скачать книгу бесплатно
Остальные все еще ждали. Я обрадовалась, увидев их сгорбленные тени. Но стоило мне направиться к ним, как Фуллертон меня окликнул:
– Стойте. Подождите.
В его голосе была нотка раскаяния. Я обернулась.
– Ничего личного, – сказал он. – Просто… просто я еще не просек, что тут к чему. Здесь куда больше правил, чем я думал.
Почему его пустили в Портмантл, не дав полного представления о том, что его ждет? Мой спонсор два дня проводил со мной инструктаж. Я вернулась к мальчику.
– Если что-то непонятно, спрашивай.
Он снова харкнул.
– Мне сказали, нельзя пить, колоться и пользоваться телефоном. Но ваш приятель Куиксон упоминал еще какие-то правила. Не знаю, может, он имел в виду жетоны на паром, я купил два, как и просили, второй валяется где-то в сумке. Думаете, он про это говорил?
– Он Куикмен, – улыбнулась я. – И, да, про это в том числе.
– А у вас есть жетон?
– Да, но не с собой. Я его спрятала. Это скорее примета, чем правило.
– А-а. – Он снова вздохнул. – Старик рылся в моей сумке. Я думал, это из-за жетона.
– Эндер, что ли?
– Ага, и меня обыскал. Странный какой-то.
– Эндер ничего, такая уж у него работа. Без правил это место давно бы закрылось.
– То есть тут всех шмонают?
– Только в первый день. Поверь, не ты один через это прошел.
– Просто неожиданно как-то.
– Странно, что твой спонсор тебя не предупредил.
Фуллертон поднялся на ноги и вгляделся в мое лицо, словно ища в каждой поре слабину.
– Я, в общем-то, сюда ненадолго. Проветрю голову – и обратно, заканчивать начатое.
– Я бы на твоем месте не ставила себе жестких сроков. Как пойдет, так пойдет.
Мне хотелось сказать ему, что поначалу я тоже так думала. Что обрету ясность в считаные дни. Что мне не потребуется вмешательство директора: специально подготовленные и подписанные от моего имени документы на долгосрочную визу. Но какой смысл еще больше его запугивать?
– Знаешь, – сказала я в итоге, – когда я приехала сюда, мне очень повезло. В первую, самую трудную пору меня было кому поддержать. Помнишь Маккинни?
Он кивнул.
– Мы с ней прибыли в один день. Добирались на одном и том же пароме от пристани Кабаташ – сами того не подозревая. Без нее я бы так долго не продержалась.
– Слушайте, я рад, что у вас все сложилось, – ответил он. – Но это не значит, что и у меня сложится. Мы разные. Я ни на кого не могу рассчитывать, кроме себя.
– А ты попробуй. – Я смотрела на него с улыбкой, пока он не поднял на меня взгляд. – Мы все тут одиночки. Но в правильной компании можно быть и вместе, и самим по себе. Такие вещи приходят с возрастом.
– Это не про меня. Не обижайтесь.
– Все случится само собой. – Сочувствовать мальчику было легко. Не только потому, что он был потный и чумазый, но и потому, что я хорошо помнила, каково это – быть подростком, как утомительно все время держаться настороже, никого к себе не подпускать, бояться душевных ран. – Кстати, Тиф и Кью могут подсказать, как лучше избавиться… ну… от того, что у тебя в баке.
Мальчик смерил бак взглядом и пнул носком сапога.
– Да я сам. И к тому же, – он кивнул на рощицу у меня за спиной, – они уже ушли.
Ушли, но недалеко. Среди деревьев вырисовывались их силуэты. Они направлялись к моему домику.
– Свистеть умеешь? – спросила я.
Поразмыслив, мальчик сунул в рот грязные пальцы и, точно закипевший чайник, пронзительно засвистел. Остальные не сразу сообразили, что сигнал предназначен им.
Первым пришел Петтифер, зажимая уши ладонями.
– Тебя даже в Серенгети[6 - Серенгети – национальный парк в Танзании.] слышали. Что за срочность? – Он оперся о мое плечо.
– Фуллертон хотел с тобой посоветоваться.
– Да что вы говорите. Слышал, Кью? Со мной хотят посоветоваться.
– Боже правый, – ответил Куикмен, подоспев за ним следом. – Что дальше?
Они рассмеялись.
Маккинни сразу обратила внимание на внешний вид мальчика. На щеках тускло-красные полоски грязи.
– У вас тут все нормально? – спросила она.
– Я просто пытаюсь избавиться от ненужных вещей.
Когда мальчик изложил свой план с железным баком, Петтифер выпятил нижнюю губу и покачал головой:
– Нет, я бы не советовал жечь что-то в баке без керосина. И надо сложить сверху шалашик из веток, чтобы задать направление пламени. Иначе все может быстро выйти из-под контроля.
Мальчик отступил назад.
– Наверное, это даже к лучшему, что у меня нет спичек.
– Я как-то раз решил поджарить свою рукопись в гостях у редактора, – сказал Куикмен. – Видели бы вы, что стало с его лужайкой. Не думал, что будет столько пепла. Опасное дело.
Петтифер согласно хмыкнул.
– Без должных умений не успеешь глазом моргнуть, и даже небольшой костерок превратится в пожар.
– Откуда вы об этом столько знаете? – спросил Фуллертон.
– У меня отец был вожатым скаутов.
– Круто.
– Он бы с тобой согласился.
– Мой меня даже в походы не брал, – сказал мальчик. – Но я сам ходил.
– И правильно.
– А он разрешал вам носить перочинный ножик?
– Нет. Но сам с ним не расставался.
Маккинни оглянулась на мансардные огни особняка и зевнула. Морщины на ее лице разгладились, остались только вокруг глаз, похожие на рисунок древесных волокон.
– Придется нам с тобой, Нелл, привыкать к этим ковбойским разговорам. Скоро небось начнут поединки с револьверами устраивать.
– Отличная мысль, – сказал Куикмен.
– Пока до этого не дошло, пойду-ка я лучше спать.
– А как же наша игра? – спросил Тиф.
– Я что-то не в настроении. Но ставку, пожалуй, сделаю. Горсть зерен французской обжарки на Куикмена, – шепнула она мне на ухо. – Если будет два-два, повышай.
Я кивнула.
– Я придержу твой выигрыш.
Она чмокнула меня в щеку.
– Всем спокойной ночи.
– Спокойной ночи, Мак.
Я смотрела ей вслед, пока она не скрылась во тьме. Она часто уходила пораньше, ссылаясь на работу. Но тем вечером она ни словом не обмолвилась о пьесе, и я решила, что ее снова мучает бессонница. (Маккинни шутила, что самое верное лекарство для нее – перечитывать ранние варианты своей рукописи: “Меня от собственной писанины клонит в сон даже средь бела дня”.)
– А что ты пытался сжечь, если не секрет? – поинтересовался Куикмен. – Надеюсь, там нет ничего, что я мог бы выкурить?
– Просто вещи, которые нельзя было привозить. Я думал, старик разрешит их оставить, но он велел мне от них избавиться.
– А-а. Это мы уже проходили.
– А кое-кто и дважды, – вставил Петтифер.
Фуллертон улыбнулся. Казалось, его лицо не привыкло к таким усилиям.
– У нас тут не соревнование.
– Кстати, о соревнованиях, – сказал Куикмен. – Мы собирались сыграть в нарды. Умеешь?
Мальчик отвернулся.
– Кажется, играл один раз. В школе. Теперь меня больше интересует покер.
– Покер! Для нас это слишком по-голливудски. Мы с Тифом по воскресеньям всегда садимся за доску, победитель определяется по результатам пяти партий, и, сказать по правде, – Куикмен приставил ко рту ладонь и театрально прошептал: – Он безнадежен. Я не прочь разгромить кого-нибудь еще.
– Ладно, – сказал мальчик. – Когда?
– Прямо сейчас.
Петтифер кашлянул.
– Для новичков у нас ставки высоковаты.
– Ну прямо, – быстро возразила я. Мне хотелось, чтобы Фуллертон поскорее влился в нашу компанию, тем более что обычно Куикмен не был так щедр на приглашения.
Мальчик заинтересовался:
– Вы на деньги играете?
– Нет, на всякие безделушки, – ответила я. – Нам особо нечего ставить.
– Однажды я чуть не выиграл у Куикмена его трубку, – сказал Петтифер. – Шести очков не хватило. Какая сила оказалась бы в моих руках!
– Да, – сказала я, – у них было пару эпичных сражений. Но Кью непобедим.
– Ладно, я с вами, – сказал мальчик. – Почему бы и нет.
– Шикарно! Устроим турнир. – Куикмен хлопнул в ладоши и потер руки. – Тащи доску, Тиф. Она у меня в комнате. – Давно я не слышала в его голосе столько энтузиазма. – Нелл, можно опять к тебе? Нам понадобится большой стол.
В глазах мальчика тоже читалось воодушевление: все происходило, как я и предсказывала, – само собой.
* * *
Перекроенный историей, происходившей без нас, мир, который покинул Фуллертон, отличался от мира, каким его знали мы, и тем не менее путь в Портмантл был одинаков для всех. Порядок приема не менялся никогда. Сначала ваш спонсор связывался с директором – без его разрешения не разглашались никакие подробности. Местоположение Портмантла было тайным знанием, передаваемым по наследству от старых постояльцев новым, но, если ваш спонсор давал путаные указания, вы могли и вовсе туда не добраться.
Гость, покинувший остров “с чистым досье” – то есть умышленно не нарушивший никаких правил, – мог сам выступить в роли спонсора и выдвинуть одного кандидата. Творца, нуждающегося в заповедном уголке. Но лишь того, кому это действительно необходимо. Расходы на проживание покрывал спонсор, сумма небольшая, вносилась каждый сезон, но выплаты могли растянуться на неопределенный срок – как в случае со мной, Маккинни, Куикменом и Петтифером. Спонсор должен быть уверен, что его протеже и впрямь достоин поддержки, ведь, может статься, он связывает себя обязательствами до конца жизни. Обязательствами, которые нельзя ни снять с себя, ни передать кому-то еще. Из-за этого мы, старожилы, пользовались в Портмантле особым уважением – раз наши спонсоры готовы так долго поддерживать нас, значит, высоко ценят наши таланты. Впрочем, были и те, кто смотрел на нас потухшим от жалости взглядом, словно мы – всего-навсего тени себя прежних, выцветшие и обреченные на провал.
Лишь когда директор одобрит вашу кандидатуру, узнаете вы, где расположено прибежище. Лишь тогда сможет спонсор дать вам подробные указания, которые нужно будет быстро запомнить, поскольку ни записывать, ни повторять вслух их нельзя. Лишь добравшись до Лионского вокзала в Париже, сможете вы открыть конверт с паролем, который прислал вашему спонсору директор. Лишь тогда сядете вы на поезд “Симплон-ориент-экспресс”, отбывающий в Лозанну, по билету второго класса, который ваш спонсор оплатил под своим именем, под своим настоящим именем, и – с остановками в Милане и Белграде – доберетесь до турецко-болгарской границы и предъявите паспорт на конечной остановке в Стамбуле. Лишь тогда заплатите вы пошлину и получите визу, а потом отыщете дешевую гостиницу, которую забронировал ваш спонсор, и сожжете паспорт в ванне, а чтобы не сработала пожарная сигнализация, польете его из душа (это делается на раннем этапе, чтобы потом нельзя было передумать). Лишь тогда вступите вы в залитый весенним солнцем распахнутый город и, шагая вдоль главной дороги, утопающей в транспорте, мимо такси с опущенными стеклами и ревущей музыкой, мимо дребезжащих трамваев и громадин-мечетей, выйдете к пристани Кабаташ.
Лишь тогда опустите вы тусклый жетон в приемник турникета, как учил ваш спонсор, а второй, такой же, сохраните на обратную дорогу, чтобы всякий раз, когда ваши пальцы заденут его в складках кармана, он напоминал вам о пути домой. Лишь тогда зайдете вы за ограждение, в жаркую влажность терминала, – на голове шляпа, глаза спрятаны за темными очками – и станете ждать, обмахиваясь газетой, когда откроются двери и можно будет ступить на борт белого судна. Лишь тогда найдете вы местечко на верхней палубе, среди общей толкотни, у поручня, откуда можно смотреть, как отчаливает паром, чувствуя внезапный бриз на щеках, соленую прохладу на губах, радость момента. Лишь тогда познаете вы все величие Мраморного моря, бездонного, сияющего, наползающего со всех сторон.
И это будет ваша последняя возможность откинуться на спинку скамьи и выдохнуть, послушать крики чаек, что одуряющими стайками летят за кормой, словно провожая вас. Вскоре турки начнут перегибаться через борт, протягивая кунжутные бублики, чайки – вырывать хлеб у них из пальцев, пикируя и клекоча; и вы поймете, что чайки – никакие не провожатые, а просто подхалимы и вымогатели, как и все, от кого вы пытаетесь уплыть.
