Беглец: История заблудших душ. Книга первая

Беглец: История заблудших душ. Книга первая

От авторов.

Проект "Беглец: История заблудших душ" родился в творческом соавторстве. Просто встретились два человека: один давно вынашивал идею написать книгу, у другого была история, которую хотел рассказать. Перед Вами первая книга. Мы очень надеемся, что она не оставит Вас равнодушными и Вы захотите узнать, что же дальше произошло в жизни Фартового. Задумаетесь, будете грустить и веселиться вместе с героями книги.

События, которые здесь описаны – действительно, происходили в реальной жизни. Имена, конечно, изменены. Повествование ведется от первого лица. Главный герой рассказывает Вам о своей жизни без прекрас в надежде, что Вы не пойдёте его путём! Он приоткрывает завесу перед читателем показывая чем, на самом деле, приходится платить за всю эту "романтику".

Может быть эта книга окажется полезной для близких таких людей. Поможет им лучше понять друг друга.

Те, кто сталкивался сам с тем, что здесь описано – да простят нам неточности в тексте! Вы же всё это прошли и понимаете, что далеко не всё стоит рассказывать ради самих же читателей.

Мы решили, что это обращение должно быть кратким, чтобы не отвлекать от самой книги!) Читайте! Очень надеемся на Ваши отзывы. Пожалуйста, напишите, о чем Вы более подробно хотели бы узнать во второй и третьей книгах? Мы постараемся учесть Ваши пожелания!

Глава первая, вступительная (в которой мое детство – заканчивается).

Моё первое, настоящее, знакомство с тюрьмой, состоялось в феврале 1992 года. Страна, в которой я родился – разваливалась на части, ее трясло и лихорадило. Шёл распад СССР. И пусть прошло уже более тридцати лет – события тех дней я помню до сих пор в мельчайших подробностях. Вот некоторые из них. Чтобы Вы хорошо могли представить себе, куда приводит человека уголовная романтика. Мне было 14 лет.

Помещение ДПНСИ, куда нас привезли – было самым обычным. Прямоугольное, с защитной, выступающей из стены, тоже прямоугольной, решёткой слева – для тех, кто распределял. Перед решёткой выстраивались полукругом те, кого распределяли.

Справа находился небольшой коридор – там располагались боксы и «стаканы» – к ним мы ещё вернемся. Прямо шёл коридор, куда уводили арестантов после распределения.

Вот в этом, самом обычном помещении, я и получил свои первые яркие впечатления с разрывом сознания. Когда в голове остаётся только один вопрос: «Как так?» В последствии этот вопрос будет приходить чаще, чем хотелось бы…

Распределение проходит так. Старший смены называет фамилию. Арестованный выходит в центр полукруга и, стоя лицом к решётке, перечисляет статьи, по которым находится под следствием. И вот прозвучала фамилия, а в центр никто не вышел. Все стали вертеть головами, пытаясь понять, что происходит. И вдруг откуда-то снизу, от пола, раздался голос: «Статья сто пятая.»

Убийство! По рядам прошла волна недоумения. Никто – ни арестованные, ни надзиратели не могли понять – как? Как эта половина человека на платформе с колёсиками, могла, вообще, кого—то убить? На платформе сидел пожилой мужчина без ног. Свою платформу он приводил в движение при помощи двух приспособлений, напоминающих большие пресс-папье с ручками. Ноги мужчины были ампутированы полностью. В наступившей тишине старший смены спросил:

– И кого же ты умудрился убить, обрубок?

-– Зарубил дочь и её приятеля. Топором. Они держали меня в стенном шкафу. Кормили объедками или совсем не кормили. Били. Не выдержал. Ночью, пока все спали пьяные, выбрался из шкафа, дополз до топора и порубил их.

Толпа одобрительно загудела. Арестованные, практически, аплодировали инвалиду. Я смотрел на деда и не мог понять, как собственная дочь могла так измываться над отцом. Почему она не защитила его? Не ухаживала за ним?

Деда увезли, а мои размышления были прерваны. Прозвучала моя фамилия. Я вышел в центр полукруга.

– Статья 144 часть 3. Кража.

– Этого в стакан сначала. Пусть подумает. Потом в один два восемь.

Меня повели в стакан. Стакан – это не камера, а, скорее, инструмент для пыток. Малолеток и женщин сначала отправляли туда, чтобы сломать с порога. Не получится сразу сломать, хотя бы утихомирить не в меру прытких. Свое название помещение получило из-за размеров. Узкое настолько, что в нем можно только стоять.

Чтобы арестованный не устроился отдохнуть три стены были колючими – на них была нанесена цементная «шуба». Цементные иглы были такими острыми, что на них невозможно было облокотиться или прислонить голову. Четвертая же стена – была железной дверью, обитой дополнительно железным листом. Этот лист был пробит с внешней стороны гвоздем соткой так, что внутренняя – превращалась в тёрку. В такую, точно, стучать не станешь! Напротив двери располагалась узкая лавка.

Помню, промелькнула мысль: «Хорошо, что у меня нет клаустрофобии!»

Оказавшись внутри – я умудрился присесть на лавку. В то же самое мгновение все тело пронзила резкая острая боль. В свои четырнадцать лет – я был достаточно высоким подростком – мои колени плотно насадились на дверь-терку. В этом маленьком пространстве, с коленями, упертыми в двери – я уже не мог пошевелиться. Думать мне не давала боль и ужас, который я испытывал, в ожидании грядущих неотвратимых событий. Уже был наслышан! Так я провел четыре часа. Сломал ли меня стакан? Нет. Знал – дальше будет хуже.

Когда надзиратель открыл дверь – я, буквально, вывалился из помещения. Колени были пробиты, болели и абсолютно меня не слушались. Тихонько подвывая, все же, разогнул ноги. Поначалу каждый шаг давался с трудом.

От собственной боли меня отвлек коридор. Узкий, со сводчатым высоким потолком, освещенный тусклым светом, переход из одного здания в другое. Это было здание Екатерининской постройки, хранящее много историй. Однако, в тот момент, мне было совсем не до них. Коридор сужался. Кирпичные стены давили. Напряжение росло. Мне казалось, что сейчас мне выстрелят в затылок. В висках бешено колотился пульс.

И вдруг, мы поравнялись с большим арочным проемом перекрытым решеткой. Там, за решеткой была свобода, была жизнь, была зима. За решёткой находился внутренний двор тюрьмы. Во дворе совершенно обыденно месили грязный снег заключенные, добровольно помогающие администрации по хозяйственной части. Короче – хозбыки. Я набрал полную грудь воздуха так, будто хотел надышаться и шагнул дальше в дверной проем.

Мы долго шли, поворачивая то налево, то направо. Уже в конце нашего пути коридор стал настолько узким, что два человека не смогли бы в нем разминуться. И вот открылась дверь. Передо мной был просторный зал постройки царских времен с куполообразным, сводчатым потолком. По углам зала поднимались резные колонны, которые встречались на потолке по задумке архитектора. Свет проходил через высокие арочные окна. Только потом я понял, что это продолжение того же коридора. Большой холл из которого были выходы в другие части тюрьмы.

Здесь арестованные получали казённые матрацы или одежду. Мне предстояло получить матрац. После «стакана» и, как мне показалось, вечному пути по коридорам – этот холл показался мне прекрасным! Я, даже, немного расслабился и осмотрелся.

Облегчение длилось недолго. Я получил «спальные принадлежности» и надзиратель повел меня дальше. Мы снова долго шли по коридорам. Пока мы шли к месту моего временного содержания я пытался морально подготовить себя к тому, что сейчас будет. Меня ожидала процедура «прописки». Несколько сценариев мне были известны и все они не были приятными. Я был настороже.

Первый, кого я увидел, когда открылась дверь, был мужчина, как мне тогда показалось, 37-38 лет. С прической Ленина – в прямом смысле. Та же лысина, такой же венчик светлых, редких волос вокруг головы. На этом сходство с вождем мирового пролетариата – заканчивалось. Дальше шли слегка загнутые книзу уши. Крупный мясистый нос и большие, почти негритянские, губы – довершали картину. Огромное количество татуировок делало его тело синим по пояс. Это был Баля – Маля.

Прозвище свое Баля-Маля получил за постоянно употребляемое в речи слово-паразит: «Баля-маля». Он лепил его к месту и не к месту. Да, просто, для связки слов! Баля-Маля был Старшаком в этой камере.

Старшаки – это взрослые заключенные, договорившиеся с органами и отбывающие свой срок в тюрьмах для малолетних преступников. За что, в свою очередь, они обеспечивали порядок в камерах и дополнительные сведения органам. Все подростки, которые находились в камере – были под следствием. Порядок обеспечивался весьма своеобразными методами.

Больше всего Старшаки боялись слова «этап». Органы запросто могли вернуть ненужного им Старшака в общую тюрьму «на взросляк». Тогда – смерть. Во взрослой тюрьме все они были заранее приговорены заключенными за то, что делали.

Тяжёлая дверь в камеру закрылась за моей спиной с характерным звуком. До сих пор похожие звуки действуют на нервы! Я был напряжён. Полотенца под ногами не было. Значит, прописывать будут по-другому. Теперь, по правилам, я должен был поприветствовать присутствующих, представиться и назвать причину, по которой здесь нахожусь.

После того, как я представился, Баля-Маля оживился, достал какой-то блокнот.

– Аааа! Так это у тебя, баля-маля, по делу проходит 96 эпизодов? Такой шустрый, баля-маля?

Я молча кивнул в ответ. 96 эпизодов – это 96 доказанных краж, которые мы умудрились совершить за весьма короткий промежуток времени! Кражи были не большими, но их количество – впечатляло. К тому же, мы и сами были детьми. Но вернемся в камеру. Баля-Маля продолжал:

– Значит, это, баля-маля, твои друзья…………………..?

Далее произошло то, чего я не ожидал: он стал перечислять имена и фамилии, действительно, моих друзей. Одна деталь: никто из них не проходил по делу! Баля-Маля не забыл даже тех, кто попался раньше и уже был в тюрьме. Про этих он знал все. Даже то, где парни отбывали наказание в данный момент.

– Значит, баля-маля, слушай сюда! Жизнь у тебя будет, только если ты напишешь мне все. Как воровал, кто с тобой был и где их найти. Ты понял, баля-маля?! Всё! Иначе тебе – не жить (здесь он, конечно употребил более сочное, матерное выражение)

Я – отказался! Сдавать друзей мне не позволяли мои внутренние принципы. Я ещё не знал, в какой ад превратится моя жизнь. Но, честно говоря, даже если бы знал – поступил бы так же!

– Значит, баля-маля, в героя поиграть решил? Ладно! Машка!

С верхней шконки спустился тщедушный, маленький подросток. Он заранее услужливо изогнулся, ожидая приказа хозяина. На лице было выражение рабской покорности и готовность исполнить любое пожелание господина. Такие «Машки», есть в каждой тюрьме. Это полностью морально сломленные люди, которые находятся в рабском подчинении у того, кто занимает главное положение. Выполняют любые приказания.

– Да, Баля-Маля!

– Где мои балетные тапочки? Хочу этого борзого на танец пригласить, баля-маля!

Балетные тапочки – это офицерские яловые сапоги, утяжеленные дополнительными резиновыми набойками. Набойки превращали толстую подошву в протектор. Твердые носы сапог делали их похожими на две колотушки, надетые на ноги.

Баля-Маля надел «балетные тапочки».

Дальше меня били. Долго. Сильно. Со знанием дела. Баля-Маля не трогал лицо и даже не ломал костей! Все удары были натренированными и точными. В «воспитании» малолеток он был профессионалом.

Когда «воспитателю» ударов ногами казалось мало – меня поднимали на верхнюю шконку и бросали спиной на бетонный пол. Очень нужна была информация. Сильно старались!

Внутренние органы уже давно перестали что-либо чувствовать. Удары уже глухо отдавались в отбитом теле. Только тогда Старшак решил, что с меня хватит на этот раз.

На грани сознательного и бессознательного – меня подняли и положили на верхнюю шконку. Ноги отекли настолько, что теперь больше напоминали ноги слона, чем человека. Тело онемело от побоев. В него ещё не пришла боль – это было впереди. У меня появилось время подумать. Осмыслить, наконец, ситуацию, в которой оказался.

В последствии, Баля-Маля – сдержал слово. Он превратил мою жизнь в ад. Но об этом – потом. Сейчас, первой мыслью было то, что детство – закончилось. Вот так. Для меня – внезапно и оглушительно. Мне тогда казалось, что все не должно было так закончиться!

А с чего все началось? Когда и как я свернул не туда? Почему сейчас я здесь, а не дома? Не учусь, как нормальный подросток в моем возрасте? Не хожу на свидания? Да уж. Вопросов – больше, чем ответов!

Все началось в тот далекий день в апреле 1983 года. Мне еще не было шести лет. Я отдыхал в санатории самостоятельно. Как взрослый. Отдых, который мне нравился, был нарушен внезапно. На день раньше срока. Меня приехала забирать, почему-то, бабушка.

Уезжать на день раньше было обидно, и я капризничал. Требовал у бабушки объяснить, почему нет мамы и папы. И почему мы раньше уезжаем? Зачем?

Бабуля, отчего-то, тянула с ответом. И это выражение лица. Я никогда его не забуду. Смесь нерешительности и сочувствия. Казалось, она испытывала немыслимую внутреннюю боль. Внутри у неё смешалось столько чувств! Конечно, все это я понял спустя годы, вспоминая этот момент снова и снова! А тогда, пятилетним, я, просто смотрел и не мог понять, что происходит. Почему молчит бабушка? Тревога – нарастала. Наконец, пряча глаза, бабушка сказала:

– Мама не может приехать – она в больнице.

– Почему? Она заболела?

– Так получилось. Папа ее поранил.

– А где папа?

– Арестован.

Эти новости – не могли поместиться в моей детской голове! Я не мог принять эту ситуацию сразу! Это были мои родители! Мои! Родители!

То, что сказала бабушка – вызвало ещё больше вопросов в моей голове. А тревога уже была на грани паники. Когда бабушка сказала, что сейчас мы поедем к маме – я немного успокоился. Во мне ещё жила надежда, что это какая-то шутка. Что мы сейчас поедем не в больницу, а домой. И там будут мама и папа.

Но мы приехали в больницу.

Стоя на пороге палаты я не сразу увидел мать. В этот момент я испытал облегчение. Надежда на розыгрыш – окрепла. Я был готов простить своим родственникам жестокую шутку, лишь бы они были в порядке! Потом, уже познакомившись с профессионалами по психологии, я понял, что в этот момент моё детское сознание испытало сверх – горе. Оно пыталось защитить себя вымыслом о шутке. Заменить реальность, жестокость которой не может осилить.

И тут я услышал слабый, хриплый, мамин голос. Голос доносился откуда-то из-за двери – поэтому я и не увидел ее сразу. Я заглянул за дверь. На больничной кровати, под капельницей, лежала мама. На ее груди был большой пластырь, закрывающий послеоперационный шов.

Конечно, раньше я не видел свою маму в таком состоянии. Всегда сильная и живая. Сейчас она была слабой. Мне было страшно от таких перемен. Но я, все-равно был рад, что она жива, вот здесь, держит меня за руку.

В этой больничной палате у меня состоялся первый в жизни серьезный, взрослый разговор с мамой. Она пыталась объяснить мне, что произошло, так, чтобы я понял. Я видел, как ей трудно. За те двадцать минут, что мы говорили – я сильно повзрослел. Наверное, тогда я даже перескочил какой-то этап нормального взросления. До меня медленно и постепенно стала доходить реальность. Сначала, расковыряв маленькую дырочку в сознании, затем, превратившаяся в бурный поток сумасшедшей горной реки, которая сметает все на своем пути. Мое прежнее сознание было смыто этим потоком. В этот момент зарождалось другое сознание. Беззаботное детство, во всех его пониманиях –для меня закончилось.

Если коротко, отец был арестован за то, что в минуту ревности, метнул в маму нож. Весьма точно – попал в грудь. Мама чудом осталась жива. С тех пор – празднует второй День рождения! Когда она упала- сам вызвал скорую и милицию. Оказывал возможную помощь до прибытия обоих нарядов.

Глава вторая. Поворот «не туда».

После выхода из больницы – мама бросила силы на мое воспитание. Меня стали водить в шахматный кружок и на тренировки по большому теннису. В теннисе я даже стал делать успехи. И наш тренер, которого ученики, за глаза, называли его Сиплый из-за отсутствия голоса – всячески старался поддержать во мне интерес к занятиям и дальнейшему развитию в спорте. Все шло хорошо, я занимался почти целый год, но потом, однажды, у меня украли ракетку. Вот так просто! Помню, что стало очень обидно и я бросил ходить на тренировки. Так, не успев начаться, закончилась моя спортивная карьера!

С того самого памятного разговора с матерью в больнице – я сильно изменился. В тот апрельский день мой мир был разрушен. Два родных, близких мне человека, оказывается, могли настолько не любить друг друга, что один решил зарезать другую?! Моё детское сознание сделало вывод, что значит они врали мне всегда и во всем! А если они сами врут, то не могут больше говорить мне, что делать! Они не имеют права меня воспитывать! О том, что любят меня и волнуются – тоже врут! Я им не нужен! А раз так, то теперь я сам буду решать, что мне делать! Такой вывод сделало мое детское сознание.

За мыслями, конечно, последовали действия. Всё происходит постепенно, и я начал с малого. Я стал возвращаться домой, когда мне самому этого хочется, а не тогда, когда было сказано. Конечно, меня наказывали. Но этот шаг уже отличал меня от других детей – и я продолжил. Сверстников, которые возвращались домой вовремя – стал считать слабаками. Во мне было очень много обиды и горечи! Так я выражал свою независимость от них, этих постоянно врущих, взрослых!

Я начал откровенно хулиганить. Эти действия, в последствии, и приведут меня в отделение милиции, где за интуицию и везение (иногда – «везение») – меня прозвали Фартовый. Потом это прозвище крепко прилипло ко мне. Пусть так и будет!

– Разрешите представиться! Фартовый.

Когда вернулся отец – мои родители больше не жили вместе. Я начал жить на два дома, находясь то с одним, то с другим родителем. Эти перемещения давали мне необходимую свободу.

Дома у матери – я мог сказать, что буду у отца, и наоборот. В итоге – все были спокойны, никто меня не искал. Я же, конечно, уходил на улицу. В этот период – менялся не только я – постепенно менялось и моё окружение. В нем появились друзья, с которыми я мог проводить время на улице круглосуточно.

Тогда у меня ещё были и другие друзья. Нормальные мальчишки, с которыми мы были знакомы с детского сада. Вместе мы пошли в школу, в один класс. Но они – учились! Меня же, всё больше затягивала улица. Со временем наши отношения прекратятся сами собой.

Два дома, в которых я, попеременно жил – были очень разными! Абсолютно диаметрально противоположными друг другу во всем!

В доме мамы – стоял черный немецкий рояль. На нём часто играли бабушка или мама. Это было на первом этаже. На втором этаже бабушка разводила собак. Служебных немецких овчарок. Их она потом продавала на местном рынке. Мне было разрешено ей помогать. На второй этаж вела лестница с улицы. Перед домом был разбит небольшой палисадник: пара тутовых деревьев и слива.

От меня, как от нормального ребенка требовалось: помогать по дому, посещать школу, выполнять домашнее задание. В общем, конечно, ничего сверхъестественного. Но дело в том, что практически всё из вышеперечисленного было мне в тягость! Школа и домашние задания меня совсем не интересовали. А выполнение дел по дому – только отвлекало от главного – приключений на улице.

Однако было кое-что, что я делал с удовольствием. С удовольствием помогал бабушке возиться со щенками! Иногда она брала меня с собой на рынок. Я многое делал с бабушкой с удовольствием. С удовольствием вставал рано, в пять утра, чтобы послушать птиц. С удовольствием выходил на улицу обливаться холодной водой. С удовольствием вместе с ней стоял на руках.

А ещё у нас с бабушкой была одна традиция. Когда в цирке давали новое представление – бабуля обязательно брала билеты на премьеру программы. Мы ходили вдвоем – это было наше время. Даже потом, когда дома я стал появляться изредка, мы поддерживали эту традицию. Осторожно, чтобы не попасться на глаза кому-нибудь, я пробирался прямо к цирку. Там мы встречались. Это был наш секрет. Я очень её любил! Она была светлым пятном в моем детстве.

Дом отца, сам по себе, был ничем не примечателен. Но, если у мамы был небольшой палисадник, то здесь был огромный сад. В нем было много фруктовых деревьев и ягодных кустарников. Всегда было чем поживиться! А ещё были пёс и кошка. Пёс был большой, лохматый и очень умный. Он жил во дворе и охранял. У кошки же была своя жизнь. Основную часть времени – она искала где бы чего стащить у соседей. Из-за этого нередко возникали конфликты.

Каждый день к отцу приходили гости. Каждый – личность примечательная! Почти все имели за плечами срок. Начиналось застолье с обычными разговорами за столом. Обычными для тех, кто собирался. На меня же – они действовали по-особенному. Я широко распахивал своё сознание и впитывал, как губка! Больше всего, моё воображение будоражили рассказы об их «подвигах» и, конечно, пребыванию в тюрьме. Каждый гость, разумеется, старался показать себя в наиболее выгодном свете. Каждый, как мог, добавлял в свою историю ярких красок!

Именно там и тогда я узнал о «прописке», которую потом прочувствовал на себе. Тогда же моё детское воображение было полностью захвачено «уголовной романтикой». Моими любимыми героями и примером для подражания стали благородные разбойники и пираты. Постепенно, под этим влиянием, я стал мечтать вырасти в Авторитета. Именно так, с большой буквы.

Отец жил в доме со своей пожилой матерью, то есть моей второй бабушкой. Она тоже очень любила меня и всегда ждала. Я появлялся спонтанно и без предупреждения. Поэтому в доме на всякий случай было всегда припасено что-то вкусненькое. Обе моих бабушки были абсолютно разными. Маленькая, скромная и набожная мамина мама и полная, резкая на слово мать отца. Только одно было общим – обе меня любили.

Мама часто говорила в укор, что в доме отца мне нравится больше, потому что от меня ничего не требуют. Это было правдой. У меня не было никаких обязанностей! Мне даже в школу было не обязательно ходить! Такое в доме мамы было немыслимо! Учитывая мои интересы, я, конечно рвался к отцу. Там была свобода, большой сад и удивительные рассказы, которые обязательно будут в конце каждого дня!

Я уже дважды упомянул школу. Да, в тот период жизни – я пошёл в школу. Это событие ничем примечательным для меня не было. Слишком нормально и обыденно, чтобы вызывать интерес! Первый класс я, практически, не помню. В конце второго произошла курьёзная ситуация.

На тот момент я уже с настойчивостью локомотива рвался на улицу! К тому же, на уроках математики меня постоянно наказывали за то, что я не мог объяснить, откуда берется ответ. Действительно, я всегда, просто, знал ответ. Он приходил в голову сам по себе. Я не мог объяснить, как. В итоге – я стал очень часто прогуливать. Мать стали часто вызывать в школу. Она, в свою очередь – наказывала меня. Наказания были достаточно серьезными, чтобы прекратить. Но я продолжал. И вот, когда все примененные наказания оказались неэффективными – мама решила пойти со мной в школу.

Ничего не поделаешь! Мы пошли в школу вместе. Мама осталась ждать за дверью, чтобы окончательно меня не позорить и не мешать процессу. Я вошёл в класс на урок. И сразу заметил открытое окно! На улице была весна и день стоял по-летнему жаркий. Солнышко припекало сквозь стекла, поэтому окно было распахнуто настежь! Первый этаж! Небывалое везение! Не останавливаясь ни на секунду, прямо из двери – я выхожу в окно! Одноклассники уже давно привыкли к моим выходкам и не подняли никакого шума. Учитель вошла в класс на секунду позже – опять, повезло! А мама – так и осталась ждать меня за дверью класса, в котором меня давно уже не было!

В третьем классе я провел два года. На второй год меня оставили из-за той же, злосчастной математики и прогулов, которых становилось все больше! Когда меня решили оставить в третьем классе на третий год – мама возмутилась. По её заявлению была создана комиссия, которая устроила мне экзамен, по оценке моих знаний. Комиссия должна была принять решение о переводе меня в следующий класс.

Я решал задачи, читал, отвечал на вопросы. Посовещавшись, комиссия приняла решение о переводе меня из третьего – сразу в шестой(!) класс. Такого решения не ожидала даже моя мама. Поначалу – я был рад своему успеху. С надеждой, не знаю на что, я пошёл в шестой класс. Конечно же, я там – не прижился. Это был другой социум, детей более старшего возраста. На меня смотрели, как на диковинку. Как на зверюшку, которая, вдруг, заговорила. Это было совершенно не по мне и я совсем бросил школу!

Меня окончательно снесло в сторону «большой дороги»! Из круга моего общения, уже насовсем, выпадают школьные друзья. Теперь я общаюсь исключительно с теми, с кем мои интересы совпадают. С такими же, как я, уличными мальчишками и девчонками.