Пути океана: зов глубин. Книга вторая

Также внутри обнаружилась пара покосившихся шкафов с жухлыми книгами по средневековой словесности да кусок снятой каютной обшивки с остатками отсыревших записей. На полке, высеченной в скале, покоилась коллекция навигационных инструментов, покрытых патиной времени. Секстанты, компасы и подзорные трубы – безмолвные свидетели давно минувших экспедиций – ждали, когда умелые руки вновь приведут их в действие.

В ветреную погоду естественное оконце в потолке показывало звезды, а с коротких молоденьких сталактитов вдоль одной из стен капала вода образуя небольшой подземный ручей. И судя по сооруженному деревянному помосту, ручей этот когда-то служил бывшим хозяевам надежным источником пресной воды.

Простор его нового жилища допускал многочисленные и теперь многолюдные совещания глав экипажей и по вечерам грот был наполнен гомоном, запахом старой кожи и табачным дымом.

Сегодня же, когда после бурных обсуждений и в меру интеллигентной пьянки он наконец остался один, Витал сел за стол и занес перо над белым пятном пустого листа.

«Консулу Альянса Негоциантов…»

Ему показалась приставшая волосинка на краю бумаги, и он принялся скрести ногтями уголок листа, тщетно пытаясь подцепить ее кончиками пальцев. Бесполезно. Не то.

«Леди де Круа лично в руки…»

Какая чушь…

Он с кадетского класса не писал писем дамам. Сколько всего произошло… Да и кабы не найденная в трюме серьга, разве стал бы он вообще…

Конечно же стал!..

«Моя дорогая Селин,

Отважусь ли отправить это письмо самолично, не знаю. Но передадут его тебе в руки мои доверенные лица, в коих я абсолютно уверен.

Мысли о тебе – то еще испытание. Встреча с тобой на жизненном пути сделала меня самым счастливым человеком на земле. И несчастным. Ведь теперь я понимаю, чего лишен. И возможно… навсегда.

Селин, я пал так низко, что уже никогда не смогу стать достойным тебя и того восторженного взгляда, которым ты смотрела на меня когда-то…

Больше всего скучаю по твоей улыбке. Не той, что ты надеваешь для посторонних, а той, которой ты улыбалась мне. Только для меня.

Но невзирая ни на что, смею ли просить о встрече и надеяться увидеть тебя вновь? Забавно, даже в статусе пирата не делаюсь отважнее, когда задаю этот вопрос.

Что до меня – о, поверь, я ничем не рискую! Ты не тревожься, если вдруг узнаешь, будто за мою голову назначена награда. До обидного недорого они оценили ее, доложу я тебе, но все же приходится держать ухо востро.В случае согласия, о месте, дате и времени тебя уведомят. Прекрасно сознаю, какой риск несет сия афера для твоего статуса. И сделаю все, чтобы охранить твою жизнь, честь и репутацию.

Но моя глупая надежда увидеть тебя окрыляет и будто вдыхает в мою грудь новые силы.Пойму, если ты просто сразу сожжешь это письмо и откажешься от встречи.

Твой V»

В сотый – или пятисотый? – раз перечитав письмо, он наконец успокоился, тщательно запечатал его и выбежал вон из грота.

Модернизация

Пока разведывал архипелаг, Витал обнаружил, что теперь он и его люди стали частью тех самых ненавистных «крысиных бригад». И это прозвище ой как разонравилось капитану. Впрочем, успокоил он себя тем, что возможно не до конца проникся душевностью местного сленга.

К огромной его радости, неподалеку, как и предупреждал новый знакомый, располагалась небольшая, но приличная верфь. Открыв дверь в ее контору, он снял треуголку и поздоровался с тремя направленными на него дулами.

– Если у вас нет перерыва на обед, давайте поработаем, господа, – невозмутимо начал знакомство Витал. На него уставились трое очень хмурых моряков с полосами давно заживших толстых шрамов поверх алкоголического румянца на татуированных щеках.

– Здесь список работ. Мне нужна бригада швей и дюжина плотников на четыре корыта. Плачу золотом. Сделаете к сроку – даю премию. Сделаете вполовину срока – даю двойную цену.

Об крепко сбитый настил звякнул тяжеленный мешок, который с облегчением свалил с себя Джу. Дула в нерешительности опустились.

– А, и да. Я и вот этот господин, – из-за плеча Джу сверкнул глазами Фаусто, – будем всенепременнейше присутствовать при работах.

К Виталу протянулась ладонь с огромными заусенцами.

– Э, нет. Чертежей моих вы не получите. Только со слов. По рукам, господа?

***

Спустя месяц беспрестанной ругани и споров с ремонтными обновленная эскадра «Крылатого Марлина» покинула верфь.

Старый рангоут был демонтирован и тотчас же продан. Новые, облегченные, мачты установлены в кратчайшие сроки, и вот – вожделенные косые паруса – те самые кливера, подсмотренные у мейлонгцев, но прошедшие доработку – наконец заняли законное место на реях. Количество парусного вооружения на судах увеличилось ровно вдвое. По расчетам в чертежах, корабли ускорились на треть, и в вечно загруженном сознании Витала стало одной задачей меньше.

Джу же без обиняков грозил толстым пальцем, дерзнувшим зарисовать схемы положения рей или хотя бы углы наклона брамселей. И отчего-то ослушаться его не отваживался никто из местных.

Страшно ругаясь на нарушения пропорций в сплавах, Витал таки вынудил отправить в переплавку имеющиеся в пиратском арсенале ядра и неплохо вооружился.

Однако он все еще не был доволен. Чего-то будто не хватало.

***

День клонился к закату.

Корабли сонно покачивались на залитых золотом волнах, а вечерняя синева окутывала туманом далекие горы.

«Лентяй» и «Фурия» в окружении крохотных шлюпок, словно птицы, оживляли панораму.

Больше не было ни спешки, ни опасности. Голоса переговаривающихся матросов музыкой разливались в мирном воздухе этого вечера новой, полной неизвестности, жизни.

Витал сидел на пригорке и мрачно обозревал свои владения в компании стакана и стремительно пустеющей бутылки местного портвейна.

В кои веки расслабленные мореходы занимались рутиной. Красавчик чистил арбалет. Разъяренный Фаусто проигрывал очередную партию в шашки ухмыляющемуся Джу. Запыханные юнги, очевидно, после какой-то проказы, наперебой похвалялись друг другу.

Жан с Жаком усердно гоняли кожаный мяч, поднимая такое облако пыли, которое вызывало отменную брань даже обычно вежливого толстяка Жиля.

Голова Витала шла кругом. И всю вину капитан переложил на убийственно кислый портвейн. Только дело, похоже, было не в нем…

Конечно же, он влез в долги из-за бесконечных рекламаций по переделке обновлений. За время работ мастера правда очень старались, вот только или по безалаберности, или чисто по человеческой усталости они совершали глупейшие ошибки чаще допустимого.

Денег у него не осталось, и пришлось пойти на страшное: заложить «Крылатого». Под грабительский – ожидаемо для салаги с нулевой репутацией – процент.

Ставить в известность окружение, даже рачительного квартирмейстера, Витал не стал. Избыточная эмоциональность Фаусто и так не была на руку, а с такими новостями и вовсе выбила бы беднягу из колеи. А ведь каждый человек был на счету…

С досады он так крепко ударил трубкой оземь, что та треснула. Витал потер переносицу. Очередная трата… Замечательно…

Из плюсов его незавидного положения как капитана, оставалось единственное: оставшееся от залога золото. Не шибко большое, но приемлемое, количество финансов, что продержит на плаву всю эскадру, пока они вольются в струю пиратских будней и не выйдут в плюс.

Воспоминания о человеческих потерях со злосчастного Венсанова абордажа рвали ему сердце, невзирая на внешнее спокойствие. Ноготь все скрипел по горлышку бутылки, а Витал крепко думал. Суда-то он усовершенствовал. А как можно усовершенствовать людей?

Отчаянный вопль отвлек от размышлений. Жан скакал на одной ноге, единственной рукой прижимая колено другой к груди, и истошно орал. Жак гневно молотил топором мяч, и чем веселее тот выскакивал из-под лезвия, тем отчаяннее старался близнец потерпевшего.

К ним уже спешил Маркиз и на ходу подворачивал рукава.

Витал же медленно поднялся и направился к месту трагедии. Коварная игрушка лежала в пыли с самым невинным видом.

Добротно заточенное лезвие секиры оставило на необычно выделанной чешуйчатой коже лишь светлые ссадины. Пыль забилась в неряшливые швы на мяче, которые размахрились от острия, даром что находились те глубоко. Витала осенило. Под обиженное мычание Жака он подхватил пыльную игрушку и быстрым шагом ринулся к себе. Последующие недели капитан в грот никого не пускал. Только грузчики с тюками сновали туда-сюда, да приходили счета от кожевенников. Дафна ставила еду у двери, и все никак не могла уяснить, что же делается, и подолгу вслушивалась. Иногда из-за нее доносились ужасающие запахи, иногда раздавался лязг клинков, и иногда даже выстрелы.

***

В грот быстрым шагом и без стука ворвался встревоженный Фаусто.

– Капитан! Нет, ты только посмотри, что творится!

Витал оторвался от стола с разложенными на нем выкройками и выглянул в окно.

Береговую линию оглашали жалобные вопли.

Из-под сапог Джу выпрыгивала галька. Сам он неторопливо брел, и толстые губы его, свернутые трубочкой, должно быть, насвистывали нечто бодрое. Добродушный настрой его выражали медлительность и живейший интерес к рисунку прибоя. Левая ручища бережно придерживала подмышкой сверток, правая же волоком тащила за рыжие волосы то и дело брыкающегося человека.

Поодаль на почтительном расстоянии следовала группа то ли зевак, то ли товарищей несчастного из пиратского контингента и тревожно переговаривалась.

Они негромко то предлагали деньги, то робко просили отпустить пленника и взывали к лучшему в человеке, что могло оказаться в Джу, но великан не обращал на них внимания.

Приблизившись к капитанскому гроту, прежде чем поздороваться, он посподручнее перехватил сверток и оправил одежду.

Едва они с вопящей ношей вошли, Фаусто с негодованием уставился на гостей.

Витал поднял голову над разложенными листами антрацитово-темных кож.

– И как это понимать?

Небольшая возня, и огромная черная лапища извлекла из-за пазухи шелестящий ком. Перед капитаном и квартирмейстером тотчас же оказались смятые чертежи истерзанного вида. И страшно довольный Джу.

Витал бережно развернул бумаги, пробежался по ним, и глаза его блеснули:

– А я все искал, где же их оставил… Уж думал, что потерял! Благодарю. Кто же твой пленник?

Рыжий умолк и вслушивался в разговор. Между тем Джу деловито сообщил:

– Маркиз просил набрать с верфи кой-чего. А там этот тип с твоими записями и попался. Вел себя больно подозрительно, ну я и присмотрелся… Ну, пошли что ли?

– Не брал! Корытом, на котором хожу, клянусь, то был не я! На кой ляд мне твои бумажки-то?!

Сиплое хныканье рыжего никакого эффекта не возымело.

Продолжая насвистывать, Джу двинулся на выход.

– Куда? – спросил Витал.

– Как куда? Таких поганцев за воровство полагается таскать под килем по ракушкам на веревке. – Джу кивнул на пленника. – И будет молодец, если не потонет. Ну и если кровью не истечет… Мы ж под присягой, пиратские там обычаи или нет – всякий закон должно соблюдать. Там уж целая делегация собралась…

– И то верно. – Витал сощурился. – Не терплю краж идей, да к тому же у своих. Буду рад привести приговор в исполнение…

***

Изыскания капитана окончились. И вот, знаменательный день наступил. Фаусто наконец смог выдохнуть.

На берегу горели высокие факелы. Команда флота Витала шумно отмечала обновление кораблей, с тем же энтузиазмом, как если б это была личная победа каждого. Новоиспеченные пираты торопились опробовать корабельные нововведения, так сказать, в работе.

Измождённый долгим недосыпом, с глазами, окруженными темными кругами, капитан вышел из грота, представ перед полукругом выстроившихся экипажей всей эскадры. Его привычный громоздкий бушлат уступил место зловещему черному камзолу невиданного кроя – тонкому и легкому, словно парадный китель офицера. Плечи и грудь нового облачения мерцали россыпью крохотных шипов в мягком свете огней, придавая капитану вид опасного и неприступного. Кожаные штаны по виду сделаны были так же.

Следом за капитаном появился и бледный как смерть незнакомый рыжий пират средних лет. Формально пленником он не был: ни веревок, ни колодок на нем не наблюдалось. Однако бросалось в глаза крайне стесненное положение бедняги. Он загнанно озирался, но всякий раз взгляд его натыкался на глыбу по имени Джу. Чужак был облачен в такое же странное одеяние, что и Витал, и то и дело нервно одергивал полы короткого камзола или охлопывал штанины, будто пытаясь стряхнуть с себя невидимых насекомых.

После паузы, наполненной напряжённым ожиданием, появился Джу, облачённый в такой же наряд. В руках он нёс соломенного болвана – точную копию морехода в привычном гильдийском бушлате со стальным наплечником. Этот молчаливый свидетель грядущих событий, казалось, вносил в атмосферу нотку зловещего предзнаменования.

– Друзья мои, – проговорил Витал и вытер ладонью лицо. – Наша жизнь больше никогда не будет прежней.

– Да и насрать! – крикнул кто-то из матросов.

– Благодарю за поддержку, господин Ален!

Зловещая усмешка капитана не сулила ничего хорошего. Фаусто паниковал. Сколько бы лет они с Виталом ни были знакомы, предугадать его он так и не научился. Происходило что-то несомненно нехорошее, и он мог только беспомощно наблюдать.

– А вот мне не «насрать», кретин. Теперь мы ступили на тропу войны, господа. И наши дома, наши корабли, к ней готовы. Но люди, такие же как ты, Ален, – нет. Иди-ка сюда. Не бойся, давай.

– А? – тревожно переспросил мореход средних лет, сотрудник пороховой бригады с «Золотых Песков».

– Говорю, хорошие люди важны! – оскалился Витал и вложил в его ладонь рукоять своей сабли.

Ален нервно сглотнул и оглянулся на каменные лица сослуживцев и на рыжего незнакомца, чьи колени тем временем мелко тряслись. С мольбой Фаусто заглянул в глаза Витала и едва заметно помотал головой, словно отрицая нечто страшное. Капитан лишь плотоядно ухмыльнулся. На жестоком лице плясали оранжевые отблески пламени. Моряки умолкли в благоговейном трепете и опасливо поглядывали на разворачивающееся действо.

Широким жестом капитан указал на соломенного морехода.

– Будь так добр, Ален, убей этого человека.

Матрос испуганно озирался в поисках поддержки. Фаусто ободряюще закивал. Характер Витала, да и настрой в целом, сильно изменился, и уж лучше было соглашаться, чем спорить… Команда, к его успокоению, почуяла то же:

– Ну же, доходяга! Вмажь ему! Руби грызло-то! Ты в жилу-то сердечную его этсамое-то!

Воодушевленный, он наконец зажмурился и наугад ткнул саблей в грудь бушлата. Витал закатил глаза, перехватил у него клинок и, заложив руку за спину, цепочкой элегантных ударов превратил соломенную куклу вместе с одеждой в груду лохмотьев.

Резко развернувшись, Витал схватил матроса за шиворот, всучил ему в руку саблю и прорычал:

– Я сказал – наша жизнь больше не будет прежней, Ален! Мы больше не гильдейцы. Мы отныне – пираты. На нас объявлена охота. За наши головы уже назначена награда, и день ото дня она будет лишь расти. Только мы не жертвы, и мы не станем бежать от преследователей. Мы будем принимать бой. Мы будем утверждать нашу власть по всем акваториям. Мы будем прорубать с честью путь к нашей власти до тех пор, пока наше торжество не станет абсолютным. Ибо мы не крысы, а хищники! – Короткий злой пинок отправил наплечник с куском рукава мореходского бушлата в кусты. – Но при отношении калибра «да насрать» никто не доживет до этого дня! Ясно тебе, болван?!

Насмерть перепуганный матрос мелко закивал. Витал кивнул Джу:

– С утра вывеси на бушприте «Песков» этого кретина на денек-другой. Может осознается.

– А? – Ален очень нервничал.

– Говорю, так и быть, я помилую тебя, если ты изрубишь на флаги вот этого господина. Здесь и сейчас.

Витал кивнул на рыжего, что вжал голову в плечи.

К слову, тот бочком было двинулся в тени, но тотчас взвыл: локоть его уже стискивала лапища Джу.

– Этот человек, как и все мы, присягнул вольному народу Лавразской Акватории и Пиратскому Кодексу. Но это не остановило его от нарушения данных клятв. А дав присягу, посмел посягнуть на имущество своего брата. На мое имущество. Он украл мои чертежи. Мы с вами в отличие от него, – люди чести, соблюдаем Пиратский Кодекс, и слово наше чего-то да стоит. За содеянное ему полагается килевание, и я беру на себя ответственность за приведение приговора в исполнение. С небольшой оговоркой. Ну так что, Ален, выполняй?

– Да Бездной! Нет, всеми безднами клянусь, я не брал! То был не я!

Отчаянные вопли рыжего и окончательная утрата достоинства огорчали. Фаусто сокрушенно покачал головой.

На ночном побережье стихли все звуки, кроме шипения волн да крика козодоя. Сотни факелов блестели в дрожащих от напряжения глазах.

Видимо, усердная работа ума Алена сделала свое дело, и, двумя руками вцепившись в саблю капитана, при гробовом молчании команды, бедняга бросился на безоружного чужака. Вопли его сорвались на фальцет.

Острый клинок тускло бликовал в ночном воздухе. Град ударов и уколов сыпался на вора, и тот только и мог, что закрывать руками голову.

– Давай же, Ален, иначе бушприт ждет! – подначивал капитан.

Матрос так старался, что устал. Фаусто же только скрипел зубами и сверкал глазами на Витала.

Шокированные моряки не знали, что и думать. Преступник был цел и невредим.

– Он, наверное, плохо старается, да, братцы?

Витал вырвал из дрожащих рук матроса саблю. Рыжий встал как можно устойчивее…

В бою каждый занят своим делом. Фигуры фехтования имеют свои порядки, структуру и высокую гармонию пластики тела. Особенно хорошо такое видно в учебных боях, где очередность атаки и защиты беспрекословна и выверена.

В мятущемся свете дымных факелов на ночном берегу, когда один безоружен, а другой ослепительно оскален, и сабля в твердой руке не видна в темноте, слышится только свист рассекаемого воздуха. И ахи в молчаливой толпе моряков.

И это уже не битва, а бойня.

Под бешеным натиском капитана пират перестал орать, старался повернуться спиной и тяжко дышал. Зрители же все дивились, как так одежда на нем еще не разорвана в клочья, да и сам он жив-здоров?

Наконец устал и Витал. Шокирующая жестокость так и толкала Фаусто стечь прямо на землю. И потому он подпер плечом вросшую в побережье глыбу. Жар пляшущих факелов дышал на него колючими пустынными суховеями Великого Акифа. С самого своего бегства он почти ничего и не помнил, кроме обжигающего раскаленным маслом позора, ярких кафтанов, сладости терпких масел. И десятков бесчеловечных экспериментов. Они всегда хотя бы на шаг приближали Орден Науки к величию. Но какой ценой… Вот и сейчас, как и много лет назад, из его глаз на экзекуцию смотрел заикающийся от ужаса мальчишка с противным пушком на подбородке. Но тогда он сжег дорого расшитый фамильный халат и сбежал. Сейчас же глаза его щипало, и ногти стиснутых кулаков впивались в ладони. Но внутри поднимался трепет перед созерцанием кошмарного в своей непостижимости замысла. Ведь в отличие от Родины, здесь и сейчас не было любования изысканностью садизма. Только выверенные короткие движения. Только взвешенные, словно тончайший яд, слова…

Потрясенный Фаусто потирал подбородок. Может, в юности ему и довелось повидать множество чудес со времен членства в Ордене Науки… Но увидеть подобное вдали от песков Великого Акифа он никак не ожидал…

Вцепившись в ворот измученного пирата, Витал предъявил его морякам и закричал:

– Я – ваш капитан, и я отвечаю за вас! Раньше я держал ответ перед Гильдией Мореходов, но ее больше нет! Теперь я отвечаю за ваши жизни перед вами, перед вашими женами, перед вашими семьями и близкими! Времена бушлатов кончены! Отныне моя бригада носит черный цвет свободы вместо прошлых гильдейских цветов!

Глухая сила его голоса рвалась наружу и перекрывала звуки прибоя.

– Этот бедолага только что показал, на что способны наши новые камзолы. С сего момента каждый пират бригады под флагами Венсана носит такие!

Проштрафившийся еле стоял на ногах. Витал встряхнул его и тихо проговорил:

– Больше не кради у своих. Это подло. Запомни сегодняшнюю ночь – это ночь твоего второго рождения. Наполни смыслом свою новую жизнь, как когда-то сделал это и я.

И устало толкнул его в толпу моряков.

– Извольте убедиться воочию, как хороша наша новая броня!

Команда не знала, что и думать. К горлу Фаусто подступил ком. Витал ведь мог просто убить вора, но вместо этого великодушно употребил его на пользу всем…

И да, сшитое из неведомого материала черное одеяние выглядело жутко и непривычно безобразно, но после устроенного побоища ни дыр, ни проколов, ни мелких порезов на себе не имело.

Кто-то неуверенно сказал «ура», и его подхватили утонувшие в ночи голоса.

Только Витал и Фаусто знали, на какие чудеса при правильной выделке оказались способны кожи ската и арапаймы вместе с чешуей, усиленные легкой костью и тончайшими пластинками обсидиана…

***

Фаусто показалось, что за несколько минут в лазарете он весь провонялся едкими мазями.

Злость на бывшего вора, который не мигая, смотрел в стену, положив голову на смуглые руки, исполосованные сине-фиолетовыми кровоподтеками, практически испарилась. Его мокрые от пота рыжие волосенки распластались на мятой подушке. Подрагивающий кулак едва сжимал простынь, и в полумраке тени от складок отчего-то казались корнями неведомого дерева. Вид у крысеныша был самым жалким…

Вроде же пройди этот тип килевание по местным законам, сейчас бы от него и вовсе мало что осталось, но точно ли стоило подвергать его такой изощренной экзекуции? Или же все правильно? Отчего тогда так тошно?

Куча мыслей роилась в голове, пока он не вошел в грот, где в тишине звучал лишь мерный звон капель и расходился мелодичным эхом.

– Витал? Ты тут?

Капитан стоял над столом, на котором был разложен кожаный камзол, и при свете колеблющихся свечей придирчиво рассматривал невидимый скол костяного шипа под наплечником снятым, с подопытного. При появлении квартирмейстера Витал даже не повернул головы.

– Знаешь, кажется я начинаю тебя бояться, капитан, – бесцветно проговорил Фаусто. – Ты же не был таким…

– Какая досада, – пробормотал Витал, разглядывая швы на просвет. – Я ожидал от тебя глубины искреннего безразличия. Так. Ну огнестрел материал точно не выдержит. Однако в ближнем бою шкура что надо, и таким образом в экипаже Дафна была последней, кто из наших получил ранение в рукопашной…

Фаусто подошел и еще раз удостоверился, что повреждений на новой экипировке и правда не оказалось.

– Ты всегда был самым башковитым из всех, кого я знаю. Но тебе не кажется, что перегибаешь палку?

Витал отошел от стола, устало рухнул в скрипучее кресло. Пальцы пробежались по стали нового мушкета. Он внимательно изучал каждую гравировку и узор на оружии. Свечи бликовали, и металл переливался таинственным блеском. В глубоких тенях мушкет, с его длинным стволом и массивным прикладом, виделся сейчас Фаусто продолжением самого Витала. Не просто оружие; символ достижений его капитана, пройденных испытаний и – новым, откровенно пугающим, вызовом.

– Башковитый, говоришь? – В усмешке Витала блеснул оскал. – Нет, правда. Будь я «башковитый», мы оказались бы здесь? Изгоями Гильдии, да в розыске… Фаусто, а теперь послушай. Ты видел этих людей? Там, на верфи. На базаре. В «Пыльном Весле», в мастерских… Можешь забыть былое гильдейское братство и братские обязательства. Мы все здесь – не друзья…

– …а конкуренты?

– Угу. Каждый – сам за себя и за собственную палубу. И Кодекс писан прежде всего для того, чтобы эти люди, – а теперь и мы, – не перегрызли друг другу глотки за грош.

Сизый дым расползался по кабинету и застывал слоистыми нитями.

– Я понял. Это побоище устроено не просто, чтобы испытать экипировку. Это спектакль, так ведь? Заявление о намерениях?..

Капитан не отвечал и лишь всматривался в темное небо в проеме потолка. Но квартирмейстер не унимался:

– И ты рассчитываешь на широкую огласку… А ведь как пить дать – его товарищи теперь по кабакам пустят слухи об увиденном.

–… Сам видишь, как у них все заведено – звериные же законы. А я вроде бы как и от присяги не отклонился, и человека не убил. Не знаю, поймут ли такой мой ход…

Фаусто кивнул.

– Ты прав. Нам придется принимать новые правила игры, Витал. – Только сейчас квартирмейстер заметил, как в мочке капитана тускло мерцала новая серьга в виде небольшой жемчужины. – Что это у тебя в ухе? Никогда не замечал за тобой склонности к таким вычурным цацкам. Вот уж теперь точно – вылитый пиратский король… или как там они называются?..

Было нечто в единственном взгляде Витала такое, что вдруг заставило Фаусто замолкнуть.