Пути океана: зов глубин. Книга вторая

Внутри все оборвалось. Селин залпом осушила предложенный стакан и упала в кресло. Выдержанный коньяк огнем опалил горло, на глазах выступили слезы.

Адмирал больше не пыталась унять дрожь в руках и только наклонила голову, глядя на де Круа.

– Это то, что доложили мне, вместе с приложенной копией протокола допроса подсудимого. Изучу позднее. Ваши же письменные свидетельства стали умягчающим обвинения фактом. Но скорее для меня, чем для тех, кто приводил приго… выносил приговор.

Антуан рассеянно потирал лоб. Брут снял шлем и поджал губу.– То есть…как это – повешение?!.. Капитан Витал… Они убили его? – прошептала Селин, озираясь в попытке понять смысл сказанного.

– Я знала его еще юнгой. Витал попросту не мог быть повинным в том, в чем его обвиняют. Такое не в его характере. Если хотите знать, он был последним, кому я вполне могла довериться и доверилась. Более того, он обладал всеми качествами, необходимыми новому Адмиралу Флота…

Де Круа больше не слышала слов. В ушах звенело.

Не помня себя, Селин пробормотала невнятное прощание, ударившись о грудь адъютанта Росалес, выбежала из конторы на улицу. Там её немедленно скрутило приступом тошноты. Горячие слёзы затуманили вид на порт, превратив бухту в размытое пятно сине-серых красок.

Больше всего на свете ей сейчас хотелось остаться одной и рыдать до полного исступления.

***

Во дворце Новой Вердены праздновали сразу два события: долгожданное прибытие Антуана де Сюлли и его вступление в должность нового управителя.

Мероприятие пусть и формальное, но на нем можно было прикинуть кто является значимыми шишками в городе и как на самом деле выглядит нынешняя расстановка сил. И пожалуй, для этой цели его темно-зеленый бушлат с золотыми погонами на сухопутный манер был в самый раз для того, чтобы влиться в общество.

С бокалом темного вина капитан Марсий бродил по пышно украшенному залу среди сухопутных господ и вслушивался в скучные светские разговоры.

И было ему решительно не по себе. Это объяснял тем, что перед его глазами все еще стояли джоги судов и их обугленные остовы отзывались страшным горем в самом сердце. Ни один сухопутный не понял бы такой беды. Кто бы ни стоял за настолько чудовищным зверством, Марсий обязательно найдет его и накажет.

Старая алкоголичка-адмирал, которую в последнее время и так недолюбливали на Малом Орфее, действительно перестала соответствовать своей должности, и его ближайший рапорт несомненно об этом сообщит.

Этим идиотам лавразцам впору бы закрыть порт, оцепить останки судов, да провести тщательное расследование поджога… Раз он уже оказался здесь, долг перед Гильдией – не оставлять все безнаказанным. Лишь бы Росалес не пыталась ему в этом помешать.

Марсий остановился у группы в просто скроенных парчовых ризах, и вполуха слушал скучнейшие теософские диспуты.

Он только хмыкал на примитивные представления местных церковников о сотворении мира, ведь каждому мореходу было известно, что сушу поднял со дна древнего Океана Божественный Альбатрос, который, ухватив останки Морского Змея и разместив их как материки, тотчас же разбился о купол неба и осел на нем осколками звезд.

Сбившись в стайку, местные дамы с провинциальными прическами то и дело перешептывались, и поглядывая на него, кокетливо хихикали в веера. Он всмотрелся в их компанию и учтиво кивнул. Селин среди них не было. Подопечная виконтесса его избегала. Впрочем, Нуар догадывался – ей потребуется время, чтобы хорошенько переварить все, что она узнала по прибытию.

– Пожалуй, еще один бокал не помешает, – решил Марсий и подошел к столу с напитками.

Восторженный тон Антуана в обществе той пожилой дамы из приветственной делегации в порту начинал досаждать.

Или все же дело в другом? Не в поджогах, ни в усталости, ни в скучности публики, а в том, что мысли постоянно возвращаются к этому чертовому салаге…

У Марсия не было ни единой причины уважать Витала – этого вечно хвастливого и высокомерного сосунка, все достижения которого сводились к везению и позиции любимчика своих некогда статусных покровителей и учителей вроде той же Росалес.

Перед этим салагой всегда открывались все двери, ему доверяли самые выгодные перевозки товаров и статусных пассажиров, выделяли казну на обновления флота. Каким-то непостижимым образом Агилар – этот сопливый выскочка – с легкостью высчитывал в уме то, что ему, Марсию, приходилось решать на сложнейшем арифмометре… И при этом поговаривали, дескать, Витал настолько небрежно относился к собственным наградам, что легко продавал даже их на черном рынке по баснословным ценам.

Все это и стало причиной решения уволиться с Лавраза в Северморскую Акваторию: неизведанный суровый регион с неподъемными для середняков условиями труда, да и платили с лихвой… Уж там-то Марсий мог доказывать окружающим да и самому себе сутки напролет, чего он стоит!

Несмотря на вполне понятную давнюю неприязнь к Виталу, Нуар ощущал растущее беспокойство от жестокости вынесенного приговора. Размышления о том, что в гильдейских порядках далеко не все гладко, занозой засели в сознании.

Марсий допил вино и направился убедиться, достаточно ли хорошо выставлена охрана в порту на ночь, когда его едва не сбил с ног блондинчик-кузен виконтессы:

– Капитан! Какое счастье обнаружить вас! Селин пропала! Клянусь, что видел ее здесь час назад. Мы с Брутом с ног сбились искать ее!

Из пепла

Пошатываясь то ли из-за игристого, то ли от земли, что все еще не вернулась под ноги после стольких месяцев плавания, де Круа покинула шумные своды дворца. В лицо ударило предгрозовой свежестью. Она вздернула воротник потрепанного бушлата юнги, оставшегося ей от Дафны, надвинула шляпу до самых бровей и, минуя безучастных стражников, быстро смешалась с веселящимися горожанами на площади перед дворцом. На столах с яствами и кувшинами для жителей Новой Вердены весело мерцали светильники из цветного стекла, отчего величественная статуя посреди площади казалась вырезанной  из непроглядной тьмы. Ликование толпящихся простолюдинов терзало слух.

Назойливые мелодии уличных музыкантов, под чьи лютни, гармонь и флейты отплясывал подвыпивший народ, сплелись в единый утомительный гул. Чужие улыбки и смех впивались острыми осколками в сердце, лишь стократно умножая внутреннюю боль.

В неумолимо сгущающихся сумерках становилось всё труднее различать дорогу, и Селин поспешила укрыться в первом же извилистом переулке, спасаясь от любопытных взоров.

Несмотря на терпкий аромат смолистой необработанной древесины, после безграничья океанского воздуха Новая Вердена казалась слишком душной. Из-за бурного строительства над домами то и дело высились оголенные леса, торчали доски, зияли бреши в кровле крыш. Но, созвучные глубоким ранам кровоточащей души, они виделись знамениями упадка, а не торжеством созидания.

Укутанная в плащ по самые глаза де Круа содрогнулась от внутреннего холода и устремилась прочь. Во тьму безвестности.

Шум городской суеты постепенно таял где-то позади в заходящих лучах.

Торговцы спешно закрывали лавки. Молотки строителей больше не стучали, как днем. Прохожие, пошатываясь, разбредались по домам.

В одинокой кузнице все еще звенела наковальня, и в подступающую темноту рассыпались огненные брызги от рождающегося клинка, а может быть плуга, пылающего багряным жаром покоренного металла.

В окнах зажигались огни.

Селин свернула в портовый район, где дышалось намного легче, невзирая на все еще уловимый запах гари и рыбного рынка. Плеск океана и крики чаек успокаивали. На пристани она медленно прошлась по скрипучему деревянному причалу до самой кромки воды и опустилась, свесив ноги. Над горизонтом низко стояла красноватая, почти розовая, звезда, такая яркая, что ее свет спорил со светом портового маяка.

В пелене сгустившихся сумерек Селин стала невидимой для редких мореходов, несущих свою вахту, чьи голоса лишь изредка доносились до слуха .

На мгновение почудилось, будто слышится тот самый, чуть развязный голос. Обернувшись с замирающим сердцем, она различила вдали лишь приземистую фигуру незнакомого моряка, не имевшего ровным счётом ничего общего с тем, кого она жаждала увидеть всем своим существом. Теперь их встреча стала несбыточной мечтой.

Словно прорванная плотина, по щекам хлынули потоки слез. Здесь, на пристани, в кромешной темноте и безмолвной тишине, в груди взорвалось жгучее одиночество и вся боль, которую Селин умело закрыла в себе на замок.

Теплый взгляд, сдержанная полуулыбка, нежные и одновременно жадные объятия… Как жить с мыслью, что все это всё это навеки останется лишь призрачным воспоминанием?

Имело ли теперь хоть малейшее значение, был ли Витал воистину лжецом? Был ли искателем лёгкой наживы или искусным соблазнителем? Кем бы он ни являлся, Витала больше нет и никогда не будет среди живых.

Селин отрешенно взглянула на темнеющее небо. Где-то там уже должна была взойти Венера, немая свидетельница её скорби…

«Она – настоящая. Ей можно подражать тысячью способов, но невозможно стать ею, потому что она – единственная в своем роде».

Витал же говорил это о Венере или… о самой Селин?

Озябшие до онемения пальцы невольно коснулись переносицы.

Как и подобает безупречно воспитанной леди, она виду не подавала, но видела, видела!.. Какими глазами он смотрел, когда думал, что она не замечает.

Словно безмолвный монолог, сжатый до взгляда… Его неуклюжие комплименты, наспех завернутые в иронию… Как все это могло оказаться невероятно искусной фальшью?

От этой мысли по спине пробежал холодок.

Ложные ли обвинения, или нет, она хотела только одного – быть снова с ним…

Хотя бы лишь потому, что ее собственные чувства были самыми настоящими!..

Уничтожить их не смогли ни бескрайние расстояния, ни жестокие потрясения, ни даже страстные объятия другого мужчины.

Уронив голову в руки, виконтесса тихо плакала на одинокой пристани, на которую с океана наползала холодная и безжалостная тьма.

***

– Эй, малец! – окликнул ее лукавый голос с хрипотцой. – Не местный, чай? Торчать тут в ночную пору отважится либо безумец, или совсем заблудшая душа… Холодает знатно у нас, когда солнце скрывается.

Чьи-то уверенные шаги гулко застучали каблуками, приближаясь по скрипучему деревянному причалу.

Селин склонила голову и зажмурилась в тщетной надежде, что незнакомец просто оставит ее в покое, не получив ответа.

– Если хочешь предаваться унынию, я знаю место получше. Ну же, идем!

Рука в перчатке потянулась к ней.

– Чай, пятая точка уже к причалу примерзла… Ночи сейчас холодные. В нашем храме есть еда и кое-что из одежды потеплее. Поднимайся, дружок.

То ли чарующий бархатистый голос с отеческой искренней и обезоруживающей заботой, то ли собственные стучащие друг о друга зубы заставили Селин повиноваться. Перед ней стоял служитель в сутане викария.

Он помог ей подняться и коротко пожал руку.

– Шагай за мной следом. Да порезвей! Не испытывай милость Всеведущего… В эдакую-то ночку нам только досадных приключений недоставало..

Де Круа побрела за ним, с недоверием вглядываясь в развевающиеся черные полы сутаны незнакомца.

Они прошли пару кварталов, миновав подозрительного стражника, грозную компанию в подпитии у таверны и свернули в тупик, где за коваными воротами, увитыми непролазными зарослями, высилась скромная церквушка с небольшой часовней, напоминающая по архитектуре Храм Всеведущего, какими они были в Вердене.

За массивными, искусно резными деревянными дверями открывался умиротворяющий вид на просторную залу для проведения молитв и священных служб, уютно освещенную десятками трепещущих свечей. Всюду царили спокойствие и простота.

Викарий зажег несколько старинных светильников, и в рассеивающейся темноте блеснул древний символ Ока Провидения – расходящимися лучами солнца внутри кованого треугольника, что был закреплен на алтаре. На душе стало спокойнее.

Селин украдкой взглянула на священника из-под широких полей шляпы. Мужчина с трогательной самозабвенностью хозяйничал у подвесного лампадария.Его благородное лицо в обрамлении серебристо-седых волос излучало искреннее благодушие с лёгким намёком на мудрые морщины, которые становились тем глубже и выразительнее, чем теплее он улыбался. В глазах с едва уловимой хитрецой угадывалась отточенная годами острая умственная проницательность.

– Ну, выкладывай начистоту. Что за беда у тебя, малец, раз ты топиться удумал?

Уже через мгновение перед де Круа возникло нехитрое угощение в виде плотного куска хлеба и глиняной кружки с вином, но Селин жестом остановила его.

– Я не… Простите меня, преподобный. Мне надлежало представиться сразу же…

Удивленный взгляд священнослужителя замер на ее лице, но Доминго внезапно галантно улыбнулся и с почтением приложил пышные седые усы к её затянутой в перчатку руке:

– Миледи де Круа… Вот уж воистину сюрприз превыше всяких ожиданий…  Прошу великодушного прощения, возраст безжалостно даёт о себе знать… Да и с нововерденским марочным пора завязывать… Не признал вас… – собеседник заразительно хохотнул, но тут же степенно  смолк. – Меня величают викарий Доминго. Хотел представиться днем еще в порту, но у вас были заботы явно посерьезнее моей скромной персоны. Очень ждал, что и профессор де Фонтенак прибудет с вами. Мы столько лет не виделись…

– Вы хорошо знали его?

– Отчего же знал? Знаю и поныне. Или… Погодите…

Селин глубоко вздохнула и медленно опустила взгляд на старинный каменный пол.

Доминго тяжело осел на дубовую лавку и с долгую минуту просто смотрел перед собой невидящим взором. Де Круа бесшумно присела рядом.

– Пусть милостиво примет его дух Всеведущего, и да пребудет с ним от веку Око Провидения… – торжественно и грустно произнёс викарий, осеняя себя священным знамением.

Викарий Доминго. Конечно, де Фонтенак говорил о нем. Селин вспомнила, что именно с этим человеком велел встретиться на острове её покойный наставник.

– Я очень нуждаюсь в вашей мудрой помощи, преподобный…

– Это я уже понял. И я всецело к вашим услугам, миледи.

– Для начала, смиренно прошу вас, вознесите молитву за дорогих сердцу людей, что безвременно нас покинули…

– Непременно исполню, Селин. Вы дозволите мне так запросто называть вас? – Доминго с теплотой посмотрел ей в глаза, – Вы вряд ли мне поверите, но это я нарек вас этим прекрасным именем и стал первым, кто спел вам колыбельную…

***

В предрассветных сумерках Новая Вердена совсем затихла. Настолько, что отчетливо слышалось далекое эхо резких голосов не то птиц, не то зверей.

Утренняя свежесть, напоенная ароматами незнакомых трав, вплеталась в аромат ладана засыпающей молельни. Последние свечи у алтаря дрожали, бросая причудливые тени на старые камни. Голос викария умолк. И Селин все никак не могла поверить, что рассказанное ей не приснилось. Губы ее дрожали, а перед глазами таяли призрачные сцены прошлого, свидетельницей которых она только что стала.

Видела Селин и слезы в глазах молодого Доминго, пропахшего кагором и все тем же неотступным ладаном.Словно сон наяву, она видела историю невозможной любви своих настоящих родителей. Кроткая миссионерка Серафина, монахиня Всеведущего. Шорох грубой шерсти ее ризы, мешающейся с тенями лап самой ночи всякий раз, как она покидала крохотную келью. Горькие складки у рта Доминго наутро, когда он неприметно стряхивал приставшие к подолу сухие листья и маленькие веточки. И ревниво бдил, чтобы ни одна живая душа не прознала, отчего милая Серафина так лучится счастьем на заутрене, и не сам ли Всеведущий смотрит на него из этих одухотворенных глаз. И что приносит на себе милая Серафина острый запах горьких дымов, холодной луны и голодных зверей, что так успешно скрывает ладан.

«Нет-нет, сударыня, вовсе не от неразделенной любви, а отменно дымящей кадильницы. Всего-то…»

Тонкие руки ее белели на темном полотне одеяния, что больше не могло скрывать близящегося материнства. Зыбкий силуэт отца с его острыми чертами лица, медными браслетами и перьями в волосах, и звал, и пугал смертельно. Других чувств представитель иного народа, свирепый дикарь, и вызывать не мог…

Видела она и корму уходящего в ночи корабля.

И огненный ливень стрел ему вслед.

И Серафину, ее сердце, навеки отданное чужеземцу на загадочном Да-Гуа.

Огни Вердены на горизонте уже виднелись невооруженным глазом, когда Серафины не стало. Казалось, Селин чувствует тепло крохотного тельца младенца и пронзительный холод тела матери, разрешившегося от бремени одновременно со жгучей болью в груди викария, что все прижимал к себе пищащую голодную крошку. Похоронить послушницу по морскому обычаю – бросить тело за борт – он так и не позволил.

Селин видела то, чего не могла помнить: очаровательную Вердену, приморский город, дышащий солнцем. Никакой чумы и в помине не было! Множество мраморных ступеней, ведущих к домам в лучших кварталах, черепичные крыши, отражающие закатное солнце, и тот самый ни с чем не сравнимый густой запах кожаных корешков тщательно подобранной библиотеки де Фонтенака.

Торопливое рукопожатие, перестук четок, шелест подписываемых бумаг – и вот уже маленькую Селин удочеряет вдовствующая дама высшего света, Изабель де Круа.

Мама.

Воспоминания отступили. Де Круа моргнула, возвращаясь к реальности молельни и внимательному взгляду викария.

Несмотря на безграничное тепло и любовь, что сызмальства дарила приемная мать, Селин отчего-то всегда чувствовала себя чужой в стенах дворца де Сюлли. И вот теперь, когда она узнала правду о своем происхождении, выясняется, что и родной матери уж годы как нет в живых… Как, возможно, и отца…

– Вы очень похожи на Серафину. – нарушил тишину Доминго. Его голос звучал как старое вино – густо и с горчинкой. – Особенно ваши глаза. Ни у кого не видел, чтобы они лучились таким светом… И уж точно я никогда не встречал никого добрее нее. Да уж поди и не встречу…

В голосе викария звучала та самая, особенная, грусть, что с потрохами выдавала все то, что больше отношения простого соратника по вере или друга умершей. Задавать бестактных вопросов де Круа конечно же не стала.

– Из вашего рассказа следует, я – наполовину… островитянка, а наполовину – наследница Старого света? – задумчиво проговорила она. – Кто же я вообще?

Викарий посмотрел на нее долгим взглядом. Пламя свечи отражалось в его глазах.

– Это как вы сами решите. Кто-то даже скажет, что вы – «дитя океана».. Как там у мореходов? «Пришедшая из моря»?

– Я думала найти здесь ответы, но вопросы лишь множатся…

Селин потерла виски, размышляя, стоит ли рассказать преподобному о своем «клейме уродства» и о встрече с таинственной Уной.

Они посидели ещё немного в полной тишине, всматриваясь в тени, что плясали на стенах.

– Этот браслет, что дал мне де Фонтенак перед отплытием, – виконтесса показала на четки у себя на руке, –  Он велел показать их вам.

– Я снял его с руки вашей матери. – Доминго коснулся четок кончиками пальцев, словно прикасаясь к святыне. – Подумал, что вам стоит иметь хоть что-то в память о ней. Де Фонтенак, вероятно, боялся, что без них я вас не признаю, а поведать историю вашего происхождения ранее считал небезопасным для вас же самой…

Волна решимости прокатилась по всему телу Селин, заставляя расправить плечи.

– Но это же напротив, получается мое преимущество здесь, на Да-Гуа. Что если я смогу установить с островитянами контакт благодаря своему происхождению? Я практически одна из них по рождению… Это может оказаться полезным…

Викарий прыснул и шутливо погрозил пальцем.

– А у вас весьма прагматичный подход, Селин. На мгновение я даже пожалел, что ваш отец не я, но вспомнил, что гордыню Всеведущий не одобряет…Так вот. Лучше забудьте о любых формах дипломатии в отношении дикарей. Я не шучу.

Доминго поднялся, заставив старое дерево скамьи скрипнуть. Он потер подбородок и заходил взад-вперед. Подол его рясы шуршал по каменным плитам пола.

– Для них мы – нелюди. И мы это, пожалуй, заслужили,– в его голосе звучала горечь. – Под видом благ принесли им столько страданий… На протяжении десятилетий мы тесним их с собственной земли, преступно угоняем в рабство, а религиозные фанатики – между прочим, наши собратья! – из Братства Смирения силой насаждают свою больную веру. Им-то, язычникам! – Викарий вздохнул. – Остановить вражду способно лишь чудо…

Пальцы Селин стиснули четки так, что костяшки побелели. Она подалась вперед.

– Мне больше нечего терять и некуда бежать. Я и Антуан – последняя надежда для всех на этом острове, – её голос дрожал, – И, похоже, для аборигенов – тоже. Я едва осталась жива по пути сюда. Отчего-то мне дан второй шанс. Может, чтобы искупить вину пришлых на эти земли? Или доказать самой себе, что я больше, чем чья-то марионетка? – Она почти умоляюще взглянула на старика. – Помогите мне, Доминго, прошу! С чего мне стоит начать?

Викарий долго смотрел на нее, словно видел впервые. Наконец он медленно кивнул, будто принимая судьбоносное решение.

– Если вы так настаиваете, я попробую организовать вам одну встречу.– сказал он тихо. –  Это все, что в моих силах. Не могу назвать ее другом, но она владеет нашим языком и сможет донести нужное послание до аборигенов. О времени и месте дам знать позже.

Виконтесса благодарно сложила ладони на груди.

– Селин, вы всегда можете рассчитывать на мою помощь. Пусть мои возможности весьма скромны. – Доминго учтиво подал руку. –  Но идемте же. Во дворце наверняка все с ног сбились вас искать.

Она поднялась, чувствуя внезапную усталость и одновременно – странное облегчение. Знание о своем происхождении больше не лежало между ними неназванным призраком. Теперь оставалось решить, что с этим знанием делать.

***

Утренний дворец тонул в молчании. Шаги Селин в грубых моряцких сапогах гулко разносились по каменному полу, отражаясь от высоких сводов и гулких стен. Стражники с плохо скрываемым подозрением косились на её видавшее виды моряцкое платье, некоторые даже придвигали алебарды ближе, словно готовясь к неприятностям. Она же с гордо поднятой головой и прямой спиной невозмутимо приветствовала их сдержанным кивком, как если бы была одета в лучшие шелка, а не в потрепанную одежду простолюдинки.

К счастью, в холле её встретил взъерошенный сонный секретарь в помятом камзоле, который без лишних вопросов, лишь с почтительным поклоном, сопроводил виконтессу в её апартаменты.

В вестибюле, освещенном только мягким трепещущим светом камина, перед широкой мраморной лестницей, ведущей в покои виконтессы, развалившись в кресле с потертой обивкой, дремал Марсий. Его голова была запрокинута, ворот рубашки расстегнут, а металлическая рука свисала с подлокотника, почти касаясь эфеса шпаги, лежащей на полу.

Попытка Селин аккуратно прокрасться мимо спящего капитана провалилась, не успев начаться. Стоило ей подняться на первую ступеньку лестницы, как Марсий открыл глаза и резко встал с кресла

– И где ты… вы были всю ночь, миледи?

В голосе одновременно прозвучала неприкрытая угроза и… беспокойство?

– Где вы были всю ночь, миледи? – передразнила его де Круа, изобразив нарочито манерную интонацию, и горько рассмеялась. – Ах да, сударь, вам же надлежит за мной надзирать… Как это я забыла… Представьте себе: за эту ночь я не встретила ни одного желающего выведать секреты вашей драгоценной Гильдии! Быть может, их значимость несколько преувеличена? Так же как и важность вашей миссии на Да-Гуа!

Марсий вполголоса выругался, отвернувшись в сторону, и снова посмотрел на Селин, сверкнув глазами, подобно ночному хищнику.

– Город ночью кишит бандитами! Мы с Брутом и его армейцами полночи прочесывали трущобы в поисках пропавшего консула Альянса Негоциантов!

– Похвально. Очень рада, что вы все нашли прошлой ночью равно и полезное, и увлекательное занятие. Выстрелы и крики слышались на весь город даже из церкви! Надеюсь, бандитам дан хороший урок, народные гуляния удались на славу, а наше прибытие сюда запомнится надолго… Теперь же, когда вы лично изволили убедиться, что я в порядке, позвольте, я пойду…

Селин развернулась и собиралась подняться наверх, но Марсий в два шага настиг ее и, схватив за предплечья, рывком развернул к себе. Его пальцы сомкнулись вокруг её запястья подобно стальным кандалам.

– Проклятье, я места не находил! Не приелись еще эти фокусы с переодеваниями? – прорычал он.

Селин вскинула голову, встретившись с ним взглядом.

– Капитан, вы, возможно, не заметили, но мы не на корабле, – произнесла она, чеканя каждое слово. – Кто вы такой, чтобы я перед вами оправдывалась?! Настоятельно рекомендую не лезть больше в мои дела. Ах да… и в мою постель – тоже!