Байки зампотеха

Сестрички положили меня на операционный стол, подготовили к операции и сделали укол морфия. После этого в операционную вошел дежурный врач. Но, как только он взял в руки скальпель произошла чудесная метаморфоза: шатающийся и еле двигающий языком молодой старлей вдруг превратился в уверенного человека, властно отдающего команды и распоряжения, обладающего точными и выверенными движениями Хирурга.

Во время операции я был в полном сознании, боли не чувствовал, но было неприятное тошнотворное чувство, словно из тебя вытаскивают все внутренности.

Вырезав «зловредный отросток», хирург показал его мне с комментариями о том, что операция была весьма своевременна, т.к. еще немного и … Операция длилась 40 минут.

Через несколько дней с меня «сняли швы» и отправили в свою часть. Никаких осложнений или каких-то других негативных последствий операции у меня никогда не возникало.

Конечно, можно было сделать упрек по поводу того, что послеоперационный шрам был несколько великоват, но я по этому поводу никогда не «заморачивался» и по нынешний день бесконечно благодарен делавшему мне операцию хирургу. Через какое-то время я приехал в медсанбат с «благодарностью», но своего спасителя, увы, не застал.

Получив этот собственный опыт, я твердо уверился, что наши советские военные хирурги были самыми хирургистыми в Мире (конечно в хорошем смысле слова), а бараны, определенно, способствуют исцелению болящих.

АРМЕЙСКИЙ ДЕТЕКТИВ

Как-то в лейтенантские годы мне доверили исполнять обязанности командира батареи управления зенитно-ракетного полка. Как раз в это время комбат приобретал южный загар на пляжах солнечного Крыма, отдыхая вместе с семьей.

И вот, в определенный день, в соответствии с устоявшимся в полку порядком я получил ежемесячное денежное довольствие для солдат и сержантов срочной службы своей батареи.

Обычно выдачу этих денег бойцам комбат всегда поручал нашему опытному прапорщику-старшине батареи, но в этот раз, старшина находился в госпитале, поэтому это «муторное» дело пришлось исполнять мне самому.

Надо сказать, что в полку наша по сути «штабная» батарея была по численности самая большая и насчитывала 71 штыков (65 бойцов и 6 офицеров и прапорщиков). Батарея круглосуточно несла посменное боевое дежурство на командном пункте и узле связи полка. Кроме этого, ни кто не отменял и несение службы во внутреннем наряде по батарее и по штабу полка, поэтому собрать всю батарею одновременно и в одном месте для выдачи денег не представлялось возможным.

Я сразу же выдал денежное довольствие личному составу свободному от дежурств и нарядов (под роспись в раздаточной ведомости), а оставшуюся (большую) часть – положил в сейф (вернее в несгораемый металлический шкаф) командира батареи с намерением выдать деньги на следующий день.

Сейф, я закрыл на ключ и опечатал своей мастичной печатью, а вечером, уходя со службы, закрыл на ключ и кабинет комбата. Эти ключи, уходя в отпуск, мне предусмотрительно оставил командир батареи.

На следующий день, освободившись от срочных дел, с целью продолжения выдачи денежного довольствия я деловито уселся в кресло комбата, вскрыл печать, открыл сейф и застыл от изумления – в сейфе денег не было, не было и раздаточной ведомости.

Конечно, я сначала несколько растерялся и сильно расстроился, ведь сумма пропавших денежных средств была соизмерима с двумя моими месячными зарплатами.

Но «пораскинув» мозгами решил с докладом о случившемся не спешить и сначала во всём разобраться самому. К тому же, в свои годы я уже успел основательно начитаться произведений Артура Конан Дойла и Агаты Кристи, поэтому самонадеянно посчитал, что расследование такого происшествия вполне мне «по плечу».

Как заправский сыщик, я прежде всего осмотрел сейф: следов взлома не наблюдалось, его явно открывали ключом. Потом ещё раз более внимательно изучил слепок печати и заметил, что верхняя часть оттиска, сделанного на пластилине, была аккуратно срезана острым инструментом (вероятно – бритвой), а потом аккуратненько возвращена на место.

Затем настала очередь кабинета, который находился в конце спального помещения нашей одноэтажной, сборно-щитовой (т.е. деревянной) казармы и хорошо просматривался дневальным, стоящим на «тумбочке».

Его я тоже тщательно осмотрел и при этом обратил внимание, что створки оконных рам были закрыты, но на шпингалеты не «защелкнуты», т.е. при желании окно можно было открыть снаружи. Выйдя из казармы, я стал рассматривать почву под окном кабинета. Как раз под этим окном начиналась длинная (вдоль всей казармы) клумба с шикарными цветами, которая являлась гордостью нашего старшины. Был август, ночью прошёл небольшой тёплый дождик и под окном участок сырой земли с цветами были изрядно вытоптан и каких-то конкретных следов разглядеть было невозможно. Не было видимых следов и на подоконнике, но тем не менее у меня возникло предположение о том, что злоумышленник в кабинет комбата с большой вероятностью мог проникнуть именно через окно.

Между тем, слух о пропаже денег быстро разошелся по всей батарее и бойцы стали «доставать» меня соответствующими вопросами. Я попытался проанализировать ситуацию и наметить план своих дальнейших действий.

Стало совершенно ясно, что исходить надо из того, что о месте нахождения денег знали только бойцы нашей батареи (да и то не все). Естественно, в первую очередь я опросил наряд по батареи (дежурного и трёх дневальных). Но перед этим я сходил на «техническую зону» и достал из комплекта автомобильной радиостанции Р-125 диктофон П-180 и для пущей важности все дальнейшие опросы проводил под «запись».

Все четверо твердо уверяли, что всю ночь они безотлучно находились в казарме и ни чего подозрительного не видели и не слышали.

Я стал разбираться с дежурными сменами: начертил на бумаге схему, кто – где находился в ночное время и стал опрашивать бойцов, которые ночью выходили из казармы. Потом прошёлся по всем точкам боевого дежурства и проверил журналы приема-сдачи дежурств.

И тут «вырисовалась» одна нестыковка: дневальный Зиганшин во время опроса упомянул, что ночью (во время «пересменки») ефрейтор Кузьмин с несколькими другими бойцами выходил из казармы якобы для подмены на узле связи радиотелеграфиста дежурившего в сети оповещения. Однако, в соответствующем журнале приема-сдачи дежурства записи о его «заступлении» на дежурство не было и радиотелеграфист (которого якобы должен подменить Кузьмин) подтвердил, что ночью его никто не менял, да и не должен был менять.

Ефрейтор Кузьмин был старослужащим солдатом, собирался уже на дембель и как бы претендовал на неформальное лидерство в солдатской среде и наш старшина сделал его внештатным «каптёрщиком». Поэтому, и в этот раз – старшина перед тем, как лечь в госпиталь, передал ключи от «старшинской кладовой» (каптёрки) этому самому Кузьмину.

С целью уточнения этой «нестыковки» я зашёл в каптёрку. Когда я стал задавать Кузьмину соответствующие вопросы, то он заметно занервничал и мне это очень не понравилось. Он начал «мямлить» о том, что запутался в сменах: мол сначала подумал, о том, что ему надо идти на дежурство, а затем вспомнил, что уже и не надо и сразу вернулся в казарму, но дневальный у «тумбочки» и дежурный по батареи «кимарили» и поэтому его приход не заметили.

Всё это было крайне неубедительно и у меня в отношении Кузьмина возникли очень серьёзные подозрения. Я стал размышлять о том, как бы его «припереть к стенке» и, вспомнив великого Шерлока Холмса, решил действовать методом давления «на психику».

Прежде всего, я распорядился, чтобы огородили участок земли под окном кабинета комбата и распустил слух о том, что вызван кинолог с собакой для отработки следов, оставленных на клумбе. Потом, по одному стал вызывать к себе бойцов и снимать с них отпечатки пальцев, объясняя, что это делается для сравнения их с отпечатками, оставленными на сейфе.

Конечно, это был полный блеф. Опыта у меня в этом деле никакого не было, да не было и отпечатков снятых с сейфа, я физически не умел этого делать.

До всего личного состава было доведено, что если злоумышленник добровольно сознается в содеянном то дело урегулируется в дисциплинарном порядке, в противном случае – будет заведено уголовное дело. И личный состав батареи отнесся к моим действиям с пониманием.

И вот, наконец, осталось всего несколько бойцов, с которых я ещё не снял отпечатки пальцев, в числе которых был и Кузьмин. Но главным образом он-то мне и был нужен и я пошёл в «каптёрку».

Там ефрейтор Кузьмин деловито что-то двигал и развешивал. На мой вопрос: «почему он не прибыл ко мне», ефрейтор ответил, что уже собирался идти, а до этого выполнял распоряжение старшины по «наведению порядка».

Я осмотрелся, куда бы присесть и собрался снять какой-то посылочный ящик с ближайшего табурета. Ящик оказался довольно увесистым и в нем «забрякало» какое-то «железо». Заглянув в него, я увидел, что он наполовину заполнен разными дверными и прочими ключами.

Мы все знали, что у нашего старшины был «пунктик»: он собирал все ключи, которые ему попадались и этим часто многим помогал, когда надо было где-то что-то открыть.

Особенно не задумываясь, я стал перебирать эти ключи и увидел, что здесь есть и несколько ключей похожих на ключи от нашего сейфа. Я выбрал все эти ключи и пошёл пробовать открыть ими сейф, но ни один из них не подошёл. Тем не менее, мои подозрения в отношении Кузьмина только укрепились. На всякий случай в качестве свидетелей я пригласил в кабинет прапорщика-начальника РЛС и одного из сержантов, попавшихся мне на глаза, а потом – и Кузьмина.

Когда Кузьмин зашёл ко мне в кабинет я включил диктофон и попросил его снять сапоги, объяснив, что они нужны для собаки-ищейки, которую скоро привезут кинологи, а потом снял с Кузьмина и отпечатки пальцев.

Затем, с «деловым» видом с помощью лупы я стал рассматривать эти отпечатки (вроде, как сличал их с отпечатками, обнаруженными на сейфе) и наконец, торжественно объявил присутствующим, что отпечатки Кузьмина идентичны отпечаткам, оставленными на сейфе. И пока Кузьмин не опомнился, я «добил» его сообщением, что принято решение возбудить по этому вопросу уголовное дело. А так, как доказательств его воровства «выше крыши» ему теперь грозит, как минимум пару лет дисциплинарного батальона.

И тут Кузьмин «сломался». Его лицо напряглось и стало красным, как свекла, из глаз покатили слёзы. Кузьмин заговорил, причем так «затараторил», что мне приходилось его иногда останавливать, дабы задать вопросы по существу.

Со слов этого криминального ефрейтора дело обстояло так.

Кузьмин для оформления дембельского фотоальбома попросил фотоаппарат у своего земляка, который был киномехаником в полковом солдатском клубе. Фотоаппарат был «казенный» и довольно дорогой (с телеобъективом). И по своей неосторожности Кузьмин этот «фотик» так разбил, что он теперь не подлежит восстановлению. Для того что бы купить такой же аппарат он и пошёл на это воровство.

Готовиться к своей «операции» Кузьмин начал заранее. Днём кабинет комбата обычно не запирается и однажды, будучи дежурным по батареи под предлогом уборки Кузьмин зашёл в кабинет и не спеша подобрал ключ к сейфу из «коллекции» нашего старшины. В канун «солдатской зарплаты», пользуясь занятостью дневальных на уборке казармы, он незаметно на пару минут опять заскочил в кабинет и открыл щеколды оконных рам. Ночью под предлогом убытия на узел связи для несения боевого дежурства он вышел из казармы и (как я и предполагал) через окно залез в кабинет командира батареи, затем срезал оттиск печати, открыл сейф заготовленным ключом, забрал все находящиеся там деньги и раздаточную ведомость. Чтобы не сразу обнаружили факт воровства сейф он закрыл и опять опечатал, а раздаточную ведомость похитил якобы для того, чтобы знать: сколько и кому из бойцов надо будет вернуть в будущем. За тем опять же через окно вылез наружу, протёр подоконник, специально под окном затоптал все следы, спрятал свой улов и ключ от сейфа на улице в укромном месте и вернулся в казарму. Дневальный сидя у своей «тумбочки» мирно спал и приход Кузьмина не видел.

Хотя Кузьмин все деньги «до копеечки» и вернул, встал вопрос: что с ним делать?

С одной стороны «выносить мусор из избы» и докладывать о случившемся «на верх» было «не с руки», но и оставлять Кузьмина безнаказанным было нельзя.

Посоветовавшись с батарейными офицерами и прапорщиками, решили вынести этот вопрос на общее собрание батареи и пусть бойцы сами решают, что с ним делать. Конечно, в связи с несением дежурства весь личный состав на собрание собрать не удалось, но кворум всё же был обеспечен.

На собрании в целом личный состав принял правильное решение: Кузьмина изгнали из «каптёрщиков» и до самого дембеля поставили в «постоянный» наряд по штабу, который у бойцов считался довольно тяжёлым. А самое главное – он потерял весь свой авторитет, да и товарищей тоже.

Так, мной был приобретён первый опыт расследования солдатских «преступлений».

О ГРУЗИНСКИХ ПРИЗЫВНИКАХ И КИЛЬКЕ В ТОМАТЕ

На первых порах моей офицерской службы включили меня как-то в очень интересную команду, которая называлась Администрацией воинского эшелона. И должна была наша команда привезти молодое пополнение в Центральную группу войск (Чехословакия) ни много ни мало – из самой Грузии. Задача стояла трудная, т.к. призывники этой древней национальности считались весьма «проблемными».

Наша Администрация состояла из пяти офицеров и пяти сержантов из нашей части. Без особых приключений, поездом с пересадками мы добрались до Тбилиси, а дальше надо было проехать автобусом до грузинского городка Ахалцихи. Автобус на Ахалцихи был набит битком, пассажиры стояли даже в проходах. И тем не менее, в этой толчее один из молодых грузин громко и демонстративно на русском языке начал задавать вопросы о том, что здесь делают русские. Причем видно было, что он пользуется поддержкой, ехавшей здесь, подвыпившей группы грузинской молодежи.

Мы своих сержантов, которые все были кавказцы, на пару дней отпустили по домам и в автобусе нас было только пятеро офицеров, причем у каждого из нас был табельный пистолет. Однако ссорится с местным населением мы не собирались и на провокацию не реагировали.

Но молодежь уже начала переходить к угрозам и оскорблениям. Назревающий конфликт разрешили несколько пожилых грузинских женщин, которые яростно набросились на своих соплеменников и заставили их заткнуться.

Приехали. Ахалцихи – это небольшой город-крепость, районный центр на самой границе с Турцией с населением около 20000 человек. Граница здесь проходит по реке Поцховис-Цкали (приток Куры) и сопредельная сторона очень хорошо просматривалась с высот нашей (советской) стороны. Был ноябрь, но в Закавказье было еще довольно тепло и по пыльным улицам городка свободно и уныло бродили коровы и овцы.

Разместились мы в одной из воинских частей гарнизона и несколько дней работали в районном военкомате, занимаясь отбором призывников, к которым в связи с предстоящей службой за границей, предъявлялись несколько повышенные требования. После окончания этой работы в ожидании подачи пассажирских вагонов для формирования эшелона, мы несколько дней «болтались» по городу.

И как часто бывает в таких случаях, неизвестно откуда возник мужичок средних лет «местного разлива», который начал усилено приглашать нас в многочисленные кабачки, где гостеприимные грузины угощали нас шашлыком, зеленью и сухим красным вином.

Мы вели себя осторожно, т.к., ему явно от нас что-то было нужно. Позже мужичок попросил пристроить на «хлебную» должность его родственника, которого призывают в Армию и попросил для себя устроить «вызов» для приезда в ЧССР, что сделать было невозможно.

Наконец эшелон был сформирован, призывники переодеты в военную форму и размещены по местам. Администрация равномерно распределилась по вагонам и мы двинулся в путь. Наши вагоны цепляли к попутным товарнякам, которые мы порой долго ждали, поэтому, обратная дорога заняла у нас 11 суток.

Такие эшелоны на вокзалах не останавливались. Остановки были только на товарных станциях, где отсутствовали торговые точки, причем из вагонов выпускать призывников не разрешалось и на то были свои основания. Вели себя грузинские ребята довольно развязано, часто дерзили и пререкались, увидев в окна женщин, они неистово свистели и громко орали.

Надо сказать, что мы сделали большую ошибку, когда раздали новобранцам весь сухой паек, рассчитанный на весь путь следования. Попробовав невкусные холодные консервы (а их перед употреблением надо разогревать) и пресные галеты, многие призывники свои пайки просто выкинули. Ну, до Ростова-на-Дону дотянули на своем «домашнем», но потом…, потом есть стало нечего.

Так, что в Ростове мы вместе с начальником эшелона пошли на поклон к военному железнодорожному коменданту и объяснили ему ситуацию. Комендант сначала уперся, заявил, что мы все положенное уже получили. Но потом вспомнил, что у него где-то на складе валяются несколько ящиков консервов «Килька в томате» и несколько мешков ржаных сухарей, которые ни кто не берет. Их он нам и отдал. После Ростова призывники (и мы вместе с ними) целую неделю питались только килькой с сухарями. Потом я несколько лет не мог смотреть на эту «красную рыбу».

Львов встретил нас снегом наполовину с дождем. Здесь предстояла пересадка в вагоны с европейской железнодорожной колеёй. Наконец мы объявили новобранцам, что их везут в Чехословакию. От холода они подняли воротники шинелей, опустили клапана зимних шапок и стали больше похожи на военнопленных. У лихих джигитов национальные особенности куда-то улетучились, они стали вполне управляемыми. Боясь отстать и потеряться, они буквально по пятам ходили за нашей Администрацией, как цыплята за несушками.

На территории ЧССР на ж.д. станциях мы должны были высаживать группы новобранцев, передавая их прибывшим представителям воинских частей (т.н. покупателям). Поезд там останавливался всего на несколько минут, строиться и проверяться по спискам было некогда, поэтому с целью быстрой выгрузки мы заранее объявили молодым солдатам названия станций, на которых им надо выходить, и номера воинских частей, в которых предстояло служить, а покупателям передавали пакет с документами на сошедших призывников.

Но видимо словацкие и чешские названия городов не укладывались в их головах, поэтому будущие бойцы через каждые 5 минут подбегали и переспрашивали, где им выходить.

В результате, все равно несколько человек все перепутали и вышли не там где надо. И потом была морока с пересылкой документов. Последнюю группу мы привезли в свою часть. Предварительно я уже отобрал для нас наиболее подходящих ребят. Наш начальник штаба быстро распределил их по подразделениям. И надо сказать, что в дальнейшем почти все они служили не хуже других, большинство стали хорошими солдатами и сержантами. Главное – в многонациональных подразделениях не собирать много бойцов одной национальности и правильно их кормить.

НЕ МЕНЯЙТЕ ВОДИТЕЛЯ ВО ВРЕМЯ ДВИЖЕНИЯ

Вот «тащу» я себе спокойненько лейтенантскую службу в должности командира взвода связи зенитно-ракетного полка в Чехословакии и вот однажды, мокрым осенним вечером, поднимают наш полк «по тревоге». Полк был небольшой, но отлично слажен и нес боевое дежурство по охране воздушных границ стран «Варшавского договора». Такие «тревоги» были у нас делом частым, привычным и всё здесь у нас было отлажено и отработано.

Мы быстренько загрузили необходимое «барахлишко», сформировали колонну командного пункта полка, построили личный состав, проинструктировали его, зачитали приказ на марш и двинулись в запасной район. И поползла наша колонна машин по узкой, горной, мокрой и ночной дороге Чешской Швейцарии со скоростью менее 40 км\час.

Я ехал на новеньком бронетранспортере (БТР -60ПУ с радиостанциями Р-118 и Р-123), который был вторым в колонне – сразу после УАЗика начальника штаба полка, который и вел колонну. В мою же обязанность входило: поддержание связи на марше, как по колонне, так и с колонами полковых зенитных батарей, а так же со штабом нашей дивизии.

БТР вел довольно сообразительный и исполнительный солдатик Никонов, который, к тому же был и отличным водителем. Единственными недостатками Никонова были его маленький рост и слабенькая физическая подготовка. Когда он садился за руль, то ему под задницу подкладывали две ватные подушки, что бы в маленькие БТРовские окна хорошо была видна дорога.

Я сидел сверху «на броне», в люке, поставив ноги на плечи Никонову, т.к. в условиях ограниченной видимости у нас было правило: дублировать необходимость совершения поворота нажатием ноги на нужное плечо водителя: при правом повороте – нажимаю ногой на правое плечо, при левом – соответственно на левое. Если надо было остановиться, то легонько пинаю водителя по голове, благо мы оба были в танковых шлемофонах.

Надо сказать, что длительная, медленная и монотонная езда в колоннах очень пагубно действует на водителей – они начинают засыпать. Поэтому командиры вынуждены почти ежечасно останавливать колонны и выгонять водителей «на свежий воздух». К тому же, водителям набивали полные карманы сухарей, которые они должны были непрерывно грызть во время движения и если старший машины вдруг переставал слышать хруст сухарей, то он имел право принять к водителю «освежающие» меры.

Так, вот – медленно «ползем».

Перед рассветом чувствую: водила стал плохо реагировать на мои команды, я понял, что он засыпает. Нажимаю переключатель переговорного устройство и спрашиваю у Никонова: «В чем дело?». Тот взмолился: «Не могу, товарищ лейтенант, засыпаю, ничего поделать с собой не могу».

У меня же состояние было «свеженькое» (т.к. сижу-то я на открытом воздухе), а посему принимаю решение сесть за руль вместо Никонова, причем решил это сделать на ходу, т.к. скорость была очень маленькая и останавливать колонну в этом месте было нельзя. Я сказал водителю, чтобы он сдвинулся на место пассажира, а сам стал опускаться на сидение водителя, одновременно пытаясь перехватить у Никонова руль. Но тут, я за что-то зацепился, а водитель уже бросил руль и мы «понеслись». А «понеслись» мы вниз с крутого косогора (почти обрыва) к протекающей внизу, небольшой речушки.

Практически не управляемая машина пролетела по воздуху метров пять, «проскакала» по земле еще метров 20 и перед самой речкой завалилась на бок.

Лежим. Ощупываю себя, одновременно спрашивая Никонова: «Ты как?». Тот долго молчит и я уже за него испугался, но потом он подал голос: «Кажется с рукой что-то и башкой здорово ударился». У меня же сильно болела и стала напухать кисть правой руки и появилась боль в области ребер (в этом месте я ударился об руль). Стали выбираться, тут уже набежало массу народу, который стал нам оказывать помощь. Колонна, естественно, остановилась.

Подошел начальник штаба, увидел нас живыми, осмотрел БТР, распорядился начальнику медицинской службы и начальнику автомобильной службы полка оказать нам помощь, а сам повел колонну дальше выполнять поставленную задачу.

Медик сказал, что вероятно у Никонова поломана рука и у него сотрясение головы, а мне надо сделать рентген ребер и кисти руки. Я чувствовал свою вину и от госпитализации отказался. Никонова же, начмед отправил на санитарной машине в наш военный госпиталь в городе Дечин. Диагноз нашего полкового врача в отношении Никонова там полностью подтвердили.

Что касается бронетранспортера, то начальнику автомобильной службы удалось спустить вниз ремонтную летучку и с ее помощью поставить БТР на колеса. На нем были поломаны только две антенны. Я сел за руль и выехал на нем на дорогу, а затем довел машину до запасного района.

Позже я все же сделал рентген: с ребрами было все нормально (просто ушиб) а на правой кисти руки все же был сломан один палец. После учений я получил большую «выволочку» от командира полка, но о том, что мы пересаживались Никонов ни кому не сказал. Таким образом, он показал себя Большим Джентльменом, за что я его сильно зауважал.

Из всего выше изложенного я на всю жизнь сделал вывод:

РЕБЯТА, НЕ МЕНЯЙТЕ ВОДИТЕЛЯ ВО ВРЕМЯ ДВИЖЕНИЯ!

ОПЕРАЦИЯ «КОНОТОП»

В шикарном старинном замке уютного чешского городка, с комфортом разместился советский зенитно-артиллерийский полк. Со своими 57мм пушками, он нес боевое дежурство и занимался прочей своей плановой боевой деятельностью-попивал пивко и находился в хороших отношениях с местным населением,

Но жизнь шла своим чередом, ПВО развивалось и настало время этому весьма боевому полку перевооружиться. Поменять технику на новейший комплекс «Куб» (по классификации НАТО – «Выгодный») и стать современным зенитно-ракетным полком.

При этом надо было укомплектоваться по новым штатам, переучиться на новую технику, получить её, провести стрельбы и самое «печальное» – сменить место дислокации.