Б/Н

Я пытался весело шутить с товарищами, а сам просто задыхался от нахлынувших чувств – таких противоречивых и сильных, что я иногда забывал, как дышать, вспоминая об этом только тогда, когда грудь начинало рвать от недостатка кислорода, да и мыслями я уже был далеко – в горах, тайге, тундре, на приисках, среди людей, которых я представлял вытесанными из гранита, будто постамент Петру 1 на набережной.

Наконец поезд дал гудок, и проводник выгнал моих товарищей из вагона. Они принялись кидать в окно купе снежками. Мои попутчики, двое молодых военных и мужик с портфелем и шляпой покосились на меня и один из служивых спросил:

– Студенты, что ли?

Я, не желая вдаваться в подробности, кивнул, и моих попутчиков удовлетворил этот ответ.

Наконец поезд тронулся, товарищи мои скрылись в снежной пыли огней вокзала и передо мной поплыли огни сначала Ленинграда, потом его ближайших районов. Мои попутчики пытались завязать со мной беседу, но мерный перестук колес, мелькание огней в ночи успокоило меня и я понял, насколько я устал за последнюю неделю, насыщенную событиями и переживаниями. Я невпопад пожелал спокойной ночи своему купе, залез на верхнюю полку и заснул.

Глава 5

Москва, 1990е

На кафедре с отцом работал его коллега, Антон Беззубов, худой, высокий, и нескладный, с копной вечно находящихся в адском беспорядке черных волос, в огромных роговых очках. Но был он потрясающе обаятелен и общителен, рассказчик, балагур, шутник, знал примерно миллион анекдотов и историй, которыми бесконечно со всеми делился, ко всему прочему любитель выпить, после чего Антона частенько тянуло на приключения, и вследствие всего этого он регулярно влипал во всякие истории разного пикантного свойства. В довершении всего он обладал очень неплохим голосом и вполне сносно умел лабать на гитаре.

Конечно, Антон всегда был в центре внимания как коллектива, так и любой компании, в которую попадал. Никто не мог лучше его заинтересовать любое количество людей – будь то защита диссертации, застолье в честь этой защиты, заседание кафедры или посиделки компанией на кухне. Он просто и естественно брал на себя роль тамады за столом или секретаря заседания – и так же с легкостью справлялся с этой ролью.

Несмотря на невзрачную внешность, Антон пользовался бешеным успехом у противоположного пола, ведь, как известно, женщины любят ушами и любят посмеяться. Но неспокойного Антона было невозможно затащить не то, что в семейное гнездо, а хотя бы в омут длительных отношений.

Маму и папу Антон знал еще со студенчества. Говорят, у него был роман с матерью, но продлился недолго, две такие яркие и активные личности вместе быть не могли никак. Отец же всегда был уравновешенным, рассудительным и спокойным человеком, как штормовой якорь ведущий их верным курсом в бурю и как генакер таща их в спокойном море.

Много раз они после того, как из дома разойдется шумная компания, втроем ловко убирали со стола, складывали его и принимались обсуждать произошедшее, будущие встречи и поездки – планировали отпуск или выходные на даче и расходились, только когда заканчивалось спиртное. Сколько ни просили мои родители остаться ночевать, Антон неуклонно отказывался и уходил искать приключения в ночь, чтобы утром (ну как утром? После обеда скорее) ими взахлеб делиться.

Конечно Антон был слишком ветреным и неусидчивым, чтобы заниматься наукой. Как он смог дотянуть до мэнээса непонятно, все удивлялись этому факту. И до начала 90-х отец постоянно со вздохом говорил ему:

– Тоха, ну что ты болтаешься, как говно в проруби, напиши уже наконец диссер да защитись уже! И на очередь на квартиру встанешь, и зарплату повысят.

Он постоянно отмахивался или филигранно отшучивался – мол успеется еще! Зарплаты мне хватает, а в общаге веселее! Отец качал головой, а мама всегда была в стороне от таких разговоров.

Когда же началась перестройка, Антону стало совсем не до науки. Он продолжал числиться на кафедре только чтоб сохранить место в общаге, а сам постоянно либо где-то халтурил, либо был в поиске халтуры. Оно и понятно – у нас была семья, бабушка с дедушкой, которые нам помогали, и которых надо было поддерживать, дача и крыша над головой. Антону, парню из-под Тулы, без родственников в Москве приходилось гораздо туже.

Глава 6

Дневник, Большой Невер 1930е

Через 2 недели я сошел с поезда в Большом Невере.

В поезде сменилось попутчиков 10, не меньше. Были старатели, угощавшие коньяком и икрой в вагоне-ресторане, были и несчастные, бежавшие от голода в Сибирь на заработки, которых я из жалости подкармливал из своих скудных командировочных. Я прочитал половину вагона-библиотеки, наблюдал агитаторов с листовками и плакатами, просвещающих в таежной глуши преимущества Советской власти, недоступные местным неграмотным сибирским крестьянам, мылся в вагоне-бане на полузабытом полустанке, помогал чинить паровоз как мог, когда перемерзли патрубки на 45 градусном морозе.

Природа за окном менялась на восток. До Урала я ездил много раз – привычные занесенные снегом поля сменялись редкими березовыми перелесками, изредка пересеченными оврагами. Часто попадались села и деревни, все еще сверкающие маковками церквей, хотя в основном шпили и колокольни разобрали на кирпич, а сами здания переоборудовали в клубы, зернохранилища и другие полезные для народного хозяйства постройки. Из труб домов тянулся дым, топились печи и в воздухе витал запах березовых дров.

За Уралом становилось все холоднее, все безлюднее, все больше леса и меньше полей, пока, за Обью не началась сплошная тайга. Вековые ели трещали под сорокоградусными морозами, на ярком солнце светился снег, а наш паровоз, натужно грохоча, извергал клубы белого пара и облака черного угольного дыма, тянул и тянул наш состав на восток.

Мы миновали Байкал, который впечатлил меня неимоверно и жизнь совершенно покинула местность. По несколько сотен километров ни поселка, ни деревни – лишь пустынные платформы да разъезды. И скалистые тоннели, рукотворное чудо, проглатывающие поезд целиком с одной стороны горы и выплевывающие с другой.

Когда я вышел в Большом Невере, то понял, насколько я не подготовлен к этой местности. Мое пальто, шерстяной свитер и ботинки, спасавшие в Ленинграде в самые лютые метели, совершенно не могли противостоять местным морозам, пальцы в шерстяных перчатках тут же окоченели. Пришлось поставить чемодан на платформу, засунуть руки поглубже в карманы и скрючившись, дышать за пазуху, чтобы не терять драгоценное тепло.

Из поезда вышло много народу, разгружали мешки, коробки и тюки, на платформе царила форменная суматоха. Вдруг из этой мельтешащей толпы ко мне подошел здоровенный как медведь розовощекий мужик с улыбкой от уха до уха на круглом, как блин, лице и огненно-рыжей бородой.

– Сергей? – спросил он.

Я уныло кивнул

– Ну студееееент, – рассмеялся он беззлобно – инеем уже весь покрылся? – и он захохотал в голос. – Меня просили тебя встретить. Тебе повезло, как раз обоз на Незаметный пойдет.

– Андрей, – он ловко выдернул руку из овечьей рукавицы и протянул мне.

Одет он был не в пример мне. Валенки, тулуп ниже колена, ушанка, рукавицы.

Я, кое-как сняв перчатку, пожал его горячую руку. Тем временем я чувствовал, что пальцы на ногах начинают неметь от холода.

– Мне обещали выдать одежду на месте – попытался я парировать его шутки по поводу одежды

– Тебе до МЕСТА – (он выделил слово «место» интонацией) – еще недели две на подводах добираться. Окоченеешь к ядреной матери! – так же весело добавил он.

Мне что-то невесело было. Неделю сидя на таком морозе? В моей одежде? Начало было какое-то нехорошее.

Андрей показал на мой чемодан.

– Твой? – я кивнул, он с легкостью взял его и пошел в сторону выхода, размахивая им, как авоськой.

– Ладно, не дрейфь, студент, у нас в Невере тоже есть база, я думаю, решим мы твой вопрос, – усмехнулся он.

Мы довольно бодрым шагом двинули по поселку. Он был крошечный, всего одна улица, поэтому довольно скоро мы зашли в хорошо натопленную рубленую избу.

– Добро пожаловать на базу снабжения Якутзолота, – торжественно сказал Андрей, закинул мой чемодан в угол, жестом показав, что нужно подождать, и скрылся в людском водовороте – вокруг сновали люди с бумагами, что-то шумно обсуждали, вдоль стены на корточках грелись якуты-каюры, нанятые для перевозки грузов.

Я присел на свой фибровый чемодан, снял перчатки и почувствовал, что отогреваюсь и осмотрелся вокруг. Это скорее была не изба, а длинный бревенчатый барак, обращенный к улице короткой стороной, отчего снаружи казался меньше. Вдоль коридора располагались двери в комнаты, видимо какие-то кабинеты, по которым сейчас сновали люди, а в торце было что-то вроде приемной с лавками и горячей печью.

Андрей вскоре появился в сопровождении какого-то человека в толстых очках и в нарукавниках поверх белой рубашки. Мне показалось, что это бухгалтер, но впоследствии выяснилось, что это целый директор базы снабжения. Он приопустил очки и внимательно на меня посмотрел.

– Так это ты Сергей? Про тебя писали из центра, – он повернулся к Андрею – Конечно, поможем ему. – он протянул мне руку, я ему навстречу, и мы пожали их друг другу, но уже в этот момент он отвлекся на кого-то и, не посмотрев в мою сторону, убежал, влекомый рабочей суетой. Занятой человек – подумал я.

Андрей жестом поманил меня, я схватился за чемодан, на что он махнул рукой:

– У тебя там чего? Портянки с трусами? Оставь, здесь никому это не надо. Привыкай студент, здесь Якутия!

Мы пошли по коридору, в одной из комнат располагалась кладовая, как всегда, с шутками и прибаутками Андрей объяснил, что нам нужен комплект зимней амуниции, после недолгих примерок мне выдали валенки, рукавицы, ватный бушлат и штаны, рукавицы.

– Не смотри на мой тулуп. Тулуп, студент, еще заслужить надо! Пойдем! – сказал он безапелляционно и двинул обратно по коридору. Чемодан мой стоял на месте.

– Забирай манатки, сегодня ночуешь в моем балке, завтра рано утром вместе выезжаем с караваном в Незаметный.

Мне не спалось этой ночью, хотя я и давно не спал на нормальной кровати. Слишком много впечатлений за один день после неспешного движения поезда на паровой тяге. Вот оно, начинается – думал я, впереди настоящая работа и настоящая жизнь, о которой я мечтал последние годы! Романтика со звенящем от мороза воздухом, чистым небом над головой, санный путь, освещенный… луной или солнцем. Когда я наконец заснул, меня тут же настиг проклятый сон с лицом, я вскрикнул так, что даже богатырский храп Андрея на минуту прекратился.

На следующий день в 6 утра мы уже были на базе. В столовой нас наспех, но весьма плотно накормили, и мы с Андреем вышли во двор. Несмотря на темноту, вокруг было оживленно и суетливо – грузы укладывали на сани, привязывали мешки и коробки, каюры внимательно проверяли упряжь, что-то пересчитывали, подписывали накладные…

Нас определили на одну из подвод, куда я и уселся между тюками с каким-то тряпьем и коробками с консервами. Андрей в свойственной ему манере бегал среди окрестной суеты и прощался с многочисленными друзьями и знакомыми; голос его и смех доносился до меня со всех сторон, его было трудно ни с чем перепутать.

Рассвет лишь забрезжил над верхушками лиственниц, когда наш караван наконец двинулся. Андрей растянулся на тюках с одеждой, я последовал его примеру, мы закурили и, как ни странно, молча наблюдали, как на иссиня-черном небе гаснут звезды, отступая от настойчивого рассвета, скрипят по снегу полозья саней да лениво перекрикиваются на якутском каюры.

Глава 7

Москва, 1990е

В начале 90х стало все меняться. Я плохо помню это время, но помню, что сначала прекратились поездки на море, родители как-то это мне объясняли, но сейчас я отчетливо понимаю, что на отдых просто не хватало денег. Цены росли с огромной скоростью, а бюджетные зарплаты не росли совсем. Отец ходил злой и задумчивый, но на нас никак это не сказывалось – он просто был с нами подчеркнуто вежлив и внимателен. Но то, что ему не по себе, было совершенно очевидно.

В какой-то момент маму уволили из ее министерства – из разговоров на кухне я краем уха слышал, что сотрудников то ли сокращают, то ли отделы переформировывают, а на маму был зуб у начальника и он ее как-то по-тихому слил. Стало совсем туго. Бабушка с дедом помогали, как могли – но что они могли сделать? Овощи и картошка с дачи, грибы, собранные дедом да пенсия. Дед тогда еще работал на полставки, но все равно в то время это было очень мало.

Мама у меня всегда была боевая, общительная, в каждой бочке затычка и каждому могла дать прикурить. Поэтому довольно скоро через подружек и друзей нашла работу в фирме, торгующей всем подряд с Европой. Директором был у них элегантный пройдоха в блестящем сером пиджачке. Помню его, когда заходил к ней на работу. Мне у нее тогда нравилось – вместо пыльных университетских отцовских коридоров, застывших в 50-х – евроремонт, светлые стены, но самое волшебное – кофемашина, из которой можно наливать кофе сколько угодно! Хотя мне не разрешали много его пить, я украдкой делал себе пару чашечек и с радостью наливал и приносил сотрудникам, когда они просили.

Благодаря своим врожденным способностям договариваться и дружелюбию мама быстро стала продвигаться – спустя буквально год она стала замом директора. Коллектив был дружный у них в конторе. Все дни рождения, свадьбы, выпускные детей – всегда праздновали в офисе. Еще когда выгодный контракт случался, а случались они довольно часто – на то и был пройдоха-начальник, то он приглашал руководство в ресторан, где они могли гулять до утра.

Со временем мне стало казаться, что начальник положил глаз на маму. Всегда с ней был подчеркнуто галантен, как-то вился вокруг нее, то анекдот расскажет, то пальто подаст. Мне он совершенно не нравился. Она же к его ухаживаниям относилась спокойно – в целом она была привычна к вниманию противоположного пола.

Глава 8

Дневник, Незаметный, 1930е

За неделю дороги от Большого Невера до Незаметного, благодаря неиссякаемой болтливости Андрея, я узнал про него очень много. В 26 м году, когда в районе ручья Незаметного, давшего название поселку, нашли золото, он рванул сюда от голода с Рязанщины.

Но поначалу жизнь со старателями не задалась – несмотря на то, что за недюжинную силу его ценили, после первого сезона его кинули, не поделившись выручкой, во второй он попал в плохую компанию, сбывавшую песок налево, китайцам, в обход Госбанка, куда каждый старатель был обязан отдавать 25% намытого золота. Верхушку артели взяли особисты, да и по всей артели жестко прошлись, но его как новенького отпустили – он был вообще не в курсе махинаций, в этом ему сильно повезло.

Оставшись в очередную зиму без средств к существованию, он прибился к геологической парии промывальщиком.

– Уж что-что, а промывать я научился хорошо! – гремел его смех над тайгой, когда он рассказывал, – зарплата стабильная и совершенно не зависит от того, есть в шлихе золото или нет! – со смехом продолжал он.

– А почему именно тебя отправили встречать меня?

– Встречать тебя? Хахаха! Да я просто поехал сопровождать караван, заодно попросили и тебя подобрать! Тебе вообще повезло, что тебя встретили, как гостя дорогого. Обычно люди по две недели добираются на попутных санях до Незаметного. Ты бы окоченел нахрен, – посмеиваясь, ответил он.

Андрей рассказал о методах геологической разведки во время поисковых экспедиций, они повергли меня в шок даже на словах. Понятно, что нужно видеть рельеф, реку и держать шлих в руках, но даже по его описанию было понятно, что масса усилий, денег и времени терялось абсолютно впустую. Разведочные профиля бились абсолютно наобум. А это колоссальные усилия по оттайке вечной мерзлоты – для того, чтобы оттаять 10 – 20 см мерзлоты, нужно целый день жечь костер на дне шурфа, а глубина их достигала 7-8 м! Либо потратить колоссальные усилия, чтобы раздолбить мерзлоту кайлом. И таких шурфов за зиму бились сотни, для этого вырубали десятки квадратных километров тайги вокруг! В общем, насущные проблемы партии мне были понятны, Андрей подтвердил, что профессиональных геологов в полевых партиях Якутзолота катастрофически не хватает – одни старатели-самоучки.

По дороге мы переправились через десяток рек, перевалов и болот; переночевали в нескольких постоялых дворах, нацепляли блох, которые в обилии обитали в местах ночевок. К моменту въезда в Незаметное я был весь покрыт сажей, конским навозом и чесался, как дворняга.

Первым делом мы заявились в контору, благо в поселок попали не поздно. Руководства уже не было, за столом в конторе сидел один человек. От нас он отмахнулся, как от мух:

– Анрюх, у тебя есть где переночевать?

– Нуууу, у меня в комнате есть свободная койка, – почесал за ухом Андрей. – Иваныч, вообще-то уговора не было на подселение!

– Забирай студента к себе, – отмахнулся от него гражданин за столом.

Андрей был сильно озадачен, но вида не подавал, точнее – я его уже немного изучил – унывать он просто физически был неспособен.

Мы направились в сторону жилища Андрея. Несмотря на сковавший землю мороз, по улице сновали сани, груженые ящиками, тюками и мешками, запряженные в основном кряжистыми якутскими лошадьми, но попадались и оленьи упряжки, якуты на непонятном наречии подбадривали скотину, пар из ноздрей лошадей и оленей поднимался над улицами поселка – было весьма оживлено.

– Так. В комнату в таком виде нельзя – блох затащим, потом весь балок нам спасибо скажет. Сначала в баню! – и мы пошли в баню.

Мы подошли к бараку из рубленой лиственницы, Андрей пошел внутрь, видимо быстро договорился, поскольку время было нерабочее, махнул мне рукой и я вошел. Одежду сразу забрали в санобработку, мы же отлично отпарились и отмылись. Затем получили чистую от вшей одежду. Стало совсем хорошо.

Балок Андрея был буквально в 10 минут ходьбы. Он указал на кровать и сказал:

– Располагайся, студент, – открыл шкаф и выдал банку тушенки (неплохой, кстати) и пачку сухарей.

– И перекуси, я скоро вернусь

Есть хотелось невероятно, поэтому, разогрев тушенку на печи в коридоре, я с удовольствием съел ее с сухарями и растянулся на кровати. Сколько я уже не спал на кровати? Примерно месяц. Сначала поезд, потом обоз с блошиными ночлежками. Наверное, я от удовольствия прикорнул на кровати. Проснулся я оттого, что Андрей тряс меня за плечо.

Я открыл глаза, и понял, что он слегка пьян. Хотя, наверное, для такого громадного человека доза спирта была несовместимая с жизнью обычного.

– Ты чо спишь, студент? – раздался его, как всегда громогласный рык, – Со дня на день стартуем в поля. Надо пользоваться моментом!

– Каким нахрен моментом? – вежливо спросонья поинтересовался я

– Ну тут и бабы есть, и кабаки, – ответил он уклончиво, – Ладно, я остаюсь

Он сбросил тулуп и валенки и достал из штанов початую бутылку и мороженую рыбу.

– Будешь?

Конечно я не против был и кивнул. Андрей достал стаканы с какой-то полки и разлил по половине. Закусили строганиной.

– Тут по поселку ходят слухи, – он выразительно помотал головой, – Нас направят в Джугджурскую экспедицию. – сказал он на последней капле водки, – Там будет жестко, но я хочу быть с тобой в этом маршруте. Мне почему-то кажется, мы сработаемся. – и начал клевать носом в остатки рыбы, которую принес на закусь.

Я растолкал его и проводил до кровати.

Утром Андрей, как ни в чем ни бывало, выпил полведра воды, в трусах и валенках выбежал на мороз, растер себя снегом и спустя 10 минут уже ревел мне на ухо:

– Студент, долго тебя еще ждать? Пошли в контору! – сам он уже был одет, обут и цедил папиросу в окно.

Я моментально собрался и бодрым шагом, скрипя валенками по белоснежной дороге, мы пошли в контору. Там практически тут же нас вызвали в кабинет.

– Сергей? – поднял глаза коренастый человек, сидящий за столом. Я кивнул. Он улыбнулся, вокруг глаз набежали морщинки, но взгляд остался колючим, он будто пронзил меня насквозь. Аж мурашки по спине побежали.

– Николай Зайцев, руководитель экспедиции, – представился он и, приподнявшись протянул руку. Рукопожатие было крепким, увесистым. Он указал на стул. – Раздевайтесь, присаживайтесь.

– Максим Яковлевич телеграфировал по вашему поводу. И вы очень вовремя. Стране, как вы понимаете, – он стрельнул своим стальным взглядом мне прямо в зрачок, – очень нужно золото, россыпи очень быстро оскудевают, нужны новые. – он отвел глаза. – Нам ежегодно спускают план по разведке, по новым месторождениям… за невыполнение можно попасть под НКВД за саботаж. Так что нас ждут дела государственной важности, не забывайте об этом! – окончил свою приветственную речь мой руководитель на ближайший почитай год.

Тем временем Андрей попытался ускользнуть. Николай остановил его одним взглядом.

– Общее собрание партии мы уже провели, пока вы добирались, поэтому я вас коротЕнько введу в курс дела. Нам поставили задачу разведать бассейн реки Аллах-Юнь. Эту экспедицию мы пока условно назвали Джугджурской. В прошлом году на зимнике Незаметный – Охотск подобрали двух полуживых старателей, они рассказали о россыпях в левых притоках, там сгинули их подельники, – Николай поднял голову, – особисты их сразу забрали в оборот, словом, вряд ли мы их увидим еще раз, порасспросить некого. Проводников не будет, придется самим. При них было золота во, – он провел пальцем по горлу.

– А какие материалы есть на тот район? – осмелился спросить я.

– А никаких, – развел руками Николай и поднявшись со своего места направился к шкафу со свитками карт. Точно определив нужную, он выдернул рулон с полки и расстелил ее на столе. Передо мной появился абсолютно белый лист, на котором вилась узкая линия с небольшими отростками – зимник Незаметный – Охотск. Были нанесены основные реки и прииски. Я жадно ловил каждое слово. Вот оно, к чему я стремился! Начинается настоящая работа! Неизвестные реки и хребты, тысячи квадратных километров белых пятен – гор, ручьев и долин. Николай продолжил:

– Геодезисты еще не добрались до этих мест. Это – глазомерная съемка, фактически абрис. – он ткнул в лист. – Вот пересечение зимника с рекой Аллах-Юнь. Вам нужно пройти по реке вверх по течению и произвести разведку по руслу. Идем небольшой разведочной партией. Потому что далеко, там мы еще не проводили никаких работ. По результатам будут приниматься дальнейшие решения по этому району. Вам все понятно? – Николай поднял свой колючий взгляд на нас.

Андрей будто очнулся (а может просто проснулся после вчерашнего) и спросил:

– А я-то тут при чем?

– А при том, что будешь в маршрутной паре с Сергеем. Вы же уже познакомились? Тем более, что все уже определились со своими парами. Сейчас остались последние приготовления – через неделю-полторы экспедиция должна выдвинуться. Зимник вот-вот поплывет. Короче: предлагаю вам такой вариант – до объекта Сергей слушается Андрея, на поиске наоборот! Согласны? – Мы покивали головами – что нам оставалось? Его тон в любом случае не предполагал возражений.

– Тогда вперед, не теряйте времени! – воскликнул Николай, махнув рукой на дверь, и мы, подхватив верхнюю одежду, выскочили из кабинета.

Следующие 2 недели мы посвятили организации сбора продуктов, объезжали окрестные колхозы, где договаривались с председателями о лошадях и каюрах, починяли палатки, спальники, топоры и прочей, не самой интересной, но необходимой суете. Параллельно я оформился как инженер-геолог треста Якутзолото.

Как только я обжился, страшный сон снова вернулся ко мне – удивительно, но в дороге – пока я добирался на поезде и потом, зимником до Незаметного, спал я хоть и мало и неудобно, но крепко и без сновидений. А в комфорте он снова начал мучать меня, хоть и нечасто – раз в пару неделю.

Глава 9

Москва, 1990е

Я к этому моменту вовсю готовился к поступлению (в Московский Университет, разумеется) все свободное время у меня занимали подготовка к экзаменам, дополнительные занятия, домашние задания и прочие хлопоты последнего класса школы. Кроме того, на подготовительных в универе у меня появился приятель, Костя, который хорошо шарил в персональных компьютерах – в тогдашнем совке диковеннейшая невидаль.

Его отец был большим ученым и его пригласили преподавать в один из американских университетов, куда он и переехал на 2 года вместе с семьей. Соответственно, Костик последние 2 класса школы заканчивал в Америке, и кроме своей любви к компьютерам привез из штатов вполне приличный разговорный английский, что было в диковинку не только нам, но и преподам английского в университете в дальнейшем.

Все свободное время мы проводили в поиске и установке новых деталей на комп, тестировании разного софта и совместимости железа разных производителей. То, что сейчас кажется совершенно обыденным, тогда казалось чем-то фантастическим. Взять хотя бы простейшие текстовые редакторы – до этого момента печатать можно было только на машинке, предварительно несколько раз выверив текст в рукописи. То, что текст можно много раз править в напечатанном виде, потом просто распечатать на принтере, причем неоднократно, настолько облегчало жизнь, что в это не верилось.