Книга 2. Хладный холларг

Нагдин свел брови и долго смотрел на мага. Он дивился тому, куда ушел весь страх его перед этим существом; все благоговение. Теперь уж больше никогда не испугается Рыбак магических чудес. Место страха заняло иное чувство, но у Нагдина не было времени с ним разбираться.

– Что ты читал в письменах обо мне? – спросил он.

– Придет час, и ты узнаешь. Я не скажу.

– Скажи лишь, хорошо иль плохо.

– И хорошо, что плохо, и плохо хорошо, – отвечал маг.

– Ты говоришь, – не отставал Рыбак, – что оридонцами правят доувены. Но отчего бы им править оридонцами, коли мы им ближе?

– Вы дальше от них чем даже и те, кто будет столь же далек, как вы от оридонцев далеки были. Не шагами надо дальность мерить. По нраву вы не те, и Лутура видит это, а потому творит письмена именно так.

Нагдин вдруг выдохнул и весь как-то сник. Это было выше его сил, понять такую запутанность.

– Что велишь мне делать? – спросил он устало.

– Маг, что за вратами, не должен знать о том, что я во Владию пришел. А посему ты будешь Прибрежье воевать, как если бы все просто и без магии. Я буду в трюме возлежать, как был тогда, когда меня открыл ты. Только так, останусь я сокрыт от глаз его.

– Прикажешь мне в врата идти?

– Да. – От этого ответа Нагдин невольно дернулся, подобно рабу, которого огрели кнутом. – Ты будешь за вратами. Ты будешь воевать. Ты сделаешь все так, что ОН не сможет не явить себя тебе. Когда же он объявится, тогда буди меня. Я буду к этому готов. И ежели ты завидишь над собой большую птицу, которая двумя кругами кружиться будет, то отгоняй ее стрелами. Не попадешь и не убьешь, но покажи ему, что знаешь про него. Тогда быстрее явит он себя тебе. Нам то и надо!

***

Протяжный звук перламутровой раковины тревожным гудением пронесся над Великими водами. Море было неспокойным. О приближении Брура свидетельствовал и цвет воды – серый, и холодный восточный ветер, который налетал со стороны Темных земель. Белые баранчики волн плясали над Великими водами, и, озорно и быстро разбежавшись, с шипением бросались и разбивались о борта боевых кораблей.

Нагдин стоял на баке и, закрыв глаза, вслушивался в свист ветра, который грозил к вечеру разразиться несильным еще, раннезимним штормом.

Хотя в Холкунии и Пасмасии, на Холведской гряде и Холмогорье, в Прибрежье и на первых Столпах Брура уже лежал снег и стояли холода, здесь, в южной части Великих вод, всего в нескольких днях пути от Скрытоземья, природа только-только уходила на покой, подставляя свои одряхлевшие телеса под холодные дуновения Брура, спешащего на веселую пирушку к Холведу.

– Прибавить ход! – закричал позади него Палон Хрящеед.

Нагдин открыл глаза и сфокусировался на линии горизонта. Его зоркие глаза различали там нестройные ряды гуркенов, которые вытянулись в несколько линий и шли по направлению к Темным землям.

– Бф-ыф-бфыф! Бф-ыф-бфыф! Бф-ыф-бфыф! – забил барабан под верхней палубой, и три ряда весел стали вспенивать воду за бортами.

Свист ветра в ушах перешел в неугомонный рев.

– Ставь-ставь! Все поднимай! Тяни! Тяни на себя сильнее! Там подтрави! – орал Палон, и матросы бежали туда и сюда по палубе, что-то подтягивая, отпуская, поднимая и опуская, что-то перекатывая и устанавливая. – Длинные суши! – Верхние весла поднялись над морской гладью.

Приходящие, сидевшие на лавках на палубе, втащили весла внутрь и сидели, разминая натруженные руки.

– Готовьтесь к бою! – закричал Хрящеед.

Гуркен лишь со стороны казался простым организмом. При ближайшем рассмотрении жизнь на нем текла по чрезвычайно сложным, запутанным канавкам, где лишь немногие понимали, что происходит, а подавляющее большинство должно было уметь только одно – подчиняться.

– Нижних гребцов убрать, гур? – подошел к Рыбаку Палон.

– Нет. До окончания песни не трогай. Как окончится, тогда уберешь. Пусть готовятся. Как три песни пройдут, на место средних гребцов посади больших, а после малых с другой частью больших. Так меняй каждые две песни. Должны они свежими остаться, как подойдем. Для флота тот же приказ выкинь.

– Да, гур, – кивнул Хрящеед и отошел.

На палубу тут же выскочили несколько матросов, бросились к мачте, взобрались на нее с ловкостью обезьян и дали знак другим кораблям: «Делай, как я».

Флот, состоявший почти из ста гуркенов, тут же обменялся между собой знаками и большие весла были подняты.

– Они увидели нас, разворачиваются, – сказал Палон.

С тяжелых мрачных туч стало покрапывать дождиком. Нагдин надел кожаный плащ с капюшоном и продолжал стоять у носа корабля. Позади него натужно заскрипели жилы камнеметов – флагман готовился к схватке.

В этот момент в голове Рыбака стало тяжело. Он уже знал, что это означало.

«Да, гел, я слышу», – подумал он.

«Не дай им встретить тебя. Камнеметы причинят много вреда твоим гуркенам», – проявилась мысль. Голова снова просветлела.

– Хрящеед!

– Слушаю, гур!

– Морской орел!

– Понял тебя, гур.

Расстояние между флотами сокращалось.

Саараро-оридонский флот развернулся носом к подходящему пиратскому флоту и замер, ожидая дальнейших действий врага. Заприметив это, Нагдин улыбнулся.

Его флот стал перестраиваться. Из-за больших штурмовых гуркенов выплыли небольшие корабли с застрельщиками. Оридонский флот, Нагдин видел это по кораблям, как и всегда, занял центральную позицию, а саарары разместились по флангам.

– Гур, последняя возможность подправить курс, – доложил Палон.

– Морской орел без правок.

– Понял, гур.

– Хрящеед!

– Гур?

– Для тяжелых гуркенов: «Делай, как я»

Матросы бросились вверх поднимать соответствующие знаки.

– Спустить паруса!

Еще несколько десятков олюдей забегали по палубе, выполняя приказание капитана.

Сорок из девяноста семи кораблей, отличавшихся своей массивностью, стали в точности повторять движения флагмана.

– Три весла в воды! – закричал Нагдин.

На палубе снова появились матросы, но уже одетые в кольчуги и со щитами на спинах. Расстояние сокращалось.

Рыбак уже различал оридонцев, стоящих на палубах подле метательных машин, а также правильные коробки тяжелой штурмовой пехоты врага.

Нагдин осмотрелся по сторонам. Сорок тяжелых кораблей вырвались вперед и шли прямым курсом на оридонские гуркены. А небольшие суда застрельщиков растянулись по сторонам от основной группы и шли зигзагообразным курсом, не метко осыпая вражеские суда стрелами.

Паруса были убраны весьма странно. Их не спустили вниз, но наоборот, подтянули наверх. Также с палубы были убраны бухты канатов и множество другой мелочи, которая необходима для каждодневного плавания. Зато вместо этого по палубе уложили рулоны рыбачьих сетей.

Со всех сторон флагман обгоняли другие крупные гуркены.

– Поднять щиты! – закричал Нагдин, и к рычагам у бортов корабля бросились несколько матросов. Заскрипели механизмы и на носу корабля стали медленно подниматься один большой и два меньших узких щита. Они сокрыли почти всю палубу по траектории полета камней.

Оридоно-саарарская эскадра пошла в атаку. Весла вспенили воду и понесли корабли навстречу пиратам.

– Бьют! Береги-и-ись! Бьют!

С одного из оридонских и с нескольких саарарских гуркенов ударили камнеметы. Оридонец попал по щиту одного из пиратских кораблей, разворотив его и убив брызгами из щепок одного воина. Саарары промахнулись.

– Поболе их немного, нежели нас, – подбежал к капитану Палон. – Убирают весла, гур! Думают, мы, как и всегда пойдем по ним!

С небес донесся громовой раскат, и вспышка молнии на долю секунды осветила кучерявость туч.

– Сейчас ударим, держись! – разнеслось над палубой.

– Длинные убрать! – приказал Нагдин и большие весла стали втягиваться в корабль.

– Вниз! – заорал Палон, ударив рукой по плечу гребца.

Враг дал еще один залп. На некоторых кораблях расщепило мачты, выворотило верхние палубы вместе с убегавшими гребцами, отрывало ноги, руки и убивало наповал.

– Гур! – выдохнул Палон и закрыл собой капитана.

Камень, ударившись о щит на баке, повалил его, перескочил через и, врезавшись в мачту, рассыпался острыми осколками.

– М-м-м! – застонал рулевой и рухнул на палубу. Ему разворотило щеку и свернуло челюсть. На его место тут же заступил сменщик.

– Проходят между нами. Будут окружать, – проговорил Палон. – Щиты! – закричал он воинам подле себя и указал влево.

Четверо щитоносцев тут же выстроились по левому борту, прикрывая капитана от копий и стрел, который посыпались с борта, проходящего мимо оридонского гуркена.

Даже сквозь начавшийся шторм был слышен треск, с которым соседний, по правому борту, гуркен пиратов, врезался в оридонца. Последний стал медленно поворачиваться носом в сторону флагмана.

Внезапно, ряд из четверых щитоносцев был сменен россыпью булыг, которую выпустили из бортового камнемета. Солдат вышвырнуло в море, а один влетел в Палона и Нагдина и повалил их на палубу.

– Пора вниз… дело сделано, – поднялся Нагдин, задыхаясь, ибо воин, влетевший в них, ударил его локтем в грудь.

В воздухе замелькали стрелы и копья. Рулевой был прибит к своему месту десятком стрел и парой копий.

– Скорее, вниз! Второй на подходе!

– Выбросили ли защиту за борт?

– Выбрасывают, гур. Вниз. У тебя кровь изо рта! – Палон поднял капитана и стащил его под палубу.

В это время, матросы, под градом стрел, выбрасывали за борт бревна, связанные между собой. Второй оридонский корабль, подходивший к флагману с намерением ударить тараном, налетел на бревна и ударил о борт корабля не тараном, а этими бревнами, не причинив ему особого вреда.

– Глуши течь! – кричали где-то внизу. – Владяне, скорее! Сюда, холы!

Нагдин привалился к мешку с зерном и старался привести в порядок свое дыхание.

– Бооргуркенов у них в два раза поболее нашего, – подсел к нему Палон. Теперь оставалось только ждать, когда на палубе послышится топот ног врага.

Отирая кровь с губ, Нагдин смотрел на пятерых Приходящих, которые сгрудились у лестницы, ведущей на палубу. Оридонцы впервые повстречаются в бою с этими грозными животными.

Приходящие переглядывались, ворчали в волнении и постоянно почесывали кольчугу, закрывавшую тела. Запястья зверей Рыбак приказал прикрыть тяжелыми нарукавниками с шипами, потому что животные часто пользовались ими, как дубинами.

В люк на верхнюю палубу впрыгивали, заскакивали, проползали или просто валились кулями матросы, окончившие свои дела на палубе. Все матросы и воины, которые окружали капитана, были молодыми. В этом и заключалась хитрость, которую придумал и вот уже в третий раз применял Нагдин.

На палубе громыхнуло так, что она застонала, и сквозь раскат грома послышалось множество шагов.

– Воины, помните одно – это первое дело, и не последнее для вас! – закричал Нагдин. – Мне не нужна ваша доблесть. Мне нужна победа, а потому не старайтесь умереть, но держитесь как можно дольше при них! Боги Владии вернулись к нам! Они среди нас. Они помогут нам! Вперед!

Солдаты дружно закричали и стали выскакивать на палубу.

Сеть, растянутая невысоко над палубой, сделала свое дело. Ноги оридонской пехоты путались в ней и солдаты с руганью рубили ячейки. Пираты, появившиеся из двух люков на корме, не стали атаковать врагов, но остановились и выставили вперед длинные пики, загодя сложенные в нескольких местах палубы. Кормовая надстройка надежно укрыла их небольшой строй от стрел оридонских лучников с корабля, который заходил флагману в тыл. На надстройке появились пираты с луками и стали расстреливать оридонцев. Те дружно подняли щиты вверх и двинулись вперед. Однако поднятые щиты не могли уберечь их от пик, а потому пехота увязла в позиционном бою, не желая рисковать, потому что исход битвы был ясен – так казалось оридонцам.

– Пускай этих, – приказал Рыбак.

Приходящим дали знать, что отпускают в бой.

Дикий рев огласил трюм гуркена и пять массивных тел выскочили на палубу. Сделав громадный прыжок, звери сверху обрушились на, опешивших от неожиданности, оридонцев. Удары лап-кувалд разметали в стороны ряды пехоты, разрушили строй и посеяли панику.

Сорок пять бооргуркенов пиратов были окружены семидесятью двумя линейными кораблями оридонцев и саараров. Еще около шестидесяти саарарских кораблей, стоявших на обоих флангах, рассыпались по морю в погоне за застрельными гуркенами.

В пылу боя ни саарары, ни оридонцы не заметили, что пятьдесят два легких гуркена, подобно крыльям летящей птицы, отвернули в стороны, а после резко схлопнулись, соединившись в стороне от основной битвы и обрушившись всей силой на саарарские корабли правого фланга, которые еще гонялись за застрельными. Все остальные втянулись в общую свалку в центре поля боя.

Каково же было изумление саараров, когда из застрельных кораблей на них хлынула волна тяжелой пехоты и лохматых чудовищ, вмиг смяв лучников. Сигналы несчастных к основному флоту: «Спасите», «Терплю поражение», не были никем приняты.

Командам бооргуркенов приходилось тяжело. Тех воинов, которые вышли на палубы, уже перебили, и битва переместилась под палубу, где, к удивлению оридонцев, были оборудованы перегородки с шипами, кипяток, лившийся из желобов под потолком и баррикады. Но это не остановило врага, а лишь сильнее разозлило его.

– Скорее, ребята! Скорее! – кричали на застрельных кораблях, перегружаясь в захваченные вражеские суда.

За короткое время флот пиратов пополнился двадцатью легкими кораблями. Эти гуркены бросились с тыла и флангов на флот оридонцев, сцепившийся с бооргуркенами в смертельной хватке. Не ожидавшие удара в тыл саарарцы, а именно по ним был нанесен первый удар, были быстро опрокинуты и смяты.

В команде корабля Нагдина погибло больше половины команды, когда натиск оридонцев резко ослаб. Атакующие их с тыла пираты развернули камнеметы и осыпали спины вражеских воинов кусками каменных глыб. Если удар приходился верно, прямо в самую гущу солдат, то палуба вмиг покрывалась телами убитых и покалеченных оридонцев. С нее в серые воды моря обильными потоками лилась кровь.

– Тяни сильнее, владяне, от дождичка жилы размокли! – кричали умельцы. – Так их! Так! – Кричали они же радостно, когда камни сметали на своем пути очередную группу вражеских солдат.

– Лучники, копейщики, вперед! – заревел Оррин Большерукий, вот уже в четвертый раз возглавлявший хитрый маневр.

Пришло время оридонцам скрываться под палубами чужих им кораблей.

Пираты же выбирались наружу через отверстия для весел, бросались в море и взбирались на соседние корабли, где их радостно встречали.

– Может, гур, переждем шторм? – спросил Палон, когда, насквозь промокший, бухнулся на палубу рядом с Нагдином.

– Нет, пока в смятении они, будем с ними говорить. Ежели нет, то, как и прежних…

Переговоры длились недолго. Саарары сдались очень быстро. Оридонцы же, наоборот, не сдались ни единым солдатом. Семнадцать кораблей, где они были заперты, были оставлены на волю Брура, остальные корабли отошли прочь.

Шторм крепчал.

Почти сорок легких гуркенов отделились от изрядно выросшего флота и направились к кораблям, как щепы носимым волнами. На их палубах были видны фигуры оридонских солдат и матросов. Они судорожно метались по палубе, выискивая необходимые кораблю снасти. Но канаты были порезаны на мелкие куски, большая часть весел выброшена в море, а руль разбит. Гуркены стали неуправляемыми.

Словно хищники на пир, из тьмы штормовой ночи, выныривали легкие застрельные корабли и, где втроем, а где вчетвером набрасывались на суда, проламывая им борта под ватерлинией и топя в бушующем море.

Саарарам повезло не больше. Жрецы Брура возносили буре молитвы, под звуки которых один за другим саарарские воины ложились на краю палубы и обезглавливались. Они открывали рты, пучили глаза и, видимо, кричали проклятья, но хохот Брура, мечущегося над палубой, срывал звуки ругательств с их уст и тут же проглатывал, оставляя мысли и желания несчастных молчанию Вселенной.

Ловля на живца. Ракита

Отряд всадников медленно продвигался по узкой неровной тропинке, петлявшей промеж стволов деревьев. Лес был пустынен настолько, насколько может быть пустынно пространство, засаженное высокими стройными деревьями. У их корней простиралось бестравье и лишь мох, то взбегая по стволам, то играючи свисая с ветвей, властвовал в этой густой зеленой пустыне.

Тяжелая поступь боевых коней гулко отдавалась от стволов деревьев и терялась где-то вдалеке, подобно зайцу перескакивая с одного корня на другой. Она разносила по округе весть о живом и сильном существе способном выбить звук из спящего подлеска.

Конники внимательно оглядывали пространство вокруг себя. Их руки лежали на рукоятях мечей и топоров, а ростовые щиты были плотно прижаты к телам, защищая от опасных неожиданностей. Животные под ними шли спокойно, лишь изредка поводя ушами и улавливая звуки безмятежности и спокойствия, которые порождал лес.

Начался подъем и кони, повинуясь молчаливым приказам своих седоков, один за другим делали могучие прыжки вперед, взбираясь по склону.

Наконец, всадники вышли на довольно широкий тракт, уезжанный колесами телег и бричек – верный знак наличия города на одном из концов этой дороги.

Перекинувшись несколькими гортанными звуками, конники разделились на два небольших отряда, и пошли по обеим сторонам дороги. Двое из них выехали на несколько десятков шагов вперед и пустили коней шагом, чутко вслушиваясь в окружающую чащобу.

Внезапно, разведчики поворотили коней и подняли руки. Отряд, завидев это, остановился. Еще два всадника поспешили вперед.

Они увидели впереди на тракте три телеги, стоявшие одна недалеко от другой. Подле них копошилось несколько холкунов и пасмасов. По виду холкунов можно было легко определить, что это конублы. Их внушительных размеров животы выдавали торговцев с головой. В сложные времена, которые боги наслали на Владию, живот мог содержать только хороший купец.

Саарарские конники знали особенности этих земель, а потому расплылись в улыбках, предвкушая богатый улов. Один из них обернулся к отряду и дал знак.

Кони с места пустились в галоп и быстро достигли небольшого каравана. Завидев их приближение, трое купцов бросились наутек, а пасмасы и несколько холкунов повалились наземь, прикрывая головы руками, и стали уползать под телеги.

Хохот разнесся над трактом. Смех разбойника, урвавшего свое.

Всадники сгрудились вокруг телег. Подле каждой их оказалось не более пяти.

– Керам гехе! – приказал главарь и указал рукой на спрятавшихся горожан.

Несколько саарарцев спешились и стали подлезать под телеги.

Каково же было изумление конников, когда оба их товарища задергали ногами и вывалились обратно с перерезанными шеями.

Из-за телеги поднялись четыре воина со щитами и копьями. Брошенные во всадников, копья выбили из седла еще троих саарарцев, а под одним поранили коня. Это действие быстро оборвало оцепенение, в которое погрузились конники.

– Деар! – заревел их главарь так, словно хотел, чтобы даже стены Ормларга содрогнулись в страхе перед ним.

Однако на холкунов и пасмасов, которые бросились пешими на конных, рык главаря банды не произвел никакого впечатления. Тот с ужасом подметил краем глаза, как его конники, спешившиеся у телег, один за другим валятся на землю пронзенные стрелами, а из придорожных зарослей один за другим выступают лучники со щитами на спинах. Только это он и успел заметить, прежде чем стрела, вылетевшая из-за стволов деревьев, впилась ему в ногу, а на торс его опала веревка.

Главаря и того конника, кто был ближе к нему, стащили с коней и приложили кулаками в скулы, отчего саарарцы задохнулись и потеряли сознание.

– Можно, а? – донеслось издалека испуганно.

– Можно-можно, – проговорил Вэндоб, связывая поваленных всадников.

Из леса осторожно ступая, вразрез со своим весом мягко, почти неслышно скользя, вышли три купца. Их лица были напряжены. Они с нескрываемым страхом смотрели на поверженных саарарцев – ужас их существования в пути.

Каум и Вэндоб стояли подле двух умиравших в муках всадников.

– … я и целил в загривок, – говорил Каум с жаром.

– Где ж это загривок?! Вот он, загривок! Ты ему не в загривок, но в горло угодил. Кабы целил в горло…

– Горло лучше, чем загривок.

– Не о том речь. Он для тебя открыт был. А кабы не был? Ежели тебе надобно было его в глаз поразить, потому как сам он, в остальном своем, был бы щитом, али чем иным сокрыт?

– Это да! Это ты прав, – согласился Каум. – Но ты сам промазал.

– Так не отрицаю жежь!.. Из леса оно всегда тяжело стрелять. Не отрицаю я это. Но стрела моя, как и всегда было, смертельная.

– Коли так, то и я признаю за собой промах.

– Хол, окончили мы, – подошел к ним Бванек Топорник – коренастый пасмас, умению которого обращаться с копьем и обоюдоострой секирой не было равных. Он вступил в их отряд совсем недавно, но уже успел измолотить троих врагов.

– Коней сколько получили? – спросил Быстросчет.

– Не знаю счета, – мотнул головой Бванек.

– Эй, конублы, – крикнул Каум, – сосчитайте мне коней, да надвое поделите.

– Шестнадцать, – угодливо проговорил один из купцов. – А надвое – то восемь и восемь получится.

– Хорошо то, – кивнул ему Каум и обернулся к Вэндобу: – Еще восьмерых принять сможем. Найдешь ли?

– Найду, – уверенно сказал тот. – Пока немного нас, то промышлять нам надобно только здесь – так ты сказал. Но мне уж подальше уйти хочется. Не лежит душа вот их, – он кивнул на купцов, – оберегать.

– Всему своя пора, и часу час свой.

К вечеру они вернулись в Ормларг. Как и всегда их встречала ватага мальчишек и несколько десятков зевак. Многие из них, завидев коней без всадников, стали подбегать к Кауму, хватать его за голень и проситься в отряд.

– К Однострелу идите, – кричал им Быстросчет, – не мое то дело, вас опрашивать. Другое мне дадено! – И молодые мужчины бежали донимать Вэндоба.

– Удача снова сопутствует тебе, – улыбнулся Дарул Грозноокий, спускаясь с высокого резного крыльца, которое было пристроено к роскошному своей искусной резьбой дворцу. Хотя и был он сплошь из дерева, но оставлял восхитительное ощущение невесомости и волшебства.

– Как и уговорились с тобой, привел восемь коней. А еще столько же за собой оставил, – проговорил Каум, соскакивая на землю и направляясь к холларгу. Они крепко обнялись.

– Рад, что живой ты еще.

– Боги благоволят мне. А коли так пока, то живой буду.

– И не страшно же тебе! – раздался молодой женский голос.

Оба обернулись. На крыльце стояли две холкунки. Та, чье лицо было покрыто морщинами, недовольно посмотрела на молодую, словно бы налитую молоком девушку, стоявшую подле нее, и смело смотревшую на воинов.

– Ракита! – укоризненно сказала ей немолодая женщина. – Негоже такое…

– Оставь ее, Урсуна, – махнул рукой Дарул и весело подмигнул Кауму. – Чего сказать хотела-то, дочка?

Девушка смутилась, но заговорила:

– Страшное дело, хотела сказать. Таким делом заниматься, с Кугуном играть. Сегодня сможется, а завтра, один Владыка знает, сможется али нет.

– Правду говоришь, хола, – ответил ей Быстросчет, и внимательно посмотрел в смелые глаза девушки.

Она напоминала ему ками – небольшого, похожего на лань зверька, обитавшего в Брездских горах, где Каум бывал не раз, торгуя с Боорбрездом. Как и у ками, глаза у Ракиты были ясные и смотрели в этот опасный мир открыто и смело. Но даже и в них проницательный наблюдатель мог без труда заметить тревогу, с которой само существо девушки внимало миру. Она относилась к тому типу женщин, которые болеют за всех, кого знают; всех стремятся, стыдясь, уговорить не рисковать, при этом сохраняя на себе отпечаток смелости. «С такой и в огонь не страшно!» – говорили раньше. – «С такой все преодолеешь! Все пройдешь!»

Каждый раз, завидев ее, Каум ощущал в себе это разоблачающее чувство. Его взгляд передавал ей, я знаю тебя, не пытайся сокрыться. И она, всякий раз, отводила глаза и смущалась, и злилась на то, что ощущала себя открытой ему и беззащитной.

Вот и теперь, ее слова относились к нему, и забота была слышима в них, но говорила она их отстраненно и словно бы даже и не о нем.

Дарул, мудрый годами, прекрасно понял мучения дочери, и Урсуна поняла ее тайные чувства, но если Дарул благоволил нарождавшемуся чувству Ракиты, то Урсуна отчего-то была недовольна.

– Негоже, негоже, – едва заметно ударила она ладонью о кисть дочери. – Уйдем отсюда. Иди за мной! – приказала она тверже.

Дочь послушно последовала в дом.

– Что делать надумал? – обернулся Грозноокий, радуясь возможности вернуться к мужским делам, где все понимается умом, а не ощущениями.

– Все то, что и ранее делал, – пожал плечами Каум. Он старательно изображал из себя недалекого холкуна, не знавшего того, что знал, и не задумавшего то, что задумал.