Плакальщица

Его нетрудно найти вдоль деревенских тропинок.

Я взяла маленький полиэтиленовый пакет и вышла из дома.

В нашей деревне до сих пор грунтовые дороги. Если на улице сухо, они выглядят нормально, но как только начинается дождь, дороги, конечно, размокают и становятся грязными и скользкими. Забетонировано лишь несколько дорожек на выезде из деревни – те, что ведут к асфальтированному шоссе.

– Это ты? – раздался чей-то голос.

Я обернулась.

– Тетушка Фатти, – поздоровалась я и остановилась.

Тетушка Фатти, подруга моей мамы, была худощавой женщиной. Вроде бы раньше она была толстой, но я этого не помню[1].

– Чем занимаешься? Я тебя почти не вижу.

– Хочу собрать немного дикого чеснока.

– Дикого чеснока? У тебя так плохо с деньгами? Сейчас никто уже не ест дикий чеснок.

– Я его тоже не часто ем.

– Ты до сих пор зарабатываешь на жизнь плачем на похоронах?

Голос тетушки сделался суровым.

– Да.

– Женщина из приличной семьи не должна заниматься подобным.

– Я вынуждена зарабатывать деньги.

– Да, вынуждена. От твоего мужа никакого проку.

– Он умный человек.

– Его ум тебя не прокормит. Только деньги.

– У нас все в порядке с деньгами, тетушка Фатти.

– Очень надеюсь. Кстати, ты всегда ходишь в такой одежде?

Она оглядела меня с ног до головы.

– Это старая одежда моей дочери.

– Она тебе слишком тесна. Только глянь на эти синие штаны! Любой может увидеть форму твоей задницы и ног.

Я промолчала. Мне было нечего ответить.

– Не делай такое лицо. Ты росла на моих глазах. Я намного старше тебя.

– Я знаю, тетушка Фатти.

– Говорят, рано или поздно ты принесешь нам несчастье, но мне все равно. Меня и так считают проклятой, потому что у меня умерли два мужа.

– Вы ни в чем не виноваты, тетушка Фатти.

– Не надевай больше эти штаны, – сказала она, не обратив внимания на мои слова.

– Они очень удобные.

– И нравятся мужчинам? Люди судачат, что ты слишком часто ходишь в парикмахерскую.

– Не часто. Только когда обязана.

– Никто не обязан ходить в парикмахерскую.

Я готовила ужин и потихоньку напевала себе под нос. Я, конечно, не искусная певица, но я люблю петь. Когда я пою, я как будто общаюсь сама с собой. Я предпочитаю медленные заунывные песни. Обычно после них грусть слегка отступает.

Я собрала немного карликовой фасоли и разморозила кусочек свиного фарша. Это блюдо всегда идет на ура, особенно если приготовить его с соевым соусом, чесноком и чили. Мужу оно тоже нравится. Когда есть возможность, я готовлю что-нибудь по его вкусу.

– Пахнет вкусно.

Муж взял свою миску с рисом и поковырял палочками в блюде с фасолью и свининой.

– Попробуй картофельную соломку с остро-кислым соусом.

Я пододвинула к нему еще одно блюдо.

– Сегодня немного подзаработал в маджонг. Я не всегда проигрываю.

– Не всегда.

Меня так и подмывало сказать: «Если бы ты не играл в маджонг, ты бы никогда не проигрывал», но я, конечно же, смолчала.

– Кстати, ты ответила дочери? – Муж сменил тему.

– Пока нет. Еще не решила, что ей сказать.

– Ты не хочешь ехать? – Муж смотрел на меня с недоумением.

– Я бы с удовольствием, но как же моя работа?

– Твоя работа? У тебя нет нормальной работы.

– Я пла́чу на похоронах и получаю за это деньги. Вполне нормальная работа.

– Она очень нерегулярная. К тому же ты пользуешься людскими смертями.

– Ничем я не пользуюсь.

– Когда никто не умирает, ты бесполезна! – повысил голос муж.

– Но я, по крайней мере, полезна, когда кто-нибудь умирает, – повысила я голос в ответ.

– Ты мне перечишь, глупая женщина?

Он встал и с силой швырнул свою миску на пол.

Фарфоровая миска разбилась, ударившись о керамическую плитку. Рис разлетелся во все стороны.

Я посмотрела на беспорядок, но не сдвинулась с места.

– Из-за тебя, – он указал на меня пальцем, – у нас стало на одну миску меньше. Я бы не разбил ее, если бы ты не перечила.

– Я не перечила.

– Положи мне рис в другую миску, – сказал муж и снова сел.

Выходит, он до сих пор не наелся.

Я убиралась на кухне, а в горле стоял ком. Мне хотелось кричать. Что бы сделал муж, если бы я разбила миску? Мне хотелось с кем-нибудь поговорить. Мне хотелось кричать. Станет ли дочь слушать меня?

Я не могла не думать о дочери. Я не видела ее больше полугода. Она жила в Шанхае со своим парнем. Он работал таксистом, она – массажисткой. Однако муж думал, что теперь она устроилась в супермаркет. Он был очень недоволен, когда дочь уехала в Шанхай и стала работать в массажном салоне, поскольку многие массажистки имеют репутацию проституток. Муж долго нудил, уговаривая меня убедить дочь уволиться с работы, поэтому мы решили солгать ему, сказав, что она устроилась в супермаркет на выкладку товара. Я не считала работу массажисткой проблемой, поскольку доверяла дочери. Если живешь в Шанхае, куда важнее получать хорошую зарплату. Массажистки зарабатывают много денег, правда, рабочий день у них длинный. Но теперь дочь вынашивала ребенка, так что ни массажисткой, ни укладчицей товара работать уже не могла.

Дочь попросила нас подумать над ее предложением: я поеду в Шанхай, чтобы присмотреть за ней, пока она не родит, а потом привезу ее с ребенком в нашу деревню. Она поживет с нами пару месяцев, после чего вернется на работу, а ребенка оставит здесь.

Нельзя сказать, чтобы я ждала этого с нетерпением. Я была бы рада помочь дочери, но оставить ее ребенка в своем доме? Тогда мне придется присматривать за ним, и я не смогу работать плакальщицей, дочь мне этого не разрешит. Моя работа никогда ей не нравилась. Она может подумать, что если я продолжу контактировать с мертвецами, то принесу ее ребенку несчастье.

Когда дочь училась в школе, сверстники издевались над ней из-за моей работы. Дети не хотели с ней дружить, потому что я, как они говорили, сокращаю жизни людей. Дети иногда прятали ее школьные принадлежности, а потом подбрасывали их обратно. Несколько раз у нее пропадал даже упакованный обед. Она умоляла меня бросить работу. Я бы с радостью сделала это, но наша семья нуждалась в деньгах. В какой-то момент я решила поговорить с учителями, но дочь сказала, что от этого станет только хуже. Казалось, единственный выход для меня – прекратить работать на похоронах.

Легко говорить, что вы не хотите, чтобы я была плакальщицей, но кто тогда добудет деньги для семьи? Муж по-прежнему сидел без работы. Я могла пойти помогать людям в полях или устроиться в магазин, но и там, и там зарплата была мизерной. Труд плакальщицы не похож на престижную работу, однако деньги приносит неплохие. Я владела такими навыками плача и пения, какие есть у немногих. Даже сейчас дочь не могла давать мне сумму, которую я зарабатывала сама. Я не знала, сколько получала дочь, но тратила она точно больше, чем я, и часто совершенно попусту. Возможно, она собиралась давать нам с мужем какие-то деньги на дополнительные расходы, если бы с нами остался жить ее ребенок. Впрочем, в этом не было никакой уверенности.

Но самое главное, дочь должна была подать заявление на получение свидетельства о браке. Без брачного свидетельства ей не предоставят отпуск по беременности и родам, а ребенку не выдадут свидетельство о рождении. Она говорила, что «сделает это скоро», но что она имеет в виду под словом «скоро», я не понимаю. Я много раз слышала это слово из ее уст, но оно явно имеет другое значение, чем мое «скоро».

Иногда я думаю, что, возможно, она вовсе не хочет замуж. В ее детстве, когда мы с мужем ссорились, я каждый раз видела по выражению лица, что она переживает.

– Когда у тебя следующие похороны?

Муж закурил и, отсыпав немного семечек из бумажного пакета, положил ноги на журнальный столик перед диваном.

Я покачала головой.

– Не знаю.

– Ненавижу эту передачу с певцами. Они поют так же плохо, как ты.

– Я знаю, что пою хуже тебя, но за мое пение люди платят.

– Потому что они такие же глупые, как ты. Где пульт от телевизора? Терпеть не могу эти вопли.

Я ничего не ответила и молча протянула ему пульт.

– В наше время люди живут слишком долго. Посмотри на этих стариков в деревне. Они будто вообще не собираются умирать!

Муж лежал на диване с хмурым видом.

– Да. Большинство здоровы.

– Тебе следовало бы расширить бизнес, охватить территорию побольше. Здесь недостаточно умирающих людей.

– Может, я смогу петь на свадьбах.

– Никто не захочет видеть тебя на свадьбе. Ты слишком стара и уродлива. А еще ты приносишь людям несчастье, и от тебя тянет мертвечиной, – гневно сказал муж.

Муж вышел из гостиной, оставив повсюду окурки и шелуху от семечек. Я не хотела за ним убирать, но знала, что придется.

Ну хорошо. Я слишком стара и уродлива. Я приношу людям несчастье, и от меня пахнет мертвыми.

Но знает ли он, как выглядит и чем пахнет сам?

Какая от него польза людям?

Глава четвертая

В отдаленном городке Хутанчжэнь, что переводится как «Город у озера-пруда», понадобились мои услуги. Молва обо мне дошла до одной из родственниц покойного. Если я соглашусь поработать на нее, она пришлет за мной машину, чтобы я приехала обсудить детали. Дорога на машине в одну сторону займет около сорока минут, и мне начнут платить с того самого момента, как я переступлю порог своего дома, так что я, конечно же, согласилась.

Название Хутанчжэнь меня заинтриговало.

– В этом городе есть озеро или пруд? – спросила я водителя, высокого молодого человека.

– Понятия не имею. А почему вы спрашиваете? – вопросом на вопрос ответил он.

– Ну вот в моей деревне нет реки, но в названии имеется слово «река».

– Мой родной городок называется Машань, «Лошадиная гора», но у нас нет ни лошадей, ни гор.

Нанимательница встретила меня у дверей большого дома в жилом коттеджном комплексе, построенном по западным стандартам. Комплекс назывался Тайуши-Сяо-Чжэнь, то есть «Маленький городок на Темзе». Он располагался недалеко от Сайна-Сяо-Чжэнь, «Маленького городка на Сене». Вход в дом охраняли два каменных льва в восточном стиле.

Нанимательница оказалась намного моложе меня.

– Мой муж был очень богат, так что вам хорошо заплатят, – сказала она, глядя в сторону.

– Спасибо.

Вовсе не обязательно быть очень богатым, чтобы оплата показалась мне большой.

– Я почему-то совсем не грущу.

Женщина потеребила одно из своих колец.

– Мне жаль.

– Я не плакала с тех пор, как муж умер.

Она впервые встретилась со мной взглядом.

– Иногда такое бывает. Не волнуйтесь.

– Я не знаю, как изобразить горе.

– Вовсе не обязательно притворяться. Оно внутри вас.

Женщина покачала головой.

– Нет, его там нет.

– Заплакать нетрудно.

– Но я должна заплакать искренне. Люди будут внимательно присматриваться ко мне. А потом обсуждать.

– Я уверена, вы заплачете искренне.

– Если люди решат, что я недостаточно опечалена смертью мужа, пойдут кривотолки.

– Тогда покажите им свою боль.

– Именно для этого я и наняла вас. Если кто-то решит, что я не слишком сильно скорблю, люди начнут говорить обо мне всякие гадости. У меня отнимут деньги.

– Я покажу вам, как надо плакать, – утешила я ее.

Мужчина, который привез меня, поставил перед нами чай и тарелку с орехами. Женщина улыбнулась ему.

– Мой водитель – хороший человек. Водить автомобиль ему приходится нечасто, зато он помогает нам по дому.

– Он очень приятный.

– Да. И пользы от него побольше, чем было от мужа.

– Но ваш муж зарабатывал деньги.

– Да, – ответила женщина. – Мы прожили в браке почти двадцать лет.

– Вы рано вышли замуж.

– Да. Мы с мужем из одной деревни. Уехали в Далянь на заработки, когда нам обоим было по девятнадцать лет.

– Чем вы занимались?

– Муж выучился на плиточника и маляра, а я работала уборщицей.

– Когда-то я тоже работала уборщицей в Нанкине, – призналась я.

Женщина кивнула.

– Тяжелая работа, но мы скопили достаточно много денег.

– Я верю, что вы были счастливы.

– Мы любили друг друга. По крайней мере, я его всегда любила.

– Наверное, и он любил вас.

– Возможно. Он погиб в автомобильной аварии в Пекине. Вместе с ним в машине ехала молодая женщина.

– А вас в это время в Пекине не было?

– Нет. Муж сказал, что ему надо попасть на выставку строительных материалов.

– Может, она была его клиенткой?

– Они зарегистрировались в одном номере отеля как муж и жена.

– Мне очень жаль.

– Мое сердце разбито, но я не плакала.

– В вашей семье кто-нибудь знает правду?

– Нет. Никто даже не догадывается.

– А та женщина погибла?

– Нет.

– Пострадала?

– Да, довольно тяжело. Наверное, она до сих пор в больнице.

– Как думаете, она поправится?

– Я не желаю ей смерти.

– Вы добрая женщина. Я позабочусь о том, чтобы похороны прошли хорошо.

– Постарайтесь, чтобы присутствующие на похоронах убедились, что мы с моим покойным мужем были любящей парой.

Я кивнула.

– Обязательно.

– Возможно, мы и были любящей парой.

Мне предстоит нелегкая работа, но я получу около полутора тысяч юаней. Этого хватит на расходы по хозяйству на два месяца вперед.

Я никогда никому не рассказываю о постыдной радости, какую порой испытываю на похоронах.

Как плакальщица я сталкиваюсь с самыми разными людьми, в том числе и с богатыми. Иногда я немного завидую женам состоятельных мужчин – им не приходится работать, и у них столько денег, сколько они пожелают. Мне кажется, я тоже могла бы неплохо выглядеть, если бы носила дорогую одежду и украшения. Хоть муж и повторяет, что я старая и уродливая, в юности меня часто называли хорошенькой.

Тем не менее большинство богатых женщин, которых я встречала, были вдовами. Моего мужа никак нельзя назвать богатым, но он, по крайней мере, жив.

У меня нет денег на дорогие украшения, но я вполне могла бы купить себе новую одежду. Однако последние несколько лет я донашиваю старые вещи дочери. У нее слишком много одежды, и то, что не забираю я, она просто выбрасывает. Например, сейчас на мне ее серый джемпер и обтягивающие джинсы.

Когда водитель привез меня обратно после встречи с нанимательницей, мужа не оказалось дома. Это было немного необычно, поскольку уже смеркалось, а он почти всегда возвращался до наступления темноты. И все же я ощутила облегчение. Если бы он был дома, то сразу принялся бы жаловаться, что он проголодался, а я опоздала.

Я не знаю, в котором часу вернулся домой муж, потому что уже почти уснула, когда услышала, как открылась дверь спальни.

От мужа разило алкоголем, по́том и табаком. Он не очень много пьет, однако я регулярно покупаю ему пиво, и в кухонном шкафу всегда стоит несколько бутылок про запас. Должно быть, он выпил со своими друзьями по маджонгу. Обычно муж напивается, когда у него слишком хорошее или слишком плохое настроение. Но я не стану расспрашивать его сегодня, так как боюсь, что он накричит на меня, если настроение у него испорчено. Я не знаю, как его улучшить. И возможно, не узнаю никогда.

Когда муж кричит на меня или швыряет вещи, я пугаюсь. Он говорит, что мне нечего бояться, так как в любом случае он не станет меня бить. Муж говорит, что мне повезло, – в деревне это обычное дело, когда мужья налево и направо раздают затрещины своим женам, зачастую без всякой на то причины. Просто потому, что могут. Должна ли я испытывать благодарность по отношению к мужу за то, что он меня не бьет?

– Ты меня разбудил, – сказала я и села.

– Мне плевать.

Муж плюхнулся на кровать.

– Ты пьян.

– Я не пьян, глупая женщина! – повысил он голос.

Я легла на бок.

Он сдернул с меня одеяло.

– Почему ты не открыла мне входную дверь?

– Я не услышала. Я почти заснула.

– На улице холодно. Хорошо, что я нашел в кармане ключи.

Муж разделся и залез под одеяло. Через несколько минут раздался храп.

Мне не хотелось спать рядом с мужем – от него разило алкоголем, – но выбора не было.

Меня словно не существовало для него в постели, если, конечно, ему не хотелось секса, а такое иногда случалось после того, как я возвращалась с похорон с деньгами. Казалось ли ему, что он делает мне одолжение? Или это такая сделка? Я даю ему деньги, а взамен он обеспечивает мне секс? А может, деньги просто поднимают ему настроение?

Последние лет десять я – единственный кормилец в семье. Когда нам обоим пришлось искать работу, потому что мы уже не могли сводить концы с концами, выступая комедийным дуэтом, муж особо не напрягался.

Я купила несколько газет с объявлениями о вакансиях.

– Мы можем переехать в Далянь, – предложила я.

– Далянь – слишком дорогой город.

– Но мы сможем зарабатывать там больше денег. И нам самим не так уж и много нужно.

– Люди начнут смотреть на нас свысока.

– Какие люди? – не поняла я.

– Люди. У которых есть деньги.

– У нас тоже будут деньги, если мы станем усердно работать.

– Мы уже усердно работали, но так и не разбогатели.

– Но мы и не бедные. Мы зарабатываем больше денег, чем любой из жителей нашей деревни.

– Твоей деревни. Не моей.

– Но мы обеднеем, если не найдем работу.

– В моем возрасте стыдно искать работу.

– Будет стыдно, когда ты по-настоящему останешься не у дел.

Я протянула ему газеты.

– Можешь ехать в Далянь сама.

Муж скомкал газеты и швырнул их на пол.

Несколько лет назад мой брат предложил мужу бесплатно взять у него один из мопедов, чтобы заняться перевозкой людей, но муж отказался.

– Он что, возомнил себя моим начальником? – в раздражении выкрикнул муж.

– Он не начальник. Ты не будешь обязан делиться с ним прибылью, – объяснила я.

– Значит, твой брат пожалел меня, да?

– Он пытается тебе помочь.

– Я не нуждаюсь в его помощи. Я не попрошайка.

Вскоре мне посчастливилось найти работу – очень нехорошую, как выразился муж. Я и сама была не в восторге от того, что люди начнут ассоциировать меня со смертью, но мне нравилась финансовая стабильность, которую я смогу получить. Хотя муж по-прежнему не работал, он стал требовать, чтобы я отдавала деньги ему. Он сказал, что позаботится о деньгах для нас обоих, поскольку он мужчина и отвечает за домашнее хозяйство. В те времена, когда мы были комедийным дуэтом, он также занимался всеми финансовыми вопросами.

Всякий раз, когда я отдавала мужу деньги, он вносил сумму в тетрадку, которая осталась еще со школьных времен дочери, затем складывал купюры в коробку из-под обуви и убирал ее в ящик своего прикроватного столика. Когда коробка наполнялась, муж ездил в Гушаньчжэнь («Уединенный горный городок»), чтобы положить деньги в банк. Пару лет назад он врезал в ящик замок. Муж объяснил, что замок нужен для защиты от воров, а не от меня, но ключ от ящика так мне и не дал. Я не стала просить ключ – побоялась, что он обвинит меня в том, что я ему не доверяю.

Муж сказал, что деньги, которые я зарабатываю, принадлежат не мне, а нашей семье. Мне было все равно, кто зарабатывает деньги и чьими их считать, поскольку я была согласна с тем, что деньги должны принадлежать семье. Однако я чувствовала бы себя чуть получше, если бы в нашей семье я была не единственным человеком, который приносит деньги в дом. Я была бы рада, если бы муж проявил немного ответственности. Впрочем, меня бы устроила и благодарность.

Мужу нравилось критиковать меня и отпускать едкие замечания обо мне и моей работе. Но почему он сам никуда не устраивается? Мы вместе потеряли наш источник дохода, но я довольно быстро нашла для себя занятие. Если он не может зарабатывать, как мужчина и глава семьи, то лучше бы ему заткнуться и перестать обвинять во всем женщину.

Дочь вновь прислала СМС с вопросом, когда же я приеду в Шанхай. Неужели она так хочет, чтобы я приехала? Я понимала, что будет неправильно, если я этого не сделаю. Я не говорю, что мне нравится зарабатывать на жизнь плакальщицей, но деньги для семьи очень важны. А в таком современном городе, как Шанхай, в плакальщицах давно никто не нуждается.

На самом деле я не могла отказать дочери – меня все еще мучили угрызения совести от того, что из-за моей работы над ней издевались одноклассники. Я стремилась загладить перед дочерью вину за те слезы, которые она пролила в школе. Перестану ли я когда-нибудь чувствовать себя перед ней виноватой?

С тех пор как я стала работать плакальщицей, я не была ни у кого дома, за исключением собственного брата. Он жил в Далунчжэне, то есть в «Большом драконьем городке», примерно в десяти километрах от нашей деревни. Несколько раз в год я ездила к брату в гости навестить нашу маму. Раньше она жила с нами, но после того, как мы отправили папу в дом престарелых, переехала к брату.

Брат не возражал против моих визитов, но его жене они очень не нравились. У них рос сын, и она считала, что ему нельзя подвергаться воздействию моей смертоносной ауры. Чтобы хоть как-то задобрить невестку, я привозила ей овощи со своего двора, домашние соленья и колбаски. Кроме того, я подарила брату и его жене по чашке долголетия, чтобы благословить их и компенсировать проклятие, которое я приношу.

Еще одним местом, куда я наведывалась чаще всего, был наш сельский продуктовый магазин. Когда я только начала работать плакальщицей, в магазин обычно ходил муж, но вскоре он пожаловался, что закупаться продуктами для него слишком муторное дело. Я с радостью взяла эту обязанность на себя, потому что она давала мне возможность время от времени выходить из дома.

Больше всего в магазине мне нравился отдел фруктов и овощей. Там все было таким ярким, красочным, пахло свежестью земли и листьев. Каждый раз, когда я брала какой-нибудь фрукт и клала в корзину, я представляла его вкус.

В деревне не было ни ресторанов, ни кафе – в них попросту не было здесь никакой необходимости. Большинство жителей деревни готовили себе сами и были неприхотливы в еде. А если вдруг случалась свадьба или похороны, то нанимали поваров-любителей.

Вторым и последним публичным местом в деревне была небольшая парикмахерская, расположенная рядом с дорогой, которая вела к асфальтированному шоссе. Я регулярно ходила в парикмахерскую делать прическу, и там почти никогда не было посетителей. Однако я всегда чувствовала себя желанной гостьей, и парикмахер ни разу не заявил мне, что я приношу несчастье или что от меня тянет мертвечиной.

Мастер, он же владелец парикмахерской, был симпатичным мужчиной лет под пятьдесят. Парикмахерская располагалась в передней части его дома, а в дальнем углу зала стоял шаткий обеденный стол с разложенными на нем инструментами.

Парикмахер переехал сюда несколько лет назад, когда женился на одной вдове из нашей деревни. Кажется, она была примерно моего возраста. Она вышла замуж за местного мужчину, когда я жила в Нанкине, так что я ее почти не знала. Затем она и ее предыдущий муж надолго уехали из деревни. А потом уже она вернулась в деревню с парикмахером. Парикмахер слегка прихрамывал, хотя это становилось заметно, лишь когда он шел по улице.

Иногда, проходя мимо парикмахерской, я ловила себя на желании остановиться, чтобы поздороваться и поболтать с парикмахером, но я никогда себе такого не позволяла.

Я вспомнила, о чем мы с парикмахером говорили, когда я была у него в последний раз.

– У вас красивые волосы, – сказал он глубоким мягким голосом.

– Нет. Они тонкие и тусклые.

– Они нормальные и не слишком тонкие. Волосы у всех разные.

– Раньше у меня было гораздо больше волос.

– С возрастом мы все постепенно теряем волосы.

– А еще они седеют.

– Поэтому вы и приходите в мой салон, – улыбнулся парикмахер.

– Надеюсь, у вас будет еще больше клиентов.

– Клиенты приходят и уходят. Все в порядке. Кстати, у меня появилась новая постоянная клиентка.

– Это хорошо.

– Вы с ней знакомы? Ее зовут Хого.

– Нет.

– Она не здешняя. Вышла замуж за местного пожилого мужчину.

– Она молодая?

– Да. У нее густые блестящие волосы.

– Она хорошенькая?

– Она молодая, так что, наверное, да, хорошенькая.

А еще я иногда вижусь с Младшей Сестрой – эта женщина на несколько месяцев младше меня. Когда-то она вышла замуж за старшего брата одного из моих друзей по начальной школе. Должна признаться, я не помню его имени, но Младшая Сестра зовет его Мертвым Дьяволом. Однажды я услышала, как он обозвал ее Мертвой Старухой. Иногда я встречаю его в деревне, когда брожу по окрестностям, но он, кажется, меня не узнаёт. В прежние времена мы с Младшей Сестрой и другими женщинами ездили за покупками в Гушаньчжэнь, «Уединенный горный городок». Когда мы с мужем перестали разводить кур, мы продали ей оставшихся цыплят по дешевке.