Книга 2. Хладный холларг

***

Ранним утром к вратам Фийоларга подъехал отряд всадников.

– Кто вы и откуда? – спросили с надвратных башен.

– Я Залла из Бапторма, – отвечали им, – а более ничего не скажу.

Потянулось тягучее время ожидания. Наконец, врата ожили, заскрипели и разошлись в стороны.

– Ого, как нас встречают! – искренне удивился Вэндоб Однострел, когда увидел у врат целую порию, стоящую наготове.

– Залла из Бапторма, – вышел к ним утяжеленный годами и пузом воин городской стражи.

– Да, это я, – слез с коня саарар.

Стражник кивнул ему зайти за врата.

Вэндоб и Каум, находившиеся в третьем ряду колонны тревожно переглянулись.

Воина-саарара, которого выдали за Залла, звали Унни Свисторот. Он лишь наполовину принадлежал к саарарскому племени, ибо мать его была холкункой. Однако, за неимением лучшего, Каум принял его помощь.

Саарар и стражник ушли и долгое время отсутствовали. Придавая визиту не столь важное значение, конники у ворот сползли с коней, стали разминать ноги, а один из них направился к вратам.

– Чего много так вас здесь? Неужель до нас пришли? – спросил он у молодого солдата.

– Кабы не так?! – взбрыкнул тот, сверкнув не выспавшимися глазами. – Отойди за врата.

– А ты, чего ж, боишься меня, девонька?

– Чего-о-о!? Что ты сказа-а-ал?

– А ну-ка уймись, Мит, – прикрикнул на воина его командир-брезд. – И ты не встревай, не до тебя. Смат где? – обернулся он себе за спину.

– Ищем еще, привысокий, – донеслось оттуда.

Всадник отошел назад, вытащил из-за пазухи кусок мяса, присел на корточки и принялся его грызть.

– Хочешь ли? – спросил он, завидев, как глаза молодого солдата жадно впились в кусок. – Держи, откуси уж. – Воин взял мясо у всадника и отгрыз значительный кусок. – Может, добрее станешь, – усмехнулся всадник.

– Станешь уж тут… – пробурчал тут. – Ночку ночную не спавши… ста-анешь!.. – Он стал смачно жевать мясо.

– То дело твое стражное.

– Не стражник я. Кабы стражник – другое дело.

– Чего же не спал. Кстати, – подсел к нему ближе всадник, – есть ли вас тут… где радость прикупить… много ли?

– Два. Но бабы там уже… нет… не красивые… худые… замызганные…

– Чего же ты туда?

– Что?

– Ну, коли ночь не спал, то…

– А-а-а! Нет, не о том ты! У нас в ночь убили кого-то из Куупларга. Оттого и переполох.

По улице зачавкали копыта коней. Солдат и всадник едва успел отскочить, как из ворот выехали несколько телег, на которых сидели заспанные женщины и дети.

– Чего это они собрались? – удивился воин.

– Кто это? – спросил его всадник.

– Теленкир, хол-конубл наш. Жена вон его, да прихвостни разные. Ого, и второй туда. Чего это они поперли прочь?

– Проезжайте, – вышел к всадникам пухлый стражник. Унни рядом с ним не было.

– Пойдем ли, хол? – посмотрел на Каума Однострел. – Свисторот не вышел к нам.

– Пойдем, – уверенно сказал Быстросчет, – и да прибудут с нами боги.

Отряд втянулся в город. Врата захлопнулись.

***

Кони мчались во весь опор. Табун был большой. Беглым взглядом Каум насчитал до полутора тысяч, а может и более голов. Среди этих тысяч, несколько десятков коней, сопряженные по-трое, тянули странного вида телеги без колес, которые летели по снегу так, словно и не касались его. На телегах стояли необычного вида дома. Без окон, но с двумя дверьми, спереди и сзади, они походили на городок, движущийся сам по себе.

Улат Каумпора едва поспевал за этой резвой оравой, хотя и шел позади телег. Не только Быстросчет, но и все без исключения всадники, прибывшие с ним, в изумлении взирали на странную тележную кавалькаду.

Унни Свисторот, выдававший себя за купца, по приказу Каума присоединился к каравану, который проходил мимо Фийоларга, и состоял исключительно из коней. Даже сам хозяин каравана, холкун по прозвищу Широкошаг, не знал того, о чем догадался Быстросчет. Караван был частью стратегии Куупларгу по скрытому сбору войск у Белокостья.

Каумпор отдал должное находчивости хол-конублов. Они вели военные дела ровно так же, как и торговые: коли нельзя показать истину того, что готовишься сделать, делай по частям – тогда незаметнее всего будет. Быстросчет мог дать голову на отсечение – через другие города, где проходили группами воины, переодетые простыми рабочими, а где проезжали и телеги-сани с сокрытым в них вооружением.

Фийоларг уже скрылся в снежной дымке, и день клонился к ночи, когда табун, вдруг, резко остановился. Из головы колонны донеслись крики и ржание коней.

Каумпор послал Киланва, сына Мясника узнать, что там происходит. Сам Быстросчет остерегся появляться на глаза, слишком многие знали его лицо в Фийоларге и могли опознать. Он ехал на Улате, накинув на голову меховой капюшон и стараясь смотреть лишь под ноги коню.

– Холлар… хол, – остановился подле него Киланв, – там саарары.

Глаза Каума взметнулись и посмотрели на сына Мясника

– Что надо им?

– Однострел сказал, что дознаются у Широкошага, откуда он и кони откудова.

Каум кивнул и направил коня к голове колонны.

Ему навстречу полноводной рекой потекла саарарская конница. Запорошенные снегом угрюмые воины хмуро смотрели на караван. Он был особенно желанен им, ибо состоял исключительно из коней, но его не дозволено было трогать.

Каум остановил коня в нескольких шагах от Унни. Тот восседал на дородном жеребце рядом с Широкошагом. Подле них стоял другой саарар, о чем-то бегло изъяснявшийся с обоими купцами на саарарском. Воин-саарар указывал нагайкой, то вперед, то назад, и о чем-то оживленно говорил. Его лицо, то расплывалось в улыбке, то принимало каменное выражение.

Широкошаг гыгыкал, а Унни смеялся со свистом, хлопая себя по животу и поддакивал.

Наконец, саарар вскочил на коня и последовал в авангард своего отряда, оставив подле Широкошага двоих конников.

Караван двинулся дальше. Сердце екнуло у Быстросчета, когда он уловил на себе тревожный взгляд Унни.

Угрюмая саарарская конница сменилась отрядами холкунской и пасмасской пехоты, не менее хмурыми и уставшими.

– Киланв, – подъехал к сыну Мясника Каум, – вскоре то место, где нас ждут. Езжай и передай мой приказ. Пусть едут рядом с нами, но на глаза не кажутся. Не время.

Киланв кивнул и отъехал в сторону.

Вскоре караван свернул с дороги и остановился прямо в поле. Телеги без колес были составлены кругом. Внутрь круга загнали коней, а вокруг расположились конники.

– Что тебе надо? – окрикнули Каума, когда он приблизился к одной из телег без колес и принялся ее внимательно осматривать.

– Мне? – Каум растерялся. – Мне… удивительно. Колес нет, но едет. Да лучше едет, чем ежели бы колеса были.

Из дома на одной из телег спрыгнул в снег холкун и приблизился к Каумпору.

– Руки покажи, – приказал он. Быстросчет вытянул руки вперед. – И впрямь ничего дурного не замыслил? Не бурчи. Говори яснее. И вправду не видел ни разу саней. Где ж ты жил? Из Фийоларга. Когда взяли? У меня уж пятая зима пойдет, как прислуживаю при таких караванах. Я Тюпар из Седеларга, что у земель Дыкков, у Синей тропы стоит. Кличут же меня все Дымным. Это сани. Неужто не видывал?!

– Слышал, – соврал Каум, – но не видывал.

– У нас, у Синей тропы, только такие и можно держать. Холвед владыка у нас всевечный. Хладовей бушует даже и тогда, когда вы купаетесь в своих реках. У нас же реки, что тракты у вас.

Каум подивился словам Дымного и стал расспрашивать о том, как едет чудо-телега. Он не знал, сколько они проговорили, что Вэндоб отвлек его:

– Эй, приди, – крикнул он ему грубо.

– Иди уж… потом договорим… – Дымный быстро влез на сани и скрылся в домике.

– Холларг, – бросился к нему Унни, когда Однострел подвел к нему Каумпора. – Отос-слал ли ты кого к Цитторну? – Саарар говорил быстро и с присвистом.

– Киланв пошел туда.

– О, боги! – Свисторот начал бить себя по лбу. – Они знают, холларг! Они все знают! Тот, который говорил со мной, сказал, что они идут искать Руга из Давларга. Их соглядатаи узнали, где он скрылся после Ормларга. Они след взяли всей нашей энтории. Отряд их туда пошел. И твои следы в Фийоларге видны им.

Сердце бешено заколотилось в груди Каума. Лишь слабая надежда на опыт Цитторна не дала крику сорваться с уст Быстросчета. Он сохранил ледяное спокойствие и кивнул:

– Что еще сказал он тебе?

– Они идут к Фийоларгу, чтобы сжечь его. Он сказал, что тебе помогает нечистая сила, злая магия, но они смогут победить ее, ибо их боги вручили им огонь. Каана пробудился, так сказал он мне.

Если бы Каума сейчас толкнули, и он неожиданно оказался в ледяной воде, он был бы не так ошарашен, как после слов Унни. Сжав зубы так, что от боли свело челюсти, он из последних сил пережил этот страшный момент.

– Кто такой Каана? – прошептал он побелевшими губами.

– Саарарский Дэм. Как и наш Дэм, да будет он безмятежен вовек, Каана придает пламени своих врагов, его огонь разрушает все силы и любую магию. Пэбба, тот, с кем говорил я, сказал, что Каана возвестил свой приход во Владию.

Каум кивнул, более ничего не спросил и скрылся во тьме.

***

Улат мчался во весь опор, хрипло дыша и пронзая подобно стреле густую муть снега, спешившего опасть на землю. Снежинки, нежные и холодные, становились острыми и колкими, едва лицо Каума натыкалось на них.

Табун остановил широкий утоптанный тракт. Армия Пэбба утрамбовала его еще сильнее, а потому Улат мог наконец излить на дорогу всю силу своих ног.

Слезы замерзали на щеках Каума, превращаясь к ледяные дорожки, горевшие огнем. Холкуну казалось, что каждая слеза – и не слеза вовсе, а удар плети по его лицу, огнем горевший на коже.

Вот уже несколько часов, как Каум вскочил на коня и погнал его к Фийоларгу.

«Нет-нет-нет-нет!» – крутилось в его мозге, а более ничего не приходило на отупевший от боли ум. Каум не чувствовал ни рук, ни ног – он не чувствовал вообще ничего. Лишь огромная всепоглощающая боль билась в нем вместе с биением сердца.

Он наткнулся на конный разъезд неожиданно. Вдруг, из снежного тумана на него бросились два лошадиных крупа. Боевой конь не испугался и не шарахнулся в сторону. Каум вытащил меч Дарула Грозноокого, который подарила ему Урсуна, и с остервенением набросился на застанных врасплох воинов. Двое из них тут же рухнули на снег, орошая его своей дымящейся кровью; третий отбил удар щитом, попытался метнуть копье, но понял, что расстояние слишком маленькое, а потому стал орудовать им, как дубинкой. Каум перерубил древко; после перерубил и кисть саарара, а затем срубил ему голову.

Эта встреча вернула его к реальности. Он придержал Улата и, тяжело дыша, отупело уставился на тела, корчившиеся у его ног в предсмертных судорогах. От напряжения перед глазами пошли разноцветные круги. Со стоном, Быстросчет повалился на шею коня и выронил меч.

Внезапно, снежная пелена по левую его руку стала окрашиваться в оранжево-желтые тона. Подобно тому, как разливаются по небосводу лучи восходящего солнца, зарево пожара растеклось по ночной шири небес.

Тишина и безмятежность снежной ночи хлопнула топотом копыт и мимо Каума пронеслись несколько всадников. Они, впрочем, тут же осадили коней.

– Холларг, – бросились к нему сразу несколько воинов, – слава богам! – Каум распознал голос Вэндоба. Его руки схватили его и стащили с коня.

Острая боль пронзила голову Быстросчета. Он замер, погрузившись в нее, парализованный ей. В щели между веками проникало свечение далекого пожара, в котором потонул Фийоларг. Оно расплывалось в слезах, закрывших собой контрастность окружающего мира. Каум сам не знал, что свернулся калачиком у ног Однострела, защищаясь от великого горя, во второй раз обрушившегося на него и тихо заплакал.

***

Он очнулся утром следующего дня, повернул коней и скоро пошел следом за караваном. Ему казалось, что душа его стала холодней сердца Холведа. Он не ощущал никаких чувств, не чувствовал холода, не хотел есть, и бесстрастно смотрел вместе с Вэндобом и Бванеком, догнавшими его этой ночью, на многотысячный отряд саараров, шествовавший к Фийоларгу. На пике передового всадника была насажена отрубленная голова Цитторна Тихого. Многие из всадников были поранены, несколько десятков болтались, перекинутые через седла, а поодаль шел огромный табун запряженных коней, седла которых были пусты.

– Они дорого продали свои жизни, – проговорил Бванек Топорник и сглотнул ком, подкативший к горлу.

– Мы отплатим им за Цитторна и других, – произнес Каум скрипучим голосом, и сжал удила так, что побелели костяшки пальцев.

Они нагнали караван к утру следующего дня.

Караван шел теперь, не останавливаясь в городах. Лишь раз он сокрылся от бурана за стенами Золарга – небольшого городка, расположившегося в четырех конных переходах от Желтой реки.

Пока за стенами завывала вьюга, Каум сидел в небольшом доме, отведенным им местным холларгом и смотрел на медальон, который Цитторн выудил у Залла.

«И тебя, Тихий, мне послали боги. Долго держали при мне для этого момента», – разговаривал с брездом холкун. – «Это ты не позволил убить Заллу; это ты выудил из него слова, который спасли меня, и не спасли тебя. Залла рассказал об этих конях; о том, что их ждут у Желтой реки, и о том, что он должен забрать их в Фийоларге. Ты добился от него правды. Тебе он поведал, что не знает, кто отдаст ему табун, и его самого узнают по этому медальону, и по словам, которые Унни после сказал холларгу Фийоларга…

Ты, Цитторн, нашел для меня закрывателя ставен, и ты убил Смата. Один. А мы, как слепые котята, бегали по крыше. О-о, Тихий, как же мне тебя будет не хватать!» – Каум скрипел зубами, пил местное вино и изо всех сил мял пальцами медальон. – «Я потерял тебя и потерял… их… снова. Ты удержал меня и не позволил идти искать ее, мою Айллу. Не было у меня и дня для них. Винил тебя за это… Если бы той ночью… я… я… не ушел… если бы не послушал тебя на следующий день… О, боги! Куда вы ведете меня!? Как страшен мой путь! Как больно мне, Владыка, как же мне больно!!!» – Холкун хмелел и слезы катились по его лицу. Беззвучные слезы горя, которые он вынужден был скрывать вот уже много лет. В эти дни Каум пил много, с остервенением, стараясь упиться так, чтобы себя не знать, но сила мысли не оставляла его, и мозг продолжал работать. Он пил еще и еще, а после замирал в тупом онемении, смотря в одну точку и тихо с рыком выл.

Буран стих на третий день, и караван продолжил ход. Никто не заметил, как однажды ночью от него отделились несколько всадников и ушли прочь.

Паучья нора встретила караван сказочным зимним пейзажем, а Бапторм угрюмым молчанием. У пристаней почти не осталось кораблей. Лишь несколько десятков лодок лежали на боку под высокими быками наводного квартала. Ребятня, одетая так, что стала похожей на шерстяные комочки с оттопыренными ручонками, неуклюже бегала среди лодок, играя в одну им известную игру.

Врата города были открыты настежь. У них караван уже ожидала делегация во главе с сумг-раром или холларгом по-саарарски. Сумг-рар выехал вперед и приветствовал их.

Во главе каравана теперь шел только Унни. Широкошаг, как и все его олюди, не проснулись перед днем въезда в Бапторм. Их тела были оставлены Лесобогу и зверью в ближайшей роще. Лишь Тюпар Дымный избежал печальной участи своего господина, хотя и испытывал неудобства, ибо руки его были крепко связаны, а рот наглухо законопачен кляпом.

– Кто вы, и где Залла? – нахмурился недоверчиво сумг-рар. – Почему они? Холы… – зашептались за его спиной воины.

Унни, привыкший к вниманию, выехал вперед, склонил голову и печально сказал:

– Молло призвал Заллу, сумг-рар. Никто не смог противиться. Многие пали.

– Что? Залла погиб?

– Да, сумг-рар. Как и должно, мы отдали его Молло. Молло не принял его оружие и скарб, а потому мы привезли его тебе, чтобы ты решил, что с ним делать. – Намек был тонкий, и сработал.

Черты лица сумг-рара смягчились, хотя глаза его продолжали недоверчиво оглядывать пришлых.

– Молло призывает к себе лучших, и нельзя противится грозному Молло. Пройдите за ворота. Будьте нашими гостями. – Сумг-рар лег поперек дороги и Унни осторожно переехал через него конем – традиция была соблюдена. Доступ в город был открыт.

Бапторм не произвел на Каума никакого впечатления. Те немногие жители, которые пребывали в нем, жили в клетушках более подходивших для содержания скота; воины содержались в хлипеньких казармах, продуваемых всеми ветрами. Лишь замок сумг-рара да громадные склады и загоны для скота и рабов были сделаны качественно и со вкусом.

Табун, казавшийся огромным на просторах Синих Равнин, растворился в отарах и табунах, содержавшихся в Бапторме.

«Сколько слез и горя видели эти стены». – Каумпор с ненавистью смотрел на места содержания пленных. Там повсюду валялись кандалы и цепи.

– Хол, – осторожно подошли к нему со спины.

Каум резко развернулся, готовый ко всему, но расслабил члены, просветлел лицом и улыбнулся: – Рад тебя видеть. – Он не назвал имени.

– И я рад тому же, – ответно улыбнулся ему Сгул. Он медленно повернулся и пошел прочь. Каум последовал за ним.

Они прошли несколько домов, пока не оказались у неказистого строения со съехавшей слегка набок крышей. Сгул завел Быстросчета на второй этаж, прикрыл за собой дверь и с облегчением опустился на потертую звериную шкуру – кроме нее, в помещении помещались лишь два тюфяка, на которых он, видимо, и спал.

– Они приняли нас, – произнес Сгул. – Сумг-рар призывал меня и требовал узнать, кто перед ним. Я узнал Унни. – Сгул рассмеялся. – Они поверили.

– Сумг-рар поверил нам, когда увидел, сколько дебов и золота достанется ему от Заллы. Прогонять нас для него, все равно, что отдавать все это Синим Равнинам, – зло проговорил Каум. – Как добро Заллы перейдет к нему, тогда и следует ожидать пакостей. Пока же, мы в безопасности.

– Долго ли сможешь не отдавать?

– Не знаю. Пока причины не нашел, кроме, как поминовения Заллы.

– Это займет дня три или четыре.

– Ежели так, то недостаточно нам. Но мы с ним в торг войдем, чтобы все дело Заллы ему перетекло. Пусть потешится, покуда голова на плечах.

Оба умолкли.

– Ты тоже возненавидел это место? – вдруг спросил Сгул

– Как увидел торг.

– Я увидел его еще тогда, когда на нем распродавали последних рабов. Звук их плача до сих пор звенит в моих ушах. – Сгул сморщился и заскрипел зубами. – Когда они прибудут?

– Через несколько дней. Бор ушел, как Приата бушевать перестала.

– Давно.

– На все воля богов. Пока есть время, готовься.

***

Прожужжав в воздухе, нож глубоко впился в ствол дерева. Саарарец подбежал к ножу, дрожащему от силы, приложенной к его полету, вытащил его и показал отметку – три пальца.

– Мой глубже вошел, – сказал Игга, критически осмотрев нож воина.

– Смерь моими пальцами, Игга, мои-то шире…

Игга рыкнул на воина и тот мигом присмирел. Игга был недоволен. Ударили сильные морозы, какие всегда бывают в Холкунии в конце зимы. Это владянские Холвед и Брур снова пиршествуют, собирая последний урожай смертей. Говорят, они не трогают саараров, потому что Молло договорился с ними о своем народе, но Игга не верил в это. Владянские боги, как и сами владяне, хитры и подлы, им ничего не стоит обзавестись в эту ночь тремя новыми телами. Проклятый сумг-рар! Раздери понос его потроха! Зачем в зиму выпускать разъезды в Приполье Бапторма. Лишь сумашедший рискнет в такую погоду приблизиться к Паучьей норе.

– Игга, скажи, почему это проклятое место называют норой паука? – просил один из всадников. Он сошел с коня и ходил, лупя себя по бокам – было очень холодно.

– Токто сказал мне, что здесь дрались какой-то владянский бог и большой паук. Паука – ха-ха! – владяне почитают, – вот глупцы! Когда бог побеждать начал, паук обратился к их… как его… Владыке и попросил обратить его в реку. Владыка сказал ему, что он умрет, а паук сказал, что ему не страшно, ему надо победить. Владыка превратил его в реку, а каждая его нога обратилась в поток. Тот бог, с которым дрался паук, боялся воды, и паук утопил бога.

– Да-да, рары, я слышал эту легенду. Паук был желтым. Потому река у них Желтой прозывается.

– Тихо! – приказал Игга. – Слышали?

– Нет.

– Ветка хрус… о-о-о! Арх-о! – Игга вдруг выпучил глаза и повалился ничком. Из его спины торчало сразу два копья.

– Фьють! – запели стрелы, и товарищи Игги устремились следом за ним в сады вечного блаженства Молло.

***

Острая палочка резво скользила по мягкой глине, оставляя за собой следы, которые на много зим будут сокрыты во тьме большого сундука в углу комнаты. Луч солнца упал на табличку, она заблестела влагой.

Каум невольно сощурился и улыбнулся солнцу. На душе его было необычайно хорошо, спокойно и тихо. Со второго этажа слышались голоса матери и братьев.

– Закрывайте ставни! Ставни закрывайте-е-е! – донесся с улицы требовательный голос. Улица ответила ему хлопками ставень и женскими голосами, начавшими ежедневную вечернюю перебранку.

В куче одеял, что была навалена в углу кабинета Каума, засопели и заерзали.

– Вставай, Айлла, уже Владыка готовится отойти ко сну. Проводить надлежит его нам. Вставай, Айлла, и помолимся, чтобы…

– Вставай, холларг, – плечо Быстросчета грубо трясли. Он охнул, резко открыл глаза и сел, непонимающе оглядываясь. Сердце бесновалось в груди.

Перед ним стоял Вэндоб, из-за плеча которого выглядывал Сгул Людомар. Оба пребывали в необычайном возбуждении.

– Они здесь, холларг, – заговорил Сгул шипящим шепотом. – Омкан прислал мне весть. Они у стен.

– Тайно ли?

– Тайно.

Каум подскочил и стал быстро одеваться. В небольшом тюке, который он выдал за свой скарб и в который, от его узости, саарары поленились заглянуть, нашлось место кольчуге, шлему, поножам и железным нарукавникам.

– Настал час, о, боги, – заговорил в нетерпении Сгул. – За все отомщу! За все!

Быстросчет обернулся меховой накидкой и быстро вышел вон из комнаты. Сгул и Вэндоб последовали за ним, слегка подрагивая от боевого задора. На первом этаже царило оживление: воины одевали доспехи, перешучивались и незлобно ругались друг на друга. Завидев холларга, – а они все его только так и называли – солдаты довольно загудели.

Каум вышел на улицу и с удовольствием вдохнул в себя морозный воздух. Тяжелые снежные тучи нависли над землей от горизонта до горизонта, но снега еще не было. Лучше погоды и не найти.

Один за другим владяне стали продвигаться к вратам, выходившим в наводный квартал. У привратных башен не было часовых, мороз загнал их внутрь. Отперев врата и приоткрыв одну створку, Каум приказал отряду остаться за стеной, а сам с Вэндобом, Бванеком и Сгулом проскользнул в проем. Воины, оставшиеся за стенами, закрыли ворота и наложили на них засов.

– Всегда бы такие твердыни посылали нам боги, – усмехнулся Однострел, поправляя лук и стрелы. Сгул хмыкнул ему в ответ.

– Молчать, – приказал Каум.

Они ступили на деревянный настил, служивший улицей, и без особого труда достигли пристани, по обеим сторонам которой был поставлен частокол и по две башенки. Что охраняли эти башни, Каум так и не понял. В пристани было столько прорех, через которые можно было проникнуть сразу за эти башни, что само их наличие можно было бы посчитать глупостью, а более и ничем иным.

– Благословите боги местных детей, – снова сострил Вэндоб, поднимая несколько бревен. – Это они показали мне, сами того не ведая.

Лаз был достаточен, чтобы протиснулся взрослый мужчина.

– Топорник, – промолвил Каум, – останься здесь. Спрячься, смотри и слушай. Как услышишь, что мы под бревнами этими шуршим, поднимай их. – Бванек кивнул, хотя и было заметно, что он опечален своей участью.

Пространство под пристанью было сильно загажено. Воняло нечистотами и гниющими отходами. Пробираясь по колено в этой жиже, Каум еле-еле сдерживал рвотные позывы.

Наконец, они оказались у реки. Из-подо льда не доносилось ни шороха. Река спала.

Сгул дернул Каума за плащ.

– Пойдем вдоль насыпи. Здесь, ненароком, и провалиться недолго.

С неба посыпался снег. Его стена становилась все гуще и гуще. Вскоре, на расстоянии в десять шагов уже невозможно было разглядеть даже и брезда.

Быстросчет, Однострел и Людомар прошли под частоколом и башенками, приблизились к главным вратам, к которым вела насыпь, и стали осторожно пробираться по ней.

– Тихо! Разъезд у них здеся! – проговорил Вэндоб и наложил стрелу на тетиву.

Впереди и впрямь всхрапнул конь, и цокнуло копыто. Каум достал меч, а Сгул – топорики. Троица пошла в атаку.

Быстросчет различил в полутьме черный силуэт и тени. Он бросился к нему, и хотел было схватить, но силуэт извернулся и отпрыгнул.

– Остановись! – зашипели тени. – Стойте! Вы убьете нас… но мы ждем вас.