Великая Зеленая Лиса. Сила Волка

Если бы Диверий думал об этом, он наверняка очень бы расстроился. Злился бы снова. Бесился. Жаждал мести, ощущал себя преданным. Но он, в свою очередь, не думал ни о дворце, ни об Измульдине, ни о Товоконии… Для князя жизнь стала легка и хороша. Звеняще золотистая, кружевная, как волосы Неонии. Теплая и ягодная, как ее кожа, и сверкающая самоцветом, как ее фиалковые глаза. Он понял, что никогда не было у него Большого Чувства к принцессе. Это было просто увлечение, желание заполучить и обладать. Собственничать. Неонию князь искренне Вознежил. С ней хотелось делить счастье, которым она же его и наполнила. Он больше не испытывал привычного страха не соответствовать высокому чину или не оправдать ожиданий, не чувствовал зависти, признавая более умелых и успешных, искренне ими восхищаясь.

Неония не рассказывала никому о своем жильце, в деревне знали только о том, что она лечит кому-то очень тяжелый перелом. Князь долго не мог даже встать, но время шло, и нога срослась. Львица заставляла его делать упражнения. Постепенно, от первых движений, полных боли и отчаяния, Диверий снова продвинулся к возможности ходить. Вначале с костылями, затем с тростью. Трости было суждено остаться с ним навсегда. Но даже встав на ноги, князь держался в стороне от других териантропов. Его вполне устраивало уединение с Неонией. Они прогуливались по Чащному Лесу, как ему думалось – только вдвоем. Но тем временем новая жизнь уже теплилась под сердцем пророчицы Львостаи. Другие жители деревни так и не узнали никогда, кого лечила Неония. Гордые львы с уважением относились к личным границам любого живного.

Диверий не только обрел взаимное Большое Чувство с Неонией, но пришел к гармонии с самим собой. Негласно они с Неонией вступили в Союз Нежности и прижили детеныша, которому львица даровала свет в начале Зеленого Времени.

Втроем они были совершенно счастливы.

И только иногда князь вспоминал о заключенном контракте. Он знал, что в Цкеноде все готово к коронации, которую назначили на середину Листьепадного месяца. И новости о том, что Измульдина уже на крайних сроках беременности, тоже достигли его. Такая общая счастливая картина жизни во дворце, окончательно убедила его, что контракт с Юсыем был всего лишь глупой шуткой. Розыгрышем. «Древние Магии Долины не откликнулись на мой зов, а Юсый всего лишь решил воспользоваться моим жалким положением, чтобы позабавиться, да потом рассказывать о глупости и наивности князя и веселить компанию таких же странных магов, скучающих в стенах университета над своими бесконечными учебниками и магическими упражнениями, никому не нужными в Долине в наше время. Шутка, чтобы развлекать никому не нужных магов…»

Жизнь была наполнена самыми яркими и сочными красками, самой трогательной нежностью и домашним уютом, которых раньше Диверий даже представить себе не мог. Пока в один день все не изменилось.

С утра Неония отправилась в Цкенод, посмотреть на Коронацию новых правителей да заодно сдать в лавку травеньевые настои и сухие смеси, изготовленные ею. Князь наотрез отказался лететь и остался дома присматривать за сыном. Детеныш был невероятным счастьем: очень смышленый, сказочно красивый, розовощекий, пухлый, улыбчивый карапуз. Диверий поминутно целовал его в макушку, покрытую золотым курчавым пушком. Борода князя щекотала карапузу ухо. Малыш отзывался звонким смехом и тянул к отцу ручки, стараясь ухватить кончик черной щекотной бороды. Неонии не было до глубокой ночи. Когда малыш уже тихо сопел в кроватке под мерный шум сильного ливня, Львица появилась в проеме двери, резко распахнутой настежь. Глаза ее были красные от слез, грудь в промокшем насквозь лифе часто вздымалась, в запутанных волосах, с которых струйками стекала дождевая вода, застряли тонкие веточки и мокрые осенние листья. Неония бежала сквозь Лес, срезая дорогу самым коротким путем. Диверий бросился к Вознеженной с покрывалом, забыв про трость:

– Что произошло, Душа Моя? Моя нежная, ты же вся дрожишь! Сейчас, сейчас, – он усадил ее за стол, укутав в покрывало, захлопнул дверь, поставил чайник. Неония только наблюдала за ним, совершенно не замечая своей дрожи. Ее глубокие фиалковые глаза были наполнены грустью до краев. Но она уже взяла себя в руки и не дала бы больше никогда выхода этой грусти в виде слез.

– Новый правитель Долины, Супруг принцессы… Он исчез… Его не видели уже много дней, но скрывали от всех… И все еще скрывают. Ведь должна была быть Коронация, а его нет… Принцесса болела и не вставала с момента его пропажи. – Неония наконец выдохнула, собралась. Князь обернулся и молча ожидал продолжения. Под ложечкой засосало. Было ощущение, что его все-таки догнали и поймали. Как ни старался он убежать. Ощущение затравленности. Грусть из глаз Вознеженной перетекла в его собственные лимонные глаза. Он смотрел на Неонию, и его вертикальные зрачки медленно расширялись. «Как же она прекрасна…» – с грустным восхищением подумал Диверий. Она встала, сбросила покрывало и быстро начала снимать липнущую к телу, совершенно мокрую одежду: расшнуровала корсет, стянула юбки, рубашку, подштанники – и осталась стоять обнаженная посреди светлой комнаты, такая бледная, почти прозрачная. Князь заключил ее в своих объятиях и долго, мучительно нежно целовал, не отпуская…

– Я была в лавке травницы Лирии, когда туда вбежала придворная знахарка. Я знаю ее много хит и обрадовалась нашей встрече. Она тоже, но совсем по другой причине. Она позвала меня с собой, во дворец, и оказалась права – лишняя пара умеющих рук там не помешала… Но изменить ничего было нельзя…

Позже Неония лежала, тесно прижавшись к Вознеженному. Воспоминание о пережитом все еще заставляло ее вздрагивать. Смотреть в глаза Диверию, рассказывая это, было бы вообще невыносимо. Потому она старательно прятала лицо у него на груди и испуганным шепотом продолжала свою историю.

Вознеженный принцессы пропал, и Товоконий решил, что он струсил, испугался ответственности правления и бросил его дочь. Как есть, почти готовую даровать свет их детенышу. Накануне Коронации. Унизил, бросил, предал… Бедняжка Измульдина… Она до последнего вздоха верила, что это не так… Она знала.

– До последнего вздоха?! – в ужасе переспросил Диверий, удивляясь чужому сиплому голосу, который услышал. Сердце бешено билось. Он сделал ужасную вещь! Он натворил что-то по-настоящему ужасное и совершенно необратимое!

– Сегодня утром Товоконий пришел в покои принцессы, желая убедить ее позабыть прохвоста и пройти Коронацию самой. А со временем избрать другого Супруга. Они повздорили, очень крепко повздорили, и детеныш не выдержал такого напряжения. Столько злости, боли и отчаяния вокруг… Схватки начались на десять недель раньше срока! Детеныш родился без Духа… Измульдина была безутешна… Когда знахарка привела меня – принцесса еще была жива… – Неония снова прервалась, переводя дух и прячась от ужасных событий на груди Вознеженного. Она понимала, что это последняя ее возможность вдыхать его аромат. Стараясь как можно более детально его запомнить – миндаль, мед и лимон… свежий и сладковатый запах… она вдохнула глубоко-глубоко, а ее следующие слова навсегда поставили точку в их чудесной, идеальной совместной жизни. – Измульдина умерла в полночь, рыдая, взывая к Вознеженному, которого так и не было рядом… Умоляя принести ей ее детеныша… А следом за ней, сразу, как только сообщили о смерти дочери и внука, отпустил Дух Товоконий. Сердце не выдержало. Дух просто вырвался из него – последним диким воплем. До сих пор слышу его… Весь дворец дрогнул, свечи потухли в каждой зале… Пробрало таким холодом, что мне показалось, в этой полуночной тишине кто-то громко расхохотался… Чего только нервы не сделают…

Последнее мгновение их общего тепла неумолимо утекло. Вернуть ничего было уже нельзя. Остались только воспоминания. И детеныш, тихо всхлипнувший во сне, словно хлебнувший густой грусти, наполнившей комнату. Пламя в очаге весело и беззаботно потрескивало и плясало, облизывая толстые поленья. Диверий сел, нежно погладив макушку Неонии напоследок. Его лицо застыло в жесткой, ничего не выражающей маске. Внутри разгоралась ненависть. Ненависть к себе. Что он натворил! Пора была обсудить план, будущее. Исходя из того, как сложилась Судьба теперь. Он рассказал Неонии о том, как заключил сделку с Юсыем. Но львица не зря была пророчицей Львостаи:

– Не многое из этого является новостью для меня. Но я ценю твою откровенность, – ответила она на его признание.

– Наш сын – прямой наследник Стола Правления, Неония! Идем со мной в замок – и мы заступим на престол и будем править Долиной, – он начал, но заранее знал ее ответ.

– Диверий, я вознежила тебя и отдала тебе свой Дух. Я подарила свет нашему детенышу … – тепло пропало из голоса Неонии, теперь уже навсегда, в нем звучала холодная сталь. – Но за свои ошибки ты будешь расплачиваться сам. Наше дитя взойдет к Столу Правления, когда придет момент. Когда он будет достаточно силен, чтоб отстоять свои права и свое Королевство. Он придет к тебе в день своего восемнадцатихития, закончив положенное после Донития обучение. Он окрепнет, получит свои дары от Натуры и все необходимые навыки от Учителя, а также защиту самого сильного мага в Мире териантропов… И только потом придет. Возможно, с ним приду и я. Если ты раскаешься в своем проступке и искупишь его. Сейчас же стоит нам открыться – и те силы, с которыми связала тебя твоя глупость, испепелят наше дитя одним только взглядом… Прошу, – холодно говорила Неония, – забудь о нас. Держи то, что было, в тайне. Сам расплатись за свои ошибки, Диверий… Твой сын сможет все изменить для Долины. Но никто уже не сможет ничего изменить для тебя… – две золотые слезинки скатились по щекам Неонии с этими словами. – Прощай, Вознеженный мой. Судьба даровала нам так мало времени. Но я была счастлива делить с тобою каждый миг…

– Но как ты собираешься скрывать его? Вертикальные зрачки если не сразу выдадут в нем Драго, то как минимум будут бесконечно вызывать вопросы у всех, кто с ним столкнется.

– Отчего им выдавать в нем Драго? Ты, верно, позабыл, что из всех кланов, такие глаза присущи еще одному, не только Драго. Да и териантропы в Львостае никогда не станут лезть с расспросами. Тем более ко мне. Я найду способ растить нашего детеныша в безопасности и радости, Вознеженный. Но ты должен обещать, что позабудешь о нас… Иначе даже из твоих мыслей недруги смогут выудить наши образы, и тогда жизнь твоего сына будет так же коротка, как жизнь дитя Измульдины… Его постигнет та же участь, что и бедняжку принцессу. Не рискуй им. Забудь нас.

Поклявшись Неонии хранить их Союз и дитя в тайне, нежно поцеловав напоследок свою семью, Диверий обернулся драконом и полетел в сторону Цкенода, в замок. Неония стояла в дверях, долго наблюдая за тем, как блеск молнии освещал его лимонно-желтую чешую и мерное движение мощных крыльев. Потом только его силуэт. Потом далекая точка потерялась в миллиарде таких же точек – дождевых капель, – и Неония затворила дверь.

****

      Возвращение Диверия обрадовало и успокоило паникующих чиновников и Хранителей. Грусть, отчаяние и ужас от произошедшей трагедии долго витали по всей Долине. Жители пребывали в глубоком трауре на протяжении целого хита. Совет принял единогласное решение – Диверий был единственным Драго и единственным наследником Стола Правления. После необходимого траура был назначен день Коронации Диверия.

Тронная зала была скромно убрана для Коронации, Диверий сам так распорядился. Он не хотел устраивать большого празднества, хоть Совет единогласно решил, что для поднятия общего Духа Долины, чтобы помочь народу забыть горе и начать новую жизнь, териантропов следует взбодрить пиром и балом. Пир Диверий разрешил. Бал тоже. Но организовал все очень скромно.

С момента последней ночи рядом с Неонией и сыном очертания предметов для Диверия стали нечеткими, и картина мира оказалась навсегда поддета алым, подточена гнилью. Даже пахло гнилью. Каждый шаг к трону, во главе Стола Правления, каждое слово пафосной речи встречавшего его Совета, каждое «гип-гип ура» на площади, из толпы, которую новому Правителю следовало приветствовать… Каждое мгновение этого дня острым осколком с неровными краями врезалось в Диверия, причиняя физическую боль.

– Да здравствует Король Диверий! Призванный служить своему народу верой и правдой! Да здравствует Драго! – скандировала толпа териантропов. Они повторяли эти слова в трактирах и на улицах, передавали от детей к старикам и верили, что беда позади.

Бесконечное чувство вины, неизбежная ответственность за случившееся… За смерть близких – смерть в муках, с переполненным болью сердцем и Духом – вот чем была для Диверия эта корона. Он совсем не хотел ее. Не такой ценой.

Он не мог уйти в покои раньше, чем бал завершится, и только когда звуки затихли и дворец показался пустым, Диверий оказался в спальне. Один. Похудевший, осунувшийся, словно привидение, тихо брел он к кровати, на которой раньше спал его названный отец… Одежда висела на нем так, что казалось, внутри рубашки никого нет. Руки дрожали. Он знал, но все еще надеялся… Стоило взяться за покрывало на постели, как сзади раздался знакомый холодный хриплый хохот.

Правитель Диверий обернулся. У камина стоял черный большой угловатый Маг.

– Юсый… – одними губами прошептал Диверий. Самое страшное сбылось. Это все было по-настоящему. И это была его вина. Только его вина.

– Рад, что ты меня помнишь, – развязно кивнул Юсый. Он подошел к полке с графинами и налил себе янтарный еловый сок в тонкий хрустальный бокал. Паясничая, Маг приподнял бокал, провозглашая тост: – Да здравствует король Диверий, обязанный служить мне верой и правдой.

Глава 2

      Лакония лежала совершенно обессилевшая. Сознание то и дело покидало ее, и женщина погружалась в короткий беспокойный сон, в котором заново переживала обрывки предыдущих нескольких часов мучений. Вдруг приходя в себя, она лихорадочно обшаривала взглядом освещаемую вспышками молний комнату, ощупывая руками покрывало в поисках чего-то или кого-то. Снова убеждаясь, что она совершенно одна, Лакония отчаянно вздыхала – сил не было даже на стон. Она так хотела крикнуть, позвать, спросить. Детеныш? Нигде нет детеныша… Острота страшного предчувствия выбивала почву из-под ног сознания Лаконии, и от страха она опять впадала в беспокойный сон…

Ей виделось, как над ней склоняется знакомое лицо, и Вознеженный ласково приговаривает: «Ты молодец, ты умница… Еще немножко… Я рядом». Его родная теплая ладонь вытирает испарину со лба. У изножья постели возится деревенская повивальная Жапка, низкорослая, с выпученным глазами и зеленоватой кожей, она ворчит себе под нос что-то о слабом Духе Лаконии, о глупости Мудрого Лиса, который позволил жене снова пытаться даровать свет детенышу… Но во всех этих обрывках воспоминаний нет самого важного: Лакония не слышит крика. Такого желанного крика нового живого существа… И тот же страх, что погружал ее в беспамятство, вырывал ее оттуда, стоило мелькнуть этим мыслям.

Минуты ожидания казались часами, часы длились как дни. Самое невыносимое было просто вот так лежать одной в полутемной комнате, зловеще озаряющейся вспышками молний.

Шум листьепадного ливня за окном становился невыносимым. Раскатистый гром пропитывал Лаконию ужасом. Комната наполнилась странными запахами и тенями, в глазах рябило. Потолок начал вращаться – сначала медленно, постепенно ускоряясь. Она почувствовала, что близится конец… Она только и успела позволить себе подумать: «Мне так и не показали мою малютку… Даже если детеныш отпустил Дух, они должны, должны были дать мне его подержать!..»

Из груди женщины вырвался вопль отчаяния. Слезы, так долго сдерживаемые слезы, хлынули горьким потоком, стоило ей все же подпустить к себе эту ужасную мысль… Горечь вселенской утраты навалилась на нее и начала душить. На полминуты дыхание перехватило… и выдох вырвался громкими грудными рыданиями…. Сквозь собственные всхлипы и вой Лакония услышала торопливые шаги за дверью… Распахнув ее настежь, в спальню вбежал Мудрый Лис. Ее Вознеженный, ее спасение! Мгновенно он осветил всю комнату, все почерневшее от горя нутро рыдающей женщины, разогнал тени и страхи: в одной руке Мудрый Лис держал ночник, ярко пылающий огоньком, другой же рукой трепетно прижимал к груди крохотный кряхтящий сверток!

Готовый уже было отлететь Дух Лаконии возликовал и крепко вцепился в тело, насыщая ее смыслом и желанием жить.

– Лакония, смотри, какая радость! Ты смогла, ты справилась!.. Малышке немного нездоровилось, даже Жапка не смогла ей помочь, но потом в моих руках произошло чудо, детеныш отогрелся и обрел свой Дух! Лакония, смотри сюда, милая… Это наша дочь! Малакиния, – он осторожно вложил сверток в руки Вознеженной жены, и сами Магии Натуры в тот же миг произвели поразительную перемену в ней. Еще мгновение назад она была на грани. Но взяв в руки теплый сверток с копошащейся малышкой внутри, Лакония обрела краски на лице и силу в мышцах. Хранитель видел – Дух ее постепенно становился крепче.

– Малакиния, – эхом повторила Лакония. – Наша умница, – радостно прошептала она, старательно сосредоточив взгляд на личике детеныша.

«Уже завтра маленькая Малакиния будет пахнуть только мамой и молоком. Главное – это счастье и покой, который мы сможем подарить этому лисенышу… Я навсегда благодарен тебе за спасение моей Вознеженной… Тебе и этому маленькому живному комочку», – думал мудрый Хранитель.

Так, в эту ночь три Духа были отпущены, но два были спасены…

****

      Жизнь маленькой Малакинии ничем не отличалась от жизни других лисят в деревне Лисоборотней. Надо заметить, что в целом териантропы Долины радостно поддерживали межродовое общение, и в столице, большом городе с гордым названием Цкенод, представители разных родов жили бок о бок. Но все же деревни и поселения в большей степени размещались по видовому родству.

Итак, когда нашей лисе исполнился третий хит, как и все детеныши териантропов, она отправилась в школу. Крепко держа узелок с обедом и письменными принадлежностями одной рукой, другой так же крепко держа за руку любимую старшую сестру Миланию, Малакиния гордо шла по улице. Успевая по пути показывать язык задиристым грызливым белкам, скачущим следом за ними по верхушкам заборов. Несмотря на завершение сезона сбора урожая, день выдался очень жарким. С раннего утра солнце светило в полную силу, и мухи устроили соревнование по громкожужжательству, проносясь над головами девочек и стараясь выдать максимально громкий жжжууужжж.

– Первый день в школе всегда непростой, – поучала лисенку сестра. – Не вертись за партой, не задирай одноклассников и не пререкайся с учителями, Малакиния. Не вставай из-за парты и не уходи из класса без спроса, внимательно слушай урок… Ты слышишь меня? – Милания посмотрела на младшую – та увлечено следила за полетом стрекозы, тем не менее, четко следуя за сестрой. – Понятно, – вздохнула Милания.

– Что? – Малакиния, отвлекаясь от стрекозы, посмотрела на сестру. Глаза ее были широко распахнуты, внутри больших зеленых радужек танцевали золотые крапинки. – Я слушаю, правда. «Не уходи без спроса и слушай урок», – повторила она с интонацией Милании, нахмурив брови и потрясая узелком с обедом в воздухе. – Видишь? Стрекоза приглашала меня поиграть, но я сказала, что не могу, что иду в школу учить уроки.

– Все правильно, нельзя отвлекаться на игры, когда надо учиться, – похвалила Милания.

Она все еще привыкала к способности младшей говорить с живными силой мысли, хотя что же тут удивительного: Малакиния – младшая из рода Хранителя, значит, ее способности к Магиям с годами будут расти все больше. Например, их отец – Мудрый Лис – видел Духов, которые не смогли отлететь после отделения от тела, и предчувствовал смену погоды. Милания не завидовала, она искренне гордились своей семьей и особенно своей маленькой сестричкой. И с нескрываемой гордостью она вела ее в школу. Будучи старше всего на три хита, Милания радостно и ответственно исполняла обязанности наставницы. Она и выглядела как настоящая старшая сестра: всегда аккуратно причесанные светло-русые волосы, убранные в длинную косу, внимательные голубые глаза, неустанно следующие за всеми движениями Малакинии, всегда чистая аккуратная одежда и тщательно вымытые шея и уши.

Малакиния же являла собой идеальное воплощение маленького хаоса; ее копну непослушно-рыжих волос с серебристо-белыми концами маме едва удавалось иногда расчесать и уж совсем никогда – заплести. Она всегда умудрялась измазаться, запачкаться и что-нибудь из одежды надорвать, хотя бы самую малость. Совсем не намеренно, но стопроцентно гарантированно.

Вот и сегодня за завтраком на свой новый наряд лиска опрокинула блюдце с малиновым вареньем и залила подол травным чаем и теперь, довольная, вышагивала в старом платьице сестры. Это было то самое платье, в котором Милания сама когда-то шла в школу впервые.

Новый день, новое место, новые открытия. Школа состояла из четырех больших деревянных домов со скрипучими полами, пыльными углами, шныряющими мимо мышами и большим внутренним двором для игр, обеденного отдыха и спорта.

Малакиния показалась себе такой маленькой, проходя через большие, грубо отесанные ворота, что невольно съежилась, но теплая ладонь сестры успокаивала. «Нечего тут бояться», – сказала она себе, и тут сзади раздалось «Б-бух!». Ворота захлопнулись с таким громким звуком, что обе девочки подпрыгнули и побежали в дом.

– Пойдем, я покажут тебе класс начинашек. – Старшая деловито шла по знакомому коридору. Малакиния не отставала, но активно вертела головой по сторонам. Хоть смотреть было особо не на что: школа изнутри была еще более унылой, чем снаружи: в коридоре царил полумрак, пахло пылью и залежалым хлебом. Из открытых дверей классов, мимо которых они проходили, в коридор врывались яркие полосы солнечного света, в котором кружили пылинки и мошки, и снова наваливался полумрак.

– Зато тут прохладно! – громко сказала сестре Малакиния, радуясь, что смогла найти в этом коридоре что-то хорошее.

Милания улыбнулась:

– Тут да, но ты подожди, когда окажешься в классе. Летом в них жара, а зимой мороз настоящий. Профессора называют это «закаливанием», а вот ученики считают издевательством. Но что поделаешь, такие правила. Вот мы и пришли. – Они приблизились к самой дальней комнате в конце коридора. Малакиния на секунду задержалась в тени и робко ступила на свет, лившийся из дверного проема.

Сначала глаза видели только пятна ярких солнечных лучей, и от них в носу защекотало.

Лисенка поморщилась, крепко зажмурилась и чихнула.

– Доброе утро, Милания. Здравствуй, Малакиния, добро пожаловать в твой новый коллектив, – мелодично прозвучал новый, незнакомый, но приятный, голос. Глаза привыкли к свету, и лисенка увидела тонколицую высокую красавицу в сером длинном платье. – Меня зовут профессорка Трысь, я воспитательница вашего класса.

Малакиния представляла свою профессорку низенькой, старенькой и кругленькой, такой, какой ее описывала Милания. И только сейчас поняла, что описывала-то сестра свою воспитательницу. А классы у них разные.

– Очень приятно познакомиться, – малышка вспомнила, чему ее учила мама. – Я Малакиния, младшая из рода Хранителей. Хорошего вам дня.

Профессорка расплылась в искренней улыбке.

– Какая ты воспитанная девочка. Это хорошо. Проходи же и найди себе место по душе. А ты, Милания, можешь идти в свой класс, спасибо за помощь.

Малакиния резко обернулась и крепко обняла сестру, не сдержав нахлынувших чувств. Но тут же отпустила и как ни в чем не бывало прошла по рядам парт в поисках свободного места. Оказалось, свободно только одно, в самом конце левого ряда, зато у окошка.

– Задавака, – буркнул какой-то мальчишка ей вслед.

«Наверное, не следовало представляться младшей из рода Хранителей, все и так это знают… Просто я растерялась…» – Малакиния сделала вид, что не услышала обидного слова, и села за парту. Все же она смутилась и постеснялась осмотреть остальных детей и классную комнату, вместо этого она начала торопливо доставать и раскладывать письменные принадлежности.

Впопыхах лиска дернула зацепившуюся за ткань тетрадь, и следом за ней из узелка вылетел выскользнувший из бумаги бутерброд. Описав живописную дугу в воздухе, он с громким шлепком шмякнулся на парту только что обозвавшего ее мальчугана, прямо в его открытую новенькую тетрадь, создав огромную кляксу из малинового варенья и масла. Лицо мальчишки исказили попеременно шок, испуг, удивление и, наконец, злость. Он повернулся к Малакинии, красный до корней волос. Весь класс залился громким хохотом. Прыснула даже профессорка Трысь. Малакиния же так и застыла с тетрадью в руке и узелком на коленях.

– Прости, я случайно. Я очень неуклюжая. Честно-пречестно, я не нарочно, – она искренне извинялась, но мальчишку это не волновало.

– Вы видели?! – завопил он. – Вы все видели! Она злюка! Такое случайно не может случиться, он три парты пролетел! Она специально запустила в меня бутербродом! И это младшая из рода Хранителя!!! Пффпфпфпфрр! – От негодования мальчик даже зафыркал. Класс все еще смеялся и изображал звук шмякающегося бутерброда.