Моя дорама в 35 лет (2 истории о сильных женщинах)

Яра Тёмная

Моя дорама в 35 лет (2 истории о сильных женщинах)

Моя дорама в 35 лет:

Первая истории о сильной женщине

От автора

Посвящается моей сестре Лене, которая после первой книги – «Случайный K-pop айдол» (который вы можете прочитать на платформе Литнет)– посмотрела на меня так, будто я испортила ей отпуск, зиму и веру в литературу. Она сидела на диване, с пледом, мандарином и чашкой чая – и вдруг застыла, когда дочитала последнюю страницу. В её взгляде было всё: немой вопрос «Ты серьёзно?», укор, лёгкая обида и даже намёк на сестринское разочарование. И только потом, глубоко вздохнув, она сказала: – Ну ладно. Хоть не убила никого в финале. Уже прогресс.

И вот – новая история. Новые героини. Новые эмоции. И новое обещание.

Лена, я знаю: ты ждала. Ты не просила продолжения. Не писала гневных отзывов. Но я чувствовала – ты ждала. Ждала чего-то другого. Чего-то настоящего. Может, с каплей зрелости, может – с тенью романтики, но обязательно с той самой искренностью, которая делает книги живыми.

Ты всегда была самым честным критиком. Ты не стелешь мягко. Не хвалишь ради приличия. Ты читаешь, морщишь лоб, откладываешь, возвращаешься. Потом идёшь на кухню, пьёшь чай – и только тогда говоришь своё финальное «ну…» И я знаю: если после прочтения ты закроешь книгу и просто улыбнёшься – значит, я справилась.

Эта история – для тебя. Для твоей иронии. Для твоей честности. Для твоих холодных анализов и тёплого сердца. Для всех тех моментов, когда ты говорила: – Ну напиши уже что-то, где не будет героини-снежинки и айдола, который любит её за то, что она случайно уронила ему кофе. Вот. Я написала.

Да, тут снова любовь. Снова эмоции. Снова море, звёзды и чувства, которые кружат голову. Но и жизнь здесь другая. И женщина – не девочка. И любовь – не спасение, а выбор. Осознанный. Сильный. Не идеальный, но настоящий.

Ты всегда говорила, что счастье – это не финал. Это – путь. Ты права. Именно это я пыталась рассказать. Не о принце и не о свадьбе, не о том, как волшебным образом всё решается. А о том, как шаг за шагом, со страхом и верой, мы строим свою жизнь сами. Иногда устав, иногда спотыкаясь. Но с горящими глазами. Потому что именно такие женщины, как ты, – вдохновляют.

Ты сильная. Ты мудрая. Ты с характером. И ты всегда говорила: – Пусть героиня сначала сама себя вытащит. А потом уже целуйтесь под звёздами. Смотри – всё по твоим правилам.

Спасибо тебе. За твою честность. За сарказм. За глаза, полные смысла. За то, что не даёшь расслабиться и писать «просто чтобы было». Ты – мой фильтр. Мой лакмус. Мой редактор без диплома, но с правом финального слова.

И если после этой книги ты всё-таки скажешь: «Ну ладно, мне понравилось» – я расплачусь, но виду не подам.

С любовью, и с неизменной верой, что семья – это лучшее, что может быть в жизни писателя, твоя Яра Тёмная

P.S. Обещаю: на этот раз всё будет иначе. Ну, или почти. ;)

Глава 1. «Прощай, Дубай»

Солнце, раскалённое до цвета расплавленного золота, медленно тонуло в песках за окном. С высоты 124-го этажа Бурдж-Халифа пустыня казалась бескрайним океаном, где волнами были барханы, а островами – редкие рощи финиковых пальм. Город внизу дышал жаром и стеклом, и даже небоскрёбы казались испуганными тенями под весом уходящего дня. Маша щёлкнула ручкой по краю стола, уставившись на экран. Последние цифры годового отчёта плясали перед глазами, сливаясь в абстрактный узор, где прибыли, убытки и показатели стали чем-то далеким и неосязаемым. Она потянулась за чашкой кофе, но губы коснулись лишь холодного фарфора. Всё как всегда: работа до поздней ночи, пустой офис, тишина, нарушаемая только гулом кондиционера.

– Мисс Волкова? – голос секретарши, хрупкой Эмили, прозвучал из динамика телефона, словно эхо другой жизни. – Мистер Джеймс ждёт вас в переговорной.

Она взглянула на часы. 19:48. «Опять совещание в нерабочее время», – мысленно вздохнула, поправляя прядь чёрных волос, выбившуюся из строгого пучка. Её пальцы были тонкие, с коротким, тщательно отполированным маникюром цвета лунного серебра. Зеркало в лифте отразило её образ: белоснежный блейзер, алые каблуки, подчёркивающие рослый стан, и лицо, которое коллеги называли «слишком холодным для тридцати пяти». «Спасибо маме за гены», – усмехнулась она про себя, вспоминая, как та же говорила: «Красота – это оружие. Но ты предпочла превратить его в щит».

Переговорная пахла кожей, древесиной и дорогим кофе. Джеймс Рид, глава азиатского филиала, сидел, развалившись в кресле, уставившись в ноутбук. Его рыжие волосы, давно не видевшие ножниц, контрастировали с идеально отглаженным костюмом. Он напоминал ей ирландского пирата, внезапно ставшего банкиром.

– Садитесь, Мария, – не отрываясь от экрана, сказал он. – Знаете, почему я вызвал вас в свой последний день в Дубае?

Она опустилась в кресло, стараясь не выдать дрожь в коленях. Сердце стучало слишком громко. Неужели провал сделки? Увольнение?

– Вы едете в Сеул, – наконец произнёс он. – Слияние с KimCo в тупике. Местные упёрлись, как верблюды в песчаную бурю. Ваша задача – либо спасти сделку, либо похоронить её. И свою карьеру заодно.

Гул кондиционера внезапно стал оглушительным. Маша сглотнула ком в горле, вспоминая, как два года назад он же говорил: «Дубай – ваш шанс начать всё с нуля». Теперь нуль снова маячил на горизонте, только теперь он был азиатским.

– Почему я? – спросила она ровным тоном, сжимая пальцы под столом.

– Потому что вы – лучшая. И потому что вы… – он замолчал, подбирая слово, – предсказуемы. Не станете совать нос в чужую культуру, как эти идиоты из HR.

Слово ударило, как плеть. Предсказуемость – приговор для женщины, мечтающей о том, чтобы однажды проснуться живой, настоящей, а не машиной успеха.

Она встала, молча кивнув.

– Когда вылет?

– Завтра. В 14:20. – Джеймс щёлкнул крышкой ноутбука. – И, Мария… – голос его стал тише, почти человечным, – не пытайтесь быть железной леди. В Азии это не работает. Там нужно быть… водой. Гибкой. Текучей.

Маша не ответила. Она ушла, оставив в кресле лишь лёгкий аромат жасмина и немое «брось всё».

Год назад. Память обрушилась, как песчаная буря.

Шампанское, смех, мерцание хрустальных люстр в отеле «Аль-Махра». Маша стояла у окна, наблюдая, как огни Дубая плавятся под вспышками фотоаппаратов. Платье Elie Saab, облегающее, как вторая кожа, стоило трёхмесячной зарплаты. Но оно того стоило – взгляды мужчин скользили по ней, как змеи по барханам.

– Signorina, вы одна? – итальянец с обворожительной улыбкой подошёл, держа два бокала. – Я – Лука.

Она позволила себе разговор. О нефти, курсе доллара, технологиях бурения. Его пальцы «случайно» коснулись её запястья.

– Вы… необычны, – прошептал он в лифте. – Как русский снег посреди пустыни.

Его губы нашли её шею, но в голове – только цифры. Графики. Сценарии презентации. Она отстранилась:

– Простите. Мне рано вставать.

– Dio mio! – засмеялся он, но в глазах – досада. – Вы прекрасны. Но как робот.

В номере она сорвала платье, оставив на полу алый след. Слишком похожий на рану. «Предсказуема», – эхом ударило в голове.

Аэропорт Дубая.

Финиковый десерт в прозрачной упаковке напоминал те, что мама клала ей в школу. «Ты выбрала карьеру вместо семьи», – сказала та два года назад, хлопнув дверью. С тех пор – только смс: «Жива?» – «Да».

– Ты уверена, что готова к Корее? – Халед, коллега из логистики, жевал кебаб, ухмыляясь. – Там любят… тишину. А ты – ураган в костюме.

– Я люблю вызовы, – бросила Маша, пряча в сумку русско-корейский разговорник. На обложке девушка в ханбоке улыбалась слишком широко, как будто её учили так улыбаться в какой-то корпоративной школе.

– Тогда держи. – Он сунул ей пакетик фиников. – Напоминание: даже пустыня может зацвести. Нужно только время и вода.

Самолёт взлетал. В иллюминаторе стеклянный город отступал, становился миражом. Она смотрела, не мигая. Где-то там осталась комната в «Бурдж-эль-Араб», недописанное письмо матери и голос, что когда-то тихо шептал: «Ты – просто человек».

– Спасибо, что выбрали Emirates, – голос стюардессы прозвучал как насмешка.

Впереди был Сеул – город, где даже дождь, говорят, падает в такт чужим сердцам. Где люди не смотрят в глаза, но слышат боль в молчании. Маша закрыла глаза, вдыхая аромат кофе, который предлагала улыбчивая стюардесса. Её ждал город, о котором она не знала почти ничего. Кроме одного: там всё начиналось заново.

Глава 2. «Сеул: холодный приём»

Ливень хлестал по стеклянным стенам аэропорта Инчхон, превращая мир за окнами в акварельный размытый пейзаж. Маша прижала к груди сумку с потрёпанным русско-корейским разговорником, чувствуя, как влажный воздух пропитывает её смятую блузку. Духи «Шанель №5», смешавшись с запахом мокрого асфальта, напоминали ей о Дубае – там дождь был редким гостем, почти мистикой, а здесь он лил как из ведра, будто сама природа встретила её насмешкой.

Очередь на такси растянулась змеёй под навесом. В Дубае таксисты хватали пассажиров ещё на подходе к терминалу, громко торгуясь и жестикулируя. Здесь же люди стояли идеально ровно, молча, словно части огромного механизма. Даже дети не плакали – только тихо копошились в колясках, укутанные в прозрачные дождевики. Маша поправила каблук, впившийся в мокрый пол, и услышала, как соседка-кореянка шепчет в телефон: «Чогае… Чогае…». Звучало как заклинание.

– Next! – крикнул диспетчер, и Маша шагнула к машине.

Водитель, пожилой мужчина в белых перчатках, взглянул на её бумажку с адресом и покачал головой: – No Korean. No go. – Он ткнул пальцем в иероглифы, будто они были шифром. – Но это же отель предоставил адрес! – Маша повысила голос, чувствуя, как дрожь от холода переходит в гнев. – No Korean, – повторил он, указывая на следующего пассажира.

Дождь хлестал по лицу, когда её оттеснили в сторону. Она прислонилась к стене, пытаясь укрыться под козырьком, и вдруг услышала смех – звонкий, как колокольчик.

– Эй, ты новенькая? – Девушка в оверсайз-худи с капюшоном, на котором красовался мультяшный покемон, протянула ей зонт. – Ты же промокнешь в хлам!

Маша растерянно кивнула. Девушка говорила на ломаном английском, но с такой энергией, будто каждое слово подпрыгивало.

– Я Юри! Ты в Каннам? Я тоже туда. Поедем вместе! – Она схватила Машину сумку и помахала водителю следующего такси: «Аджосси, Чамшыйо!»

В машине пахло сосновым освежителем и влажным плюшем сидений. Юри болтала без остановки, размахивая руками: – Ты из России? О, как в дорамах! Снег, медведи, водка! Я учу дизайн – хочу делать одежду, которая смешивает ханбок и streetwear. О, смотри! – Она ткнула пальцем в окно, где за струями дождя мерцали неоновые вывески. – Это наш район. Здесь всё: бьюти-клиники, кофе-шопы, ночные клубы… и миллион людей, которые делают вид, что не спешат.

Квартира оказалась студией на 32-м этаже: стеклянные стены, минималистичная мебель цвета бетона и гигантский свиток с иероглифом, висящий над кроватью.

– Это «Ин Нэ», – Юри скорчила серьёзную мину, изображая учителя. – Терпение. Хозяин оставил – наверное, знал, что сюда приедет иностранец. – Она прыгнула на диван, сбив подушку. – Ты хансик пробовала? Нет? Завтра научу! Настоящий кимчи, не то, что в ваших русских магазинах!

Ночь пришла незаметно. Маша стояла у окна, наблюдая, как город превращается в гигантскую световую паутину. В Дубае небоскрёбы сверкали как бриллианты, подчёркивая роскошь. Здесь же огни были приглушёнными, словно стыдливыми. Она прикоснулась к стеклу, оставив отпечаток пальца на холодной поверхности.

«Дубай был золотой клеткой. А здесь… даже клетки нет. Просто лабиринт, где за каждым поворотом – новое „нет“», – подумала она, вспоминая водителя такси.

Утро встретило её солнцем, пробивавшимся сквозь смог. Маша надела красное пальто – подарок от бывшего босса в Дубае. «Цвет власти», – говорил он. В зеркале она выглядела как маковый цветок в поле серых костюмов.

Офис KimCo располагался в здании, напоминавшем гигантский кристалл. Лифт довёз её до 20-го этажа, где секретарша в чёрном жакете и юбке-карандаше подняла на неё глаза, словно увидела привидение.

– Ким Мин Хо-директор님 ожидает вас, – произнесла она натянуто-вежливым тоном, будто каждое слово резало ей язык.

По коридору, устланному беззвучными коврами, Машу провожали взгляды сотрудников. Все – в чёрном, сером, бежевом. Её алое пальто горело, как сигнальная ракета.

– Погао… – прошептала кто-то за спиной.

Маша обернулась, но лица вокруг мгновенно опустились к мониторам. Позже Юри объяснит, смеясь: «Погао – это попугай. Ты яркая, громкая, чужая. Но это комплимент… вроде бы».

Дверь в кабинет Мин Хо открылась без стука. Он сидел за столом из тёмного дерева, не поднимая глаз от бумаг.

– Вы опоздали на семь минут, – сказал он по-английски. Его голос звучал как скольжение льда по стеклу.

– Извините. Я… – Маша запнулась, чувствуя, как краснеет.

– В Корее время – это уважение. Надеюсь, вы научитесь его ценить.

Она сжала пальцы, пряча дрожь. В Дубае за опоздание штрафовали. Здесь же штрафовали взглядом.

«Лабиринт», – подумала она, глядя, как солнце из окна выхватывает иероглиф на стене: «Ин Нэ».

Терпение.

Глава 3. «Первый бой»

Переговорная напоминала склеп. Длинный стол из чёрного мрамора отражал холодный свет люминесцентных ламп, а стены, украшенные серыми панелями, давили на сознание, словно саван. Маша разложила папки с цифрами, графиками, расчётами – всё, что в Дубае называли «аргументами из стали». Мин Хо сидел напротив, его пальцы медленно перебирали чётки из чёрного нефрита. Казалось, даже воздух между ними кристаллизовался от напряжения.

– Компания теряет 15% прибыли ежеквартально, – начала она, щёлкнув лазерной указкой на графике. – Сокращение ста сотрудников из отдела логистики сэкономит…

– Вы предлагаете уволить сто человек? – перебил он, подняв глаза. Его взгляд был таким острым, что Маша невольно отступила на шаг. – Эти люди двадцать лет верны нашей компании. Они кормят семьи, растят детей…

– Верность не оплачивает долги, – парировала она, стиснув зубы. В Дубае такие разговоры заканчивались за минуту. Там цифры были важнее слёз.

Мин Хо встал, его тень накрыла стол, словно крыло гигантской птицы. – Вы называете это бизнесом? – он ударил ладонью по распечатке. – Это варварство.

Слово повисло в воздухе, как нож на верёвке. Маша почувствовала, как горит лицо. – А ваш бизнес – динозавр, – выдохнула она, не думая. – Который скоро сдохнет под грузом своих традиций.

Тишина. Даже чётки замерли. Сотрудники за столом переглянулись, словно ожидая взрыва. Мин Хо медленно обошёл стол, остановившись в сантиметре от неё. От него пахло сандалом и чем-то горьким, как полынь.

– Динозавры, – произнёс он тихо, – правили миром миллионы лет. А ваши «стальные аргументы» превратятся в пыль через год.

Он вышел, хлопнув дверью так, что задрожали стаканы с водой. Маша сглотнула ком унижения, собирая рассыпавшиеся листы. «Предсказуема. Железная леди. Робот», – билось в висках.

Кофейня на углу.

Запах жареных зёрен напомнил ей кафе в Москве, куда она бегала между парами в университете. Тогда она пила американо с двойной порцией эспрессо, чтобы не заснуть над учебниками по экономике.

– Американо, пожалуйста, – сказала она, улыбаясь бариста.

Девушка кивнула, но через пять минут протянула стакан со сладким латте, украшенным сердечком из корицы.

– Но я заказывала… – начала Маша.

– Здесь не принято пить горькое, – раздался знакомый голос за спиной. Юри, в розовой толстовке с единорогом, ухмылялась, обнимая её за плечи. – Как и говорить правду в лицо.

Они уселись у окна, за которым спешили офисные работники в одинаковых чёрных пальто. Юри потягивала ванильный фраппучино, рассказывая о профессоре, который назвал её эскизы ханбока «кощунством».

– Почему вы все боитесь перемен? – Маша ковыряла ложкой пенку. – В Дубае…

– Здесь не Дубай, – перебила подруга, внезапно серьёзная. – Тут люди верят, что дерево с крепкими корнями переживет любой ураган. Даже если его ветви гниют.

Телефон завибрировал. На экране – имя: «Дитрих Мюллер». Немец из дубайского офиса, который называл её «казанской фурией».

– Ну, как тебя жуёт Азия? – засмеялся он, едва она подняла трубку. – Уже сдаёшься? Я же говорил – они сожрут тебя с рисом и кимчи.

Маша взглянула на своё отражение в окне – алый мазок в сером потоке. – Я только начала, – ответила, стараясь, чтобы голос не дрогнул.

– Начала? – Дитрих фыркнул. – Ты даже кофе не можешь заказать как следует.

Она бросила телефон в сумку, чувствуя, как слезы подступают. Юри молча обняла её за плечи.

– Идём, – сказала подруга, выдергивая стакан с латте из её рук. – Здесь есть место, где горькое – это святое.

Чайный дом в переулке.

Старый деревянный дом тонул в дыме благовоний. На полках в беспорядке стояли глиняные чайники, а на стенах висели свитки с иероглифами, которые Юри переводила шёпотом: «Пустота», «Гармония», «Путь».

– Зелёный чай, – заказала Юри, усаживая Машу на циновку. – Но не тот, что в пакетиках. Настоящий, из листьев, которые собирают на рассвете.

Хозяйка, женщина с седыми волосами, уложенными в тугой пучок, подала чайник и две крошечные пиалы. Маша взяла свою, ожидая сладости, но вкус ударил горечью, как пощёчина.

– Первый глоток – это правда, – улыбнулась Юри. – Второй – смирение. Третий… – она зажмурилась, – понимание.

Маша сделала второй глоток. Горечь смягчилась, обнажив травяные ноты. К третьему глотку она уже различала аромат дождя, земли, чего-то древнего.

– Вам нравится? – спросила хозяйка на ломаном английском.

– Это… сложно, – призналась Маша.

– Как и мы, – кивнула та. – Но те, кто научится пить горькое, найдут сладость в самом неожиданном.

На обратном пути Маша выбросила недопитый латте в урну. В руках она сжимала пакетик зелёного чая, купленный у старухи.

«Придётся научиться», – подумала она, глядя, как закат красит небо Сеула в оттенки чайных листьев.

А где-то в двадцати этажах над землёй Мин Хо разглядывал её отчёт, обведя красным фразы о «верности». На полях он вывел иероглиф, который позже Юри переведёт ей как «Корни».

Глава 4. «Зонтик в чужом городе»

Дождь начался внезапно, как сцена из плохой мелодрамы. Тяжёлые капли захлопали по стеклянному фасаду офиса, превращая вечерний Сеул в размытое полотно акварели. Маша задержалась, дописывая письмо акционерам, и теперь стояла под козырьком, глядя, как лужи на тротуаре пульсируют от ударов воды. В Дубае дождь был событием – люди выбегали на улицы, смеялись, ловили капли ртами. Здесь же прохожие спешно раскрывали зонты-автоматы, словно отражая атаку невидимого врага.

Она потрогала сумку – ни кармана для зонта, ни плаща. «Идеально», – мысленно выругалась, собираясь бежать к метро. В этот момент у подъезда притормозил чёрный лимузин с тонированными стёклами. Дверь открылась, и Мин Хо, в безупречном тёмно-сером пальто, шагнул под зонт водителя. Его взгляд скользнул по ней, задержался на секунду. Маша отвернулась, чувствуя, как от неловкости горят уши. «Пусть видит, как я мокну. Может, смягчится хоть на миллиметр», – подумала язвительно.

Но лимузин не тронулся. Вместо этого Мин Хо резко развернулся и зашагал к ней, его зонт – огромный, чёрный, с золотым иероглифом «Ким» – вздымался, как щит.

– Возьмите, – он протянул зонт, даже не попрощавшись. – Но завтра вернёте.

Дождь стучал по ткани, а его пальцы слегка дрожали – она заметила это, хотя он пытался скрыть, сжав руку в кулак.

– Я могу сама… – начала Маша, но он уже повернулся к машине.

– Водитель довезёт вас, – бросил через плечо. – Я вызову другое такси.

Такси.

Салон пахло мокрой шерстью и лавандовым освежителем. Маша прижалась к окну, держа зонт вертикально, будто он мог стать границей между ней и молчаливым корейцем на переднем сиденье. Мин Хо сидел, уставившись в телефон, его профиль освещался синим светом экрана. Капли дождя стекали по стеклу, рисуя причудливые узоры на его лице – то ли слезы, то ли шрамы.

Она заметила шрам. Тонкая белая линия, пересекавшая тыльную сторону его левой руки, будто кто-то провёл ножом по мраморной статуе.

– Это… авария? – спросила она прежде, чем успела подумать.

Он медленно повернул голову. В такси стало холоднее.

– Не ваше дело, – произнёс он так тихо, что слова едва перекрыли шум дождя.

Молчание снова натянулось, как струна. Маша сжала зонт, чувствуя, как металлическая ручка впивается в ладонь. Внезапно он заговорил, не глядя на неё:

– В Корее считается грубым задавать личные вопросы.

– А в России считается грубым бросать людей под дождём, – парировала она, удивляясь собственной дерзости.

Уголок его губ дрогнул – почти улыбка, но нет.

– Тогда мы квиты.

Дома.

– О-мо-о! – Юри, в пижаме с единорогами, подпрыгнула на диване, увидев зонт. – Это же фамильный зонт клана Ким! Ты влипла, подруга!

– Что? – Маша замерла на пороге, с которой капала вода.

– Такие зонты дарят только семье или… – Юри сделала игривые глазки, – тем, кого считают частью клана. Ты что, обручилась с Мин Хо, пока я спала?

– Не смеши, – Маша швырнула зонт в угол, но Юри подхватила его, как святыню.

– Ты не понимаешь! – она указала на иероглиф. – Это символ их рода. Его отец подарил такой матери на свадьбу. Говорят, он… – она понизила голос, – защищает от несчастий.

Маша фыркнула, снимая мокрые туфли. Но позже, когда Юри уснула, она подняла зонт, разглядывая шёлковую подкладку с вышитыми журавлями. Внезапно вспомнила – давно, словно из другой жизни.

Флэшбек. Москва. 15 лет назад.

Дождь хлестал по асфальту школьного двора. Четырнадцатилетняя Маша прижалась к стене, пряча дневник с пятёркой по математике. Из-за угла вышел мальчик из старших классов – высокий, в рваной куртке, с зонтом в клетку.

– Держи, – он сунул ей зонт. – Вижу, замёрзла.

Она взяла, но мать, увидев зонт вечером, выхватила его как грязную тряпку:

– Ты что, не знаешь, от кого брать?! Чужие люди могут быть опасны! – И бросила зонт в мусорный бак, где он утонул среди объедков.

Сейчас Маша провела пальцем по шёлку. «Мама ошиблась. Иногда чужие спасают», – подумала она, но тут же в голове всплыло письмо, пришедшее утром.

Письмо.

Оно лежало в ящике, написанное неровным почерком: «Машенька, приеду в Сеул. Надо поговорить. Мама».

Она перечитала его десять раз, но так и не ответила. Теперь, глядя на зонт, представила мать здесь, в этой комнате – как она сморщит нос от запаха кимчи, осудит беспорядок, спросит: «И это всё, чего ты добилась?».

Дождь за окном стих, превратившись в шепот. Маша накрыла зонт своим пиджаком, будто укладывая спать ребёнка.

– Защищает от несчастий, – повторила она слова Юри, ложась в постель.

Но когда она закрыла глаза, увидела не зонт, а лицо Мин Хо в такси – такое же закрытое, как тот мальчишка из прошлого, подаривший ей кусочек сухости в мокром мире.

А в двадцати километрах от Сеула мать Маши упаковывала чемодан, складывая между свитерами фотографию дочери с рыбалки. «Прости меня», – прошептала она, но слова затерялись в гуле ночного поезда.

Глава 5. «Песок и бетон»

Запах ферментированной капусты ударил в нос, как удар грома. Маша замерла с палочками в руке, глядя на ярко-красный кимчи, которое Юри с гордостью поставила перед ней. В Дубае еда была ритуалом: трюфельные равиоли на золотых тарелках, финики, фаршированные бриллиантовой икрой, шампанское, которое стоило как её месячная аренда в Сеуле. Здесь же еда напоминала вызов – острый, едкий, обжигающий.

– Ну же, это же наше национальное достояние! – Юри сунула в рот целый лист капусты, хрустя им так, будто это был чипс. – Предки веками ели это, чтобы пережить зиму.

Маша осторожно откусила. Огонь распространился по языку, заставив её схватиться за стакан воды. – В Дубае… – она закашлялась, – я ела финики с трюфелем… – А здесь едят, чтобы выжить, – Юри хмуро отодвинула тарелку. Её обычно весёлое лицо вдруг стало взрослым. – Ты думаешь, мы добавляем перец для вкуса? Это чтобы заглушить горечь жизни.

Солнце пробивалось сквозь тучи, окрашивая офисный стол Маши в бледно-жёлтый свет. Она листала отчёты, пытаясь найти изъян в логике Мин Хо. И нашла – строку за строкой, цифру за цифрой.

– Вы платите пенсии семьям уволенных? – она ворвалась в его кабинет, не постучав. – Это же… это нелогично! Вы увеличиваете расходы вместо…