скачать книгу бесплатно
– Нет, тот, кому от меня достаточно секса и конфетно-букетности, ни в чем другом не заинтересуется. Душа у меня менее выразительная, чем «сиськи».
– Ну, не скажи.
– Все определяет последовательность фокусировки внимания. Н, я тут спорить не хочу. Я хочу чувства, а не действия. Я хочу события как следствия чувств и отношений, состояния.
– Многоэтажно. Так, и что предполагаешь делать?
– Пить вино с тобой тут, благодарить тебя, что теперь ты это знаешь вместе со мной. Жить дальше, занимаясь массой интересных дел. Ну, может, когда-то потом я заведу любовника или даже буду пробовать ходить на свидания.
– А выбирать из мужчин интересного себе – нет? Такой вариант не рассматривается?
– У меня сейчас чет нету на это сил от слова «совсем». Нет в мире такого другого потрясающего, как Принц, а если есть, так мне уже отчетливо показали, что это не моя высота.
– Так, а что за сказка, о которой ты говорила?
Меня обдали холодом. Туда я его не пущу! Туда я никого не пущу! Это спасательная территория, это доказательство того, что в мире можно жить, что я не недотягиваю до планки, а просто оказалась не там и не тогда, и не с тем. Я не скажу ему про Александра ничего. Я никогда и никому ничего не скажу.
– Девичьи мечты и фантазии.
Это правда. Или мне надо в дурдом. Я много, очень много думала об этом. Я уже решила однажды, что мне не надо на лечение пилюльками, а значит, оставлю все так, как есть.
– В смысле – вымысел? Или ошибка?
– Стечение обстоятельств. Можно сказать, что и фантазия. Это не имеет отношения к делу.
– Ну как же не имеет, если ты с самого начала сказала, что знаешь, что бывает иначе?
– Блин. Давай договоримся, что я такого не говорила, а ты не слышал. Считай, что это мой императив и звездное небо, идет?
– Ну, пока – ладно.
Глава 14
Кофе еще оставался, что вынуждало к какому-то конструктивному продолжению. – А ты как? Когда не мне, ты пишешь загадочные вещи!
– Я – хорошо, я давай не буду перебивать впечатление своими историями. Или – откровенность за откровенность? Я пишу о женщине типа «Жуковский», которая в срочном порядке решила, что ей нужно вступить со мной в отношения. А я смотрю и чета ржу.
– Да. Ранить не надо, а ржать – почему нет. Ну я вот читаю тебя последние дни, как О?Генри. Просто эстетическое наслаждение и восторг.
– Ирин, а хочешь путешествовать?
– Смена темы. Да, хочу, но сейчас это не вписывается, и нет достаточно денег.
– Тур выходного дня?
– А зачем?
– Я, конечно, ответил про себя, но думаю я сейчас про тебя: тебе нужно переключиться. Тебе нужно что-то аналогично сильное.
– Работа? Учеба? Я вся в них, они сильные, как клещи или кулак.
– Новое.
– Новое в меня не влезет, кажется.
– Ида вот очень хорошо поместилась.
– Ида не новое, я ее в детстве на стенку булавками пришпиливала и впадала в сладострастное вожделение такой пластики себе. А когда поняла, что высокой и худой экзальтированной бесовкой мне не быть – пришпилила в сердце.
– Надо попробовать.
– Н. Ну, а вот что. Париж не нов, там Хэм. На него я буду смотреть его глазами. Маленькая Европа – та же деревня, или хуже того – деревня Феллини. На Восток у меня баблосиков не хватит. Индия не нова – там пол моей биографии культурного толка, и индусы, которые все это испортят своими кривыми зубами. Англия – ну, возможно. Россия – я до хрена, где была. Поход я сейчас не выдержу – мокро, холодно, почти снег. Африка – прививки. Австралию и Южную Америку даже не рассматриваю.
– Ты, как всегда, детальна. А новое – в плане событий? Тебя развлекали? Водили по кафешкам утром и барам вечером?
Ой-й-й-й. Ой, мамочки! Беги, Лола!
– Нет. Мне писали поэмы в гжелевых тонах («Балтика-5», баночное).
– Ты бывала вне ответственности за себя?
– Нет.
– Может, попробовать? Обратись к маленькой себе – чего хочет девочка, которая там, внутри, у руля?
– Убить себя об стену и все закончить.
– Ха-ха. Нет, это другой какой-то голос. У ребенка всегда воля к жизни.
– Не знаю. Правда. Слушай. А ведь правда не знаю, вообще не слышу! Опаньки!
– Вот! Послушай.
– Зеркало, Н, у нас какие дальше планы?
– В туалет зайти и домой ехать.
– Ты прекрасно сенсорен!
– Что есть.
– Недоступная мне высота наших глубин! Так, там ведь мальчики налево, девочки направо, да? Тогда я тоже. И пойдем.
Мы вернулись к столику, собрали свои вещи и, почти молча, прошлись еще немного. Попрощались с обещанием написать, клюнув друг друга в щеку. И разошлись.
А я вот сижу сейчас и думаю – про девочку. А что там? Там какая-то омертвелость…
Девочки вообще как-то и нет. В то же время, раз ее видно невооруженным взглядом сквозь геологические слои, она есть. А какой я была, когда не знала об ограничениях, накладываемых реальностью? У меня же куча воспоминаний, таких ранних, что глазами я их не вижу, только осязаю, чувствую носом, в груди и животе. Там безудержная радость! Надо ж. Я так на это не смотрела никогда. Там воля к жизни безумной силы. Там выживший человек, которому достался весь этот любящий его мир. Я помню, как замираю от восторга, что деревянные ложки могут ритмично и красиво стучать. Помню вкусовое предощущение чая с молоком и запах чего-то теплого и воскресного с кухни. Помню свое отражение в черной зеркальной поверхности старого пианино. Помню загадочные завихрения, возникающие в голове, когда я стою одной ногой на маленьком деревянном кубике, поджав под себя вторую.
А постарше? А там кислые подфиолетовевшие сливы на дереве и победа над дворницкой собакой. А еще загадочный чужой детский сад, в который можно влезть через дыру в заборе. И там пироги с капустой, на столе, отпотевающие под кухонным полотенцем. И там шуршащая и погромыхивающая клюква, рассыпанная на полу. И там мои родители.
Я забыла! Я совсем забыла, что люблю их. Что я их так сильно любила, не испытывала в них ни малейшего сомнения. Что они так любили меня! Вот мой папа лежит на полу, явно выходной день. Вот он расспрашивает меня про «у Маши было два пирожка, а у Кати пять». А вот я стою на его спине и прощупываю ногой что-то твердое. А вот мама принесла с работы конфеты и зовет нас, и смотрит, как я держу себя одной рукой за другую и не беру их все сразу, охапками, потому что такого ведь не бывает. А вот я расчесываю маме волосы, пышные, завитые крупными локонами. А вот ее шерстяная бирюзовая блузка, которая мне так нравится, что я открываю шкаф, трогаю ее за рукав и грущу, что мама ее слишком редко надевает.
Я же там вся состою из воли и жажды жизни. Не знала. Или забыла. Как так получилось, что все это полностью выпало из фокуса внимания? Как Н это увидел?! Ведь я сокрушалась и жаловалась на жизнь, рассказывала ему, какая я такая неудачная, как мне не достался кусок именинного пирога…
Почему же я тогда не стала бороться за Принца?
Надо ж… Произнесла его имя наедине с собой, кажется, впервые за несколько недель. Я не чувствую горечи и тоски. Где они? Есть бездна и холод… разочарование? Разочарование? Как такое возможно? В чем? Я что-то не понимаю пока. Есть! Господи божечки мой. Да неужели. Что это такое?
Н, ты открыл мне другой мир. Это вынутый «камень из стены».
– Н, ты Заратустра, или как так назвать великого прозревателя, открывающего слепые глаза котятам?
– Ирин?
– Ты про девочку спросил. Ты же не спишь еще, правда?
– Нет, я работу закончил и собрался смотреть какую-нибудь бурду про девушек в бикини и с большими надувными мячами.
– Ирония – маска для беззащитных.
– Я не иронизирую. У меня «Спасатели Малибу». Прекрасное кино для одинокого мужчины за сорок.
– Ага.
– Так на что я тебя инициировал?
– Я все увидела в ином свете. Ты спросил, чего хочет девочка, да?
– Да.
– Я пока не поняла, чего она хочет, но она вообще иначе все это воспринимает. Кажется – хочет бузить и драться. И, кажется, страшно злится, просто чудовищно, так, что аж носки сползли и сандалии расплавили асфальт.
– Не думал, что будет такая бурная реакция.
– Я сама не думала. Я пишу тебе, чтобы наверняка не забыть о ней, чтобы, когда завтра мне все это покажется чушебредом, ты сказал бы: «Ира, вот доказательства!»
– Хорошо, скажу. А сейчас у тебя планы – ложиться спать или какие-то другие?
– А какие могут быть другие?
– Приезжай смотреть полночи «Спасателей Малибу» в бикини, пить что-нибудь, не дающее выключиться, спать потом на неудобном диване – он очень короткий. Утром надо будет рано вставать, мне – ехать по делам, тебе – ползти домой, чтобы привести себя в живое состояние. А сегодня тебе нельзя спать, как мне кажется.
– Еж мое ж. Заманчиво. Только я не понимаю, как это осуществить.
– Такси.
– Ео-о-о-о-. Ты точно? Это, может, любезность? Или я тебя вынудила?..
– Ирина, это интересная перспектива жизни, о которой потом можно будет помнить и от которой отталкиваться, а остальное – промежутки между такими вот событиями. Я увяз по уши. Я сижу и думаю о тебе, твоем рассказе, себе, том, как я думаю о людях, какие делаю ошибки. Считай, что нас прибило друг к другу, как два куска пенопласта, плавающих на воде.
– Так. Н. Я приеду. Я так не делала никогда, и мне несколько стремно. Я сейчас вызову машину, у меня есть вкусный сыр и очень хорошее сладкое вино. Я их возьму. Они из другой реальности, не вполне подходят. И потому, наверное, будут хорошо держать нас в реале, не давая уплыть в какие-нибудь дебри. Мне утром приходить в сознание не получится, поскольку надо в читалку, так что, если позволишь, я бы утром у тебя искупалась. Если эта фамильярность допустимого уровня и не переходит предложенные тобою рамки.
– Можешь даже зубы почистить. У меня почти нет продуктов, так что если в холодильнике есть то, что легко превратить в завтрак – бери.
– Есть яйца, два помидора, полбутылки кефира, белый хлеб, яблоки, салат.
– Бери! У меня много фисташек, темное пиво, копченый сыр и какая-то замороженная бурда с рисом.
– Отключаюсь.
Глава 15
Фигассе, дорогая редакция. Рученьки дрожат, ноженьки дрожат. Два белых медведя на одной льдине. Он ведь тоже белый медведь, у него перезагрузка. Он ведь тоже ищет – куда идти дальше.
А что вижу в Н я? Что вот я вижу сейчас, когда мне не застит глаза своя жизнь или пелена первой встречи?
Н что-то бросил. Важное, значимое. Неудавшееся. Он не грустит. Он на драйве. Он ищет приключений, то, что подкинет ему идею – что же дальше… Я – ему? А я ему – о разнообразии, о своем собственном месте в биографии. Он рассказывает мне, как можно, и сам пробует – а подходит ли ему, а может ли он так. Он не хочет ни во что ввязываться и держит паузу, копит информацию, чтобы потом пересобрать свою жизнь на ее основании.
А что я? А мне нужен друг, тот, с кем я иду на этом кусочке жизни в ногу. Надо спросить его, можно ли, я буду считать его своим покровителем этого периода? Он же гораздо больше меня знает и много где может не оступиться и не вляпаться. А что это за письма, полные нежности? Всю прошлую неделю. И приступы галантности при первой нашей встрече? Что такого есть еще в его мире, чего нет в моем? Он явно как-то так переживает происходящее, как не умею я. Может, моя гипотеза насчет любви – не ошибка? И что тогда? Тогда я еду в дом к мужчине, у которого есть несколько желаний касаемо развития событий. А если я все это себе придумала и просто спроецировала тараканчиков, как в театре теней, на «табула раса»? Тогда я дура, и у меня мнительность. И ведь это тоже вполне возможно. А еще это значит, что, обожемой, я хочу секса и интригу. Притом секса эдакого запретного, с надрывом и драмой. Ну на фиг! Фу! Нет, секс – совсем другой. Ну нафиг весь этот надрыв и пафос калечения себя о другого человека.
Ой-й-й-й, ой, зря я про секс подумала-а-а-а. Ой, блин. Так, сейчас я в машине в него упаду, а потом надо будет выпрыгнуть в настоящее и запереть на ключик. Чтоб Н не фонило. И чтобы наесться и на него больше не навешивать.
Я потом расскажу, как мы там оказались, что было до того, как мы это обсуждали. А сейчас я хочу помнить только ощущения.
Он так близко, как только можно быть близко. Удивление от веса и плотности тела, очень жарко, громко, бешено. Ощущение любви всем существом, жуткий ритм, несущий на себе. Поток силы, из которой невозможно выбраться, усталость. Ощущение себя заложницей, которая может только согласиться с происходящим, не управляя этим. А потом ощущение, что и как нужно, словно высекаешь огонь – впервые самостоятельно и в полевых условиях. Никакой помощи, не на что переключиться. И очень надо. И невозможно ничто, кроме накрывающих волн немыслимого наслаждения. Глаза мокрые, голова пустая, легкие больше, чем когда-либо, не вмещают воздух, руки и ноги дрожат и не слушаются, работая автономно от приказов сверху, кричать не хочется, а просто невозможно иначе.
Надо досмотреть до конца и упасть в опустошение. Когда проваливаешься за сон. Я не могла думать, мы прижимались, распластывались друг по другу. Пристраивали стопу на стопе, ладонь в ладони, лицо в сгибе локтя. Так, чтобы умяться в один комок и заснуть, сцепившись и сросшись побегами.
Волосы. Длинные, очень тяжелые и жесткие. Такие же длинные, как у меня, и совсем другие в остальном. Сухие, кажется, что холодные, на деле – словно бы живые. И как можно – в них вцепиться. И как он держит мою голову, запускает пальцы, заплетая их между мягкими, скользкими, чертовски темными прядками. Мягко, нежно, никогда с усилием. Как он ныряет носом мне в волосы и вдыхает на всю глубину, еще и еще. Проводит рукой по распластавшимся вдоль плеч змеистым линиям. Как он перекладывает меня, придвигая ближе, ложится щекой мне на висок, прижимая голову в глубину, под шею.
Тсс… Спи.
Приехали. Надо вырваться из. Надо отрясти этот сон. Сейчас будет все другое. Сейчас. Больно! Как чертовски и мучительно больно! Я ничего другого не хочу! Как я выберусь?! Машина выплюнула меня. Я в чужом месте, в чужом времени и жизни. Я не хочу! Я хочу обратно. Туда, где не нашлось зацепок, где пропало все, что имело ценность и смысл.
Меня ждет живой и настоящий человек. Ждет со «Спасателями Малибу», с добрым взглядом, добрым сердцем. Человек, который помог мне сегодня так сильно, что я еще не в полной мере способна это осознать. А я хочу только кричать от ярости и ненависти ко времени и событиям. Я хочу назад! А можно – только вперед. Я не могу выпутаться из этих светлых волос, из этих рук – они мерило моей жизни. Как я сейчас поднимусь наверх? Как я буду смеяться, шутить и пить? Как я смогу плакать и корчиться от боли, не объясняя ничего? Как я смогу объяснить, не прибегая к категориям иного? Как я вообще оказалась здесь? Почему я решила, что это правильно и хорошо?
А другого пути нет. У меня три лестничных пролета на то, чтобы осознать, где я и что со мною происходит. Я пойду вперед, потому что время не предоставляет мне выбора. Я буду подниматься и уходить оттуда, из недр своего Я, запирая и запирая его на ключ. И я буду помнить руками и пальцами. Помнить – как обет, зарок какой-нибудь. Помнить, и не врать, не ошибаться.
У меня три пролета. Незнакомых мне. Что я вижу? Двери, по большей части новые. Я рисую за ними миры, впечатывая каждый, как тесто в формочку. А лестница – старая. Со своим запахом и воспоминаниями. Вот – пыль по углам. А вот – почтовые ящики. Неужели кто-то еще получает почту, состоящую из чего-то, кроме двоичного кода? Зеленые, с голубизной.
Второй этаж – тут курят. Тут уютно, и нет атмосферы рынка с ребятами по понятиям. Комнатные растения при совсем не комнатной температуре и освещении, а ведь живут и даже хорошо выглядят. Третий этаж, латунный номерок квартиры Н. Сейчас я буду звонить. Потолки высокие, вверху – беленые, в налете, стены, странные арки из балок. Сейчас я буду звонить, и все ухнет, откуда пришло. Останется то, что происходит. Как давно был сегодняшний кофе? Я узнала сегодня, что все совершенно иначе. А сейчас я узнала, что вообще ничего нет, что это был сон, что пробуждение от него еще впереди. Я звоню, привет, мир.
Глава 16
Привет, мир! Палец над кнопкой, я расслаиваюсь. Не-е-е-ет, мне нужно то самое, огромное мгновение, в течение которого я соберусь. Что я теперь знаю про себя? Первое – я знаю, что от каждого человека жду ВСЕ и подозреваю все. Что я хочу сразу и ум, и тело, и душу. Что если какая-то часть из этого меня не устраивает, я «навешиваю» свои выдумки. Не надо так!
Что еще я знаю? Что мне постоянно приходится перепрыгивать в реальность. А откуда, собственно, я перепрыгиваю? Что это за место такое, которое я оставляю для взаимодействия с материальным миром объектов и живых существ? И почему я считаю, что то, другое место, из которого я непрестанно бегу, – что оно не реальность? Может, надо попробовать иначе? А как… Есть разные пути, допустим, я могу начать думать о том, что происходит, требуя совпадений. Еще вариант – я могу всматриваться в происходящее, пытаясь угадать его суть и понять его.
