скачать книгу бесплатно
– Ага. Купаться не обязательно.
– Да, ты что, конечно, – засмеялся.
– Тут река, красивая. Она не во всех парках есть. А тут еще и людей избыточных нет.
Он закончил шуршать и говорить. Протянул мне руку.
– Иди сюда! Я безо всяких намерений.
«Господи боже мой. Заберите меня отсюда! Как я тут оказалась?»
– Если без намерений, то это не интересно.
«Это говорю я? Это же, наверное, какое бы слово подобрать… – порочно?»
– Тогда с намерениями! Непременно. Если что – говори.
– Я не, я, как сказать-то. У меня не было мужчин. (Ужас! Ужас! Паника!)
– Хорошо.
«Что хорошего? Что он имеет в виду? Смеется? Серьезен. Растерян? Нет. Просто так сказал – чтобы что-то сказать? Вроде нет. Это действительно для него хорошо? А если были бы – было бы плохо? Нет, этого контекста тут нету».
– Ириш, садись. Чаю.
Я села так, чтобы одновременно быть на краешке коврика и прижаться к нему боком. Опора на одну руку, ноги подогнуты в противоположную сторону, колени смотрят вперед, касаюсь плечом. Села так, как прозвучало признание в контексте происходящего.
– Можно по-другому?
– Да.
Он сгреб меня, усадил перед собой, прислонив спиной к животу и груди. Я оказалась между его скрещенных ног и рук, его подбородок лежал у меня на макушке.
– Как у тебя чудесно пахнут волосы.
– Да? Любишь такие духи?
– Да, только это не духи, это другое. Хочешь музыку? Ухо?
– Да.
Вот оно! Музыка решает все. Музыка либо связывает вас вместе, либо отрезает друг от друга. Ничто не говорит столько о человеке, сколько может сказать любимая им музыка.
– Ты что больше любишь?
– Альтернативу, инди, классический рок, некоторую классику. Я люблю красивую, разную.
Он покопался в плейлисте и включил, передал мне ракушку наушника. Я вставила его в ухо и опешила. Это было все то, мимо чего я проходила в том, что слушала. Это были те песни моих любимых групп, которые я, сомневаясь, не включала-таки в свои подборки. Те баллады, которые не запоминала по названиям, хотя всегда рада была услышать в людном месте. Точное попадание в моих композиторов, только не «Танец феи Драже», например, а тема Одетты. Не «When the Levee Breaks», а «Your Time Is Gonna Come», не «Bliss», а «The Handler». Не «Pink Floyd», а Боб Дилан. Я слушала, и удивление мое росло. Это был мир и не свой, и не чужой. Тот мир, который мне всегда был интересен, но в который я никогда не заходила, только наблюдала через витрину. Ни одной ошибки, ничего, что мне бы не нравилось, при этом все не по моей мерке, а по какой-то, которая может подойти, только вот я ее не примеряла никогда.
Я, наверное, напрягалась, поэтому он взял меня за руку двумя руками и легко танцевал пальцами внутри ладони, словно перебирал клавиши. А я оттаивала. Ступор продолжался. Такое было ощущение, что я наблюдаю за происходящим, что все это не со мной. Это стало навязчивым постоянным попутчиком самоощущения, в это выкидывало непрестанно. А именно тогда ступор взял верх.
– Красивая очень сегодня река, непонятно, что в чем отражается – небо и вода. Ты будешь сперва какой пирог? Можно, я поем, ладно? Я сегодня еще не.
– Да, давай. Со сливами – я такого не пробовала никогда, чтобы не со свежими или вареньем.
– Я чаю налью в один стаканчик, а во втором пусть остужается, хорошо?
Мы знали друг друга так давно, что можно пить из одного стаканчика. Я почему-то в тот момент вспомнила, как под грибами уходила к себе, больная насквозь, а он, всклокоченный, учился, и в голове были только цифры. Вспомнила, как сжалось все в животе, когда я увидела его вторично. Это же было только вчера! Боже мой, этого не может быть! Было так опьяняюще тихо и хорошо, что совершенно разнилось с ожиданиями второго дня знакомства. Именно тогда, со стаканом в руке и кусочком свернутого сливового пирога, я почувствовала, что не хочу больше чувствовать никаких границ и отличий – ни от своей стационарной жизни, ни от дня позавчерашнего, ни от того, чему училась всю прожитую жизнь у людей знающих и умных.
А Александр жевал и покачивал меня в такт музыке. Дальше я просто закрыла глаза, и все шло своим чередом. Минут через пятнадцать мне стало прохладно. Оказалось, что в рюкзаке есть еще свитер, в который он меня всунул вместе с коленками и почти с ногами. Потом оказалось, что есть еще его очень горячие руки, которыми можно держать заледеневшие пальцы ног. А я, оказывается, очень хорошо умею поворачивать голову назад к сидящему за спиной человеку. Я в какой-то момент подумала, что взятый вчера темп придется держать или наращивать. А оказалось, что ничего этого не требуется, что можно несколько часов смотреть любимые клипы и обсуждать любимые фильмы, обмениваясь незначительными фразами. Что можно, как в анкете, спрашивать: «А ты какие любишь? С какими актерами? А какого жанра?» Можно просто рассказывать о себе информацию, чтобы совершенно родной человек стал еще и знакомым. Так я узнала, что он не любит читать и очень любит кино, а значит – совершенно разное, а не только умное и тонкое. Что он любит ездить полупоходными компаниями или один по всяческим средней дальности маршрутам; что совершенно не понимает, зачем ехать смотреть на море из Италии, допустим, если море везде море. Что больше любит Восток и Африку, Север, нежели Европу, Америку и жаркий Юг. Что у него нет ни сестер, ни братьев родных, но много двоюродных. Что он любит картины, ходит на выставки самых разных художников, любит фотографию, вообще любит смотреть. Что он знает несколько языков и в одном уже много стажировался. Что он водит, но не любит это делать, а любит водить только большие машины, вроде КамАЗа, но где ж его взять – КамАЗ. Любит стрелять и драться. Что не любит компьютерные игры, хотя были периоды увлечений некоторыми. Что как таковой у него нет родины, поскольку оба родителя – военные, и их постоянно переводили. Что сменил больше десяти школ и учился практически сам и дома. Что сейчас есть планы на дальнейшую жизнь, и они не включают постоянные переезды. Про кошек я уже знала, про музыку поняла.
А что узнал обо мне он? Такое ощущение, что ему ничего и не хотелось знать. Он, в основном, спрашивал: «А ты?» И не требовал развернутых ответов. Я в какой-то момент спросила:
– А что тебе понравилось во мне? Почему вдруг?
– Ты понравилась. Полностью. У тебя очень красивая грудь и шея, волосы. И вот все это, что ты здесь, а не убегаешь, что ты говоришь на одном со мной языке. И что этот вопрос ты задала, не чтобы получить ответ про «ум и глаза».
– А как же «душа»…
– И не про «душу». Если можно, я буду целовать твой живот, а не душу.
– Можно.
Я не ожидала такого поворота. И поняла в тот момент, что я очень хочу, чтобы он целовал мой живот. Что с душой вопрос решен уже давно – еще вчера.
Он смотрел на меня счастливым взглядом. Это иначе невозможно было прочесть.
– Неужели можно?
– Можно, сейчас.
Он уложил меня на спину и уплыл в мой живот, заныривая в него и выныривая на вдохи. То, что было дальше, я не могу заворачивать в слова, потому что они не подходят. Я точно знаю, что каждому хватит воображения представить. Я точно помню, что на каждом рубеже я призадумывалась – не остановиться ли, и не останавливалась. А он держал там же паузы, что и я. И еще я помню муравьев, которые оказались совсем рядом, видимо, там проходила их тропа, и когда я открывала глаза, я видела, как они перебирают лапками и тащат то одно, то другое между коричнево-серыми иглами прошлогоднего опада. А потом он поднялся, лег рядом со мною, укрыл собой, согрел, обнял. Я обнимала его, кажется, немного плакала, кажется – смущалась, кажется – недолго спала.
– Будешь чай с шоколадкой?
– Буду. Особенно, если горький.
Я налила чаю из его термоса. И чувствовала, что наливаю – из нашего.
– А ты спрашиваешь, что мне понравилось, – он улыбался и смотрел на меня, словно откуда-то издалека или сквозь сон. – Мне нравишься ты, мне очень нравишься ты.
– А мне ты. И шоколад. И твоя река тут.
– И мне шоколадка. Давай еще попробуем, что за зверь такой тот, с шариками.
– Давай. Только больше сегодня ничего не пробуем, ладно?
– Хорошо, когда скажешь, тогда и. Так очень хорошо. Очень. Хорошо.
Мы снова сбились в теплую кучу, замолчали, грелись. Свитер снова заключил меня в свое шерстяное колкое нутро. Я слушала себя на предмет разных романтических чувств, а слышала только «Оду к радости». И шум сосен.
А потом мы решили, что пора уходить. И медленно, долго уходили. Сюда я шла в ступоре, обратно – под кайфом. И снова ну никак не могла сфокусироваться на дороге. А когда мы уже оказались возле моего дома, рядом с большой прохладной липой, сквозь вечернее тепло от асфальта, Александр целовал мне руки. Вот оно. Он брал каждую мою руку и целовал в ладонь. И так несколько раз. А я в промежутках прижимались лицом к его лицу, вдыхая и выдыхая.
– Я буду тебе писать, хорошо? Только я на знаю, о чем, и надо ли? Я буду очень ждать, когда ты приедешь.
– Не надо, не пиши, я все знаю, ты тоже. Не надо шебуршить.
– Как скажем «родителям»?
– Ромке, что ли? Я ему вчера сказал все.
– Как?!
– Я же вчера очень поздно пришел, я ведь у него ночую, когда тут.
– И?
– И он сказал, что дело, очевидно, не в том, что я провожал тебя в параллельное измерение.
– И я сказал, что ты теперь моя девушка.
– А он?
– Он высказал матом свое удивление и сказал, что благословляет, канешна, но не ожидал вот вообще. А Маша все это время улыбалась, как дурочка. А в конце Роминой тирады сказала, что надо будет составить расписание, и что здоровые отношения заразны и поражают тех, кто долго с ними в контакте.
– Какое расписание?
– Пребывания у них дома без посторонних личностей.
– Боже мой!
– Я слишком отчетливо задержался и слишком однозначно выглядел, чтобы предполагать чтение сонетов, глядя на луну, или стояние в восхищенном одиночестве.
– Я теперь боюсь им на глаза показываться.
– Не бойся. Все хорошо есть и будет. Вы же давно знакомы, и уж точно дольше, чем со мной.
– Но с тобой мы…
– Да, роднее. А с Ромкой и Машей – дружнее. Ты просто потренируйся на неделе произносить «он мой парень», и отпустит. Я всю дорогу тренировался сказать, что ты моя девушка, и выпалил на одном дыхании – помогло.
На этом смешном месте мы и расстались. Я уходила в дом, он стоял, недолго. Потом махнул мне и тоже пошел. Мне предстояло подниматься в лифте и выгуливать собаченцию. А потом неделю жить без него, но с уроками, заданиями, подработкой и книгами, музыкой. Всем, чем можно занять себя, пока я жду его. Ему предстояло вернуться к друзьям, с которыми теперь другие отношения, поскольку они познакомили его со мной и были молчаливыми свидетелями всего, что предполагали – произошло.
Мы не договорились о следующей встрече, поскольку это сделало бы неделю мучительной. А так – телефон был, позвонить возможно. А выходные неизбежно настанут. А я не распустила его косу и теперь очень этого хотела.
Глава 11
Вообще как-то я склонна к повышенным скоростям. Пока я все это вспоминаю и не сплю… Знаете, у меня очень, поразительно белый потолок. На нем есть место, где немного отходит штукатурка, она мешает смотреть спроектированный из глаз фильм. Очень хочется сейчас их закрыть, открыть и – следующая серия сама собой пошла бы, даже без титров. Смотреть то, что было потом, через неделю, а там – и дальше. Мне так этого всего не хватает, я так скучаю по этому миру, этому месту. Но вот не выкручивается, бобина кончилась, видимо. Вижу один только потолок. Окно пыльное, так что даже свет фар ночных автомобилей рассеянный, как мои мысли. Лежу на покрывале, пальцами ног трогаю холодный металлический поручень. Я сейчас, наверное, плакать буду. В груди все болит. От всего болит. От ушедшего, от неслучившегося, от того, что происходящее прямо сейчас – фальшивое, что вообще все о другом. Знаете, да, вот это ощущение, когда вдыхаешь, словно бы через трубочку, вставленную прямо сквозь ребра? Вот сейчас оно. Я не хочу, на самом деле-то, ничего. Я вообще ничего не хочу. Буду сейчас честной с собой, всем нормам и перспективам назло. Ни черта я не хочу. Ни Принца я не хочу. Вот сейчас уже точно. Вот с учетом всего, что разворачивается в реальности последние человекосутки. Ни НН не хочу. Я посмотрелась в зеркало, увидела. Да. А что еще я хотела там увидеть?
Все не так, я хотела увидеть уже родные глаза, в которые могу и хочу смотреть. Я хотела, чтобы мне не надо было больше жить вот этот этап моей жизни. Это мерзкое и липкое предисловие.
Что-то я больше так не могу.
Очередная фаза самоубийства, видимо. Господи боже мой, да сколько ж всего должно во мне еще умереть? Сколько ожиданий, желаний? Когда же я вылезу из этой лягушачьей кожицы, сидя в которой получается только квакать…
Ну почему самое важное в нашей жизни – это любимый человек рядом? Ну зачем эта жестокость? Никаких половинок, никакого ощущения своей нецелостности. Я – вот она, я. Я вся здесь. И мне необходим кто-то, кто будет меня видеть, знать, что я есть, держать руками. У меня же все есть, у меня такая интересная жизнь, с кучей событий. Проклятье.
Я сейчас просто не могу больше и дальше, так что лягу спать и уж точно уберу свои пальчики от светящегося в темноте недобрым голубым экрана.
Шутить изволю, метафоричничаю. Сволочь я. Неискренняя и скрытная.
Глава 12
Доброе утро! Вот не поверите, дорогие мои, сижу я сейчас перед экраном, вбиваю параметры выборки (работушечка моя, отвлекалочка моя ненаглядненькая!). У меня заварен утренний, продирающий до боли горло, чай. У меня трагический завтрак из несладких хлопьев, залитых холодным молоком. А тут – трямс, в переписке всякие приветики-кукусики. Хорошо добрался, спасибо, что нашла вечер для знакомства, вот то, что обсуждали, вот – пересмотренная типизация меня по новому увлечению. Я, оказывается, совсем другая, ага.
И вот хочется мне ржать. Такое чувство, что я села не в свой поезд. Чего от меня хочет НН? Беда у меня, кажется, с пониманием чужих намерений, желаний и состояний. Это такое «извините»? Это продолжение прерванной беседы? Это подкат, как завтрак после секса, типа?
– Доброе утро, Н, спасибо, интересно. А ты к чему это?
– К тому, чтобы ты продолжала обо мне хорошо думать.
– Я, признаться, думала о выборке, а о тебе я хорошо думаю. Обещаю прочитать книгу, обсудим – будет тема, не записанная на запястье в графе «о чем можно вести беседу в случае неловкой паузы».
– Ирина, длина твоей прямолинейности не имеет границ! Ты оказалась очень другой и не такой, как я ожидал увидеть. Я люблю знакомиться вживую с интересными интернет-собеседниками. Но вот сейчас несовпадение картинок поразительное.
– А какая лучше?
– Обе хорошие. Я совсем не ожидал, просто вообще. Мне думалось, что ты – абсолютно другой человек. Обратный вопрос – который из образов не ты?
– Оба – я, если честно, я как раз не ощущаю никакого диссонанса, у меня все очень цельненько. Н, а расскажи, пожалуйста, что не совпало? Я хоть позитив и негатив сравню.
– Ха-ха-ха. Это долго, потому что ничего почти не совпало. Давай расскажу, что я представлял. Я думал, что ты старше лет на десять, возможно, в разводе, что ты циничная одинокая молодая пожилая женщина «с шапокляком», так сказать. Что встречу человека, играющего словами, с резким охлажденным умом, предпочитающего пить водку из консервной банки, так сказать. Казалось, что ты будешь сумасбродствовать, эпатажничать, ну и вообще производить впечатление.
– А что получилось? И еще – а что в таком человеке хорошего и интересного?
– О! Хорошего – силища, огонь, яркость. Как в театр сходить на очень хорошую постановку – всю жизнь потом помнишь. Ну и созвучность точки жизни. Я почему-то был убежден, что ты оттягиваешься после расставания в каких-то долгих отношениях.
О, ребят, смотрите, а ведь в точку. Только не от тех, про которые я думала. Ага. Н-да. Становится понятно, почему ничего не получилось – я же оттягиваюсь по уже ушедшему. Мва-ха-ха.
– Что увидел – нежную, трогательную девушку, достаточно умную, чтобы не быть безоглядно романтичной. Живущую в своих мыслях и своими образами, внимательную наблюдательницу, очень юную. Такой может стать моя дочь лет через пять. А меня теперь распирает желание – грудь петухом, и начать показывать красоты этого мира, учить определять рыбные места по растительности на берегах и вспоминать греческую мифологию по ночному небу.
– Вы пронзительны, батенька!
– Сам не ожидал. Ирина, давай, мы с тобой пойдем в следующий раз не есть, а в музей!
– Н, ты вот уверен? Инцестом не попахивает? Я после такого изложения мыслей прям робею – юно и нежно.
– Нет, я без этих сентенций, фу. Но твоя чуткая душа уловит то прекрасное, что ты наверняка не видела еще, а я смогу побывать там, где давно очень не был.