скачать книгу бесплатно
В самом деле, эту непонятную книгу принимают лучше, чем любую другую. Приличная заметка в самой «Times[245 - Ежедневная газета в Великобритании, выходящая в печать с 1785 года. Заметка о «Волнах» появилась в номере от 9 октября 1931 года: «Подобно старинному венецианскому стекольщику-витражисту, миссис Вулф прядет цветные нити и с изысканной интуитивной чувствительностью создает неземные хрупкие конструкции высочайшего качества».]» – впервые меня отметили. И книга продается – вот уж неожиданность, и как странно, что люди читают такую сложную вещь.
14 октября, среда.
Заметка. Со времен «Волн» мой разум не выносит напряжения при писательстве, которое требует ограничений. У меня даже мышцы напряжены. Вот почему я отложила Донна и решила отметить, что по продажам «Волны» обошли все мои книги: продано почти 5000 экземпляров, и мы печатаем еще[246 - Первый тираж романа «Волны» составлял 7000 экземпляров, второй – 5000 штук.]; письма пока только от Хейворда[247 - Джон Деви Хейворд (1905–1965) – английский редактор, критик и библиофил.] и Этель. Никто из тех, кому я отправила книгу в подарок, не ответил. Это молчание всегда длится неделю-другую. Рецензии, похоже, самые благоприятные. Как-то так. Вите роман показался ужасно скучным, по крайней мере первые 100 страниц. «Что мне сказать Вирджинии? Нет сил читать до конца». Звонит Дотти. «Никак не могу дочитать». Два часа спустя: «Уже лучше». И все же Вита считает роман невероятно интеллектуальным: «Все как будто сказано одним человеком; глубокое одиночество души; никогда не полюблю так, как другие…». Боже мой, я потратила целых двадцать минут на то, чтобы набросать текст о кухарках[248 - В университете Сассекса хранится машинописный черновик эссе «Кухарка» – портрета Софии Фаррелл, преданной кухарки Стивенов на Гайд-Парк-Гейт. Она работала на ВВ до ее замужества, потом устроилась к Джорджу Дакворту, а в 1931 году вышла на пенсию.] – настолько мне нужны рассредоточенность и веселье. Ох, какая это была пытка! Теперь же все навалилось разом. У меня буквально болит голова, а причин тому слишком много: например, я постоянно представляю себе «Дерево» [?]. «Помогите, помогите, остановись, хватит! – взываю я к своему разуму. – Не мучай меня больше». Сегодня вечером «Губители» и ужин с Витой, Л. и Этель в «Эйфелевой башне[249 - Ресторан, находившийся в Лондоне на Перси-стрит, излюбленное место богемы. С 1908 по 1937 год хозяином заведения был уроженец Вены Рудольф Штулик (см. далее в тексте). ЛВ не пошел в оперу и, вероятно, присоединился к Вите, Этель и ВВ в ресторане.]».
15 октября, четверг.
Разговор вчера вечером. Штулик в «Эйфелевой башне». Разговор о Шницлере[250 - Артур Шницлер (1862–1931) – австрийский драматург и писатель. Он умер через неделю (22 октября) после этого разговора.]: «Говорю вам, он принес сюда шесть картофелин и мешок муки». Он сказал: «Отдайте их моим людям. Мне они не нужны». Подумать только, шесть картофелин и мешок муки. Он сказал: «Мой народ голодает. Мне не нужны ваши подачки…».
Этель Смит: Но они и слышать не слышали о Шницлере. Мы не музыкальны… Англичане не творцы. Вы принадлежите к той единственной расе, где каждый встречный на улице – музыкант.
– Конечно, они слышали о Шницлере… И он сказал: “Возьмите – мне они не нужны. Отдайте их голодающим.” Шесть картофелин и мешок муки.
У Штулика была чуть ли не истерика и к тому же легкое опьянение:
– Мое сердце заколотилось, когда я увидел, как вы вошли (он кланяется мне, приложив руку к сердцу)… Прошло много лет с тех пор, как вы приходили сюда – вы жили на Бедфорд-сквер, в студии, еще там была леди Отто [Оттолин Моррелл], она тоже приходила… Но у меня чуть сердце не выпрыгнуло, сэр, когда я увидел вас после стольких лет. Вы вошли в зал, и я почувствовал…
При этом он так корчился, будто плыл со скрещенными на груди руками. В углу сидели Рекс Уистлер[251 - Реджинальд (Рекс) Джон Уистлер (1905–1944) – британский художник-иллюстратор.] и Малкольм Баллок[252 - Гарольд Малкольм Баллок (1899–1966) – британский солдат и политик-консерватор.]. Этель, одетая в бледно-голубое платье и белые туфли с пряжками, рассказывала о «Парсифале[253 - Музыкальная драма Рихарда Вагнера, его последняя опера.]» и нашей ссоре. Местами «Губители» энергичны и даже красивы; активны, абсурдны, экстремальны; чувствуется молодость, словно какая-то песня Этель рвалась наружу, но была задушена.
17 октября, суббота.
Еще заметки о «Волнах». Продажи за последние три дня упали до примерно пятидесяти книг в день – после того грандиозного скачка, когда мы продали сразу 500 штук, но шумиха, как я и предсказывала, быстро утихла. (Но я вообще не думала, будто мы сможем продать больше трех тысяч штук.) Происходит следующее: читатели библиотек не могут дочитать до конца и отсылают свои экземпляры обратно. Итак, я предсказываю, что продажи теперь будут идти ни шатко ни валко, пока не достигнут цифры в 6000 экземпляров, а затем почти остановятся, но не полностью, ибо книга была встречена, цитирую стандартные фразы без всякого тщеславия, аплодисментами. В провинции ее читают с восторгом. В общем-то я, как сказал бы Л., тронута. Неизвестные провинциальные рецензенты почти единодушно говорят: «Вот миссис Вулф выпускает свою лучшую работу, которая не может быть популярной, но мы ее все равно уважаем и находим “Волны” захватывающей книгой». Я действительно рискую стать ведущей романисткой, причем не только среди интеллектуалов. Книга действительно читается очень медленно – не только Вита и Дотти находят первые 100 страниц невероятно скучными, – ведь я пока (спустя 10 дней после публикации) получила лишь три письма о ней. Восторг Нессы – самое яркое пятно[254 - В своем письме из Чарльстона Ванесса Белл написала: «Последние три дня я была полностью погружена в “Волны” и, как и следовало ожидать, задыхалась, захлебывалась, почти утонула. Я прочту книгу еще раз, когда, возможно, смогу плыть спокойнее, но пока я просто потрясена ее красотой».]. Если честно, низкие продажи оказали благоприятное воздействие, укрепив и успокоив меня, так что я могу вернуться к работе и уже не испытываю трепет, хотя и ожидала абсолютного успеха. Над чем же мне поработать? Вокруг витает множество идей.
20 октября, вторник.
Вчера я неслась на всех парах и проработала елизаветинцев. Хочу написать главу под названием «Некоторые елизаветинцы[255 - «Неизвестные елизаветинцы» – первое эссе в книге ВВ-ОЧ-II.]» в качестве вступления ко второй части «Обыкновенного читателя».
Вчера вечером меня навестил Питер Лукас. Нет, он не прочел «Волны», зато написал эпос. Он вечно трудится в поте лица, будто шахтер, покрасневший; эгоистичный; милый, обаятельный, бойкий, жесткий, ненаблюдательный; не писатель, имею в виду я, хотя настроенный писать и даже ставящий в театре пьесу[256 - Поэма Ф.Л. Лукаса «Ариадна» была опубликована издательством Кембриджского университета в 1932 года; вероятно, он сообщил ВВ о постановке своей первой пьесы «Медвежьи танцы» в театре «Garrick» в ноябре 1932 года.]. Обе наши книги идут с трудом, но у Л., как мне кажется, семимильными шагами, будто слон сквозь подлесок. Ласки[257 - Гарольд Джозеф Ласки (1893–1950) – британский ученый-политолог и политический теоретик, экономист, преподаватель, научный писатель. Его рецензия на книгу ЛВ «После потопа, т. I» вышла в NSN от 17 октября 1931 года.] говорит, вторя другим рецензентам, что это шедевр. Мы же, авторы шедевров, сохраняем спокойствие и просто получаем удовольствие. Например, в прошлую субботу (осень все глубже) мы ездили на автомобильную выставку и по достоинству оценили машину «Star[258 - «Star Motor Company» – британская автомобильная компания из Вулвергемптона, существовавшая с 1898 по 1932 г. На выставке, проходившей в павильоне «Olympia London» с по 15 по 24 октября, компания представила четыре модели; Вулфов могла привлечь новинка «Little Comet Fourteen» стоимостью ?345, но они ее не купили.]», которую могли бы и купить, если бы захотели. Неожиданная смена темы. Лотти осталась без работы, а у миссис Хант[259 - Управляющая агентством по найму прислуги.] нет никаких вакансий. Как же все изменилось за последние два-три года!
О, эта небесная синева в световом люке – дай бог, чтобы она продержалась до выходных, когда мы поедем в благословенный Родмелл. Понемногу присматриваюсь к домам и подумываю о переезде. Все дома меркнут в сравнении с нашим. Меня попросили стать крестной матерью дочери Ноэль Ричардс[260 - Ноэль Ричардс, урожденная Оливье (1892–1969), – младшая из четырех сестер сэра Сидни Оливье, в которую были влюблены Руперт Брук, Адриан Стивен и Джеймс Стрэйчи. Закончив Лондонскую медицинскую школу, она стала врачом в 1917 году, а в 1920 году вышла замуж за своего коллегу-врача Уильяма Артура Ричардса. ВВ согласилась стать крестной матерью их третьего ребенка, которого назвали Вирджинией в ее честь.], которая, однако, отказывается от приглашения на ужин. Выборы идут полным ходом. На днях у нас ужинали Пломер и Добри[261 - Бонами Добри (1891–1974) – британский ученый и профессор литературы в Университете Лидса с 1936 по 1955 г. Пломер и Добри ужинали у Вулфов 15 октября.]. Он посредственный проныра; его дед – ростовщик из «Ярмарки тщеславия[262 - Роман (1848) Уильяма Мейкписа Теккерея об эпохе Наполеоновских войн. Согласно некрологу в «Times» Добри «гордился тем, что его предки Бонами и Добри, банкиры, были упомянуты Теккереем». Ростовщик по фамилии Добри встречается только в романе «История Пенденниса» (глава 36); в «Ярмарке тщеславия» упоминается (глава 3) некий «Бонэми», но не банкир, а госслужащий Ост-Индской компании.]».
23 октября, пятница.
Ох, как же я бы несчастна, подавлена и разочарована – это не преувеличение – из-за того, что ЛПТ уделили книге «После потопа» всего полколонки, причем в ней сплошное принижение[263 - Рецензия (под названием «Социальное животное») размером в полколонки на книгу ЛВ «После потопа, т. I» вышла в ЛПТ от 22 октября 1931 года. Похвалив мастерство ЛВ в сборе и анализе данных, рецензент в то же время обвинил автора в «обесценивании» темы Всеобщей забастовки и предостерег от «слишком жесткой логики».]. Но не то чтобы я переживала дольше секунды по поводу вымещения их политической злобы на книгах, с которыми они не согласны. Однако Л. говорит и искренне верит, что это ставит крест на книге – да, именно так он и считает. Говорит, его десятилетний труд псу под хвост и продолжать нет смысла. Аргумент Л. заключается в том, что он написал книгу для широкой публики, которая, увы, находится во власти библиотекарей, а те в свою очередь ориентируются на ЛПТ, и ни один библиотекарь не посоветует читателям тратить 15 шиллингов после такой рецензии, поэтому, сколько бы Ласки и другие эксперты ни рукоплескали, что они и делают в серьезных еженедельниках, его книга мертва, а время потрачено зря. Остается только аудитория экспертов, а их не так много, поэтому продажи не достигнут и пятисот экземпляров за 6 месяцев и т.д. Я, со своей стороны, считаю, что это очень любопытный и наглядный пример психологии Л. В воскресенье он сказал мне, что этому суждено было случиться, – и все же мы редко бывали счастливее, чем сейчас, – правда, он ожидал целую колонку оскорблений или даже полторы, но никак не половину. Но эти аргументы, которые мы обсуждали и разбирали, осмелюсь сказать, часов шесть, гуляя по площади и сидя у камина, совершенно выветрились у меня из головы. Все дело в его странном пессимистическом нраве – это что-то более глубинное, чем разум, удушающее и запутанное, с чем невозможно справиться. Грипп оказывает точно такой же эффект, то есть высвобождает иррациональное уныние, которое я замечаю у всех Вулфов и связываю с многовековым угнетением. Мир против нас и т.д. Ну и как им смеяться над половиной колонки? И когда я сегодня утром неосторожно сказала: «На меня написали рецензию в «ManchesterGuardian[264 - Ежедневная леволиберальная газета в Великобритании, основанная в Манчестере в 1882 году. В 1959 году она сменила название на «Guardian» и выходит по сей день. Всецело положительная рецензия (под названием «Ритм жизни», подписанная инициалами К.М.) размером в две трети колонки на роман «Волны» вышла в разделе «Книги дня» выпуска «Manchester Guardian» от 23 октября 1931 года.]», – Л. ответил: «Длинную?». И я, чувствуя себя матерью несчастного, обиженного маленького мальчика, ответила: «Да». Боже, что за люди!
За окном льет как из ведра; поедем ли мы в Родмелл?
30 октября, пятница.
К счастью, этот «недуг» Л. прошел. Вмешались другие события, и похвалы, и продажи, и всеобщие выборы, в результате которых в парламент прошли, кажется, 26 лейбористов[265 - Состав Палаты общин после всеобщих выборов 27 октября 1931 года был следующим: сторонники национального правительства – 551; лейбористы – 52; независимые либералы – 4; независимые члены – 1.]. Я пошла к Джеймсу[266 - Джеймс Бомонт Стрэйчи (1887–1967) – младший из десяти детей сэра Ричарда и леди Стрэйчи, психоаналитик и (вместе со своей женой Аликс) переводчик Зигмунда Фрейда на английский язык. По окончании Тринити-колледжа Кембриджа в 1909 году он стал секретарем своего двоюродного брата Джона Сент-Лоу Стрэйчи (1860–1927), редактора журнала «Spectator», но был уволен в 1915 году за пацифистские взгляды. Год спустя он стал отказником по соображениям совести. ВВ ходила на его вечеринку (Гордон-сквер 41) 27 октября.] узнать результаты и оказалась в разгоряченной толпе гостей (Нина Хэмнетт[267 - Нина Хэмнетт (1890–1956) – уэльская художница, писательница и скульптор. Она работала у Роджера Фрая в мастерской «Omega».] была пьяна); у меня разболелась голова. Вчерашний семейный ужин Вулфов[268 - Имеется в виду вечеринка в честь дня рождения миссис Вулф, состоявшаяся 29 октября.] только усугубил эту боль. Не могу ни читать, ни писать. Вчера мы сделали предложение о покупке Гордон-сквер 47 – дома, в котором можем встретить старость и смерть, ибо это аренда на 24 года. Странно снова бросать якорь. Я пишу заметки, чтобы поддерживать целостность дневника, но комментировать их нет сил.
16 ноября, понедельник.
Нет, мы не будем жить и не умрем в доме 47 [по Гордон-сквер]. Арендодатели «Bedford Estate» против размещения там издательства; это создаст прецендент; машины вечно будут перегораживать парадный вход. Неожиданно любезный мистер Аптон[269 - Солиситоры Бриттон и Ламб Аптоны выступали от имени арендодателей «Bedford Estate», которые планировали снести и перестроить дом 52 по Тависток-сквер и прилегающую территорию; в итоге планы были отложены, а Вулфы остались жить до июля 1939 года.] сказал нам, что мы можем остаться здесь и после истечения срока договора; часть площади планировали снести под застройку, но с экономикой сейчас все плохо, а к нам они относятся с уважением. Так что мы остаемся как минимум на год. Сомневаюсь (шепчу украдкой), что с Джоном будет лучше, но боже мой – я ведь хватаюсь за любую возможность сбежать. От чего? Куда?
Я обескуражена; была в Сити и видела церковь Святого Варфоломея. Вернулась и ждала Виту. Ей пришлось везти Дотти в дом престарелых, поэтому она не приедет; вечер испорчен, и я никак не могу успокоиться. Что будет с Лотти, которая никак не найдет работу? Звонит Несса. Возьмет ли Клайв ее [Лотти] к себе? Читаю книгу Клайва[270 - Книга Клайва Белла «Очерк о французской литературе» вышла в ноябре 1931 года. Лотти стала кухаркой-экономкой в его доме на Гордон-сквер 50.].
Сейчас я доставлю себе удовольствие – доставлю ли? – и процитирую пару строк из написанного по собственной инициативе письма Моргана[271 - Эдвард Морган Форстер (1879–1970) – английский романист и эссеист, которого занимала неспособность людей различных социальных групп понять и принять друг друга, выпускник Кингс-колледжа Кембриджа. Живя по большей части с матерью в графстве Суррей, он редко бывал в группе «Блумсбери». Форстер путешествовал по Италии и Греции и провел полгода в Индии (1912/13). С 1915 года и до конца войны он занимал должность в Красном Кресте в Александрии. Все его романы, кроме «Поездки в Индию» (1924) и «Мориса» (1971), были опубликованы к 1910 году.], посвященного «Волнам»:
«Думаю, я напишу другое письмо, когда перечитаю “Волны”. Я отнесся к книге с вниманием и говорил о ней в Кембридже. Трудно выразить свое отношение к произведению, которое кажется важным, но я испытал такое же волнение, какое испытываешь при встрече с классикой[272 - Письмо Э.М. Форстера от 12 ноября 1931 года хранится в Коллекции Бергов в Нью-Йоркской публичной библиотеке. Далее он пишет: «Мы увидим, вернее, в следующие пятьдесят лет все станет понятно, но мы этого уже не узнаем».]».
Рискну сказать, что его письмо доставило мне куда больше удовольствия, чем все остальные о любой моей книге. Да, так оно и есть, ведь это от Моргана. По крайней мере у меня есть повод думать, что я права и могу продолжить свой очень одинокий путь. Сегодня в городе я думала о другой книге – о лавочниках и трактирщиках, со сценами из их обыденной жизни, – и мнение Моргана только способствовало моим размышлениям. Дэди тоже согласен[273 - Письмо Дэди Райландса хранится в университете Сассекса.]. О да, думаю, между пятьюдесятью и шестьюдесятью я напишу еще несколько очень необычных книг, если доживу. Я имею в виду, что воплощу наконец-то в жизнь именно те формы, о которых постоянно думаю. Долгий же путь пришлось преодолеть, чтобы достичь этого момента, если считать, что «Волны» – первая книга, написанная моим собственным стилем!
Отмечу курьез моей литературной биографии: я старательно избегаю встреч с Роджером и Литтоном, которым, полагаю, «Волны» не понравились. Подозреваю, что неудачной мою книгу называют также Оттолин, Коулфакс, Мэри и Кристабель. Лорду Дэвиду она не нравится, как и Хью Уолполу. Я сижу здесь, в своей крепости, и старательно избегаю встреч с Роджером и Литтоном. Почему мне кажется, будто они враждебно настроены по отношению ко мне из-за «Волн»? Маловероятно, невозможно; я невзлюбила Литтона за то, что он написал о королеве Елизавете[274 - Елизавета I (1533–1603) – королева Англии и Ирландии с 1558 года и до своей смерти.]. Помню-помню[275 - Мнение ВВ о «нарочито поверхностной книжонке» Литтона «Елизавета и Эссекс» см. ВВ-Д-III, 28 ноября 1928 г. Литтон, уже страдающий от желудочных проблем, которые приведут к летальному исходу, фактически не читал роман «Волны». «Это кошмар, – признался он Топси Лукас (4 ноября 1931 года). – Меня всего трясет, но я не могу решиться. За любую лежащую рядом книгу я хватаюсь как за предлог и тут же откладываю». Хью Уолпол написал 4 ноября, чтобы поздравить ВВ со вторым изданием «Волн», но признался, что находит роман «нереальным», о чем она говорит в своем ответе (см. ВВ-П-IV, № 2467). О реакции других людей, перечисленных ВВ, нет никаких сведений, хотя лорд Дэвид Сесил пил чай с ВВ 4 ноября.].
Но какое же счастье…
Сегодня я подумала, что мало кто на Чипсайде[276 - Улица в центре Лондона.] может сказать: «Это слишком хорошо, чтобы быть правдой, – сегодня мы с Л. будем ужинать одни». Но потом без всякой, разумеется, причины Л. молчит и грустит за чаем; Вита не приезжает; я не могу найти общий язык с Филипом Сидни[277 - Филип Сидни (1554–1586) – английский поэт и общественный деятель. ВВ читала его для первых статей сборника ВВ-ОЧ-II.]; и вот на мою идеальную жизнь падает тень. Сейчас Л. печатает, и ужин, возможно, будет именно таким, как мне хочется. А если нет, то мое счастье слишком велико, чтобы его омрачать. [Добавлено позже] Но ужин был очень хорош.
Я очень усердно (по-своему) работаю над тем, чтобы привести в порядок две длинные статьи о елизаветинцах для нового «Обыкновенного читателя»[278 - Вероятно, эссе «Неизвестные елизаветинцы» и «Аркадия графини Пемброк».]; затем пройдусь по всему списку имеющихся статей. В глубине души я чувствую, что могу изобрести новый подход к критике, гораздо менее строгий и формальный, чем в этих статьях из «Times». Однако в данном томе я должна придерживаться старого стиля. И как, интересно, это сделать? Должен же быть какой-то более простой, утонченный и точный способ писать о книгах, как о людях, – вот бы найти его.
[Добавлено позже] (Продано более семи тысяч экземпляров «Волн». «После потопа» хорошо продается.)
Если открыть заднее окно, там всегда кто-нибудь играет на концертине[279 - Язычковый пневматический музыкальный инструмент, шестигранная гармоника.] – что-то вроде волынки с гармошкой. Это напомнило мне, что каждое утро, перед тем как заняться Харви[280 - Габриэл Харви (около 1553–1631) – английский поэт, друг знаменитого поэта и драматурга елизаветинской эпохи Эдмунда Спенсера и литературный соперник другого знаменитого поэта того времени, Томаса Нэша.], я пишу страницу того, что сейчас называется не то «Дневник», не то «Календарь», и подробно фиксирую размышления, и когда-нибудь опубликую их в квадратном тоненьком томике с серой бумажной обложкой – что-то вроде календаря с мыслями на каждый день.
17 ноября, вторник.
Да, я открыла дневник и забыла, что хотела записать. Что же? До обеда еще полчаса. Туманное утро; звонит Вита, и я рассказываю главным образом свой сон, в котором она демонстративно покинула с кем-то вечеринку в маленьком доме, в котором я собиралась переделать комнату в кабинет, снеся стену. Сон до сих пор стоит у меня перед глазами; в нем Несса говорит, что я наскучила Вите; потом у меня выпали зубы; потом, повторюсь, Вита демонстративно с кем-то ушла, ибо я ей надоела. Потом я проснулась около 4:30 и решила, что буду непреклонна, если она позвонит и пригласит меня на обед с ней и Джеральдом Хердом[281 - Генри Фицджеральд Херд (1889–1971) – американский историк, писатель, лектор и философ британского происхождения, которого Э.М. Форстер назвал «одним из самых проницательных умов Англии». Он был другом Гарольда Николсона, мужа Виты.]. Так оно и вышло; я была тверда, а она очаровательна, мила, верна и дружелюбна; сказала, что заедет ко мне сегодня вечером, так как очень хочет увидеться. На самом деле непреклонность мне только снится.
Разве не странно, что одни друзья, похоже, подвергают меня остракизму, а другие, наоборот, возносят на вершину славы из-за «Волн»? Например, Дэди и Голди, но Морган – единственный, чье мнение имеет для меня значение, к какому бы лагерю он ни принадлежал[282 - Г.Л. Дикинсон написал ВВ хвалебное письмо о «Волнах» 23 октября и еще одно после повторного прочтения 13 ноября 1931 года.].
Вечером 17 ноября Вулфы ходили на концерт, а через два дня – в кино; выходные они провели в Родмелле. В понедельник 23 ноября Вулфы устроили званый ужин, а во вторник поужинали в компании и пошли на постановку “Строителя Сольнеса[283 - Пьеса (1892) Генрика Ибсена.]” в театр “Duchess”. В этот день Леонард отметил, что у Вирджинии разболелась голова, и в течение следующего месяца она соблюдала строгий постельный режим – “жизнь отшельницы без удовольствий и волнений” (см. ВВ-П-IV, № 2478). В середине декабря Вулфы узнали, что Литтон Стрэйчи серьезно болен, и каждый день звонили из Родмелла, куда уехали 22 декабря, чтобы справиться о его здоровье. Они оставались в Монкс-хаусе до 10 января 1932 года.
25 декабря, пятница (утро Рождества).
Сегодня утром Литтон еще жив. Мы думали, что он не переживет эту ночь. Была лунная ночь. Несса позвонила в десять и сказала, что он выпил чай с молоком после инъекции. Когда Несса вчера приехала к ним в Хангефорд[284 - Рыночный город и гражданский приход в графстве Беркшир. Клайв и Ванесса, которые вместе с детьми проводили праздники у его овдовевшей матери в Синде (Уилтшир), в канун Рождества приехали в Хэм-Спрей-хаус (Хангефорд), чтобы навестить Литтона.], они все были в отчаянии. Литтон ничего не принимал в течение суток и пребывал в полубессознательном состоянии. Это может быть поворотным моментом, а может и ничего не значить. Мы обедаем у Кейнсов. И вот опять все мои мысли о нем улетучиваются, а чувства крепнут, и я начинаю представлять, что скажу ему при встрече – настолько сильна жажда жизни, триумфа жизни.
Спокойное туманное утро.
После написания последней страницы дневника я не могла продолжать работать без постоянной головной боли и поэтому месяц провалялась в постели; не написала ни строчки; читала «Фауста[285 - Философская драма Иоганна Вольфганга фон Гете.]», «Конингсби[286 - Политический роман (1844) Бенджамина Дизраэли.]» и т.д.; видела Клайва, Кристабель, Нессу, миссис Боуэн[287 - Элизабет Боуэн (1899–1973) – англо-ирландская писательница, с которой ВВ познакомилась у Оттолин Моррелл. Миссис Боуэн пила чай с Вулфами 3 декабря.], Элис Ричи[288 - Элис Макгрегор Ричи (1897–1941) – выпускница Ньюнем-колледжа Кембриджа, работавшая в секретариате Лиги Наций в Женеве. В 1928 году она была коммивояжером издательства «Hogarth Press», а также писала для него собственную книгу. Ее первый роман «Миротворцы» вышел в мае 1928 года.]; а две недели назад узнала о Литтоне. Он болеет уже месяц. Снова пережила всю гамму чувств; телефонные звонки, визит Анжелики, поездка к Джеймсу [Стрэйчи]; приезд сюда в прошлый вторник; темная аллея и дерево, напомнившее мне Литтона. Вчера были в Брайтоне[289 - Прибрежный город в Восточном Сассексе.]. Ветра нет, дымка; голубое небо и белые облака вчера вечером. Перед сном обсуждала с Л. смерть, ее глупость, его чувства, если бы я умерла. Он мог бы отказаться от издательства, но как-то же надо смотреть жизни в лицо. Говорили о старости и ее приближении, о том, как тяжело терять друзей, и о моей неприязни к молодому поколению – я разъяснила свою позицию. И мы стали счастливее.
27 декабря, воскресенье.
Вчера вечером я пошла к мисс Дикси[290 - Мисс Дикси и мисс Эмери (см. 30 декабря 1934 г.) – соседки Вулфов, жившие в коттедже Чарнс, недалеко от Монкс-хауса, и разводившие фокстерьеров.], чтобы позвонить, – «улучшение продолжается». Я ответила, что крепкая стрэйчевская конституция, похоже, все-таки победила. В течение двух дней Литтону становилось лучше, и теперь, по словам Нессы, он в сознании и ест все, что ему позволено. Вот почему я позволила себе свободно представлять будущее с этим старым змием, с которым можно поболтать, посмеяться, поругаться; я прочту его книгу о Шекспире; съезжу погостить в Хэм-Спрей-хаус; расскажу ему, как мы с Л. рыдали в канун Рождества.
Эта страница дневника – один из способов протестировать работу моих мозгов. В случае успеха я завтра пойду в пристройку, включу свой электрический камин и начну потихоньку работать. Сержусь на Дезмонда за то, он говорит о субъективности сновидений и о «Волнах»[291 - Колонка Дезмонда Маккарти «Мир книг» в «Sunday Times» от 27 декабря 1931 года была посвящена обзору публикаций за минувший год. «В руках поэтов и романистов с богатым воображением, – писал Маккарти, – внутренний монолог и “фантазия” принесли свои плоды… В “Волнах” Вирджиния Вулф довела свой метод субъективных сновидений до абсолюта».]; я отпускала фразочки в адрес его проклятой стабильности – ни любви, ни ненависти, – словом, я в здоровом состоянии. Шучу, конечно. Л. чем-то занят и не заходит. Я брожу по саду. Солнце заливает холмы. Листья растений за окном прозрачны на свету. Голова наполняется идеями. Завтра поедем в Льюис. Свобода вернулась, хотя я все равно продолжу вздрагивать от звонков телефона. Обедали с Кейнсами; они философски относятся к ситуации Литтона. «Он жив?» – спросила Лидия[292 - Лидия Васильевна Лопухова (1892–1981) – русская балерина. Она приезжала в Лондон с труппой Дягилева в 1918–1919 гг. и снова в 1921 году, когда Мейнард Кейнс влюбился в нее и уговорил жить на Гордон-сквер вместе с его друзьями. Они поженились в 1925 году.]. Она съела три порции индейки. Мейнард сказал, что последние отношения Литтона были очень натянутыми. Он не был уверен, когда виделся с ним в последний раз. На самом деле он мало изменился; ничего особенно важного. Кейнсы не ездили в Хэм-Спрей-хаус, потому что Лидия не одобряет безнравственность Кэррингтон[293 - Дора де Хоутон Кэррингтон (1893–1932) – английская художница и феминистка. До войны она училась в школе изящных искусств Слейд вместе с Барбарой Багеналь, Дороти Бретт и Марком Гертлером, страстно любившим Кэррингтон и впавшим в отчаяние из-за ее уклончивости и (непостижимой для него) преданности Литтону Стрэйчи. В 1917 году эта связь приняла форму сожительства в Милл-хаусе в Тидмарше, где Кэррингтон выступала в роли хозяйки и экономки дома Литтона, а он был кем-то вроде гения-наставника и отзывчивого друга. После войны эта «семья» расширилась за счет Ральфа Партриджа, любившего Кэррингтон и привлекавшего своей мужественностью Литтона. После смерти от рака желудка в 1932 году Литтон оставил Кэррингтон внушительное наследство, но через два месяца она покончила жизнь самоубийством.]. Называет ее собакой на сене, а их отношения – лицемерными.
– Мейнард, а что ты думаешь о бессмертии? – спросила я.
– Я идеалист, – ответил Мейнард, – и считаю, что в принципе это возможно. Очевидно, что по-настоящему интересен лишь мозг, а вся остальная материя не имеет значения. Отсюда следует… Нет, ничего толком не ясно.
Примерно так он ответил, а Л. сказал, что смерть столь же глупа, как и автомобильная авария. М. ответил, что миссис Курто[294 - Элизабет Тереза Фрэнсис Курто (1875–1931) – жена английского предпринимателя, промышленника, мецената и коллекционера Сэмюэла Курто (1876–1947); умерла 28 декабря.] умирает и может умереть в любую минуту, а ему бы хотелось не мучиться и чтобы в таких парах, как он и Лидия, я и Леонард, умирали сразу оба. Но Мейнард всегда думал, что умрет раньше Лидии, а я, по-моему мнению, раньше Леонарда. В таком случае Лидия и Леонард могут пожениться и объединить своих собак (у Кейнсов их много, и все они путаются под ногами). Потом мы начали собираться. Я поцеловала Мейнарда на прощание. Они придут на чай.
Похоже, я все-таки могу писать спокойно и без головной боли, если это, конечно, можно назвать письмом, а не росчерком старого пера. Но когда дело доходит до глубины, куда я ныряю, а Дезмонд нет…
29 декабря, вторник.
Похоже, Литтону и правда лучше. Сегодня мне не нужно звонить Нессе, и это огромное облегчение. Видимо, он будет долго идти на поправку с переменным успехом. Говорят, это точно не брюшной тиф, а, скорее, язвенный колит. Мы пережили всю гамму чувств, настолько сильных и глубоких, что я и представить их себе не могла, а уж мне эта пещера ужасов хорошо знакома. «Я не могу долго страдать и очень быстро перестаю что-либо чувствовать», – сказала я, снимая трубку, сидя на кровати мисс Дикси и внимательно разглядывая ее блестящий столик, два бледно-голубых винных бокала, чайный сервиз и фотографию викторианской леди в позолоченной рамке. Там же лежала небольшая стопка книг, несколько писем и «Dog World[295 - Еженедельная английская газета о собаках, издававшаяся с 1902 по 2012 г.]». В кризисных ситуациях эмоции выхолащиваются – нет той сложной гаммы, которую я испытываю сегодня утром по поводу Литтона и ожидания его выздоровления. Я чувствую раздражение, юмор, желание посмеяться вместе с ним.
Утро выдалось ветреное, и гора Каберн, когда я только пришла, была белой от снега. Сейчас она черная. Вернусь ли я вообще к писательству? И что значит «писать»? Извечное мое размышление. Последние 5–6 недель я не пишу. То волнение, которое входит в привычку, исчезло. Зачем возвращаться к этому? Я безэмоциональна. Книги дрейфуют вокруг меня словно айсберги. История Кристабель о Холл-Кейнах[296 - Сэр Томас Генри Холл Кейн (1853–1931) – английский романист и драматург, невероятно популярный в свое время, но впоследствии забытый. Он был женат на некой Мэри Чандлер, а умер 31 августа в своем доме (замок Гриба) на острове Мэн.] навевает идею карикатуры на жизнь в загородном доме с красно-коричневыми фазанами… Есть еще «Флаш»; «Стук в дверь»; задумка грандиозного романа; «Обыкновенный читатель»… Есть небольшое «Письмо к молодому поэту». Но мне не хватает вдохновения; я не чувствую, как это бывало не раз после схожих приступов болезни, что если не буду писать, то угасну как электрический шар.
Это наводит меня на мысль, что вчера вечером прилетели три наших черных лебедя [?]. Я закончу эту тетрадь, а в 1932 году начну новую. У меня сейчас огромный выбор книг для чтения, и я не чувствую никакого желания отвечать на лестное предложение «Chatto[297 - «Chatto & Windus» – независимое лондонское издательство (1855–1987).]» переиздать мои работы. «Faber[298 - «Faber & Faber» – независимое лондонское издательство, основанное в 1929 году.]» тоже хочет. Л. продал 450 экземпляров [«После потопа»], а я 9400 штук [«Волны»] – вот это цифры!
1932
Следующая запись является последней в Дневнике XX. 2 января Вулфы отправились на целый день в Лондон.
1 января, пятница.
Если честно, сегодня уже 1 января 1932 года, но я буду делать вид, что сейчас все еще 1931 год, и скоротаю 25 минут до обеда, работая в старой тетради, а новую начну завтра. По правде говоря, я не могу толком писать, но что-нибудь набросаю. Моя вчерашняя попытка отшлифовать у себя в кабинете письмо Джону[299 - Огастес Эдвин Джон (1878–1961) – знаменитый богемный художник-импрессионист.] провалилась. Может, я стала более суровой, глубокой и менее легкомысленной, чем раньше, и теперь писательство требует более тщательного подхода, а от усилий у меня кружится голова?! Вполне возможно. Как бы то ни было, я должна вдоволь насладиться оставшейся неделей здесь и провести ее по возможности максимально спокойно, свободно и безмятежно. С удовольствием проплыву по этой странице, чтобы двигаться дальше.
Продажи «Волн» – 9650; «После потопа» – 440 (?).
Вчера вечером на чай приезжали Кейнсы и Беллы. Миссис Курто умерла. Литтон, смею надеяться, медленно идет на поправку. И я должна исполнить клятву, которую дала в момент печали, – ежегодно посылать старушке Софи [Фаррелл] ?10. Только когда мой разум иссушен, я чувствую нервозность. Журнал «Action» мертв[300 - Последний выпуск «Action», еженедельного журнала Новой партии Освальда Мосли, под редакцией Гарольда Николсона вышел 31 декабря 1931 года.] – ох уж эти собаки – вот мое нынешнее проклятие. Надо как-то научиться с этим справляться. Их внезапный резкий лай – сущее зло. Надеть беруши? Клайв яркий как снегирь. Мы говорили о том, чтобы лечь спать, в присутствии Анжелики. И о маниакальной лжи Дезмонда, который сказал, что «выпустил статью», хотя даже не написал ее. Говорили и о Стрэйчи: Несса описала гостиную Бир-Инн[301 - Во время болезни Литтона гостиница Бир-Инн в Хангефорде фактически стала филиалом Хэм-Спрей-хауса, где собирались его встревоженные друзья и родственники.], заполненную членами их семьи, в отчаянии читающими детективные романы. Появляется Ральф[302 - Реджинальд (Ральф) Шерринг Партридж (1894–1960) – выпускник Оксфорда, дослужившийся во время войны до звания майора. Летом 1918 года он познакомился с Дорой Кэррингтон и с Литтоном. Любовь к Доре втянула Ральфа в очень тесный тройственный союз. С октября 1920 по март 1923 года Ральф работал в «Hogarth Press», но его характер и поведение были для Вулфов источником постоянного раздражения (см. ВВ-Д-II).]. Тишина. «Пернель, хочешь войти?» Пернель встает и подходит к нему. «Потихоньку угасает?» – спрашивает Оливер[303 - Оливер Стрэйчи (1874–1960) – госслужащий, работавший шифровальщиком в Министерстве иностранных дел, брат Литтона. Одно время он надеялся стать музыкантом.]. Ральф кивает. Они вызвали Дорелию[304 - Дороти (Дорелия) Макнил (1881–1969) – знаменитая натурщица валлийских художников, гражданская жена Огастеса Джона, с которым они жили вместе, имели четырех детей, но так никогда и не поженились. ВВ познакомилась с ними через леди Оттолин Моррелл еще до своего замужества. Дорелия была близкой подругой Кэррингтон.], чтобы та приглядывала за Кэррингтон, которая, по их мнению, может покончить с собой. Пернель уходит. Телеграфируют о маленьком кошельке с деньгами, который она взяла из кармана домашнего халата Джона, – он наверняка обыскался. Появляется мужчина. Ваш кошелек? Они осматривают и обнаруживают ?300 купюрами. (Сходила разобраться с собаками; но писать все равно трудно; чувствую себя глупой; еще это экстравагантное требование ко мне стороны мисс Дикси; если постучат в дверь, я не услышу, но надеюсь, что собаки в конце концов замолчат.) Кэррингтон мечется по малознакомым людям; Пиппа изо всех сил сдерживается; Саксон[305 - Саксон Арнольд Сидни-Тернер (1880–1962) – госслужащий, член группы «Блумсбери».] помогает – не помню чем; Томми тоже помогает, но поехал утешать родителей в связи с гибелью Гарроу[306 - Джордж Гарроу Томлин (1898–1931) – старший брат Стивена (Томми) Томлина, погибший в авиакатастрофе в Эссексе 13 ноября.] в авиакатастрофе; Стрэйчи, все серые, укутанные в шерсть, с красными носами и опухшими глазами, разумные, спокойные, аккуратные, решают кроссворды и думают о Литтоне. В тот день (в канун Рождества) Литтон сказал: «Если это лишь ненадолго продлит мою жизнь, то не надо». В итоге лекарство ему не дали, но потом он с удовольствием выпил чай с молоком и бренди, а доктор на радостях достал сыворотку, вколол ее, и тут случился поворотный момент, если можно так выразиться. У меня перед глазами и эта сцена, и сам Литтон, всегда рассудительный, в здравом уме, отдающий приказы и, как он думал, умирающий, а потом столь же разумно нашедший в себе силы вернуться и жить дальше. А мы тут с Л. рыдали. Полагаю, Несса и Клайв перед сном у камина в Синде тоже всплакнут.
В течение последних нескольких дней здесь, на берегу напротив Эшема, возводят большое сооружение из балок. Подвесная железная дорога или железнодорожное депо[307 - Это было огромное сооружение, похожее на амбар и построенное в Эшеме компанией «Alpha Cement Ltd», которая добывала мел и глину в окружающих низинах. Постройка была снесена в 1981 году.]? Таким образом, еще один вид на холмы утрачен навсегда. Энни повторяет сомнительные сплетни о том, что между Ньюхейвеном и Льюисом построят несколько фабрик. Неужели мы обречены уехать или остаться здесь без прогулок и чудесных видов и утонуть в застройках?
Вулфы вернулись на Тависток-сквер 10 января. Далее Вирджиния начинает новую тетрадь (Дневник XXI).
13 января, среда.
Ох, но ведь это, как я обычно говорю, извиняясь перед самой собой, уже не первый день года. Сегодня 13-е, и у меня очередной период затишья и упадка сил, когда я не могу вымолвить ни слова. Боже мой, как тяжело было писать «Волны» – до сих пор чувствую напряжение!
Мы вернулись из Родмелла в прошлое воскресенье после обеда – дождливый вечер; приятно было приехать сюда, подальше от сырости и лая собак. «Я разорюсь, если эти псы продолжат лаять», – сказала я Энни сгоряча, и это, увольнение всех слуг как следствие, заставило ее поговорить с Элси[308 - Возможно, Элси Эллисон, жена Джеймса Мюррея Эллисона (1877–1929) – австралийца, который последовательно становился менеджером по рекламе изданий «Times», «Daily Telegraph» и компании «Allied Newspapers Ltd.». Он владел коттеджем Хилл-Фарм-хаус и большим участком земли в Родмелле.], после чего собаки замолчали. Мисс Белшер, как нам сообщили, «тяжело больна». Сегодня днем Л. встречается с ее отцом*, а я – с миссис Тринг[309 - Кэтрин Тринг – жена секретаря Общества авторов (писательского профсоюза).] по «частному и конфиденциальному делу», суть которого, полагаю, заключается в публикации небольшого сборника ее стихов. Время – на часах, кстати, 15:30 – покажет. Потом заболела и мисс Кэшин; издательство едва стоит на ногах, одна из которых принадлежит крепкой и добродушной Уолтон[310 - Пегги Белшер, Молли Кэшин и Пегги Уолтон – клерки издательства «Hogarth Press».]. Джон [Леманн] тоже трудится, нервничает, чувствует себя вымотанным, хочет отдохнуть недельку, а еще стать нашим менеджером, но не партнером, хотя не исключает такую возможность. Таким образом, вполне возможно и не исключено, хотя я обычно не делаю опрометчивых заявлений, наше издательство, которому я обязана огромным количеством работы (свидетельство тому груда рукописей на моем столе) и веселья – о да, многогранная и странная жизнь, какая бы она ни была наверху, кипит именно здесь, внизу, – старое доброе издательство может теперь остепениться и спокойно работать всю жизнь. Всю нашу жизнь. Насколько длинной она будет? Можно ли рассчитывать еще лет на двадцать? В понедельник 25 января мне исполнится пятьдесят; порой я чувствую, будто прожила уже 250 лет, а иногда, что я все еще самая молодая в омнибусе[311 - Вид городского общественного транспорта, характерный для второй половины XIX века и представляющий собой многоместную повозку на конной тяге. Омнибус являлся предшественником автобуса, поскольку со временем лошадей заменили мотором.]. (Несса говорит, что постоянно испытывает схожие чувства, когда садится за стол.) Хочу написать еще четыре романа, то есть помимо «Волн» и «Стука в дверь», а также пройтись по английской литературе, как нож сквозь масло, или, скорее, как трудолюбивое насекомое, прогрызающее себе путь сквозь книги, от Чосера[312 - Джеффри Чосер (1345–1400) – средневековый английский поэт.] до Лоуренса. Этот план, если учесть мою растущую медлительность, неповоротливость и неспособность на внезапные порывы, потребует лет двадцать, если, конечно, они у меня будут. Литтону то лучше, то хуже. Его как будто вернули с того света после тех ужасных дней, когда он, казалось, уже не жилец. Леонард сказал: «Мы должны смириться с тем, что больше никогда не увидим Литтона», – или нечто подобное, вызвавшее ощущение утраты, конца эпохи, а теперь я говорю, что это еще не конец.
Вита взвалила на себя все расходы Николсонов, работая, работая и еще раз работая столько, что начала страдать бессонницей, – так, по словам Этель, говорит Хильда[313 - Хильда Мэтисон (1888–1940) – первая ведущая ток-шоу на Би-би-си, продюсер, близкая подруга Виты. У Гарольда Николсона в этот период не было постоянного заработка.]. Но почему? Люди должны грациозно гарцевать по жизни, как кони. Зарабатывание денег, содержание сыновей в Итонском колледже, Лонг-Барна[314 - Загородный дом Николсонов в графстве Кент.] и Сисингхерста[315 - Запущенное поместье, купленное и восстановленное Витой.] кажется мне какой-то каторгой, если не считать того, что Вита щедра и трудолюбива, и у нее есть странное романтичное представление, будто зарабатывающий на жизнь трудяга независим и трудолюбив как муравей. И вот она пишет рецензии, выступает на радио, а я молюсь, чтобы никогда не попасть в эту денежную ловушку.
* Нет, она обманула нас ради денег и оказалась мошенницей, которая выманила у Хью ?70[316 - Эта заметка, вероятно, была сделана после того, как Хью Уолпол приехал к Вулфам на чай 26 февраля 1932 года.].
18 января, понедельник.
Потом мы узнали, что Литтону снова стало гораздо хуже и что до воскресенья он может не дожить. «Дайте ему морфий – тут уж ничего не поделаешь», – сказал врач. Поэтому в четверг мы отправились в Хэм-Спрей-хаус. Было так тепло и свежо. Помню пение жаворонков над бензоколонкой на Грейт-Вест-роуд, где мы остановились заправиться. Они [родственники] напряжены, молчаливы, замкнуты. Потом слезы. Пиппа рыдает у меня на плече в Бир-Инн после обеда; «надежды почти нет», «он так болен», «как ему может стать лучше?». Потом мы вернулись в Хэм-Спрей – какой красивый дом с его ровной лужайкой, кучкующимися деревьями, возвышающимся холмом и тропинкой вверх по склону. Я с завистью отметила все это за чаем, вспоминая лающих собак и уничтоженные виды холмов в Родмелле. Иногда я тоскую по замкнутым, тихим, отдаленным местам, по маленьким деревушкам, их грязным дорогам и удаленности от Брайтона и Писхейвена[317 - Город и гражданский приход в округе Льюис в Восточном Сассексе.]; по дорогам, которые ведут в Бат[318 - Главный город графства Сомерсет, на реке Эйвон.] и Оксфорд через всю страну.
21 января, четверг.
Вчера вечером звонил Оливер и сказал, что Литтону «гораздо хуже» и он при смерти, а сегодня утром ему «опять намного лучше». Мы идем на костюмированную вечеринку к Анжелике[319 - Вечеринка проходила у Ванессы Белл в студии по адресу Фицрой-сквер 8.]. Ощущение, что будущее, если в нем не будет Литтона, постоянно разбивается, словно стеклянный шар, и склеивается из осколков обратно.
22 января, пятница.
«Намного лучше» значило «намного хуже». Литтон умер вчера утром.
Я вижу, как он идет по улице, весь закутанный, а борода прикрывает галстук; мы останавливаемся; его глаза светятся. Сейчас я просто оцепенела после вчерашних эмоций, чтобы делать хоть что-то, кроме как представлять подобные сцены. Ну, я уже знаю, что скоро придет боль. Кручу в голове то одно, то другое. Как странно было вчера на вечеринке, где все, то есть я, старались держаться. Дункан, Несса и я рыдали вместе в студии; мужчина выглядывал из окна соседнего дома; ощущение утраты, потери; как же это невыносимо для меня – непонимание, а потом внезапно прозрение. Дункан: «Все больше и больше скучаешь по другим людям. Вдруг возникает желание что-то сказать им, а потом, годы спустя, ужасно жалеешь, что не сказал». Несса: «Чего бы хотел тот, кто умер? Чтобы праздник продолжался». Он первый из тех, кого мы знали чуть ли не с детства. Надежды не было. Только теперь понимаешь, насколько это невосполнимая утрата… Нет, не могу я подобрать слов, чтобы выразить то, что имею в виду, и все же продолжаю писать, несмотря на оцепенение и вялость. Думаю, днем мы отправимся в Родмелл. Пиппа и Джеймс приедут сегодня; Кэррингтон и Ральф – завтра. Что теперь будет с Кэррингтон? Да, мы по глупости упустили 20 лет жизни Литтона, и тут уж ничего не поделаешь.
30 января, суббота.
Ужин с Оливером вчера вечером. Его щеки стали мягче, полнее; он выглядит карикатурным чудаком, старым дурачком. Я настороженно воспринимаю эти симптомы, как будто вижу, что все мы становимся закостенелыми, инертными людьми. Мы поговорили.
«Никогда еще я не встречал таких странных личностей, как Карин[320 - Карин Стивен, урожденная Костелло (1889–1952), – выпускница Ньюнем-колледжа Кембриджа, психолог и психоаналитик. В 1914 году она вышла замуж за Адриана Стивена и вместе с ним в 1919 году стала студенткой медицинского факультета. Карин была падчерицей Бернарда Беренсона, племянницей Логана Пирсолла Смита и Элис Рассел (первой жены Бертрана Рассела); ее сестра Рэй вышла замуж за Оливера Стрэйчи.]. Женщины хотят детей. Рэй[321 - Рэй Стрэйчи (1887–1940) – феминистка, политик, математик, инженер и писательница, борец за права женщин; старшая сестра Карин Стивен и вторая жена Оливера Стрэйчи.] хочет детей. У меня их не будет. Денег и так не хватает. Конечно, я странный, такой холодный и безэмоциональный. У меня нет родительских чувств. В ноябре я впервые за 10 лет увидел Руби[322 - Руби Джулия Стрэйчи, урожденная Майер (1881–1959), – первая жена Оливера Стрэйчи. Они поженились в 1900 году в Индии, где Оливер был служащим Ост-Индской железнодорожной компании; их единственный ребенок – Джулия Фрэнсис Стрэйчи (1901–1979).]. О да, мы еще встретимся. Почему бы и нет? Она лгунья и точка – просто не умеет говорить правду. Зато очень привлекательна. У нее есть сын от Хантера[323 - Джеймс де Грааф-Хантер (1881–1967) – второй муж Руби Майер. У них было двое детей: Ричард (1909–1983) и Хью (1916–1942). В своей книге «Дитя Стрэйчи», опубликованной в 1979 году, Ричард Стрэйчи пишет: «В конце концов, Руби сбежала в горы… но в течение нескольких лет с регулярностью муссонов продолжала пополнять нашу семью». Еще двумя детьми Руби были Руперт Джон Сэнди Стрэйчи (1907–1983) и Эндрю Джеймс Бертрам Ланг (1926–1974).], но в свидетельстве о рождении его назвали Стрэйчи. “Ты ведь знаешь, что оба мальчика – Стрэйчи”, – сказала Руби. У нее пятеро детей, и все от разных мужчин. Литтон был великим человеком. Сплошные переживания. Я вернулся из Индии жутко соскучившись, а обнаружил все это»[324 - Оливер Стрэйчи развелся с Руби, вернувшись в отпуск из Индии в начале 1911 года.].
Все книги, напечатанные до 1841 года, Литтон оставил Сенхаусу[325 - Роджер Генри Поклингтон Сенхаус (1899–1970) – издатель и переводчик; выпускник Итона и Магдален-колледжа Оксфорда. Последние пять лет своей жизни Литтон любил именно Сенхауса, а оставленные ему в наследство книги ушли с аукциона в 1971 году.]. Почему до 1841 года?
«Какая-то их общая шутка, надо полагать. Думаю, Сенхаус предпочел бы ?1000. Несчастье заключалось в том, что Литтон влюбился в Ральфа… Знаешь, что говорит Джинс[326 - Джеймс Хопвуд Джинс (1877–1946) – британский физик-теоретик, астроном, математик. Далее в тексте Оливер Стрэйчи вольно пересказывает метафору Джеймса Джинса из его книги (1929) «Вселенная вокруг нас».]? Цивилизация – это стопка марок размером с “Иглу Клеопатры[327 - Древнеегипетский обелиск, установленный в Лондоне, на набережной Темзы.]”, а грядущее время – стопка размером с Монблан. Одержимость – это дьявол. Инес[328 - Инес Дженкинс, урожденная Фергюсон (1895–?), – выпускница Оксфорда, генеральный секретарь Национальной федерации женских институтов (1919–1929). В конце войны у нее был роман с Оливером Стрэйчи, а в 1923 году Инес вышла замуж за другого человека.] – собственница хоть куда. В идеале хочется иметь власть над влюбленностью и превращать ее в другое чувство. Никто не влюбляется дольше, чем на пять лет. Кэррингтон никак не оставят в покое. Она грозится покончить с собой, что вполне логично, но лучше подождать, пока пройдет первый шок, и посмотреть. Самоубийство кажется мне вполне разумным. Мы родились слишком рано. Скоро люди найдут способ лечить эти опухоли. Да, провели вскрытие. Пришла Пиппа, а мы скрывали это от нее, и спросила: “Разве мы не должны сделать вскрытие?” Его как раз сделали. Это был рак на ранней стадии. Никто и предположить не мог…»
Это привело к долгому спору о врачах. Оливер – старый болван, но с огоньком внутри, который американцы называют «культурой».
«Нужно понять, что книги – наше единственное наследие, и с 18 до 22 лет ничего не делать, кроме как читать. Этим мы и занимались. Вот почему мы не стареем и даже не близимся к концу. Но сейчас уже поздно, если вы не сделали этого тогда. Великий человек – Роджер. Он делал вещи трансцендентными, показывал их возвышенными. Он был в Яттендоне[329 - Имеется в виду замок Яттендон, в котором жил поэт Роберт Бриджес, женившийся на двоюродной сестре Роджера Фрая.] – величайшее время в моей жизни; потом «Aholibah[330 - Катер, арендованный Уолтером Лэмбом (1882–1968) – сокурсником ЛВ, Клайва Белла и Литтона в Кембридже, преподавателем классики, писателем и переводчиком, – для прогулки по реке Кам по случаю вечеринки, которую он устроил 7 июня 1911 года.]»; потом Пасха в Корфе[331 - Корф-Касл – деревня и гражданский приход в графстве Дорсет. О «Пасхе в Корфе» можно прочесть в книгах Майкла Холройда «Биография Литтона Стрэйчи» и Барбары Стрэйчи «Замечательные отношения».]: Литтон, Генри[332 - Генри Лэмб (1883–1960) – младший брат Уолтера Лэмба. В 1905 году он бросил изучение медицины и занялся живописью. До войны, во время которой Генри служил в Медицинской службе Вооруженных сил Великобритании и был официальным военным художником, ему покровительствовала Оттолин Моррелл, и в течение нескольких лет он был объектом симпатий Литтона Стрэйчи. В 1911–1912 гг. Генри, известный донжуан, добился любви Кэ Кокс, что вызвало приступ ревности у Руперта Брука и привело его к нервному срыву.] и я в одной гостинице, а Рэй, Элли и… – в другой. Литтон заболел свинкой. Оттолин спустилась и встала под его окном, а он высунулся наружу, и они посылали друг другу воздушные поцелуи. “Какие длинные ноги!” – сказал Литтон. – У женщин таких не бывает”. Генри был его самой большой любовью. Сенхаус – очень милый молодой человек приятной наружности и с хорошими манерами, но совершенно бесхарактерный. Нет, Мэри [Хатчинсон] была груба с Инес; хамила ей прямо на улице, так что я даже видеть ее не могу. Все дело в малышке Мэри, ничего абстрактного. Она мне, конечно, нравится, но только не своим образом жизни, абсурдным и безответственным в то время, хотя истории старины Джека слушать интересно. Что ж, мне пора идти. Спасибо тебе, Вирджиния».
31 января, воскресенье.
Только что закончив, вероятно, окончательный вариант «Письма к молодому поэту», я могу позволить себе небольшую передышку. По ироничному тону этого предложения я понимаю, что окончательность текста не гарантирована. Писать становится все труднее и труднее. Свои первоначальные наброски я теперь ужимаю и переделываю. Ради целей, раскрывать которые сейчас нет нужды, я хочу какое-то время использовать эти страницы для записи разговоров. Позвольте мне вкратце рассказать о сдержанном и скучном общении со свекровью[333 - Вулфы пили чай с матерью ЛВ 30 января.]. О, какая же стояла жара в ее гостиной с розовой кроватью, тремя яркими лампами, столами, заставленными цветами и пирожными, и пылающим камином. Миссис В. сидела на стуле с высокой прямой спинкой, положив ноги на табурет; за спиной – розовые шелковые подушки; на ней – покачивающиеся жемчуга. Я опоздала; она говорила о… – забыла – девушке, которую Сесил[334 - Сесил Натан Сидни Вулф (1887–1917) – четвертый из пяти братьев ЛВ. По окончании Тринити-колледжа Кембриджа он стал офицером Королевского гусарского полка в начале войны и был убит в битве при Камбре.] мог бы полюбить, – дочь солиситора из Колчестера[335 - Город в графстве Эссекс.]. Точно. «Она переболела инфлюэнцей и попала на реабилитацию в заведение, которое содержалось на средства покойного мистера Эндрюса [неизвестный]. Сначала сопротивлялась – заведение, сами понимаете, но, когда она попала туда, каково же было ее изумление! Одни только благородные женщины; всюду цветы; буфет с тониками и сладостями, которые можно брать; георгианское серебро на обеденном столе, сад, автомобиль с крытым салоном для их поездок, большая территория, горячее молоко в одиннадцать или шоколад, радио, мальчик-слуга, приходящий за заказами, садовники – одним словом, все, что только можно пожелать, причем бесплатно! Это такая редкость – благотворительность, настоящая забота; благотворительность для образованных благородных женщин, попавших в трудную ситуацию.Ну, Вирджиния, а у тебя какие новости? О, хотела еще рассказать о капитане Стиле[336 - Биографические сведения не найдены: людей с такой фамилией очень много.]: каждое Рождество он получает открытку от герцога Глостерского[337 - Генри Уильям Фредерик Альберт (1900–1974) – третий сын короля Георга V и королевы Марии; принц; герцог Глостерский, граф Ольстер, барон Каллоден.] и теперь продает пылесосы за ?2/10ш в неделю. А чем еще заниматься в наше время? Каждый делает что может. Вирджиния, а у тебя-то какие новости? “Исход”, ты не знаешь “Исход”? Я иногда ругаю себя за то, что в последнее время не читаю Библию. “Второзаконие”? Ах да, о строительстве Храма. Не скажу, что все это правда, но какие еще истории рассказывать детям?! Никогда не забуду, как рассказывала их Белле[338 - Белла Сидни Вулф (1877–1960) – старшая сестра ЛВ, вдова после смерти в июне 1916 года своего первого мужа – ботаника и генетика Р.Х. Лока. Она участвовала в издании детского журнала «Little Folks» и была автором нескольких книг. В 1921 году Белла вышла замуж за сэра Томаса Сауторна, британского колониального служащего, с которым ЛВ жил в одном бунгало во время своей первой поездки на Цейлон в 1905 году.]. Конечно, первенец – это всегда чудо-ребенок. В два года она обычно ужинала со мной и однажды сказала, как ей жаль, что Ева украла яблоко летом. Зимой-то яблок нет. Я знаю, откуда берется золото: его добывают из земли, – но откуда берутся позолоченные рамы для картин? У нас в столовой висели большие семейные портреты в таких рамах».
«Почему бы вам не написать о своих детях?» – спросила я.
«О нет, я бы не смогла сказать все, что думаю о них. Уже уезжаете? Вы же только приехали. Поужинаете со мной на следующей неделе?»
Она спустилась в холл и, как мне показалось, пошла в гостиную поговорить с раскрасневшимися женщинами, игравшими в карты.
1 февраля, понедельник.
Вчера вечером у Роджера были Джеральд Херд, Игорь[339 - Игорь Анреп (1914–2003) – сын русского мозаичиста Бориса фон Анрепа (1883–1969) и Хелен Анреп, которая оставила мужа в 1926 году ради Роджера Фрая.] и мы с Л. Роджер совсем осунулся и постарел после гриппа. Д.Х. прочел целую лекцию об эксперименте одного йоркширца, потратившего на свадьбу четыре миллиона фунтов[340 - Рассказ Джеральда Херда (см. 17 ноября 1931 г.) был посвящен эксперименту по развитию сельского хозяйства и образования, проводимому Леонардом Элмхерстом (1893–1974) и его женой, богатой американской вдовой Дороти Пейн Уитни (1887–1968), в поместье Дартингтон-холл, которое они купили после свадьбы в 1925 году.], в Девоншире.
Херд: Очень интересно (все, что он говорит, ужасно скучно). Он мне все показал. Немцы присылают людей, которым оплачивают все расходы. Но цистерны еще не готовы. Оборудование привозят из Бельгии. Они обещают поставку в определенные сроки и все соблюдают. Англичане вечно придумывают отговорки, и у них всегда находится причина срыва заказа. Он говорит, что сможет обеспечить свою общину всем, кроме апельсинов и, быть может, фиников. Дайте ему три месяца, и он накормит весь Плимут [Девон]. В Англии пренебрегают лесопосадками. Он заранее покупает лес (девять акров тут, четыре там), – а еще поля после вырубки, – что с ними делать? В Англии нет лесного хозяйства.
Хелен[341 - Хелен Анреп, урожденная Мейтланд (1885–1965), – американка шотландского происхождения, учившаяся оперному пению в Европе; жена Бориса Анрепа с 1917 года. В 1925 году она познакомилась с Роджером Фраем, а через 18 месяцев, после болезненных ссор с неверным, но возмущенным мужем, ушла от него с детьми и стала жить с Роджером в Лондоне по адресу Бернард-стрит 48. Вулфы ужинали с ними в воскресенье 31 января.] завалила меня льстивыми и немного саркастичными вопросами о моем писательстве. Она говорила о Роджере, о том, что мы давно не виделись, и о Бэйб[342 - Анастасия («Бэйб») Анреп – старшая из двух детей Бориса и Хелен Анреп.]. Она лежит в постели и бормочет о Леонарде: он был с эскимосами и грыз туфли своих жен, поэтому послал за щенком – бред. «Вся молодежь безумна», – говорю я.
Херд сказал что-то очень информативное о какой-то сатанинской картине. Он худощавый человек с выпученными глазами; человек будущего, лишенный чувств, стоящий в одном ряду с Уэллсом[343 - Герберт Джордж Уэллс (1866–1946) – английский писатель и публицист, представитель критического реализма.], Планкеттом[344 - Сэр Гораций Керзон Планкетт (1854–1932) – англо-ирландский сельскохозяйственный реформатор, пионер сельскохозяйственных кооперативов, ЧП от юнионистов. В течение нескольких лет Херд работал его личным секретарем и помощником.] и т.д., но в сущности ничего из себя не представляющий. Дункану это особенно очевидно. Наука течет в его жилах, как магнезия или хинин. Последовали рассказы о Трингах, и, почувствовав свою неуместность, ибо он в курсе событий, но апатичен – у него нет ни чувства юмора, ни богатства, а есть только передовые идеи, – Херд ушел. Дышать стало легче. Роджер говорил об играх, о детях, о своем дизайне штор[345 - Роджер Фрай занимался дизайном штор для Джейн и Кеннета Кларка (см. 1 ноября 1934 г.), а также РФ-П-II, № 673, 678.]; Несса и Дункан были, как по мне, чересчур язвительны.
2 февраля, вторник.
Фрагмент беседы в понедельник 1 февраля, 17:30.
Читаю «Науку жизни[346 - Книга, написанная Г.Д. Уэллсом, его сыном Джорджем Филиппом Уэллсом и Джулианом Хаксли (братом Олдоса), была опубликована в трех томах в 1929–1930 гг. и представляла собой научно-популярный текст обо всех основных разделах биологии. См. случай с «трехлетним Орпингтоном [мясо-яичная порода кур]» в разделе «Изменение пола», т. II.]» Уэллса и добралась до курицы, ставшей петухом, или наоборот. Голос Нелли за дверью. Слышу характерные медленные тяжелые шаги. Затем раздается решительный стук в дверь гостиной. Входит Этель Смит в своих пестрых мехах, похожая на нестриженого лесного зверя-переростка неизвестного вида. На ней, как обычно, треугольная шляпа в стиле Фридриха Великого[347 - Фридрих II Великий (1712–1786) – король Пруссии с 1740 года, яркий представитель просвещенного абсолютизма, основоположник прусско-германской государственности.], одно из ее бесчисленных твидовых пальто и юбка. В руках – кожаная сумка. Еще не успев сесть, она начинает говорить:
– Если честно, неприятное тебе новое здание в Родмелле хуже смерти. В конце концов, смерть естественна, а это просто скверна. Почему его надо было строить именно на ваших холмах? О, я знаю, что Л. не согласится, но вот мой Руперт Гвинн[348 - Подполковник сэр Роланд Воган Гвинн (1882–1971) – британский солдат и политик, мэр Истборна в Сассексе (1928–1931); крупный землевладелец в округе Льюис близ Родмелла.] сказал, что на днях набросился как волк на скот, который выступил против землевладельцев. “Мы и, я надеюсь, вся моя семья, – сказал он, – никогда не продадим свою землю. Мы считаем, что красоту надо беречь. Мы тратим на это деньги…”. Да, я вымотана… Два часа инъекций… Нет, чай не хочу, а вот вермут буду. Я ведь не опьянею? О, как же я устала (но выглядит она как загорелый капитан корабля или пожилая торговка яблоками). Теперь вопросы. Хотя нет, у меня была такая замечательная встреча с Эдди. Он пишет роман о том, что добродетели аристократии, в которые я твердо верю, а Л. нет, не должны вырождаться[349 - Роман Эдварда Сэквилл-Уэста «Солнце в Козероге» был опубликован в 1934 году; реакцию ВВ см. 14 октября 1934 г.].
– А как насчет его добродетелей? – спросила я.
– Надо быть благородным, великодушным, спокойным, а не мелочным, злобным и эгоистичным. Ох уж эти его проблемы с пищеварением, но он, уверяю тебя, феноменально одарен. В том числе музыкально. Как же мне его жаль! Жить с таким талантом в Англии – вы не понимаете, какое это одиночество. Сравните с людьми в [неразборчивое слово]. Здесь они говорят о крикете и гольфе, а в Берлине едят свою ветчину и пиво и рассуждают о том, как скрипка играет соль диез. У Эдди есть обязательства, связанные с его положением, и вполне реальные, серьезные обязанности. Он человек мира. Л. презирает это, а мне нравится. Что я хотела сказать… Он играл “Лес[350 - Вторая опера Этель Смит, впервые поставленная в Дрездене в 1901 году.]”. Сказал, что никто по-настоящему не знает Этель Смит, если не слышал эту оперу. Кто придумал лейтмотив? Я. Ну, это чистый цветок романтизма. И мы сидели, читая наши книги, а он все играл и играл. У него особенный характер и оригинальный взгляд на жизнь. Это уж точно. И он испытывает к тебе глубокие чувства.“Но что я мог понимать в Мэри Додж[351 - Мэри Мелисса Ходли Додж (1861–1934) – богатая американка и меценатка, переехавшая в Англию перед войной. Она оказала большую поддержку Этель, спонсировав постановку ее оперы «Губители» в 1909 году и покупку земли недалеко от Уокинга.] в свои четыре года?! – сказал он. Она выглядела дикой и подцепляла солонку своим серебряным когтем. Вирджиния сделала бы из нее очень забавную героиню”. Разве люди не отходят на задний план, когда знакомишься с Вирджинией? – спросила я. Бедняга Эдди выдавил из себя утвердительный кивок. О, моя дорогая, неужели вы думаете, что я не в курсе – (отсылка к Литтону) – про бедных Стрэйчи и тебя, которой мало до кого есть дело. Так, я должна успеть на свой поезд. Мне надо позаботиться о себе, ибо я совершенно вымотана. Вот билеты на завтрашнюю лекцию, если ты сможешь прийти[352 - ВВ не пошла на лекцию Этель Смит, которую она читала 2 февраля в Королевском колледже Лондона; вместо этого ВВ ужинала с Клайвом Беллом.]. Дорогая В., не отталкивай меня, умоляю! Нет, написать не смогу – я ужасно занята – медицинские процедуры трижды в неделю. Бичем[353 - Томас Бичем (1879–1961) – британский дирижер, оперный и балетный импресарио. Он был ярым поклонником музыки Этель Смит и сделал многое – хотя и не так много, как ей хотелось, – чтобы познакомить как можно больше людей с ее творчеством. В конце концов, Бичем исполнил симфонию «Тюрьма» в январе 1934 года на юбилейном концерте в Квинс-холле, посвященном произведениям Этель.] звонил в одиннадцать. В этом году он собирается ставить “Тюрьму”. И я написала миссис Сноуден[354 - Этель Сноуден, виконтесса Сноуден (1881–1951) – британская социалистка, правозащитница и феминистский политик; жена канцлера Казначейства Филиппа Сноудена.] – я так стара, что гожусь тебе в матери. Скажи… (эти последние слова были произнесены в дверях).
3 февраля, среда.
Представленные ниже фрагменты беседы будут искусно записаны мною примерно в 11:30 ради успокоения, после того как я усердно поработала над корректировкой статьи о Донне, с которой, собственно, и начнется второй том «Обыкновенного читателя». Не могу больше выжимать из своих предложений воду и поэтому попишу здесь минут двадцать; затем, наверное, доделаю Донна и дочитаю умный роман о Гамлете[355 - Вероятно, какая-то рукопись, присланная в «Hogarth Press»; сведения не найдены.]; о да, все романы о Гамлете умны. Потом обед, а вечером – ох! – Оттолин. Однако все мои мысли о Донне и собственной статье – вот почему я никак не могу начать.
Вчера вечером у Клайва были также Роджер, Несса и Дункан. Клайв в своем коричневом чайном халате с неприлично длинным свисающим поясом, будто хвост между ног. Роджер сильно осунулся. Херес. Лотти позвала ужинать. Мы спускаемся в уютную столовую с синими и белыми стульями. Обсуждали Джеральда Херда. Дункан высказывает довольно тонкое наблюдение.
Д.: Нет, дело не в том, что он мешает мне «строить из себя маленькую сову»[356 - Выражение «строить из себя сову», довольно часто используемое ВВ, по-видимому, означает «показать себя», «выступить».]. Не то чтобы мне не нравились его доводы – я черпаю их из общения с разными людьми. Дело в том, что он не устанавливает никаких связей со мной, так что я не могу ни с чем соотнести его слова.
Р.: Нет, у него страстный ум.
