скачать книгу бесплатно
–Так, граждане, граница на замке! Период прохождения терминала начнется через семь лет, три месяца и восемнадцать дней.
Смотреть со стороны на Лихого было прикольно. Сам факт того, что в глухом уголке леса стоял труженник таможни, впечатлило подполковника. Нижняя челюсть самопроизвольно пошла вниз.
–Понятно, – вывел из ступора Лиходеева Монзырев. – Егор, поворачиваем оглобли, номер не прошел.
–А если послать его куда подальше?
–Можешь. Вот только результат этого, нулевой.
–Вот-вот, слушайся дядю, дядя умный! Он все на своей шкуре опробовал и больше не хочет. Так?
Работник таможни показательно издевался над ними, это сквозило с его наглой морды. Лиходеев знал такую породу людей, ненавидел их. Чисто на автомате провел удар пяткой в лоб наглецу. Нога не встречая сопротивления, прошла сквозь голову человека в форме.
–Ай-яй-яй, Лиходеев! Тебе же русским языком говорено, перед тобой голограмма. Ах-ха-ха-ха!
Смех внезапно оборвался. Преобразившимся голосом голографическое изображение человека проговорило:
–Пошутили и хватит. Напоследок скажу. Ты сейчас ближе к двери перехода, чем думаешь, только дверь твоя в другом месте находится. Успеешь ли воспользоваться?
Пучки электронов раздергали в стороны тело представителя информационного поля Земли, и он в одночасье пропал.
–Что, правда раздавит?
–Может, – односложно подтвердил Толик.
–Ну и хрен с ним! Двум смертям не бывать…
–Стой!
Лиходеев в один миг подхватил сумки, сцепив зубы, бросился к серой пелене перехода. Из горла рвался рык, бодрящий организм перед осознанной катастрофой или подвигом. Ну, это как кому покажется. Не слышал окрика Монзырева.
–…Дурак, спрячем тебя в Сибири у нашего друга, казака-характерника, ни одна собака не сыщет…
Нырнул в неизвестность, как ныряет человек в холодный источник.
Помнится, Монзырев довольно подробно объяснял, что может происходить с ним при переходе, какие ощущения будет испытывать, выскочив на «другую» сторону. Но такое…
Егору казалось, что он блуждает в тумане. Пелена была настолько плотной, что шаг в сторону мог привести к потере ориентации не только во времени, но и в пространстве. Ко всему прочему, в какой-то момент Лихому почудилось, что его тело сдавили тисками, а на плечи добавили еще килограмм пятьдесят веса. Он пошатнулся. Его повело в сторону. Ноги заплетаясь под навалившейся тяжестью, изменили направление движения.
Ох, и ни хрена ж себе! Может остановиться повернуть назад? Глядишь, полегчает? Как же хочется еще хоть раз увидеть синее небо над головой, услышать щебет птиц, коснуться босыми ногами зеленой травы на нагретой солнцем земле.
Душевная боль черной тенью закралась, заползла в душу, а следом шмыгнула и ее сестра – паническая тревога. Обе нашептывали в уши: «Вернись! Пропадешь!». Усилием воли прогнал обеих, как прогонял когда-то на войне не раз. Нет, шалишь! Назад он не повернет. Это как в бою – пошел на удар, добивай, не оставляй в живых того, кто может выстрелить тебе в спину.
Несмотря на плотность пелены и телесный дискомфорт, Лиходеев протиснулся дальше в сумерки. Вот сейчас он выйдет из темноты, и как рассказывал Монзырев, очутится на поляне, а там до реки рукой подать, остудит в воде уставшее тело. Еще шаг. Еще! Непонятная тяжесть исчезла с плечь, стало легче дышать. Еще шаг, еще, и сознание целиком и полностью отринуло страхи и подспудные мысли о возвращении. Ну-у!
Тело вывалилось из «перехода» в другой мир. Именно в другой, и именно вывалилось. Запнувшись ногами за корягу, он с размаху повалился в… снежный сугроб, мягко навернувшись теперь уже в белую холодную пелену.
«Мать т-твою так! Ну, почему зима?»
Лежа на снежной перине, отжался на руках, ощущая ладонями холод снежных колючек. Повернув шею, оглянулся за свое плечо, щурясь от залепивших глаза и нос снежных пробок. Пресловутая, не раз упомянутая Монзыревым мембрана, серо-стальным, зеркальным отливом, водной зыбью морщилась за спиной. Прямо на его глазах, ее сюрреалистическая поверхность проявила иероглиф руны, похожий на телесную татуировку. Короткая вспышка, заставившая зажмуриться, сморгнуть, и зыбь исчезла, будто ее и небыло.
Лиходеев перевалился на спину, черпанув белого крошева за шиворот. Слегка побарахтавшись, с трудом поднялся на ноги. Одежда и обувь, ранее такая удобная и разношенная, сейчас болталась, будто при переходе ее растянули, сделали размеров на пять больше. Прислушавшись к ощущениям, понял, что и с одеждой и с обувью, не все гладко.
«Мать честная! Что за…»
Взгляд чисто случайно зацепился за кисть своей же руки. Это не его рука! Худые, мальчишеские руки, покрасневшие от холодного, стаявшего с них снега, выглядывали из широких рукавов рубахи. Вся одежда обвисла на нем, как на огородном пугале. Повеявший зимней поземкой ветерок, ухватив горсть легкого морозного снежка, бросил в лицо, заставил сознание работать в нужном направлении.
Монзырев упоминал тот факт, что при переходе каждый из прошедших временной коридор, стал обладателем особого дара, умения, запредельного для обычного человека качества. Лихой и сам ожидал чего-то подобного. Оно, конечно хорошо сбросить с плечь энное количество лет, стать моложе. Но не настолько же! Интересно, сколько его телу сейчас биологических годков? Двенадцать, четырнадцать, может шестнадцать? Бр-р-р! Холодно как. Вот тебе бабушка и Юрьев день. Рассчитывал, что попадет в лето. Попал! Действительно попал. В какой же это год он загремел?
Не заморачиваясь на мыслях, руки самостоятельно проводили работу. От двух сумок с оружием, компом и шмотьем остались одни ручки, остальное сгинуло внутри прохода.
Определился с направлением движения, почапал, проваливаясь ногами в глубокий рыхлый снег, оставляя за собой пропаханную тропу. Шел стараясь не думать о том, что ждет его впереди. Стояла задача выжить в зимнем лесу, выйти к людям. Сам лес был густым, и Егору часто приходилось преодолевать бурелом, ну а ко всему прочему прибавлялись овраги и подъемы на возвышения, и все это по глубокому снегу. Лесной массив, за исключением снежного покрова, ничем не напоминал природу средней полосы России. Кое-где, на снежной целине встречались следы животных. Егор не раз натыкался на заячий след. Шел строго в одном направлении, перпендикулярно пересек следы, оставленные часа три назад волчьей стаей.
Полевой разведчик по прежней жизни, он знал, что зимой волки бродят по огромной территории, выходя на поиски добычи в сумерки и по ночам. Днем прячутся по оврагам. Если стая из схрона вышла днем, значит, припекло, значит оголодали. Сколько их в стае, сказать трудно. Пробежали трусцой друг за другом, ставя лапы точно след в след, как спецназовцы. Глубокий и рыхлый снег мешает преследованию добычи. Скорее всего, где-то неподалеку деревня. Видно, даже для них снежный покров настолько глубокий, что звери проделали в нем траншею. Егор и сам вымотался торить тропу, пот заливал лицо и мороз ощущался лишь слегка. Если он остановится, горячий пот покроет тело холодом влаги, мороз войдет в поры кожи, заставит мозг безразлично воспринимать окружающий мир, а глаза сами собой захотят слипнуться, погрузиться в отдых. Хренушки вам! Пусть его новое тело и не тренировано, пусть ему тяжело, но он молод, а мозги старого воина не допустят безразличия. Он выдержит любые нагрузки! Короткий привал. Отдышаться!
Двинулся дальше. Пушистые, первозданно чистые, лежат под деревьями сугробы. В этой действительности нет химических заводов, и выбросов в атмосферу таблицы Менделеева нет. На зелени исполинов повисли белые шапки снега, ветви опустились под их тяжестью. Эти высокие сосны, укрывшись одеялом, уснули до весны. В своем беспробудном сне, они лишь убаюканные ветром раскачивают тени на нетронутых сугробах. Молодые деревца, изредка попадавшиеся то тут, то там, по направлению движения, стволами согнулись под тяжестью белого кружева налипшего инея и снега на них. Протиснулся между кустарником и старой елью, чуть задел лесную красотку, и с ее высокой вершины, прямо на голову и плечи, сорвалась огромная белая шапка, рассыпаясь серебристой легкой пылью, погребла в снежном мареве.
–Да, Господи-ж ты Боже мой!..
С трудом продравшись через заросли, выбрался на свободное пространство, каким-то чудом неширокой полосой растянувшееся в обе стороны от него. А по сторонам этого пространства, вздымались непролазные стены леса.
Дорога?.. Дорога!
Дорога, засыпанная снегом, сугробы на которой были никак не меньше чем в лесу. Дорога, по которой никто не ходит и не ездит. Почему? Куда ведет она? Куда она может привести его?
В раздумье стоял посредине нехоженого, заметенного снегом тракта. Все виденное ним в этом мире доныне, на рассказы Монзыревских орлов, никак не походило. Может, ошибся с направлением? Ни реки, ни так называемого летника на ее крутом берегу, и в помине не было. Информации об этой дороге у него никакой. Помнится, говорили, что выйдя из леса, они повернули в левую сторону. Что ж, он тоже свернет!
Загребая рыхлый снег, поглядывая на призрачное зимнее солнце, клонившееся к закату, Лихой торя ногами сугробы, поплелся в выбранную сторону. Курить хотелось неимоверно, но вот беда, сигарет нет. Привыкший выкуривать пачку в день, Егор страдал. Уши опухли до слонячьего вида. Последнюю сигарету выкурил днем, а сейчас уже вечер.
Дорога, делая поворот, вильнула «за угол», и Лихой встал столбом, словно кто ноги вкопал в мерзлую землю. Шумно перевел дух и непроизвольным движением ладони, вытер капли пота на лбу и лице. Тракт проходил через большую деревню, одна сторона которой, прилепилась к лесной опушке, на другой – хорошо просматривалось пространство пажитей и огородов. Снежный покров, как одеялом накрыл пространство полей. Смущало Егора только то, что даже издали сразу было понятно, деревню не пожалели, сожгли. И пожар в ней был давно, еще до того, как лег на землю первый снег. Делать было нечего, он скрипя сердцем, направился в мертвое поселение. Черные углистые, сильно закопченные бревна, во многих местах торчавшие из-под снега, контрастно смотрелись в окружении сугробов. Мертвый покой и тишину нарушал монотонный и глухой, почти негромкий стук. Ветер раскачивал дверь, повисшую на ременных петлях, ударял ее об косяк недогоревшей стены строения, в прошлом явно бывшего теремом. Каркас сооружения покосился и обуглился, но не до конца, удерживал двускатную крышу, изначально покрытую крашенной дранкой, теперь всю в прорехах. От крыльца в его центральной части, остались, наверное, одни воспоминания, можно только домыслить какой он был до пожара. Это ж, в какой год его попасть угораздило, если на Руси деревни жгут за здорово живешь? Особо набожным никогда не был, но сейчас осенил себя крестным знаменем, поклонился «погорелице», тем самым выражая скорее уважение стойкости строению, чем верованию во что-то небесно-высокое. На задних «дворах» заметил пару сараев нетронутых огнем по причине того, что поставили их на отшибе и огонь чудом не смог до них дотянуться.
«Вот, так компот! Что за невезуха такая? И куда теперь идти прикажете, считай почти раздетый, ночь на дворе?»
Лихой сдвинулся с места, побрел к одному из сараев, отсутствие стены на котором, показывало, что прежний хозяин почти под самый потолок завалил его сеном.
«Перекантуюсь до утра, а там видно будет», – решил он.
Несмотря на усталость, развел костер. Ощущая голод, ножом вскрыл банку рисовой каши с бараниной, «НЗ» сохраненный чисто случайно. С аппетитом умял полухолодный продукт. Через нору проделанную в сухом сене вполз в импровизированную берлогу, обвалил за собой лаз и свернувшись в позу эмбриона отключился. Заснул.
* * *
Метель, начавшаяся с приходом ночи, к утру разгулялась не на шутку. Ветер за стенами завывал так, словно за оконцем затянутым бычьим пузырем проснулось неведомое чудовище. Беловод проснулся среди ночи. Старость! Он уж привык чувствовать непогоду загодя, не хуже волоха мог определить, что вытворит природа. Теперь уж не заснуть! Отбросил с себя покрывало из шкур, уселся на лавке, потянувшись, достал поленце, бросил в почти затухшую жаровню, за ним второе. Искры от соприкосновения дерева с угольями вырвались к невысокому потолку, закопченному в месте костровища, в светлую ночь кляксой отмеченному на обчищенной от коры древесине. Ночь не успела сожрать тепло в избушке, языки нового пламени осветили нехитрый интерьер комнатушки. Прошел к столу, сунул горящую щепку в светильник на столешнице, поджег. Теперь и пламя на столе отпугнуло, разогнало по углам темень. Хозяин жилища грузно осел на скамейку, рукой подпер лоб на буйной головушке.
–У-у-му-у! – вырвался из глотки ни то стон, ни то тихий вой.
Нет, не от боли страдал Беловод. Что ему боль? Он стар, но крепок и умел, вот только беда, не скакать ему по половецкому полю на горячем скакуне, не водить вороп к кочевьям и вежам степняков! Он последний из рода воинского сословия поместных бояр. Его предки два века тому, пришли в Гардарики с Халегом, с ним осели в северных землях, где стал княжить их вождь. Варяжский князь прославился вещим знанием, Царьградским походом, склонил под свою власть многие племена и народы в своем княжестве, и всюду за ним в его дружине следовали мужи Беловодового корня. Минуло время, нет уж Халега на этом свете, а трое его сынов разделив меж собой отчину, разошлись по разные стороны, дали новую поросль отпрысков, кои в свою очередь раздробили дедово наследие. Род Беловода прилепился к володетелям Курска, а в правление Златимира, так и вовсе в гору пошел. Нет, они не богачи, серебра в их сундуках не столь много, как у некоторых ближников. И палаты с подворьем, у бояр их рода не широки и не высоки были. Они никогда кичливостью не славились. Они вои. Им тяжело смотреть на то, как Халегово племя погрязло в склоках и междоусобицах, и все из-за столов княжеских, из-за власти, из-за старшинства. Минуло уж без малого пять годов, как он здесь. Как раз накануне свадьбы Изяслава, старшего из княжичей Курских, на Любаве, княжне-полочанке, случилась распря. Святослав Черниговский, усмотрел в сем браке усиление стола Курскрго, бросился собирать рать, восхотел подвинуть родичей на южных территориях, заставить поделиться столами. Старшим в роду в то время и был Беловод, а вотчинное родовое сельцо их, как раз лежало у границ чужого княжества, мало того, на торговом тракте. По лету семейство в полном сборе проживало в вотчине. И собравшееся войско супостата, к добру или к худу для себя, напоролось на дружину боярина Беловода. Сторожи донесли о нарушении рубежей и малая сила, коршуном слетела на княжью рать. Билась ожесточенно и отрешенно, без оглядки на оставленных за спиной жен и детей, да и полегла вся до последнего человека.
Узнав кто так сильно потрепал его воинство, князь Святослав повелел истребить село. Всех от стара, до млада вырезали захватчики, в полон не взяли ни одной смазливой девки. Запылали избы под властью красного петуха, превращая само место в лысую плешь на теле земли. Бурным потоком расплескалась война по Курскому княжеству, да только изгнали черниговцев восвояси, а многих и в полон взяли. Города и села после братской междоусобицы до сих пор голые, да погорелые стоят, избы пустые, ушел народ с насиженных мест.
В той давно минувшей сече, Беловод рубился в самой гуще врагов. На дальней стороне поляны он видел Святослава, закованного в панцырь светлого железа с высоким шоломом на голове, подгонявшего своих бояр, рвался к нему. Оттеснили его от основной силы дружины, сразу справиться не смогли, живым боярина взять хотели, да не получилось. Когда поняли бесполезность сего поступка, потеряв десятка три воев, стрелами ссадили того с седла, а после боя найти не смогли. Как пошептал кто, растворился тот средь леса! В себя боярин пришел не скоро. Три седмицы минуло, когда открыл глаза, увидав склонившегося над ним старца, пытавшегося влить в его уста лекарское зелье. Не зная всей правды о свершившимся с родом несчастья, боролся с хворобой, на поправку пошел, а встав на ноги, пеше добрался к сельцу.
Избы и родовое капище, терем и хозяйские постройки встретили его тишиной давно потухшего пожарища. Сельцо умерло, и воскресить его уже не смог бы сам Сварог. Припав к непрогревшейся солнцем земле, боярин ревел раненым зверем, чувствовавшим приближение скорой кончины туром. Жизнь и любовь умерли для него водночасье, соседский набег поставил жирный крест на судьбе Беловода. Калика перехожий, вот кто он есть! А по нынешним временам, таковой не нужен никому – проку никакого, одни проблемы с ним, опять же лишний рот.
Отдышавшись, по едва заметной тропе направился в лес. Айною заблудившейся в лесной чащобе, верстах в пяти от веси вышел к реке. Когда-то давно, заложил сруб у самого берега. Строил для баловства, поохотиться да порыбалить вдали от глаз людских. Еще тогда знал, что уйдет с ратной службы, под старость лет уединится. Все дела по хозяйству вела жена, а шустрые невестки ей во всем помогали.
Избенка стояла на месте, как и рухло с обстановкой в ней. На задках пристройка со стойлом для лошади. В пристройке развешаны сети, сложены капканы на мелкую живность и зверя покрупней. В закрытой крышкой кади полно ячменя. Все нетронуто, все надежно по-хозяйски уложено на местах. Значит, не заходил сюда захватчик, а жители сельца не хоронились в заветном месте. Видно, тати черниговские ночью напали.
Не желая общаться с племенем людским, остался Беловод у реки, превратился из воина в смерда, разве что хлеб не сеял да огород не возделывал. Ловил рыбу, силки и капканы ставил на зверя лесного, каждую ночь борясь со своими мыслями и воспоминаниями былого.
Прошло лето, за ним осень, после снежной зимы, весна привела с собой новый год. И снова лето, за ним осень. Зима. Телесно, Беловод оклемался давно. Совсем не беспокоили зажившие раны. Лишь старость тихо подбиралась к нему, костлявой рукой бередила колени и поясницу, временами, хоть плачь. Вот и сей ночью подняла на ноги. Да, и не она одна. Сон приснился. Приснилась, не понял и кто. Толи Мокошь, толи Мара!
«Сходи, – сказала, – Беловод в мертвую весь. Только рано утром, до света иди! Отрок в ней замерзает, приюти его, жизни научи, несмышленыша. Оба вы с ним увечные. Нет, не телесно, души у вас до дна считай, выгорели. Вот и обопритесь спина к спине. Глядишь, сам к жизни вернешься, совсем ведь закис, себя жалеючи, воин».
Вот и думай, в руку ли сон, али какой дух лесной, нечистый, проснулся от спячки, побаловать восхотел. Оно и правда, закис. В капище почитай, года четыре не хаживал.
Метель к рассвету угомонилась, завалив избенку сугробами. Кое-как по-ночи выбравшись из теплого жилья, Беловод, одетый в короткий полушубок, перепоясанный ремешком с мечом, в шапке из бобра на голове, оставляя за собой траншею по рыхлому глубокому снегу, не путаясь и не петляя, пошел в сгоревшее село.
Не совсем еще и развиднелось, когда озираясь по сторонам, пытался понять, где может быть тот отрок, которого разыскать потребно. Выходило так, что ежели у тех двух сараев на отшибе, никого не сыщет, знать сон одно баловство.
Пригляделся. Чуть заметный пар поднимался над сараюшкой. Так парует в берлоге ведмедь. Подойдя, услыхал едва различимое дыхание в сене. Спит, значит. Ага! Ништо, Беловоду торопиться некуда, подождет.
-3-
«Всему, что необходимо знать, научить нельзя,
учитель может сделать только одно – указать
дорогу».
Житейская мудрость
Начиная обучение, Беловод заставил ученика взять в руку круглый щит, больше похожий на обрезанные по кругу плохо обработанные сбитые между собой доски. Тяжелый и громоздкий для нынешнего Егора, он чуть ли не перекосил его, тянул к низу. В другую руку пришлось брать самое настоящее дубье, очищенное от веток и коры, и тоже имеющее не такой уж и малый вес. Сам, с такой же дубиной, встал напротив, показал основные стойки пешего воина. На первом уроке вся техника сводилась к коротким ударам из-за щита или же укола. Заставлял постоянно передвигаться по очерченному кругу, меняя положение ног, поворачивать тело по сторонам. Лиходеев и предположить не мог, что старик настолько изворотлив, загонял его до изнеможения. Семь потов сошло за время занятия, и это несмотря на то, что мышечная память работала как часы. Сцепив зубы, на «нерве» и самолюбии выдерживал «издевательства» наставника Лихой только теперь понял, случись взять в руки меч и выйти на поединок, он бы точно погиб, и в очень короткий срок.
Уже отдышавшись от понимания первых познаний, и на пару с учителем сидя на лавке у избенки, прислонившись спиной к шероховатым бревнам стены, оба щурились на яркое, но не горячее весеннее солнце. Егор ощущая, теперь уже тупую боль в гематомах на теле, спросил:
–Старче, я конечно небольшой специалист в бою на мечах…
–Это точно, совсем небольшой.
–Ну, да. Так вот, то, что ты мне сегодня преподал, кажется простым. Эдак за короткое время любого можно натаскать, и будет он мечником не хуже других. Так ведь?
–Прав, Егорий, натаскать можно любого. Чего сложного мечом махать? – хитрая улыбка промелькнула на лице аборигена.
Это было так непривычно Лихому. За два месяца прожитых на берегу скованной льдом реки, улыбался Беловод чуть ли не впервые.
–В иных городах у ворот и стоят такие, как ты сказал, натасканные дружинники, то ли из мастеровых, то ли из смердов набраны. А, чего? Им и надоть всего-то монету за провоз собирать, да сами воротины на ночь закрыть, а поутру отпереть. Много ума потребно для действа сего?
–Х-ха! Чую, сейчас по-полной приложишь мордой об стол!
–Как ты сказал?
–Говорю, меня дурака уму разуму научишь.
–Интересно сказал. Так вот, то, чему ты сегодня учился, и боем то назвать нельзя. Одни наметки, да и то не тебе они значимы, а для меня. Тебе сейчас, словно малому дитю, ходить не умеющему, стоять на ногах научиться потребно. Научишься, первый шаг зробишь. С завтрева будем силушку наращивать, а то твоя худоба супротив мощных размашистых ударов нурманов, никак не устоит. У них, у скандинавов, основной бой на что нацелен?
–Ну, откуда мне знать?
–Чудной ты у меня ученик! По размышлению и стати своей, так не то, что на боярина, на отпрыска княжьего схож, а по сути своей, иной раз смерд и тот про жизнь понятие большее имеет. Так вот, слухай… В большинстве своем, в нурманском бое цель одна, проломить или снести защиты врага, и прорубить его доспех. Редко кто из них способен на большее, но встречаются иные непоседы, кои походив по миру, побывав в Византии, и землях, далеко за Тьмутараканью лежащих, привезли знания, традиции и приемы совсем иного боя на мечах. Хочешь выжить – осваивай, учи и учись. Уразумел ли отрок?
–Понял. Я буду стараться, учитель.
–Добро!
Пригревшись, оба разнежились. Вставать и идти в избу не хотелось совсем, хоть и понимали, что прислуги нет и кормить их кроме их же самих некому. Лиходеев совсем как мальчишка, шмыгнул носом. К его новому телу, и привычки новые проявлялись, которых раньше не было и в помине. Или забыл? Вот! Подмечая их, Егор про себя ругался, а сделать ничего не мог. Попросил деда:
–Расскажи еще про викингов?
–Про нурман?
–Ага!
–Гм. Чем они у тебя такой интерес вызвали?
–Так ведь сам говоришь, что воины сильные.
–Это да-а! – Задумавшись, повел неспешно речь, вычленяя из памяти яркие образы, а на их основе и выводы. – По сути своей, чистые разбойники, ну и наемники конечно. С меча кормятся. Видишь ли, скандинавы считают каролингский меч, коий давно под себя обручили, чисто рубящим клинком. Но сей меч и в колющих ударах не слаб.
Резко затих после этих слов, будто поперхнулся. После короткого раздумья, бывший княжий боярин снова заговорил.
–У большинства их мечей острие скругленное. Но! – Усиливая сказанное, жестом поднял указательный палец вверх, мол внимай главное, мотай на ус. – Тычковый удар в кольчугу подобным острием, ужасен. Не будет глубокой раны, но кольчугу и даже чешуйчатый панцирь, клинок «пройдет», а ежели и нет, то контузит, а внутренности повредит уж точно. К тому же, некоторые доспехи, а именно мягкую бронь, такой мысок пробивает лучше заостренного. Но удар пыром, применяют еще редко, рубку нурманы предпочитают в бою и на поединках. И рубка мощная, в хорошем темпе. Удар, удар, еще удар. Круши щит и кольчугу!..
Распаляясь, дед перешел на жестикуляцию. Пустой рукой нанося удары по воздуху. Скосив глаза на молодого, понизил градус выплеска информации. Странно, как-то? С появлением в жизни Беловода, новой метущейся души, Егора, отрока подсунутого одной из богинь, он отдавая ему теплоту своей души, ожил сам, даже помолодел. Хмыкнул с пришествием этой мысли, явившей себя в параллели с воспоминанием о скандинавских бойцах. Успокоившись, продолжил:
–Иной раз град ударов и вершит все дело. И пусть первый, и даже четвертый удар не поверг врага – они не бесполезны. Твой враг отступает, он задыхается, теряет свой запал. Вот он уже пошатнулся, а ты не зевай! Его шлем промят, а то и вовсе сбит, щит прорублен, отбит в сторону, сам враг устал, он контужен и даже слегка ранен. Все наруку!
Подвел итог:
–Нурманы – умелые, проверенные во множестве схваток воины, способные биться в одиночку, плотным строем и небольшой группой, они владеют любым оружием, а иной раз пользуются и просто кулаками или наручами.
Беловод оборвав рассказ, снова призадумался. Воспоминания увели его прочь от собеседника, вернулись на несколько месяцев назад, в зимнее утро к сараюшке в сгоревшей веси.
…Из сена спрятанного рачительным хозяином под крышу, выбрался на свет божий отрок, с поразительно светлыми голубыми глазами на бледном худом лице. В темно-русых волосах на его непокрытой голове застряли сухие травинки. Одежда, в которую он был обряжен, обвисла на его худорбе и висела, словно рядно на ветви березы. От бывалого воя не укрылась повадка отрока, при виде незнакомца, мальчишка схватился за нож, и маскируя держал его правильным хватом. Добре! Перед ним явно не смерд. Да, и клинок засапожника не дешев, и одежа не проста, пошита из дорогого сукна, только явно не по размеру и цветом непривычна.
Тогда же взгляд юнака удивил старого воина. Холодный, оценивающий, ничуть не опасливый. Как будто он сам, боярин, должен был опасаться мальчишку, а не наоборот. Ну, да! Как же он позабыл! Ведь говорила во сне богиня, что выгорела душа у мальца, а для таких как они, страха нет. Это одно! Второе, то, что воспринимает Беловода по причине преклонного возраста, как калику перехожего, и на висевший на поясе меч, ему чихать. Ну-ну!
–Здравствуй, отроче, – первым поздоровался курянин. – Гляжу, нет в тебе почитания к старшим. Али сам князь передо мною? Коли так, звиняй княже, не признал.
–И тебе здравствовать, добрый человек. Прости, что не поздоровался первым. Со сна растерялся.
