из-за соломы. Царапины и ссадины на руках и лице и шее по-прежнему саднили. Он прислонился спиной к дощатой стене дома и снова погрузился в мысли о нереальности всего окружающего.

К реальности его вернула та самая женщина из бара. Она внезапно появилась из-за угла с мешком зерна в руках.

– Проснулся? Как себя чувствуешь? – её голос теперь звучал гораздо приветливее.

Герман ответил не сразу, прислушиваясь к её странному акценту.

– Да. Да, чувствую себя лучше. Это вы расстелили здесь солому и накрыли меня одеялом? Спасибо вам. – ответил он с тем же акцентом.

Женщина улыбнулась вместо ответа и принялась насыпать овёс в кормушку для лошадей. Куры тут же взлетели на бревно и принялись было клевать чужое угощение.

– Куда же вы! Куда, негодницы! Налетели-то! Ух! – рассмеялась женщина, сгоняя их на землю, – сейчас и вам насыплю зерна, обождите-ка малость!

Герман разглядывал женщину, которая оказалась вполне миловидной тётушкой, если не считать редких гнилых зубов у неё во рту. Она даже волосы на голове привела в порядок, расчесав и заткнув их на затылке костяным гребнем.

– Подарок покойного мужа, – просто отозвалась она проследив за взглядом Германа и коснувшись рукой украшения.

Герман молчал, путаясь в мыслях.

– Пять лет назад я проводила моих мужчин в дорогу. Моего Мужа Сэма и сына Фридриха

Женщина вздохнула тяжело и посмотрела куда-то вверх.

– И пять лет к ряду, хожу я на их могилы каждое воскресенье, оплакивать их несправедливую смерть!

Она снова сделала паузу и посмотрела Герману в глаза.

– Их истерзанные тела привёз почтмейстер. Он обнаружил их в двадцати милях отсюда. И сделали это с ними не краснокожие! Нет! – её голос сквозил теперь горем и отчаянием, – Это сотворили с моими мужчинами, с моим драгоценным мальчиком Фридрихом христиане! Белые разбойники! Хотя… Можно ли их называть христианами? – задала она риторический вопрос.

Герман почувствовал, как сжался ком в горле. Он вспомнил о смерти Николая Соболева.

– Теперь уж им одна дорога – на виселицу! Окружной шериф распорядился изловить негодяев и вздёрнуть их на том же дереве, под которым были замучены и убиты мои мужчины. Однако же, уже пять лет прошло…

– Соболезную… – выдавил из себя Герман.

Женщина лишь махнула рукой и вытерла единственную проступившую слезу. Она казалась очень сильной.

– С тех самых пор я сама веду всё хозяйство и содержу салун. Выпиваю, конечно, крепко, но держусь. Ради моих мальчиков. Ты, кстати, очень похож на моего сына Фридриха! – внезапно заявила она, – Как твоё имя, мистер?

– Герман! Зовите меня Герман! – быстро отозвался он.

– А я сразу узнала в тебе нашу, германскую кровь! – обрадованно сообщила женщина, – эти светлые волосы, белая кожа, голубые глаза! А меня Мартой зовут.

– Приятно познакомиться, фрау Марта! – не совсем уверенно произнёс Герман.

– Ну, какая я теперь фрау? – рассмеялась она, – я ведь коренная американка! Родилась и выросла на американской земле! Зови меня Миссис Марта.

– Хорошо, Миссис Марта.

– Ладно, идём, Герман, помоешься в номере, а затем накормлю тебя.

Герман с трудом поднялся и проследовал за Миссис Мартой через салун по лестнице на второй этаж, где как оказалось, располагались номера для постояльцев.

Номер, в который владелица заведения привела своего гостя оказался небольшой, но светлой и чистой комнаткой с окном слева, выходящим на двор и огород. На стене висело простенькое распятие, а на постели лежал томик библии в кожаном переплёте. На полу возле входной двери стояло большое деревянное корыто с тёплой водой. Рядом на полу – стопка чистых полотенец, сверху которой лежал кусок мыла.

– Это комната Фридриха, – пояснила Миссис Марта, – я всегда содержу её в чистоте и никому не сдаю. Однажды только, пару лет назад, впустила сюда проезжего, интеллигентного господина, писателя и поэта Мистера Уолтера Уитмена.

– Ого! Сам Уолт Уитмен был здесь? – удивился Герман.

– Вы были знакомы?

– Нет-нет! – поспешил ответить Герман, – но я слышал о нём, как о величайшем американском поэте!

– Ну, величайший или нет, а постояльцем он оказался порядочным, – улыбнулась Миссис Марта.

– Здесь очень уютно.

– Хорошо, ты мойся, а я принесу тебе другую одежду. Твоя нуждается в стирке и починке.

Хозяйка удалилась, а Герман разделся и залез в корыто. Вода оказалась идеальной температуры, градусов сорок, как он любил. «Наверняка её покойный сын Фридрих тоже любил принять ванну такой комфортной температуры» – размышлял Герман, намыливая голову, шею, руки и грудь. Мыло пахло приятнее, чем то, которым было постирано одеяло, под которым Герман провёл прошлую ночь.

В момент, когда он, встав на колени в корыте, намыливал интимные места и бёдра, в комнату без стука снова вошла Миссис Марта. Герман смутился и прикрыл ладонями гениталии, но женщина нисколько не смущалась. Она подошла к кровати и разложила на ней чистые широкие штаны из серой грубой ткани, светлую рубашку с треугольным вырезом на груди, чистые панталоны. Поставила рядом с кроватью старые, но добротные на вид кожаные сапоги.

«Наверняка и эта одежда принадлежала её сыну» – подумал Герман. Он тоже перестал стесняться, так как решил, что очевидно здесь так принято, и продолжил мыться, пока хозяйка собирала с пола его одежду и ботинки.

– Как помоешься, спускайся в салун на завтрак, – сказала Миссис Марта и удалилась, прикрыв за собой дверь.

Герман закончил приём водных процедур ополоснувшись чистой водой из ведра и обтёрся мягкими хлопковыми полотенцами. Одевшись, он нашёл, что этот нелепый с виду наряд очень удобен и хорошо на нём сидит. Надев часы, он спустился вниз.

В зале салуна завтракали двое постояльцев, как догадался Герман. Они не обратили на него никакого внимания. Должно быть в этой одежде он меньше выделялся чем накануне вечером, хотя и отличался от загорелых бородатых физиономий этих двоих, своим белым опрятным лицом, практически не имевшим морщин.

Миссис Марта поманила пальцем Германа к столу, стоявшему в дальнем углу между барной стойкой и дверью, ведущей очевидно на кухню. Он подошёл и сел на жёсткую засаленную скамью. Хозяйка поставила перед ним деревянную миску с яичницей и поджаренным беконом, плетёную корзинку с кусками хлеба, в глиняную кружку налила из чайника какой-то травяной напиток, от аромата которого у Германа закружилась голова и ещё интенсивнее засосало под ложечкой. Он отбросил все воспитанные в нём рамки приличия и жадно набросился на еду, запивая её невероятно вкусным травяным чаем.

Миссис Марта одобрительно похлопала парня по плечу, после чего отошла к постояльцам, забрала у них пустые миски и подлила в кружки того же волшебного напитка. Наконец вернувшись, она уселась за стол напротив Германа и дождавшись, когда он расправится с едой заговорила:

– Откуда ты, Герман?

Герман замешкался, хаотично соображая, рассказать ли ей правду и проверить её реакцию? Или может быть подыграть ей, поведав историю о том, как покинул Германию и скитался по Америке в поисках той самой «американской мечты», которую он сочинит прямо сейчас на ходу? Кое-кто внутри него был против второго варианта.

– Ладно, можешь не говорить, если не хочешь или не считаешь нужным, – спасла его сама Миссис Марта, – это в общем-то не моё дело. Но фельдшеру ты должен будешь что-то рассказать, чтобы он сделал записи в своих карточках. Он, кстати, уехал, как раз прошлой ночью. Его вызвал к себе мистер Старкрофт, крупный торговец из Санта-Фе. Это у него все в округе закупают спиртное и прочие товары для содержания салунов и баров. И это к нему я отправила пять лет назад своих мужа и сына… А нынче его дочь должна разродиться. Храни её Господь! Так, что фельдшер наш Доктор Гувер вернется не раньше, чем через три дня.

– Санта-Фе – это ведь крупный город? – поинтересовался Герман, забыв, что может привлечь к себе лишнее внимание, из-за своей неосведомлённости в очевидном, для жителей этого времени. «А кстати, какой сейчас год?»

– Крупный! А что толку? Железную дорогу никак не могут до нашего городка проложить. Вот и приходится на свой страх и риск ездить верхом, или в повозках. На пустошах между Санта-Фе и Лос-Аламос до сих пор орудуют банды мерзких разбойников!

– А что же шериф?

– А что шериф? Не справляется он в одиночку! Губернатор даёт ему людей, да только те ни на что не годятся! Все как один – пропойцы! То и дело норовят сбежать. А то и примкнуть к этим самым бандитам!

– Да! Дело говоришь! И то верно! – загудели в противоположном конце голоса постояльцев.

– Что ж, значит плохи дела! – резюмировал Герман, понемногу привыкая к своему новому акценту.

– Да уж! И не говори! – отозвался один из бородачей-постояльцев и смачно сплюнул на пол.

Миссис Марта никак не отреагировала на столь свинское поведение. Видимо так здесь было заведено. Герман же вспомнил подобную выходку Командоса, в кафе своего подручного и реакцию того парня.

– Ты бы не сверкал здесь своими дорогими часами, – внезапно тихо произнесла Миссис Марта, – такие должно быть уйму денег стоят. Кому-нибудь да приглянутся, не дай Бог!

Герман понимающе кивнул и сняв часы положил их в карман штанов.

– Так как же ты забрёл в наш безлюдный край? – продолжала расспрашивать между тем Миссис Марта, разглядывая исцарапанные лицо и руки Германа, – ты ведь явно не из здешних мест?

Герман подумал и решил сказать ей часть правды.

– Я вышел к вашему селению через кукурузное поле, мэм, по вон той пыльной дороге, – он указал направление рукой.

– Дорога на Санта-Фе? Но в наших краях нет кукурузных полей.

– Она там, за тем холмом, – уточнил Герман, – в миле от его подножия противоположного склона.

– Чёртовы индейцы! – вдруг воскликнула женщина ударив кулаком по столу, – опять, стало быть, повылазили за границы своих резерваций!

Теперь постояльцы с интересом смотрели в их сторону. Один из них достал и раскурил трубку.

– Едем! Посмотрим, что там к чему! – обратилась Миссис Марта к Герману.

Тот кивнул и залпом опрокинув в рот остатки травяного напитка встал из-за стола.

– Пойдём, оседлаешь лошадей, – показала хозяйка на дверь ведущую через кухню на двор.

Герман послушно проследовал за женщиной, благодаря в мыслях отчима за частые занятия в конном клубе. Снарядив лошадей в дорогу, он вывел их со двора и привязал снаружи, возле лошадей постояльцев. После этого он вернулся в салун.

Миссис Марта спустилась сверху. В руках она держала две широкополые шляпы, дамскую, из белёной соломы обтянутую ситцем, и мужскую кожаную ковбойскую шляпу. Внутренний Герман тут-же возликовал как ребёнок, когда они примерили этот заветный головной убор! Ведь они так об этом мечтали с самого детства, когда смотрели вместе с другом Семёном вестерны!

– Хорош! – заявила Миссис Марта.

Постояльцы согласно покивали.

– Ладно, едем Герман, покажешь, где видел кукурузу.

– А как же салун? – поинтересовался Герман, в то время как Миссис Марта зачем-то направилась за барную стойку, – вы вот так оставите его, не запирая?

– А что с ним станется? – удивилась она, здесь у нас все свои. Чужаки для нас довольно редкое явление. А в случае чего…

На этих словах она достала из-под прилавка здоровенный карабин.

– Мигом зад отстрелю! – и женщина расхохоталась во весь рот, обнажая свои редкие чёрные зубы во всей красе.

«Да, уж! Лучше бы вы этого не делали!» – подумал Герман, а вслух расхохотался вместе с остальными присутствующими.

Герман помог Миссис Марте взобраться в седло и сам вскочил на вторую лошадь. Вдвоём они выехали на пыльную дорогу и спустя полчаса неспешной езды поднялись на холм.

Герман вертел головой, пытаясь понять, что произошло? Кукурузного поля не было! На его месте простиралась выжженная солнцем прерия, сколько хватало глаз, с редкими деревцами, белёсыми валунами и скудной травой.

Миссис Марта с некоторой жалостью наблюдала за растерянным Германом. Он повернулся и посмотрел ей в глаза. В его взгляде читалось отчаянное: «Оно было здесь! Я видел его!»

– Ладно, вернёмся, – сказала она негромко и развернув лошадь, стала спускаться с холма.

Герман бросил последний взгляд на унылую равнину и отправился следом. Его последняя надежда, родившаяся по пути сюда – вернуться, пройдя через то же поле в обратном направлении, в свой привычный мир – растаяла словно мираж в пустыне.

Глава 5. Великолепный хронометр

Две лошади медленно плелись по пустынной пыльной дороге, пролегающей среди пшеничных полей, по направлению к маленькому городку, название которого было известно разве что местным жителям, да некоторым старожилам соседних селений, проезжавших здесь когда-либо по своим незатейливым делам.

Миссис Марта ехала первой, поглядывая на отставшего Германа через плечо. Его лошадь то и дело останавливалась пощипать колючую жёсткую траву на обочине, так как Герман вовсе отпустил поводья, предавшись всецело своим безрадостным мыслям. На лице мужчины отразилась борьба с внутренними смятением и противоречиями, порождаемыми вопиющим непониманием и отрицанием всего происходящего с ним. Губы его были поджаты, глаза чуть прикрыты, взгляд расфокусирован. Высокий лоб перечеркнули две складки глубоких морщин.

Миссис Марта поравнялась с деревянным щитом на въезде в селение и остановила свою лошадь, чтобы дождаться отставшего Германа.

– Послушай-ка меня, милый! – прервала она его размышления, когда лошадь Германа наконец подошла и встала рядом.

Герман поднял голову и посмотрел женщине в глаза, словно надеясь отыскать в них ответы на свои многочисленные вопросы, терзавшие его. Она продолжила:

– Я не знаю, кто ты и откуда. Похоже, ты и сам пытаешься найти в себе похожие ответы. Я так же вижу, что человек ты хороший. Да, ты растерян и напуган, ты заблудился, потерял связь со своим прошлым, своим домом – это не страшно! Главное знай одно: Господь Бог над нами и всегда, в каждый момент нашей жизни готов дать утешение и покой!

Миссис Марта сделала паузу, давая Герману осмыслить сказанное ею. Затем продолжила:

– Ты можешь оставаться у меня столько, сколько потребуется. Комната Фридриха останется в твоём распоряжении. Если найдёшь время и силы помочь мне с хозяйством, я буду рада! А пока ты живёшь здесь, у тебя есть достаточно времени, чтобы всё обдумать, принять случившееся с тобой и найти решение как быть дальше. Что скажешь на это, Герман?

В лице женщины, в её голосе было много добра и сострадания к нему. Она была готова открыть своё сердце и свой дом этому незнакомцу, чужаку из другого мира. Дать ему кров и пропитание. Дать возможность разобраться в себе. И это после всего того, что с ней сделали другие белые чужаки, бандиты, лишившие её мужа и сына! Она ведь совсем не знала его!

– Спасибо Миссис Марта! – искренне улыбнулся Герман, – вы очень добры ко мне!

На его глазах выступили слёзы.

– Надеюсь, что однажды я сумею отплатить вам добром в полной мере!

– Говоришь ты красиво, Герман! Посмотрим, как справишься с задачей водовоза! Видел водонапорную башню на противоположной окраине?

Герман кивнул.

– Устала я поить каждого пройдоху, да ещё и платить сверху монетой за то, чтобы подвозили мне воду для хозяйских нужд! Сам видел, сколько воды уходит, чтобы напоить лошадей, полить огород, наполнить умывальники и кадки в номерах, приготовить еду для постояльцев и посетителей салуна, постирать их постели и одежды! Поможешь сегодня с этим – и, считай, свободен! Ну как, по рукам?

Она плюнула себе на ладонь и протянула её Герману для рукопожатия. Герман, ничуть не смутившись, проделал то же, так как видел подобное в одном из вестернов, которые так любил смотреть в детстве. Они с другом Семёном не раз повторяли этот жест, скрепляя договоренности между собой, будучи подростками.

– По рукам Миссис Марта! – он пожал её мозолистую руку.

– Вот и славно! – обрадовалась она.

Дёрнув поводья, она заставила лошадь идти вперёд. Подбоченясь левым кулаком, Миссис Марта затянула негромко старинную песню. Так они и проехали вдвоём до самого салуна.

Герман помог расседлать лошадей, после чего Миссис Марта дала ему плетёную кожаную верёвку и показала, как продеть петли на её концах в скобы на оси низенькой тележки, на которой стояла большая деревянная бадья.

– А почему бы нам не запрячь лошадь? – поинтересовался Герман.

– Больно ты умный, мистер! – шутливо укорила его Миссис Марта, – Колёса то сам не видишь, какие маленькие? Лошадь либо разобьёт копытом бадью, либо перевернёт её.

– Тогда почему бы не сделать колёса побольше?

– Можно и сделать! От чего же не сделать? – как бы вспоминая съехидничала она, – Ах, да! Точно! Как же потом снимешь с высокой повозки бадью полную воды? Или поискать мне Голиафа для того, чтобы черпал ведром через высокие края?