Плакальщица

Постепенно поток зрителей на наших представлениях начал иссякать. По мере того как появлялись другие развлечения, люди все меньше интересовались классической китайской комедией. Они пользовались телефонами для игр и просмотра фильмов и проводили много времени в социальных сетях. Молодое поколение совсем не привлекали комедийные постановки.

В течение нескольких лет наша комедийная деятельность мало-помалу сошла на нет. Я предложила мужу переехать в Далянь, где, вероятно, было больше возможностей найти работу, но он не захотел. Мама сказала, что проще всего завести побольше кур и свиней. Папа предложил поговорить с директором деревенского комитета о том, чтобы нам вернули наши земельные участки. Однако в этом случае мы должны были пообещать, что будем поддерживать участки в надлежащем состоянии, иначе придется заплатить штраф. Муж заявил, что я могу работать в поле сама, если мне так хочется, но он не собирается с этим связываться.

Прежде муж отвергал помощь моего брата, теперь же, когда компании по мопедным перевозкам, которой владел мой брат, понадобилось несколько водителей, муж неохотно согласился. Правда, продержался он всего пару месяцев. Муж был не против ездить на мопеде в хорошую погоду, но когда на улице становилось холодно или сыро, он отказывался выходить на работу.

Я решила сама пользоваться мопедом, но возить не пассажиров, а себя. Всякий раз, когда у нас с мужем не было заказов на комедию, я ездила в Гушаньчжэнь на заработки. Я хваталась за любую посильную работу. Это напоминало мне те времена, когда я работала в Нанкине, правда, зарплата здесь была не в пример ниже. Если мне удавалось устроиться в ресторан, я получала бесплатную еду. Когда еда оказывалась слишком вкусной, чтобы есть в одиночку, я привозила ее домой и делилась со всеми.

Потом как-то раз в соседнем городке заболела плакальщица, и нашлись люди, которые порекомендовали меня ей на замену. После того случая мне стало поступать все больше предложений. Я не хотела становиться профессиональной плакальщицей, но платили неплохо, а другой работы не было.

Машины и технологии не способны заменить человеческие эмоции и слезы. Благодаря моему умению плакать и петь цифровая эра не смогла выкинуть меня на обочину жизни. К сожалению, мужчины-плакальщики на похоронах не нужны – традиционно считается, что настоящие мужчины не плачут. Так что мужской плач звучал бы не столь убедительно, чтобы платить за него деньги.

Вскоре я привыкла к своей новой роли. В чем-то плакальщица похожа на комедийную актрису, а в чем-то прямо противоположна ей. Я по-разному наряжалась для выступлений – в зависимости от того, требовалось ли заставить людей смеяться или плакать. Яркие цветастые костюмы – для комедии, белые платья – для похорон.

Вскоре моя рабочая нагрузка стала достаточно стабильной, и муж окончательно бросил искать работу.

Глава шестая

Возвращаясь домой с автобусной остановки после очередных похорон, я обычно прохожу мимо парикмахерской. Окна в ней большие и светлые, и порой я замечаю за ними парикмахера. Я вижу, как его жена щелкает семечки или болтает с кем-нибудь возле крыльца. Это высокая худощавая женщина с короткими волосами – иногда фиолетовыми, иногда желтыми. Порой она машет мне рукой, но мы никогда не разговариваем с ней.

В последний раз, когда я заходила сюда, парикмахер поинтересовался, не желаю ли я покрасить волосы в новый цвет.

– Не хотите попробовать более натуральный цвет? – спросил он.

– Никогда об этом не думала. Я давно крашусь в черный и привыкла к нему.

– А как насчет каштанового?

Он показал мне коробку с краской для волос.

– Каштановый? Я думала, вы предложите мне желтый или фиолетовый.

– Нет. Каштановый будет выглядеть модно и естественно.

– Тогда почему вы красите волосы своей жены в фиолетовый и желтый?

– Она сама выбирает цвет.

В обычной жизни я почти не наряжаюсь, не делаю макияж и не укладываю волосы. Я купила первую губную помаду и решилась на завивку волос только перед свадьбой.

Я вышла замуж более двадцати лет назад, когда в деревнях уже начали перенимать некоторые городские свадебные обряды – пошив свадебных платьев по западной моде, приглашение ведущего и проведение куда менее непристойных, чем прежде, свадебных конкурсов.

В начале церемонии деревенская невеста надевает красное платье, затем ее переодевают столько раз, сколько смогут, но в белое – никогда, потому что в Китае белый цвет – это символ смерти. Количество платьев невесты демонстрирует богатство семьи жениха. В моем случае хвастаться было нечем, так как денег у жениха не было. Мама сама сшила мне красное платье, и это был единственный раз в моей жизни, когда я надевала праздничное платье (свои наряды для комедийного дуэта и для работы плакальщицы я никогда не считала настоящими платьями).

У нас с мужем осталось несколько фотографий, сделанных в день свадьбы, и они до сих пор лежат где-то в конверте. Это единственные фотографии, на которых мы с мужем вместе.

Даже спустя столько лет после свадьбы муж продолжает издеваться над тем, как я выгляжу на фото.

– На всех снимках у тебя ярко-красные щеки. Они похожи на обезьяньи задницы.

– Я намазалась помадой вместо румян. Кстати, на свадьбе ты ничего мне не говорил об этом.

– Тогда я не заметил.

– Как это «не заметил»?

– Я был слишком занят выпивкой. Мне было не до того.

Свадебное платье я храню в платяном шкафу. Оно до сих пор как новое, но теперь мне не подходит. А даже если бы подошло, я бы не стала его надевать. Куда мне ходить в платье, тем более в красном? Кроме свадебного платья в шкафу висит еще несколько нарядов для комедийного дуэта. Все они безвкусные и пошловатые и годились только для наших с мужем выступлений. Их качество было ужасным, но этого никто не замечал, когда я выходила на сцену. Еще у меня было два одинаковых белых платья для работы на похоронах.

В моей родной деревне большинство женщин моего возраста или старше красились, скорее всего, как и я, лишь один раз в жизни – на собственную свадьбу. Все молодые женщины, и моя дочь в том числе, уезжали из деревни на заработки в города, придумывали себе новые имена – Мэри, Хелен, Катрин, – привыкали делать яркий макияж, перекрашивать волосы в желтый, красный или фиолетовый цвет, носить мини-юбки или шорты, а также топы с глубоким вырезом и туфли на высоких каблуках. Возвращаясь ненадолго домой, в отпуск, они вновь становились деревенскими девушками, называли себя старыми именами – Большой Цветок или Маленькая Красота, – и надевали ту же старую одежду, какую носили до того, как покинули родную деревню.

Однажды я спросила у дочери:

– У тебя тоже есть английское имя?

– Конечно, есть.

– И как же тебя зовут в городе?

– Ты не сможешь выговорить.

– Я попробую.

– Лидия.

– Ли…

– Тебе не обязательно его учить.

Возможно, она права. К чему мне это? У меня никогда не было английского имени. Зачем? Я учила английский в школе, и он всегда давался мне с трудом. Теперь я его почти полностью забыла. Однако среди молодежи английские имена в большой моде. Английское имя показывает, что его носитель – современный человек, что он часть огромного мира, а не только родного города. Честно говоря, я даже не стремилась знать английское имя дочери. Для нее и таких, как она, девушек, переехавших в мегаполисы, английское имя было тем, что отделяло их от неблагополучной родной семьи и прежнего дома. Молодые люди не хотели, чтобы старшие родственники проявляли даже малейший интерес к их жизни, не говоря уже об их английском имени.

Раньше я мечтала, что буду давать дочери полезные советы о том, как должна жить и вести себя молодая девушка. Но потом я отказалась от этой идеи, попытавшись как-то раз поговорить с дочерью об отношениях с мужчинами.

Я была неприятно удивлена, когда она сказала, что живет вместе со своим парнем.

– Нет, ты не можешь жить с мужчиной! – раздраженно сказала я.

– Почему это?

Дочь продолжала выщипывать бровь, не отрывая взгляда от зеркала.

– Люди подумают, что вы спите вместе.

– Люди подумают так в любом случае – даже если мы не будем жить вместе.

– Никто не возьмет тебя замуж, если ты не сохранишь девственность.

– Кто тебе такое сказал?

– Никто не говорил, все и так это знают.

– Мама, часто ли в наше время девушки выходят замуж девственницами?

– Я была девственницей, когда выходила замуж.

– Это потому, что у тебя не было парня до того, как ты встретила папу.

– Не говори со мной так. Я не шучу.

– Я тоже.

– Я твоя мать.

– Ты памятник древности, мам.

– Ладно, я памятник древности. Но по крайней мере, когда-то этот памятник имел некоторую ценность.

Честно говоря, по сравнению с другими деревенскими женщинами моего возраста я не такой уж антиквариат. Я же крашусь и укладываю волосы, правда, только для похорон. Вместо старушечьей одежды ношу модную одежду дочери. Я не выгляжу ни толстой, ни потасканной.

Я внимательно посмотрела на себя в зеркало. Только что вымытые волосы были еще влажными. Седые корни становились все заметней. Я медленно расчесала волосы.

– Ты слишком часто ходишь в парикмахерскую, – внезапно сказал муж.

– Мне нужно туда ходить.

– Ты можешь туда ходить. Но ты ходишь слишком часто.

– Это не так.

– Это так! Люди говорят, что я не должен отпускать тебя в парикмахерскую одну.

– И чем же, по-твоему, я там занимаюсь?

– Я не думаю, что какой-нибудь мужчина может на тебя позариться. Ты стара и уродлива.

– Да, пожалуй, ты прав.

Мне захотелось закричать на него, но я сдержалась.

– Ты тратишь слишком много денег на уход за волосами. Ты все время их красишь.

– Они быстро седеют.

– Так купи себе черный парик!

– А зачем мне черный парик?

– Ты сможешь носить его вечно.

– Парик выглядит неестественно.

– Никто этого даже не заметит.

– Я замечу.

– Тебе он будет нужен только на похоронах. Бо́льшую часть времени ты проводишь дома. Кого волнует, какого цвета у тебя волосы?

– Тебя разве не волнует?

– Конечно нет. К тому же они у тебя редкие. А вот парик ты можешь купить с пышной копной.

– Я не хочу носить парик.

– Тебе даже не обязательно хорошо выглядеть на похоронах. В гробу лежишь не ты.

– Люди платят мне за работу плакальщицей. Я должна хорошо выглядеть.

Муж ничего не ответил. Вместо этого он разгрыз семечку и плюнул шелуху на пол. Я почувствовала, как мне на щеку попала капелька его слюны. Я медленно вытерла щеку и уставилась на мужа. Он сидел на другом конце дивана, развалившись в углу. В комнате воцарилась тишина, если не считать треска разгрызаемых семечек и звуков плевков.

В парикмахерской я сказала, что решила попробовать новый цвет волос.

– Этот цвет вам точно подойдет, – ответил парикмахер. – Будете выглядеть моложе.

– А сейчас я выгляжу старой?

– Нет, что вы! Но станете выглядеть еще моложе.

Он распустил мои волосы.

– Никто не заметит, что я изменила цвет волос.

– Я замечу.

– Вы – да. Но люди даже не поймут, что я перекрасилась.

– Очень жаль.

– Ничего страшного. Я почти ни с кем не вижусь.

– Почему?

– Люди не хотят иметь ничего общего с плакальщицей.

– Это нехорошо.

– Я их не виню.

– Заходите сюда в любое время.

– Спасибо. А может, я ошибаюсь?

– В чем?

– Может, люди в деревне не так уж плохо ко мне относятся?

– Может, и не плохо.

Когда парикмахер начал наносить на мои волосы краску, я посмотрела в зеркало.

Я вовсе не выгляжу молодо. Как я смогу выглядеть еще моложе?

Глава седьмая

Я снова приехала в Тайуши-Сяо-Чжэнь, «Маленький городок на Темзе».

Богатая нанимательница выглядела уставшей.

– Спасибо, что согласились посидеть со мной перед похоронами, – сказала она.

– Без проблем. Это моя работа.

– Я заплачу́ вам немного больше.

– Спасибо.

– Помогите мне подготовить мое горе.

– Вам не нужно его готовить. Оно с вами.

– Тогда научите, как его показать.

– Обязательно.

– Если вы хорошо отработаете, я подарю вам украшение.

Я промолчала. Я не нуждалась в украшениях.

– Кстати, у вас красивые волосы, – заметила она.

– Я хожу к хорошему парикмахеру.

Водитель принес чайный поднос с прохладительными напитками, сел в углу комнаты и уткнулся в телефон.

– Раньше я считала себя счастливой женщиной. Муж был очень щедрым по отношению ко мне, – сказала моя богатая клиентка. – Я думала, он мне верен.

– Его уже нет. Постарайтесь об этом не думать.

Я сделала глоток чая.

– Я не сообщила нашей дочери о его смерти.

– Ее не будет на похоронах?

– Нет. Она учится в школе-интернате в Пекине. Я не знаю, что ей сказать.

В этот момент она заплакала.

Я наблюдала за ней и за ее слезами. Неплохая получилась репетиция.

Похороны прошли хорошо. Так, как я и хотела.

Церемония состоялась в городском крематории. Главный зал был пышно украшен белыми хризантемами и розами. Моя клиентка крепко держала меня за руку.

Я встала на колени перед гробом и сделала глубокий вдох, прежде чем начать рассказ о жизни человека, лежавшего в гробу. Моя богатая нанимательница опустилась на колени рядом со мной.

– Дорогой Босс, неужели ты действительно покинул этот мир? Ты усердно работал и стал успешным предпринимателем, но ты никогда не выказывал высокомерия или отчужденности по отношению к окружавшим тебя людям. Ты был добр к своим сотрудникам и искренне заботился о своей семье. Твоя прекрасная и верная жена никогда не забудет то бесценное время, которое вы провели вместе. Она очень сильно любила тебя, и она продолжает любить тебя! Как твоя жена и дочь смогут без тебя жить?

Я сделала паузу, почувствовав, что клиентка крепче сжала мою руку.

Затем я продолжила:

– Жена и дочь были самыми главными людьми в твоей жизни. Ты мечтал, что настанет тот день, когда твоя дочь выйдет замуж и свадьба ее будет великолепной. Какая трагедия! Ты умер таким молодым, и никогда не увидишь свою дочь взрослой. До чего жесток этот мир!

Я почувствовала, что мою клиентку бьет дрожь.

Я приступила к плачу:

– О Босс, как ты мог так внезапно оставить всех нас? Небо обрушилось, и земля раскололась. Жизнь твоей семьи никогда больше не будет прежней. Нам всегда будет очень тебя не хватать. Ты слышишь нас? Слышишь?

По прибытии в крематорий моя клиентка раздала всем присутствующим подарочные деньги – вместо того чтобы собирать их, как это обычно делают на похоронах или на свадьбах. Держа в руках конверты с деньгами, гости громко плакали, у большинства на глазах блестели слезы. Невозможно понять, насколько искренними были эти слезы. Кто знает? Но раз уж пролито достаточно слез, похороны можно считать успешными. Разумеется, я плакала громче всех и сжимала руку клиентки на протяжении всей церемонии. Большую часть времени ее сотрясала дрожь, но она продолжала плакать. Ее макияж размазался, она выглядела совершенно безутешной, и это принесло мне огромное облегчение.

Богатая клиентка попросила водителя отвезти меня домой, поскольку наступило время банкета с тофу. Я не стала брать с похорон никакой еды, и она добавила к моему вознаграждению немного наличных денег.

Водитель открыл дверь со стороны пассажира.

– Я могу сесть сзади? – спросила я.

– Конечно.

Водитель закрыл дверь.

Я устала, поэтому специально села на заднее сиденье, чтобы не вступать в разговор.

Машина тронулась, и я закрыла глаза. Из головы никак не выходила странная атмосфера на похоронах, когда пришедшие заплакали почти одновременно. Возможно, так и должно было быть, поскольку вдова раздала всем присутствовавшим деньги. Сама она плакала очень громко. К концу похорон моя клиентка едва не задыхалась от плача. Теперь никто не усомнится в ее скорби. Возможно, в начале церемонии она притворялась, но под конец ее явно растрогали собственные слезы. По-настоящему она любила мужа или нет – не знаю, но показать людям, что любовь была – необходимо. Иногда это похоже на ложь. Я много раз становилась соучастником сотворения лжи.

Муж был дома, лежал на диване и курил.

Увидев меня, он даже не пошевелился.

– Я поел, – сказал он. – Сколько денег ты сегодня заработала?

Я отдала ему конверт. Он взял его и пощупал.

– Тут много денег, – сказал муж, не открывая конверта.

– Хочешь посчитать? – спросила я.

– Выкинь конверт и отнеси деньги в спальню, – ответил он, бросив конверт на журнальный столик. – И не забудь принять душ.

Я никогда не забывала принять душ после возвращения домой с похорон. И хоть я приносила деньги, мне всегда казалось, что я должна смыть с себя события минувшего дня.

Я тщательно помыла голову. Парикмахер нанес на волосы много геля, чтобы пучок оставался на месте, и теперь этот гель было трудно смыть. Пока я расчесывалась, много волос выпало. Муж был прав. Наверное, и в самом деле пришло время покупать парик.

Если у меня появится парик, мне не надо будет так часто ходить в парикмахерскую. Я задумалась, станет ли парикмахер скучать по мне. Нет, вряд ли. Я слишком стара для любого мужчины.

Я отнесла полученные деньги в спальню. Муж смотрел телевизор, лежа в постели. Какой-то китайский любовный сериал с кунг-фу.

К моему удивлению, он окинул меня быстрым взглядом, когда я протянула ему деньги.

– Твои волосы выглядят неплохо. Хороший цвет.

Муж сел.

– Я покрасилась несколько дней назад.

– Не замечал. У Хого волосы такого же цвета.

– У Хого?

– Это прозвище жены Мясника.

– Я почти забыла, что он женился.

– Счастливый мужчина. Она молода и красива.

– А твоя жена стара и уродлива, – медленно произнесла я.

– Ты и сама это понимаешь.

Я не ответила, так как не хотела спорить в тот момент, когда собиралась ложиться спать. Но свою подушку я отодвинула от мужа немного подальше. Часть одеяла со своей стороны он подоткнул под себя, так что мне одеяла досталось гораздо меньше. Мне было все равно – мне вполне хватало и этого. Поскольку кровать была большой, чаще всего мы с мужем спали вместе, не прикасаясь друг к другу.

На экране телевизора молодая красотка метнула палочку для еды в мастера кунг-фу, и тот упал замертво. Все эти сериалы были совершенно одинаковые, к тому же их гоняли по кругу целый год. Было странно наблюдать на экране людей, одетых в древние одежды, которые то любили, то ненавидели друг друга. Когда показывали сексуальные сцены, я обычно отводила взгляд.

Иногда муж засыпал, и телевизор приходилось выключать мне, когда ночью я вставала, чтобы сходить в туалет. Потом мне было трудно снова заснуть, и меня долго мучили обрывки мыслей о маме, о папе, о дочери. Муж храпел, издавая раздражающий звук, который отвлекал и утомлял меня, но постепенно я начинала проваливаться в сон.

Я лежала, свернувшись калачиком лицом к стене на своем обычном месте, и вдруг почувствовала на затылке пальцы мужа. Я вздрогнула.

– Все в порядке? – спросил муж.

– Немного мерзну, – солгала я.

– Я тебя согрею.

Он притянул меня к себе.

Потом он нащупал пульт и выключил телевизор. Потолочный светильник не работал, так что немного тусклого освещения обеспечивала только маленькая лампа на прикроватной тумбочке.

Он лег и погладил меня по спине. Я испытала странное ощущение, потому что это было похоже на щекотку.

Я понимала, что теперь должно произойти, но совершенно этого не хотела. Сейчас он раздвинет мои ноги и прижмется ко мне.

К счастью, долго это не продлится. Довольно быстро муж станет вялым и заснет, оставив меня с некоторым чувством дискомфорта.

Муж велел мне выключить маленькую лампу. Я подчинилась.

Затем он забрался на меня сверху и стянул с меня трусики. И вошел в меня практически сразу. Я ощутила унижение из-за того, что на мне осталась задранная ночнушка, когда он уже находился внутри меня. Но я бы почувствовала себя еще более униженной, если бы была совсем голой. Я не стала закрывать глаза – я все равно ничего не видела в темноте.

Затем я услышала, как муж сказал:

– Богатая вдовушка щедро тебе заплатила.

– Ей понравилось, как я плакала.

– А когда умру я, ты станешь нанимать плакальщицу?

Мне показалось, что я ослышалась.

– Нет.

– Ты сама будешь плакать на моих похоронах?

– Да.

– Как плакальщица или как жена?

– Почему ты спрашиваешь?

– Я вдруг подумал, что, возможно, ты меня ненавидишь. Нет, я не против, если ты ненавидишь меня сейчас, но забудь о ненависти, когда я умру.

Он энергично входил и выходил из меня.

– Я не испытываю к тебе ненависти.

– Это хорошо.

Он кончил и сразу вышел из меня.

Затем он повернулся на бок, а я отвернулась в другую сторону.

Пока я искала под одеялом свои трусики, мне пришла на ум старая поговорка: «Вода из колодца и вода из речки никогда не соединятся друг с другом».

Нам обоим лучше не лезть не в свое дело.

Глава восьмая

Утром, когда я проснулась, мужа в постели уже не было.

Обычно мы не спрашиваем друг у друга, кто и что будет делать днем или куда пойдет. Мы отправляемся по делам, но каждый – по своим. Честно говоря, нам и ходить-то особо некуда, поскольку мы живем в деревне. Мы не беспокоимся друг о друге. Ночью мы спим дома, так что волноваться не о чем. В такой деревне, как наша, худшее, что может произойти, – это если вы случайно споткнетесь о камень на улице.

Обычно я встаю первой и иногда, после завтрака, иду прогуляться или в продуктовый магазин. Даже если я ничего не покупаю, мне просто приятно заходить в магазин. Мне нравится смотреть на людей, бродящих внутри семьями. В моем детстве в деревне не было магазина. Я даже не представляла, что это такое, пока не начала учиться в средней школе в городе.

Если я не выхожу на улицу, то поливаю свои овощи на заднем дворе или пропалываю сорняки. Сорняки – свободные и неприхотливые растения: их не поливают и не удобряют, а они все равно растут так, что не остановить. Если овощи перестать поливать, они не вырастут. Овощи требуют заботы. Они полезны, и их нельзя получить просто так. Но я бы хотела быть сорняком. Чтобы не требовать никакой заботы. Я бы хотела стать свободной и дикой. Тогда я смогла бы делать все, что захочу. И с кем захочу.

Если бы я ушла из дома позже мужа и вернулась раньше него, он бы и не узнал, что меня не было дома. Он бы не узнал даже, если бы я провела это время с каким-нибудь мужчиной. Точно так же и я бы не знала, с кем был он.

Я посмотрела время на телефоне. Я проснулась раньше, чем мне показалось сначала. Интересно, куда он ушел? Многие из его друзей по маджонгу, должно быть, еще спали, поскольку играли всю ночь.

Я зашагала к автобусной остановке. Можно было бы нанять мопед, и меня бы отвезли туда, но я не хотела, чтобы кто-нибудь увидел меня на мопеде. Люди станут сплетничать обо мне, и у меня даже не будет возможности оправдаться. Автобусы ходили редко. Раз в сорок минут по расписанию, которое, как правило, не соблюдалось.

Я хотела увидеться с папой. Я не навещала его почти пять месяцев.

В прошлом папа, как и все в деревне, был работником сельского хозяйства, но он никогда не работал в поле. Он служил сельским бухгалтером и кассиром, поскольку был единственным человеком своего поколения в нашей деревне, который закончил среднюю школу. Он был слишком умен, чтобы просто пахать землю. Я не хочу обидеть настоящих сельских тружеников, но большинство из них не разбирались в математике так хорошо, как мой папа. Он гордился своей моральной чистотой, никогда не позволявшей ему красть деньги из общедеревенского фонда. Обычно бухгалтерские книги ведет бухгалтер, в то время как кассир следит за наличностью, чтобы не допускать растрат, но наша деревня могла позволить себе нанять только одного человека для исполнения двойных обязанностей. Я тоже гордилась папой, хотя и по другой причине. Я гордилась тем, что папа отвечал за все финансы деревни. А самое главное, он зарабатывал немного больше, чем наши односельчане.

В последний год моей учебы в средней школе папа впервые серьезно заболел. В тот период у него постоянно болел живот, и он почти не мог есть. Мама считала, что причина в том, что папа не занимался физическим трудом. Папа не смог лечь в больницу, так как наша семья не имела возможности оплатить его лечение. Формально он оставался работником села, поэтому ни больничного листа, ни пособия по болезни ему не полагалось. Он проболел несколько месяцев без какого-либо денежного довольствия. Мы так и не узнали, что за болезнь его поразила, поскольку он чудесным образом выздоровел, когда мама уже шила для него похоронный костюм.