Хеймдалль

скачать книгу бесплатно


Стены оказались не высокими – банальный частокол, который не имел смысла при нехватке защитников. Поэтому воины встали в ряд, положили щиты себе на спины, один встал не колено, другой вытянулся и таким образом получилась лестница из щитов для Ингольва. Он взобрался по ней и ловко перепрыгнул на ту сторону. Потом северяне принялись рубить ворота, поэтому около дюжины франкских копейщиков, полностью сосредоточившихся на воротах, возвели копья и напряженно ждали, совершенно не заметив, как Ингольв оказался за стеной.

От ударов по вратам щепки разлетались в разные стороны. Хродмар стремился завоевать уважение перед соратниками и принялся с жадным удовольствием рубить ворота. Топор его был настолько легок, что даже ребенок бы справился с этой задачей, а лезвие было настолько острым, что ему не потребовалось особого труда пробить огромную щель, сквозь которую тотчас проскользнуло острие копья неприятеля. И если бы Хродмар вовремя не увернулся, то его великий поход здесь бы и окончился.

Ингольв понимал, что без потерь им не обойтись, если вовремя не прибегнуть к хитрости, поскольку франкам ничего не стоило всей толпой встретить копьями маленький отряд викингов. Они не заметили его, так как были полностью увлечены защитой ворот. Волчий глаз Ингольва заприметил конюшню, и ему в голову пришла простая идея. Он хищником, ловко и тихо, проскользнул мимо копейщиков и забрался в здание через проем в крыше. Оказавшись внутри, он увидел нескольких лошадей. Прежде чем распахнуть стойла, Ингольв вынул огниво и принялся высекать огонь.

Внезапно его тонкий слух уловил легкий шелест соломы. Ингольв обернулся, но ничего не увидел. Только он решил притвориться, что собирался заняться прежним делом, как из-под соломы выскочил крестьянин с серпом и помчался прямо на Ингольва, но он с разворота вывернул злоумышленнику руку, тот вскрикнул от боли, и волк с легкой руки перебросил его через себя. Крестьянин приземлился на собственное оружие и сквозь его грудь, будто сквозь мягкую почву, пробился росток красного железного древа. Снаружи раздался какой-то шум, поднялись свирепые вопли. Ингольв понял, что следовало торопиться. Огонь объял солому и быстро распространялся. Животные, учуяв запах гари, взволнованно заржали.

Ворота распахнулись, и вместе с дымом оттуда галопом выбежали лошади, на одной из них скакал верхом Ингольв. Он несся напролом прямо в отряд франков. Лишь один из них, почувствовав опасность, обернулся предупредить остальных, но было уже поздно – конь сбил с ног нескольких копейщиков. В это мгновение ворота разломались, викинги прорвались, и вскоре вся стража лежала на земле с проломленными черепами, кроме одного…

Хродмар колебался. Он всю жизнь ждал этой минуты, мечтал пролить чужую кровь, но что-то внутри, страх ли, трусость ли, сомнения, удерживало его от проведения казни. Франк с пухлыми усами вместо того, чтобы молить о пощаде, с трудом перевернулся на спину, вынул деревянный крестик и, поцеловав его, всем видом показал: «Добивай, я готов!» У Хродмара вспотели руки. Но стоило ему ощутить на себе недопонимающие взгляды своих соратников, как он, закрыв глаза, все-таки замахнулся, глубоко вдохнул и раскроил череп храброму франку. Товарищи заметили с какой неуверенностью он добил врага, они в сомнении наморщили носы, подняв брови, Муль снова не сдержался:

– И меня еще трусом обозвали, тьфу! Как этот сосунок только жив остался!

Хродмару было больно это слышать, но ему не хватило смелости ответить.

Таким образом, без особого труда, деревушку заняла лишь малая часть дружины Сидрока. Они немедля помчались рыскать по каждому дому в поисках наживы и спрятавшихся жителей, часть которых по разным причинам не укрылась в церкви. Саму церковь, самое вкусное, викинги оставили напоследок. Они выбивали двери домов в поисках наживы, и их предвкушение становилось только глубже и слаще. Хродмара крайне увлекло это занятие, он жаждал доказать свою удаль перед соратниками, что так усомнились в нем. Ингольв поспешил присоединиться к остальным, но вдруг отвлекся на какого-то черного ворона… Он был неестественно крупных размеров. Приземлившись на крышу хаты, птица будто намеренно смотрела на Ингольва, и эйнхерий ощутил что-то неладное и чужое.

Тем временем на Муля из-за угла напал крепкий крестьянин, повалив его на землю. Хродмар нехотя собрался было помочь, но тут ему краешком глаза посчастливилось заметить женский сарафан, мелькнувший в проеме хаты. Он задумчиво почесал подбородок и решил, что Муль как-нибудь сам справится, удалой ведь – не пропадет, и направился в крестьянский дом. Оказавшись внутри, Хродмар увидел женщину, укрывшуюся в углу за большим сундуком. Она испуганно закричала и жалостливо залепетала что-то на своем языке, хотя даже глухой бы понял, что она горько молила о пощаде. Хродмара это ничуть не смутило, а только возбудило. Он с довольной ухмылкой неторопливо зашагал к ней, потянув свой ремень. Женщина перевела свой взгляд за спину мародера… Хродмар поздно осознал, что это была подстава. Недруг выскочил из-за двери, запрыгнув на спину Кузнецу. Стол опрокинули, посуда разбилась. Он повалил огромного неуклюжего кузнеца на землю и вонзил ему нож прямо в череп. Это был тот самый рыбак.

Он продолжал наносить ему удары, пока в голове Хродмара не образовался кровавый пруд среди рощи из волос. В эту минуту в комнату вбежал Ингольв и увидел страшное: лицо брата лежало в кровавой луже. Ингольв окоченел. Невозможно, чтобы его единственная возможность исполнить волю богов – так просто испарилась. Ульфхеднар оскалился, и в рыбака вселился такой ужас, что он выронил нож, будто увидел воочию, как человеческий рот вытянулся в волчью пасть. В следующее мгновение его голова слетела с плеч, окрасив кровавым серпом стены и сундук, за которым спряталась жена. Она закричала. Ингольв мертвой хваткой сжал ей шею. Ей перехватило дыхание. Он свирепо вытащил ее на улицу и окликнул своих ребят.

– О-о! Это вы удачно зашли! – оценил красавицу Йофрид, который немедля перекинул ее через свое плечо как добычу, подобно мешку с монетами.

К этому времени подоспели и остальные.

– Ну что? Осталось самое вкусненькое! Ай-да в церковь! – призвал всех Муль.

Йофрид, Муль, Оттар двинулись к храму, а Ингольв сказал, что догонит их.

Он понурил голову, присев на пень для колки дров, и постепенно пришел к выводу, что все было зря, теперь его жизнь потеряла смысл. И поход этот не имел для него никакого толка, ведь пока все гнались за наживой, он выполнял священную волю. Ингольв не сдержал клятвы ни перед собой, ни перед Хродмаром, ни перед богами. Он почувствовал себя глубоко виноватым. Не только потому, что провалил испытание, которое заповедовал ему Хеймдалль, и отныне его народу не избежать страшной участи… Но также и потому, что именно сейчас его, необъяснимо почему, посетило чувство, будто он потерял близкого человека. Лишь в этот миг осознал, как за довольно короткое время начал потихоньку и по-настоящему принимать Хродмара за брата, может быть, даже родного – не зря древние говорили, что побратимство оказывается порой сильнее родных уз. Теперь же наступил конец. Лоб его отяжелел, на душе стало горестно.

Тут на его плечо приземлилась широкая рука. Он обернулся и узрел Хродмара, живого и невредимого. Ингольв с криком отпрянул.

– Ты чего? – сонно спросил Хродмар.

Быть может он драугр? Нет, невозможно, чтоб так быстро, да и румянец на щеках, пот на лбу и ровная кожа говорили об обратном. Ингольв даже снова забежал в дом, чтобы убедиться. Кровавой лужи – как не бывало!

– Ты жив! – воскликнул Ингольв.

– А обязан был помереть, что ли? – удивился Хродмар.

– Я только что видел, как твое лицо лежало в луже собственной крови, этот подлый рыбак, заячья кровь, вонзил тебе сзади нож прямо в голову, воткнул его прямо тебе в череп, ты разве ничего не помнишь?!

Хродмар с сонным выражением лица присел на пень, где недавно сидел Ингольв.

– Последнее, что я помню… это бабу… – отмахнулся Хродмар.

Ингольв обнял Хродмара, да так крепко, что тот аж крякнул.

– Ты пьяный, что ли? – изумился Хродмар.

Ингольв осмотрел еще раз голову брата и убедился, что она цела.

– Эй! Где вы там!? Мы уже все разобрали без вас! – окликнул их Йофрид.

***

Оттар и Муль несли сундук, наполненный доверху серебром и всякой ритуальной утварью. Йофрид нес на себе жену рыбака, она была без сознания, другой рукой он тянул за собой еще парочку связанных испуганных девок. Ингольву пообещали самый большой трофей – размером с локоть золотой крест с распятым богом франков, потому как осада удалась в первую очередь благодаря Ингольву. Он, разумеется, поблагодарил, но не испытал такой уж гордой радости – обычное дело. Хродмар напротив, высокомерно шел с надетым на шею золотым колье с квадратными рубинами. Это ведь только его первая вылазка, а каков улов! – говорило его выражение лица. То, что он недавно мертвым лежал в собственной луже крови, как ни странно, его не особо волновало. Он и вправду ничего не помнил или не хотел помнить, сейчас его занимало кое-что другое. Хродмар торжествующе шел позади Йофрида и с вожделением разглядывал рыбачку. Она же будто почувствовала этот взгляд и очнулась. Все ее тело объяла дрожь, ведь она своими глазами видела, как этот человек упал замертво! Она закричала, снова попытавшись выбраться, но Йофрид только с усмешкой хлопнул ее по заднице и сказал:

– Не бойся, рыбка моя, я нежен, как облако!

***

Солнце шло к закату, и Сидрок приказал разбить лагерь. Вдоль берега стояли в целый ряд вытянутые гордые змеиные глотки кораблей, словно они оберегали своих хозяев. Выкатили и откупорили брюхатые бочки с пивом. Зажгли очаги, зажарили мясо. Толпы дружинников обступили ярлов с конунгом и с удовольствием начали слушать истории об их подвигах.

Сидрок громко и взволнованно рассказывал о своих приключениях, но не успел он закончить, как ратники принялись уговаривать конунга Гисли поведать о своих славных походах и желательно с помощью песни! «Много золота – много удачи!» – перешептывались воины, намекая на состояние конунга. Это очень задело Сидрока, хоть он и не подал виду. Конунг поднял руки: «Ну, хватит-хватит!»

Гисли был таким же властным, как и все конунги, но считал лишним часто проявлять свою силу. Казалось, что чем чаще он ее будет проявлять, тем ее быстрее растратит, а власть сохраненная – излучает величие. Кто знает, может именно поэтому люди тянулись к нему.

«Спой тогда!» – уговаривали его. Гисли отказывался, смеясь. Тогда все хором начинали, ускоряясь, выкрикивать имя конунга, хлопая в ладоши, а те, кто был с оружием, бряцал им по умбону щита, и конунг сдался. Крикнув: «Давай, Синдри, заводи!» Он заскользил смычком по струнам тальхарпы. Под красивую тягостную и суровую мелодию он гармонично запел… тут ратники стали подпевать, сдабривая веселье хмельными напитками.

Ингольв сердито сидел в стороне, и чувство неприятия своих соратников снедало его изнутри.

Во-первых, кольчужники уж больно рановато закатили попойку, да столь увлеченно, что, начали терять рассудок. Никакого ведь бесстрашия, никакой отваги духа никто не проявил, а число откупоренных бочек говорило о том, будто они взяли целую крепость йотунов, вместо нескольких полузаброшенных деревень. Избить, как детей, жалких, слабых крестьян и гордиться этим – немыслимо. Лицемерие и несдержанность противоречили устоявшимся – хотя, как теперь видно, пошатнувшимся – канонам северного народа. Ингольв понял: придется заняться не одним Хродмаром.

Во-вторых, Ингольву, ревнителю доблести и покорности перед богами, тяжело было наблюдать за таким пренебрежительным отношением к пиву. Нынче этот магический напиток остался магическим скорее формально. Поди скажи кому такое – и это замечание воспримут в лучшем случае, как придирку.

Затем злобное, а потому и мучительное, неприятие в его душе сменилось пугающим и тайным знанием о вероятном будущем – конце мира. Если бы действительно был повод для трапезы, это знание не позволило бы ему также беззаботно затянуть песню о славе, пиве и богатстве, ведь любая оплошность Ингольва могла обернуться предтечей Рагнарёка. Он круглосуточно обязан был следить за Хродмаром, непредсказуемое поведение которого только все усложняло.

Тайное знание Хеймдалля… тайна – очаровывала его, а знание – возвышало над остальными.

Ингольва окликнули, позвав выпить вместе со всеми, им захотелось поднять тост в честь его славы, однако он сдержанно поблагодарил, оставшись на месте. Тогда, не проронив ни слова, к нему подсел Белоус. Ингольву нравилась эта черта Хавлиди. Он знал, как вести себя с любым человеком, поэтому каждый чувствовал себя рядом с ним, как дома.

Толпа разделилась на группы. Где-то в углу беседовали Гисли и Вальборг, запивая свои слова пивом, рядом с ними сидел Сидрок, он лишь делал вид, что принимал участие в разговоре, то и дело завистливо поглядывая на конунга, злобно опрокидывал свой рог, и пивные ручейки скатывались по рыжим усам ярла. Пил он больше остальных, словно старался затушить свой гнев, но вместо этого хмель только сильнее разжигал в нем настоящий пожар. В другой группе Вестейн снова воодушевлял слушателей своими подвигами, не забывая добавить, что дома его ждет красавица, подобная Фрейе. «Да-да!» – подтвердил Скъёльд.

Неподалеку стоял Хродмар и нервно перебирал пальцами рубины на своей шее. Он жаждал, чтобы кто-нибудь подошел к нему и искренне поинтересовался, как оказалось, его маленьким подвигом или хотя бы поддержал. Хвала волновала его больше, чем собственная смерть и сила топора. Сам он при этом боялся присоединиться к остальным – вдруг засмеют? Еще среди них сидел отец, на чьем хмуром лице читалось: «Произошло то, чего я опасался… какой позор!»

Хродмар перевел взгляд на открытую палатку, около которой спиной к спине уныло сидели на земле голые женщины. Те северяне, которые уставали от болтовни, брали себе любую для уединения в палатке.

Тут мимо прошла вооруженная женщина с рыжей косой. Она заметила Ингольва и, улыбнувшись, подмигнула ему. Ульфхеднар видел ее на корабле Вестейна, но не знал ее имени.

– На Ранку заглядываешься? – хитро прищурился, взявшийся из ниоткуда Йофрид.

Ингольв вопросительно взглянул на него.

– Жена Иллуги, баба – огонь, но ты не ведись, трахается со всеми, у кого славы за спиной по самые не балуй, а если муж узнает – точи ножи!

У костра к ним подсел Хродмар.

– А чего же Иллуги продолжает с ней жить? – спросил Хавлиди. – Где тут священная связь? Как вообще так вышло, что у нее волосы на месте?

– Ну как! – пожал плечами Йофрид, – Ты погляди на нее, я бы тоже все простил.

Ингольв сказал:

– Не будь наивным, о какой священной связи ты говоришь? Посмотри на этих выпивох! Разве их это волнует? Рагнарёк произойдет именно тогда, когда люди окончательно воспротивятся священным смыслам, доставшимся нашим предкам от богов, а затем от гордого незнания подменят их собственными пустыми выдумками и объявят истинными, и знаешь почему?

Хродмар зевнул, а Йофрид и Хавлиди переглянулись, мол, что это на него нашло?

– Потому что это удобно и легко! – закончил свою речь Ингольв.

– Слушай, Ингольв, – замялся Йофрид, – я тебя толком не знаю, но я тебя зауважал, как только увидел. Ты умен, благороден, красноречив, ты за правду, но Ингольв… как бы это сказать… будь проще, вот!

Вдали раздался грохот. Это берсерк переломил надвое стол своей тушей. Затем последовало общее лютое ржание.

– Проще? Как медвежеголовые? Вот те самые?

– Не перегибай…

Хродмар слушал разговор, посматривая украдкой то на Ранку, которая сидела в объятьях мужа, тихонько переглядываясь с Оттаром, то на захваченных женщин. Среди них сидела рыбачка. Он вожделел ее. Но тут его взор заслонил собою Вестейн.

– Ингольв, мне рассказали про вашу вылазку и про твою хитрость, ты молодец!

Ингольв кивнул. А Хродмар напряг от злости плечи.

– И про твою отвагу я тоже слышал, Хродмар, очень рад за тебя, ты настоящий стяжатель славы, так держать! – прозвучало искренно.

Хродмар уставился на Вестейна в ожидании подвоха, однако тот лишь улыбнулся и перед тем, как уйти, сжал руки в кулаки, мол: «молодцом!»

Кузнец будто язык проглотил. Он так долго ждал признания, а первым человеком, выразившим свое какое-никакое почтение оказался этот ненавистный, велеречивый Вестейн, посягнувший на Фриду! «У-ух! Рыбья морда!» – разозлился страшно Хродмар.

Чтобы не сидеть в молчании, Йофрид сказал:

– Слышь, Белоус, расскажи что-нибудь.

– Что ж… известен ли вам Гуннхват Счастливчик? – начал Хавлиди, задумчиво взглянув на красного от гнева Хродмара.

– Не-а, кто таков? – спросил Йофрид.

Ингольв очень любил слушать рассказы. Ему казалось, что все встречавшиеся на жизненном пути истории всегда на что-нибудь указывали, а попытка своей внутренней трактовки помогала понять себя и мир. В тоже время прекрасно учитывал, что тут главное не увлечься: исчерпывающее разъяснение, ставящее жирную точку – убивает историю, а беспрекословная уверенность в собственной правоте ограничивает возможности разума, порождая впоследствии скуку и слепое тщеславие.

– Расскажи, – заинтересовался Ингольв.

Хавлиди откашлялся.

– Только не тяни, – тоскливым голосом добавил Хродмар.

Гуннхват, сын ярла Биркира, был бастардом, из-за чего все свое детство находился в немилости у общества, в отличие от своих братьев высокого происхождения. Его мачеха Бера, супруга ярла, не любила Гуннхвата, поскольку он посмел родиться от тиры, причем не от простой, а от очень красивой тиры, настолько прекрасной, что, говорят, Биркир был немало в нее влюблен, и если бы не происхождение, то подавно бы на ней женился. Согласно поверью, тиры не могли влюбить в себя ярлов, значит она была альвом! Мужчины особенно дивились родинке в правом уголке ее нежного лба. «Воистину это поцелуй Фрейра!» – перешептывались они. Эта родинка передалась и Гуннхвату. «Гадость! – морщилась Бера, – вокруг одни бастарды, куда ни глянь!»

Его трое маленьких братьев еще не понимали, что их папка любит смешивать не только кровь врагов с землею на чужбине, но и кое-что другое. Бера негодовала! И пока Биркир отсутствовал, кончилось все тем, что она из зависти срезала чудесные длинные волосы рабыни и продала ее какому-то арабу, а нежеланного отрока отнесла в лес, оставив там на съедение диким животным.

Когда Биркир вернулся довольный с удавшегося похода, от произошедшего в нем вскипела неописуемая ярость, даже присутствовавшая рядом дружина в страхе ссутулилась, словно на их плечи возложили целую цепь из гор. Он обвинил супругу в своеволии и убийстве его родного сына. С этой минуты отношения в семье ярла стали еще тяжелее, чем прежде.

Чтобы умерить свой пыл, ярл решил поохотиться со своей свитой на кабанов в том самом лесу. Каково было его удивление, когда он, оказавшись у огромной медвежьей берлоги, услышал детское кряхтенье. Биркир заглянул туда и увидел, как перед ним, на земле сидел голый грязный ребенок. Узнав в нем своего сына, Биркир немедленно вынул его из берлоги. Малыш, зажмурившись, заплакал. Ярл хотел было поспешить домой, но из-за деревьев выбежала медведица и напала на свиту ярла. Но Биркир расправился с медведицей, хоть и сам получил рану.

У Беры волосы встали дыбом, когда она увидела родинку в правом уголке лба малыша. Биркир же произнес: «Его могла сохранить лишь удача моего рода!»

После этого случая его прозвали Гуннхват Счастливчик, а недоброжелатели предпочитали называть его Бастардом. Мальчик вырос вместе со своими братьями при дворе ярла. А до тех пор, пока сын не возмужал, ярла несколько лет мучил один и тот же сон: как он идет в ту берлогу, где лежит спящая медведица, а между ее лап, словно в кроватке, спит младенец. Биркир беспощадно пронзает мечом эту медведицу, и в это мгновение она оборачивается в прекрасную деву, которая произносит каждый раз одну фразу: «Это дитя отныне принадлежит лесу! Отберешь его у нас – и он будет несчастен! И все твои потомки умрут смертью неудачников»

Ну очень полюбил ярл своего сына, что поделаешь? Любил больше остальных и, как позже выяснилось, не зря. Даже слепой понимал, что наследником станет бастард. Прекрасно это понимая, злопамятная мать немедля убедила троих своих сыновей в том, что все наследие достанется их недостойному братцу, а не им. И на смену искренней дружбе между братьями зажглась вражда. Ярл заявил, что свое место уступит тому сыну, кто совершит больше всего подвигов. Тут Гуннхват себя и проявил. В отличие от своих братьев, он объездил всевозможные страны, никогда не возвращался с пустыми руками, отвоевал несколько земель и даже, если верить слухам, побывал в стране великанов, добыв волшебный шлем, который вселял страх в каждого злоумышленника, осмелившегося перед ярлом вытащить меч из ножен. А еще он собирался взять себе в жены красавицу, дочь одного готского ярла, на которую, положили глаз и братья Гуннхвата.

Тем временем старому Биркиру пришло время принять смерть и перед отплытием в Вальхаллу ему хотелось передать власть Гуннхвату. Не выдержав подобного предательства, Бера, верная супруга, окропила своими слезами холодный кинжал и убила Биркира в кровати. Он так и не успел огласить свою последнюю волю. Вместо него это сделала Бера. Она приказала братьям биться насмерть. Победителю достанется власть, вотчина, все наследство и дочь готского ярла.

Перед битвой провели обряд захоронения отца. Он лежал в своем драккаре, укрытый одеялом из злата и камней. Удивительно только, как одновременно жестокость и преданность умещались в груди Беры, в ее сердце бушевали два моря, нежной любви и железной власти. Она легла рядом с мужем, прижавшись к нему своей соленой от слез щекой, и корабль отправили навстречу закату. Лучник пустил огненную стрелу, и пламя объяло посмертное ложе.

Братья скорее помянули родителей, чтобы незамедлительно «прогуляться по острову». Гуннхват разломал в щепки все три щита каждого из братьев, а сам остался с целым первым щитом, в котором застряли все три топора. Однако даже после честных боев многие бонды не соглашались признавать в Гуннхвате наследника Биркира. В ответ Гуннхват повесил этот щит над своим троном и объявил: «Если я не достоин наследия своего отца, то пусть один из этих топоров упадет мне на голову!»

С тех пор Гуннхват стяжал славы пуще прежнего, женился на дочери красавице того самого ярла, и она вскоре понесла ребенка. Все три топора продолжали крепко держаться в щите, хотя многие рассказывали, что если ярл Гуннхват несправедливо выступал на тинге, то щит над его головой начинал тихонько поскрипывать, и тогда он принимал мудрое решение.

Так слава о Гуннхвате Счастливчике разнеслась вплоть до земли слонов. Но!

Однажды, попрощавшись с супругой и двумя сыновьями, молодой ярл один пошел в лес охотиться. В тот день как-то ему не везло. Стрелы либо летели мимо, либо ранили животное, но не смертельно. Измаявшись, он прилег у старого-престарого ясеня. Вдруг его посетило тревожное чувство. Он поднял взгляд и увидел, как чьи-то чужие больше глаза уставились на него. Это оказался злой дух аскефруа, хозяйка ясеня. Гуннхват испугался, но она не причинила ему вреда, а лишь сказала: «Я не трогаю тех, кого выносил лес, но лучше тебе поскорее уйти». Она спустилась на землю, и тогда ярл прельстился ее красотою. Дух напомнил молодому ярлу: «Вы, люди, как и ваши отцы, теряете счет времени». Но Гуннхват не принял предупреждение всерьез, он повалил ее на зеленый ковер из мха промеж ясеневых корней, чтобы возлечь с нею. Ярл ласкал ее всю ночь, а на утро устремился обратно.

Прибыв на место, Гуннхват не узнал своих владений. Домов стало больше, частокол шире. Он не узнал дружинников, это оказались другие люди. Его прогоняли, обзывали сумасшедшим, но в итоге привели в горницу к какому-то ярлу из Норвегии, в ту самую, где он когда-то проводил тинги и распивал медовуху со своими воинами. Гуннхват объяснился, кто он такой, на что ярл рассказал, что Гуннхват Счастливчик триста лет назад ушел в лес и пропал без вести. Потом оба его сына воссели на трон, но на голову каждого упало по топору с того самого щита, который их родной отец повесил над троном. Затем на эту землю претендовали норвежские предки ярла. Раздосадованный Гуннхват не смог принять подобную долю, он, проклиная всевозможных норн, бросился к своему трону, который за триста лет стал только лучше и сел на него, а в следующее мгновение, последний топор вонзился прямо в темя Гуннхвата. Щит рассыпался. И вот тогда норвежский ярл поверил словам странника…

Где-то заревел пьяный Сидрок:

– Кузне-е-ец! Кууууузнец! Где ты, троллье… – икнул Сидрок, – ты… ты мне топор! Топор обещал! Где же ты…

Хродмар заметил шатавшуюся фигуру Сидрока и быстро метнулся куда глаза глядели, только бы подальше от него. На что Йофрид так громко и заразительно рассмеялся, что даже Ингольв улыбнулся. Этим Йофрид не мог не нравиться.

– Что ж, с вами у костра тепло, но я люблю погорячее! – присвистнув, Йофрид направился к пленницам.

Ингольв и Хавлиди остались одни.

– Пойдем выпьем, – предложил Белоус.

Ингольв отрицательно покачал головой. Тогда Хавлиди подошел к Сидроку, взял его под плечо, чтобы помочь устоять на ногах, и повел его к столу со словами:

– Что-то вы, мой ярл, переборщили.

Сидрок право выпил больше всех и еле держался на одном месте.

Внезапно перед Ингольвом из неоткуда появился берсерк Эльдгрим. Волк напрягся. Берсерк, сев на корточки, с застывшим лицом, не моргая, уставился на ульфхеднара. В руке Эльдгрим держал топор и медленно водил пальцем по лезвию. «БУ!» – выпучил он глаза. Ингольв не шелохнулся. Берсерк довольный собою вызывающе улыбнулся и вернулся к своим.

Услышав истошный женский вопль, Ингольв обернулся и заметил, как Хродмар решил составить компанию Йофриду, последний еще ранее заприметил жену рыбака. Она увидела Хродмара и поэтому закричала. Йофрид потащил ее в палатку, а кузнецу пришлось выбирать из оставшихся, но его остановил Ингольв.

– Ты что творишь? Ты дал слово Фриде!