Великая Зеленая Лиса. Сила Волка

Увидев негативную природу Духа этого мальчугана, Малакиния больше не извинялась, ей жалко не было ни его самого, ни его тетрадку. А вот бутерброд, бутерброд было очень жалко. Подумав, что теперь она осталась без обеда, лисенка едва сдержала слезы, мгновенно наполнившие глаза. Подбородок задрожал, и она вздернула его повыше – может, так никто не увидит. Но с голосом совладать не вышло, и он предательски дрогнул, выдавая плаксивые нотки:

– Хочешь, просто возьми мою тетрадь взамен, и забудем об этом. – Лиске показалось это правильным и мудрым решением в сложившейся ситуации.

– Что ж, это будет справедливо. Итак, обменяйтесь тетрадями и начнем урок, – мягко подытожила молчавшая ранее профессорка Трысь.

Малакиния гордо протянула свою тетрадь подошедшему мальчишке и грустно уставилась на лежащие теперь на ее парте бутерброд и чужую тетрадь. Она подняла хлеб: бо́льшая часть вкусной намазкииз сливочного масла и маминого варенья осталась на бумаге. Кое-как промокнувее хлебом, она отправила бутерброд обратно в сверток, ко второму кусочку, который так загадочно дал ускользнуть своему братцу. Потом слизала остатки варенья с листа, ибо сочла ужасным кощунством выбросить хоть капельку маминого варенья. Малина, которую мама так умело консервировала, на вкус немного отдавала древесными стружками, но, в целом, было неплохо, и настроение у лисенки улучшилось. Она вырвала испорченный листок, и перед ней оказалась чистая тетрадь. Мальчишка повернулся к лиске, торжествующе ухмыляясь. Малакиния показала ему язык. Урок начался.

****

– Скорее, Милания, мы еще успеемзастать папу!

Ускоряя шаг и подпрыгивая от нетерпения, маленькая Малакиния торопила сестру на пути домой. Ей очень хотелось погулять с Мудрым Лисом в Чащном Лесу, во время его вечернего обхода, прежде чем отправиться спать.

Вечерний обход примыкающей к территории поселения части Чащного Леса был давней традицией. Она родилась, когда по Долине бродили страшные Вовкулаки – жестокие ликантропы, чей Дух Волка был вне контроля и находился целиком во власти Ярости. Когда-то давно Темный Маг привел ликантропов в Долину из Другого Мира. В те жуткие времена вокруг поселений устраивали круглосуточный дозор, чтобы уберечь жителей от опасности внезапного нападения ликантропа. С тех пор прошло много хит, и уже давным-давно никто не видел вовкулаков: то ли они ушли восвояси, то ли их истребили жители Долины, но традиция вечернего обхода осталась. В деревне Лисоборотней его совершал Хранитель. Мудрый Лис любил прогуляться по Лесу в часы закатного солнца и часто брал с собой дочерей.

– …А знаете, мои маленькие лисятки, ведь дерева растут всю свою долгую жизнь, – рассказывал девочкам Мудрый Лис. – В отличие от живных, которые выросли до своего размера, а потом к старости могут еще и уменьшиться. Дерева сколько живут, столько и растут, потому мы зовем их Растущими, а нас и зверей – Живными…

– Получается, чем больше дерево, тем старше оно? – уточнила внимательно слушающая Милания.

– Все верно, – отец ласково погладил ее по голове, и они втроем продолжили прогулку. Он так же ласково гладил по шершавой коре дерева, мимо которых они шли, или аккуратно касался зеленой листвы. – А у гнезд грызливых белок всегда есть два выхода, они те еще хитрушки, – вдруг сообщил Хранитель, возвращаясь из своих размышлений.

– Это чтобы убегать от опасности! – добавила Малакиния, довольная тем, что сразу поняла, в чем хитрость белок.

Она очень любила эти прогулки, очень любила Чащный Лес, в нем пахло хвоей и всегда было прохладно в тени раскидистых дерев.

– И все же в нашей части леса дерева не такие большие, ведь мы берем их, чтобы строить дома. Наверняка в глубине, там дальше, дерева должны быть старше и бооольше… – рассуждала Милания.

– И мудрее, – Лис улыбнулся и заговорщически наклонился поближе к дочерям, доверяя им секрет. – Говорят, стохитные тубы вырастают просто огромными и даже обретают голоса, чтобы пересказывать то, что они успели навидаться и наслушаться за свои хиты. – Он многозначительно поднял брови, и лисицы ахнули от восторга.

– Так значит, дерева могут говорить, как живные? – Малакиния искренне воодушевилась этой идеей, – Я хочу расспросить их обо всем – всем! Дерево, расскажи мне, что ты видело? – тут же обратилась она к тоненькой березке, потянув за веточку, трепещущую на ветру листвой и налитыми сережками. В ответ дерево только осыпало ее маленькими золотистыми семенами.

– Думаю, эта березка еще не обрела своего голоса, малышка, – мягко рассмеялся Хранитель, – тебе следует обратиться к дереву потолще и пораскидистей.

– Насколько потолще?

– Ну, например, настолько, чтобы вы с Миланией вдвоем не могли его обхватить руками. Такое должно быть достаточно старым… – Хранитель резко обернулся, за его спиной зашелестела трава и хрустнула ветка. Он инстинктивно закрыл девочек собой. Из кустов показалась голова оленя, совсем молоденького, с большими черными глазами и худенькими рожками. Он медленно жевал, не отрывая взгляда от Лиса, но смотрел совсем не на него, а сквозь.

– О, Малакиния, извинись, пожалуйста, за нас перед этим чудесным живным, кажется, мы помешали ему ужинать, – отступая в сторону, попросил Хранитель.

Девочка послала оленю долгий взгляд в ответ, улыбнулась и кивнула. Олень еще раз осмотрел всех, мотнул головой и скрылся в кустах.

– Ну все, пора домой, ужинать и спать. – Лис взял дочерей за руки.

Малакиния всегда одной рукой держалась за папину ладонь, а второй теребила край широкого рукава его парчового, серебристого с голубым халата, и пальчиками обводила выпуклый узор замысловатой вышивки. Она делала так, будучи еще младенцем, засыпая под баюканье Мудрого Лиса в его больших руках. Маленькая Малакиния очень любила этот халат. Мудрый Лис тоже очень любил этот халат и носил его поверх любой одежды все время, если только речь шла не о такой работе, во время которой моно было его испортить или испачкать.

Ведь этот халат сшила и украсила узорами его Вознеженная Лакония в то самое время, когда под ее сердцем рос и креп детеныш, родившийся ночью, при свете молний листопадьевого ливня… И этот халат был единственным свидетелем тайны Мудрого Лиса и хранил ее вместе с ним. Хранитель тайны Хранителя.

За ужином Малакиния любовалась своими родителями: отец заботливо отрезал лучшие кусочки и накладывал в тарелку Вознеженной, внимательно подливал ей чай, умело предупреждая ее просьбы, подавал соус или картофелинку. Он ласково улыбался, глядя на Лаконию, и его бирюзовые глаза светились от переполняющего их обоих Большого Чувства. Лакония всегда старалась коснуться Мудрого Лиса, трепетно брала за руку во время разговора или, проходя мимо с полотенцем, чтобы вытереть лужу супа возле Малакинии, вдруг целовала Вознеженного в макушку, едва касаясь губами серебряных волос. Ее звонкий счастливый смех наполнял кухню и сердца домочадцев. Столько хит прошло со дня их знакомства, но Большое Чувство только росло с каждым днем, и все окружающие видели это. Весь дом ощущал действие Магии Большого Чувства на себе: каждая комната, мебель и посуда, еда и вода, а особенно дочки-лисички впитывали в себя волшебство нежности и заботы, которую проявляли друг к другу Мудрый Лис и Лакония. Свечи горели ярче, пирог был ароматнее, каша была маслянистее и сытнее, песни были мелодичнее, а сны крепче и слаще. Малакиния не знала, что такое горе, печаль или потеря. Семья окружала ее такой заботой и теплом, что в своем абсолютном счастье она и не представляла, что бывает иначе.

Любознательная и пытливая лиска, тихонько играя в уголке комнаты деревянными фигурками живных или делая уроки за письменным столом в светлой, украдкой наблюдала за родителями.

Бывало, Лакония стояла у окна, задумчиво наблюдая за вспышками молний или закатным солнцем. Черты ее круглого лица становились острее, ореховые глаза темнели, брови хмурились, словно она силилась вспомнить что-то, губы из полных, ягодного оттенка, становились тонкой бледной нитью, казалось, какие-то смутные мысли вдруг омрачали ее. Мудрый Лис, высокий и сильный, бесшумно подходил к ней и крепко обнимал за плечи. Он долго стоял так рядом со своей Вознеженной, стараясь укрыть ее от грусти и сомнений, отгоняя от нее страхи. И Лакония возвращалась: ее лицо светлело, и благодарная улыбка красноречиво показывала, что Мудрый Лис ей помог. Малакиния знала, что точно так же, забравшись на колени к своему большому и теплому папе, укрывшись полой его роскошного халата, можно спастись и от ночных кошмаров, и от пугающих волосатых паучьих лап. Не было ни одной проблемы, которую не смог бы решить ее отец, ни одного чудища, которого он не смог бы прогнать. Хоть лисенка была очень близка со старшей сестрой и сильно любила свою чудесную маму, иногда она все же признавалась себе в том, что больше всех на свете обожает отца.

Лисята в деревне собирались небольшими стайками по возрасту и играли вместе. Совсем маленькие под присмотром мам или нянек играли на двух детских площадках возле рыночной площади, а ребятня постарше носилась по деревне и забегала в лес. Они лазили по деревам, запугивали ворон и воробьев, собирали дикие ягоды во время созревания урожая или катались с пригорков зимой. Когда Милании исполнилось десять хит, родители стали отпускать ее гулять вместе с другими лисятами по Чащному Лесу и брать с собой сестренку.

День был жаркий, середина лета выдалась засушливой, и жители деревни Лисоборотней были обеспокоены – как бы не потерять урожай. С раннего утра Мудрый Лис уехал в Цкенод на совет Хранителей. Лакония же собиралась весь день посвятить подсчетам прибыли и убытков. Она как раз достала все необходимые записи и подвинула стол ближе к окну, протерев его от возможных крошек и пятен, которые повсюду за собой оставляла Малакиния. В дверях появилась Милания. Высокая и тонкая, она была копией своего отца. Загорелые коленки выглядывали из-под свободных льняных шорт, рубашка с коротким рукавом была аккуратно подпоясана шнурком, сплетенным из голубой тесьмы. Это была идеальная для такой погоды и удобная для игр одежда, пошитая умелыми руками Лаконии. Только шнурок – голубой, сложного плетения в шесть тесемок – был подарен Малакинией. Волосы Милания собрала в пучок на макушке – не жарко и не мешают. Она держала в руке тряпичную сумку и собиралась наполнить ее чем-то вкусным для них с сестрой.

– Мами, мы с Малакинией побежим на Косую опушку, там сегодня играют в «Нашествие Вовкулаков»! Я буду генералом вовкулачьей армии, а Зирон – прекрасным принцем в беде! – радостно сообщила Милания, проносясь по светлой в кухню. Зироном звали соседского мальчишку, с которым Милания флиртовала этим летом. Лакония многозначительно улыбнулась и подняла брови.

– Звучит захватывающе! Надеюсь, обойдется без больших потерь, ведь спасать принцев это рискованная задача. Главное, что б оно того стоило. – И придав себе более серьезный вид Лакония добавила: – Я полностью полагаюсь на твою ответственность и инстинкт самосохранения.

– Конечно, мамочка. Мы будем очень осторожны и бдительны и вернемся домой раньше захода солнца. А что можно взять на перекусик? – Милания озадаченно заглядывала в открытую дверь кладовой.

– Там есть засахаренный ревень, лепешки и компот. Постой, я соберу. – Лакония подошла к дочери. Надо же, та была уже почти одного роста с ней! Но это не помешало маме нежно погладить дочь по щеке, крепко обнять и чмокнуть в нос. Дочка пахла лавандой, солнцем, загаром и играми в спасение принцев.

– Давай сумку, я сейчас сама сложу, чтоб компот не протек, – забрав пошитую Миланией сумочку, мама скрылась в недрах кладовки.

В это время, громко топоча, по лестнице сбежала семихитная Малакиния. В таких же шортах и рубашке, но без пояска. Один край рубахи был заправлен за пояс шорт, другой вольно болтался, гордо являя миру пятно от варенья в форме четырехлистного клевера.

«На удачу!» – говорила про пятно Малакиния и хохотала. Волосы хаотично обрамляли ее круглощекое румяное личико, усыпанное золотыми веснушками. На солнце копна волос с неизменными белыми концами полыхала настоящим рыжим пламенем. Дети как-то своими дразнилками довели Малакинию до того, она укоротила свои чудесные длинные волосы чуть ли не наполовину, лишь бы избавиться от странных белых кончиков, но на утро они снова побелели. Лакония и Хранитель считали эту особенность Малакинии необычной, а волосы невероятно красивыми. А Милания так часто мутузила всех, кто дразнил сестру, что в итоге дети перестали это делать, и Малакиния наконец приняла себя.

– Я рассчитываю на твою ответственность и инстинкт самосохранения, – снова повторила Лакония, протягивая Милании полную вкусностей сумку. Малакиния подбежала к матери и обняла за талию, путаясь ногами в ее юбке.

– Мы будем очень осторожны и внимательны, мамочка, – пообещала младшая лисенка. Распевая песенку, дети вышли из дома, и Лакония осталась в тишине, в просторной пустой светлой. Три больших окна, от пола до самого потолка, выходили в сад и были распахнуты настежь. Из сада доносилось пение птиц и приглушенное жужжание пчел и шмелей, трудящихся над цветущими кустами чайной розы и жасмина. В углу светлой лежали игрушки: тряпичные куклы и деревянные фигурки живных. Там же из подушек девочки соорудили дом и очень просили его не разбирать. Вечерами они забирались в него, читали друг другу книжки или сочиняли истории. Напротив камина, боком служа одной из стенок подушечного домика, стоял большой мягкий диван. В холодные зимние вечера Лакония любила лежать, поджав ноги, на этом диване, любоваться пламенем в камине и тихо разговаривать с Мудрым Лисом, положив голову ему на колени. Ее Вознеженный пил крепкий чай и тихо отвечал, перебирая пряди ее волос, очерчивая линию скул, нежно касаясь мочки уха и скользя пальцами по шее… «Да-а-а, всякое видывал этот диван…» – лукаво улыбнувшись, подумала Лакония.

Она все еще улыбалась, усаживаясь у окна с блокнотом и чернилами. Но стоило ей надеть очки и погрузиться в подсчеты – уже ничто другое не отвлекало ее внимания.

Тем временем Милания и Малакиния мчались по знакомой тропке наперегонки. На косой опушке дети назначили встречу в десять утра. Планировалось нападение Вовкулаков, спасение принца, заключение перемирия и совместный пир. Зирон предлагал играть в пир в честь заключения их Союза Нежности, но Милания сразу отвергла эту идею.

– Я не хочу давать ему никаких лишних надежд, – пояснила она свою позицию сестре. Малакиния кивнула, хоть ничего и не поняла.

Сестры шли на косую опушку, бодро напевая свою любимую считалочку:

***

Раз-два-три-четыре —

      Сосчитаем дыры в сыре.

      Если в сыре много дыр,

      Значит, вкусным будет сыр.

      Если в нем одна дыра,

      Значит, вкусным был вчера.

***

      По мере погружения в лес тропинка становилась все у́же, и в некоторых местах приходилось продираться через сплетающиеся ветви разросшихся кустов.

Игра на опушке была в самом разгаре, когда сестры присоединились к друзьям. Скача по деревьям, сражаясь с кустами и невидимыми противниками, детеныши лисоборотни наслаждались летним днем, наполняя Лес звонким хохотом. Каким-то чудом, несмотря на активные игры и частые драки, Милании удавалось содержать свои одежду и прическу в идеальном порядке. А вот у Малакинии запылились сандалии, и были грязными коленки и ладошки.

После жарких споров об условиях перемирия, дети подкрепились и подхватили идею Зирона пойти окунуться в прохладные воды реки Ноэвы. От косой опушки до речки было рукой подать. Шум ее потока доносился до слуха ребят. Наступил полдень, солнце палило с такой силой, что устоять от соблазна освежиться прохладной речной водой было невозможно. Милания и Малакиния настороженно последовали за веселой толпой детей – родители пока не разрешали им приближаться к реке.

– Ну чего вы? – уговаривал медленно и неуверенно шагающих девочек Зирон. —Посидите поодаль, а я наберу вам воды в кувшин от компота.

– Ну ладно, только к воде мы не пойдем, а то мама будет ругать, – авторитетно заявила Малакиния, видя, что Милания смутилась и покраснела.

Девочкам тоже было жарко, потому идея облиться водой из кувшина выглядела заманчивой, и в то же время не нарушающей запрета родителей.

По мере приближения к реке, дети ускоряли ход, и вот все уже бежали, радостно вопя. Кто-то сбрасывал рубашки, другие прыгали в воду как есть – в одежде. Милания и Малакиния остановились на безопасном, на их взгляд, расстоянии и уселись на траву в тени клена. Зирон уже успел трижды прыгнуть в воду и выбраться – пловец он был отличный. Он подбежал к лискам и встряхнул над ними своей мокрой рубахой. Девочки радостно приветствовали этот маленький самодельный дождь.

– Побежали, хоть ножки намочите! – уговаривал он Миланию.

Она украдкой взглянула на сестру.

– Я быстро? Только на мелкоте? – одновременно извиняясь и как бы спрашивая разрешения, Милания встала и приняла протянутую руку Зирона. Малакиния проводила ее утрированно осуждающим взглядом.

– Ох уж эти подростки, – повторила она папину любимую фразочку, насупившись и скрестив руки на груди.

Милания ступила в воду, и, держа Зирона за руку, запрыгала с камушка на камушек, как молодая козочка. Ей было и весело, и приятно. Внимание Зирона льстило, хотелось показать, что она не только хулиганка-драчунья, но и чуткая интересная «уже-почти-девушка».

Малакиния откровенно скучала, во рту совсем пересохло, обещанную воду никто так и не принес. Она взяла кувшин и направилась к реке, Милания и Зирон постепенно отходили все дальше, вода доходила им уже до колен. Края шорт Милании намокли, но она не замечала, увлеченная флиртом. Зирон то держал ее за руку, то выпрыгивал на берег и делал колесо, все это обильно сдабривая комплиментами ее глазам, волосам и крепкому удару левой. Малакиния, набрала в кувшин немного воды и от скуки и любопытства последовала за ними.

Все произошло быстро.

Милания сразу и не заметила, как ее красивый поясок ослаб в узле и неожиданно соскользнул с рубашки. А вот Малакиния заметила, как поток воды подхватил шнурок, и кинулась за ним.

– Шнурочек! – кричала девочка. – Лови, лови, он уплывет!

Зирон увидел, как поясок голубой тряпичной змейкой мелькнул между камнями. Милания вскрикнула: мимо нее пронеслась Малакиния и с разбегу прыгнула в воду следом за шнурком. Ноэва в этих местах как раз проходила через каменные пороги. Поток воды, с неистовым ускорением пенясь и бурля, огибал с огромные тысячахитные булыжники, гладкие от неустанной шлифовки. Малакиния выныривала, била руками по воде, лихорадочно заглатывая воздух, кричала и снова уходила под воду. Ее ударяло о камни она инстинктивно пыталась за что-либо схватиться. Ее охватил ужас. Обрывки мыслей проносились в голове. Спасите! Что же она сделала? Она не умеет плавать, да и если бы умела – в таком бурном потоке невозможно плыть. Снова вынырнула. Крик. В рот залилась вода. Малакиния безвольно кружилась, в пенящейся воде бурной реки, уносимая течением все дальше.

Милания и Зирон бежали вдоль берега по-над рекой, но Малакинию этот стремительный поток давно унес далеко вперед. Зирон сдался и в отчаянии упал на колени, хватая руками траву и вырывая с корнем:

– Мы не сможем… Ее уже не найти… Посмотри, какое тут течение… И… Камни…

Милания продолжила бежать. Он что-то еще кричал ей вслед, но она не слышала, не обратила на него внимание. Быстрее, быстрее.

Малакиния выбилась из сил, еще пара ударов о камень – и ее Дух готов будет отлететь… И тут чьи-то руки поймали девочку и осторожно вытащили из безостановочно бегущего потока воды. Малакинию била крупная дрожь, зубы клацали, от ужаса, паники и холода она не могла совладать с конечностями. Она крепко вцепилась в одежду спасителя. Спасительницы. Женщина парила над рекой, медленно двигаясь в сторону берега. Но Малакиния этого не заметила. Вот они оказались на траве, спасительница села, крепко прижимая Малакинию к себе и мерно раскачиваясь. Девочка откашливалась водой и понемногу успокаивалась, приходя в себя от шока. Тело все еще сотрясала дрожь. Женщина была в сухой одежде, от нее шло тепло. Это заинтересовало и отвлекло Малакинию от собственных переживаний. Невероятно длинные, белые как снег волосы спасительницы рассыпались вокруг, а исходящий от нее тонкий запах фиалок и сладких пряников показался Малакинии до боли знакомым и действовал на лиску умиротворяюще. Дрожь постепенно прошла. Уже почти погрузившись в сон, Малакиния подняла голову и пролепетала:

– Спасибо, прекрасная фея.

Женщина осторожно убрала мокрые пряди волос с лица Малакинии и устремила на нее взгляд прозрачно-льдистых глаз с вертикальными зрачками, полный необъятной теплоты. Чувствуя себя в безопасности, Малакиния заснула. В кулачке она сжимала голубой шнурок.

– Какая же ты упрямая, – глядя на этот шнурок, улыбнулась женщина и покачала головой. Она нежно коснулась крепко сжатых вокруг шнурка пальчиков. – Прямо как твой отец.

Милания издалека увидела тело Малакинии, лежащее на берегу. Ярким белым пятном оно выделялось на равномерно-зеленой полянке, кое-где скромно украшенной бледно-лиловыми цветками вьюнка. Вид безвольно лежащей девочки поразил Миланию. Она рывком оказалась возле сестры, предполагая худшее… Малакиния же просто мирно спала, свернувшись клубочком, согревшись и обсохнув на солнышке. В кулаке у нее был зажат злосчастный шнурок любимого Миланиного цвета. Шнурок, который Малакиния втайне плела долгие месяцы и торжественно подарила сестре на десятихитие.

Пропади он пропадом, шнурок, который чуть не лишил ее сестры!

«Кого ты обманываешь? Ты сама чуть не лишила себя сестры! – сердито сказала себе Милания. – Завертелась хвостом перед мальчишкой! Ты должна была присматривать за ней! Вам вообще к реке идти было нельзя! Это просто чудо, что она вот так лежит тут! Что она не отпустила Дух от страха, что ее не тряхнуло о камни так, чтоб он отлетел! Это просто Чудо…» Милания не могла перестать себя корить. Будь виноват кто-то другой, его можно было бы отделать как следует, тогда, может быть, стало бы легче. А самой себе тумаков не навешаешь. Тут все сложнее. Злость на себя и неизмеримое чувство вины прожигали в Милании дыру изнутри… Она неотрывно смотрела на сестричку, боясь моргнуть. Та громко сопела. Пережив сильный стресс, девочка заснула очень крепко. Милания тихо улеглась рядом и обняла сестру, стараясь не нарушить ее сон. Она плакала и тихо шептала: «Прости, прости, прости меня пожалуйста…» – до тех пор, пока, вымотанная бегом, слезами и переживаниями, сама не забылась глубоким беспокойным сном.

Зирон совладал с паникой и к моменту, когда подоспели другие ребята, утер слезы и взял себя в руки.

– Почему она вообще в воду сиганула? – скрипучим голосом снова и снова спрашивал долговязый нескладный мальчуган в красной майке, доходящей ему до колен.

Никто не знал ответа.

– Да понятно же, просто малявка приревновала старшую сестру к Зирону, – с видом эксперта по всем вопросам сказала девочка с густыми каштановыми волосами . – Просто Малакиния решила на себя обратить внимание сестры и всех присутствующих. Я сколько раз говорила – нечего этой карапузихе с нами таскаться. Вот, я оказалась права, от малышни одни проблемы! – Лисенке оставалось всего два месяца до пятнадцатихития и дня ее Донития, и она уже считала себя очень взрослой.

– Вы представляете, что будет, если младшая из рода Хранителя погибнет? Знаете, что начнется?! Представляете, как нам всем попадет? – небольшого роста мальчишка схватился за голову, приставая попеременно к каждому с этими вопросами. Маленький паникер переживал за свою шкурку. Зирон тоже сильно переживал. И тоже за себя. Он переживал, что оказался таким слабохарактерным, что сдался, что упал и начал плакать от страха, а бесстрашная Милания побежала дальше… «Она теперь не то что заговорить, она смотреть на меня не захочет!» – в отчаянии думал он.

Дети организовали поисковую группу. Серьезно настроившись, и в то же время искренне тревожась за судьбу Малакинии (просто не так сильно, как за свою), но уверенные, что случилась трагедия, они шли вдоль реки, напряженно вглядываясь в воду и осматривая прибрежные заросли и валуны – одновременно с любопытством и страхом перед тем, что могут увидеть.

– Вон они! – Мальчуган-паникер заметил девочек первым. – Вон, на траве!

Сначала все замерли в нерешительности. Зирон первым зашагал в сторону Малакинии и Милании. Крик мальчишки разбудил сестер, они принялись радостно обниматься, не обращая внимания на лисят. Заробевшие было дети осмелели и поторопились следом за Зироном, обрадованные тем, что все оказались живы и здоровы.

Лисята, не сговариваясь, решили, что будет лучше не рассказывать о происшествии взрослым. В свою очередь Малакиния не стала говорить другим лисятам о спасшей ее таинственной беловолосой фее.

– Мне удалось схватиться за торчащий куст, и я выбралась… – Так она пояснила свое спасение.