Станция «Звездная»

Он нравился девушкам, и девушки нравились ему, и то, ради чего все это затевается, Ян тоже очень уважал. Только если бы спросили, как он хочет провести ночь: в постели с самой красивой и искусной женщиной или на напряженном дежурстве, Ян без особых колебаний выбрал бы второй вариант.

Так, может, оно и не надо? Пусть лучше девушка из библиотеки так и останется морозной сказкой, растаявшей вместе со снегом?

* * *

Ян всю ночь оперировал спаечную непроходимость, по миллиметру разъединял кишки, и только закончил, как из приемника подали перитонит недельной давности. Молодой парень добросовестно лечился от ОРЗ под наблюдением участкового терапевта, пока его не скрутило окончательно. Теперь большая полостная операция, реанимация, долгое выздоровление и вся жизнь под дамокловым мечом спаечной болезни, такой же, как только что сняли со стола. И это в лучшем случае, о худшем даже думать не хочется. Из жизни человека выкинуто минимум три месяца, но, если бы участковый потратил пять минут своего драгоценного времени и внимательно посмотрел живот, парень сегодня уже готовился бы к выписке.

Ошибка, безусловная ошибка врача, но вина ли? Много слышно вокруг панегириков и истерических вскриков о том, что врач – особая профессия, он не имеет права на ошибку, светя другим, сгорает сам, и так далее. Все верно, но государство не останавливается на особенности и святости профессии, а делает все, чтобы придать ей компонент героизма. Тот же участковый врач если будет добросовестно смотреть каждого больного, последний вызов закончит в шесть утра, когда пора уже снова собираться на работу. У них-то клиника совмещена с учебным заведением и научным центром, дефицита врачей нет, но отъехать на тридцать километров от городской черты, и вот пожалуйста – один врач на пятьдесят коек, совмещающий в себе две-три специализации. Нагрузка почти непосильная, но ладно бы он еще занимался чисто лечением, то есть смотрел больных, думал, как им помочь наилучшим образом, и спокойно претворял эти планы в жизнь. Но нет, половину рабочего времени съедает оформление никому не нужных бумажек. В общем, то, что участковый врач проморгал аппендицит, плохо, но неудивительно. Изумление вызывает скорее то, что такие ошибки до сих пор являются ЧП, а не происходят сплошь и рядом.

Ян удалил отросток, от которого остались уже только черные ошметки, тщательно эвакуировал гной и промыл брюшную полость, осушил влажной салфеткой как можно деликатнее, чтобы лишний раз не травмировать серозу кишки, наставил дренажей и ушел из брюшной полости с тяжелым чувством опоздавшего человека.

После бессонной ночи он планировал сделать обход, записать самые горящие истории, а потом с остекленевшим взглядом сидеть за столом, изображая упорный труд, но судьба распорядилась иначе. В связи с тем, что народ массово полег с гриппом, людей не хватало, и Яна бросили в приемник оформлять план – самое тоскливое занятие, какое только можно себе представить.

Ян терпеть эту рутину не мог, к тому же чувствовал себя так, будто добрые люди просверлили ему в голове дырку и залили туда чугуна, такой она казалась тяжелой. Иногда приходилось щипать себя за ляжку, чтобы не уснуть, а в конце концов он плюнул на приличия, взял в холодильнике приемника пузырь со льдом и периодически прикладывал к своей шее, когда реальность норовила рассеяться, словно дым.

Естественно, он пропустил одного пациента без времени свертывания крови. Как так вышло, черт его знает, за этим должны были проследить хирурги в поликлинике и выписать направление на операцию с полным комплектом анализов, но вот не заметили, и из Яна на вторые сутки без сна тоже получился плохой фильтр.

Не прошло и часа, как в приемник прискакал Бахтияров и начал отчитывать Яна прямо в смотровой.

– А что такого, – вяло защищался Ян, – ведь, с другой стороны, не гнать же его домой из-за одного анализа.

– Вы должны были заметить!

– Ну вот не заметил! Сергей Васильевич, проблема-то решается за… – Ян улыбнулся, – в буквальном смысле за время свертывания крови у больного. Вызвать лаборантку – да и все.

Бахтияров приосанился:

– Молодой человек! Вы собираетесь учить меня, как мне исправлять ваши ошибки?

Ян потупился, сообразив, что действительно перегнул:

– Извините, Сергей Васильевич, я после суток и не совсем четко соображаю.

– Это вы меня извините, но у меня, увы, сложилось впечатление, что вы не совсем четко соображаете не только после суток.

– Я сам сейчас попрошу лаборантку, она придет и возьмет анализ.

– Не трудитесь, я исправлю вашу ошибку, а вам настоятельно советую взяться за ум. Интеллект – врожденное свойство человека, тут вы не властны, соответственно и претензий к вам быть не может. Но если хотите работать врачом, то аккуратность, внимание и вежливость вы просто обязаны в себе развить. Это под силу каждому.

На сем Бахтияров удалился, а Ян прижал к своему загривку уже порядком подтаявший пузырь со льдом, проморгался и позвал следующего больного.

Он так устал и так хотел спать, что всерьез подумывал пойти в общагу и завалиться к кому-нибудь на коечку, но все же заставил себя спуститься в метро, где теплый солоноватый воздух и мерное покачивание вагона совсем его убаюкали.

Ян провалился в черный и короткий, как перегон между станциями, сон, очнулся как раз на «Московской» и понял, что попал в мутную одурь, когда ты от усталости и уснуть не можешь, и в то же время воспринимаешь реальность не слишком адекватно.

Он хотел домой, но ноги сами повернули к библиотеке. Быстро пройдя мимо читального зала, заметил, что рабочий стол библиотекаря пуст, вздохнул и всерьез не собирался останавливаться, но вдруг заметил неподалеку от крыльца бабку с двумя огромными связками книг.

Сухощавая старушка в черном пальто, меховой шапке и повязанном поверх нее ажурном оренбургском платке еле-еле плелась, беспомощно озираясь вокруг. Ян понял, что она страшно устала, но держится из последних сил, чтобы не ставить книги в слякоть. Ничего не поделаешь, он подхватил стопки книг, аккуратно перевязанные бумажной веревкой и оказавшиеся гораздо тяжелее, чем он думал.

– Давайте помогу.

– Благодарю вас, молодой человек! – старушка выпрямилась, поправила свою шапочно-платочную конструкцию, бодро взлетела по ступенькам и открыла дверь. Ничего не оставалось, кроме как последовать за нею.

– Это вы все за две недели прочитали? – спросил Ян.

Бабка хихикнула:

– Что вы! Просто решила немножко проредить свою домашнюю библиотеку.

– Ясно.

Он поставил книги на широкие перила неработающего гардероба и хотел уходить, но не успел. В холле появилась Наташа. Мимолетно улыбнувшись ему, она сразу захлопотала вокруг книг и старушки, попеняла ей, что сама носит такие тяжести, но Ян видел, что Наташе страшно хочется посмотреть, что за книги притащила бабка, и внезапно ему тоже стало интересно.

Подхватив связки, он дотащил их до Наташиного стола.

– Я завтра передам в фонд, – улыбнувшись, сказала Наташа старушке, – а вы садитесь. Как раз вернули «Новый мир».

– Это хорошо, – обрадовалась бабка.

– И мне тоже можно что-нибудь? – попросил Ян. – Все равно что, хотя я, кажется, забыл читательский билет.

– Ничего страшного, – Наташа улыбнулась ему одними глазами, – я найду ваш формуляр. Что бы вы хотели, хоть приблизительно?

– Понятия не имею. Если честно, я бы сейчас даже лучше картинки посмотрел.

– Не проблема, – Наташа засмеялась, – дам вам «Юный натуралист», хотите?

Ян пожал плечами.

– «Вокруг света» еще есть.

– А можно я подумаю?

Улыбнувшись, она стала развязывать узел на одной из бабкиных связок.

– Давайте я помогу, – подхватился Ян.

Наташа отрицательно покачала головой:

– Тут делать нечего, просто поставить вот на эту полочку.

Ян не отступал, и в итоге Наташа разрешила ему разбирать стопки вместе с ней.

Книги оказались все как на подбор интересные, и страшно подумать, какими сокровищами еще обладает бабка, если сдает в районную библиотеку «Наполеона» Тарле!

Наташа любовно провела пальцами по пухлому переплету:

– Вы бы хотели что-то взять себе? – спросила она у Колдунова.

Ян энергично закрутил головой из стороны в сторону:

– Нет, бабуля же это для всех принесла.

– Да, она у нас такая, – улыбнулась Наташа, – настоящая коммунистка в полном смысле слова.

– Я лучше буду знать, что тут есть такие книги, – улыбнулся Колдунов. – Приду и почитаю, если что.

– Пока они до зала еще дойдут… – вздохнула Наташа. – Надо зарегистрировать, на баланс поставить, а у нас с этим не торопятся. Через полгода только появятся на абонементе.

– Через полгода, значит, и приду, – развел руками Колдунов.

– А сейчас? – Наташа лукаво улыбнулась ему. – Возьмете что-нибудь посмотреть?

– Давайте что с картинками и поближе лежит, – ответил Ян.

Получив «Юный натуралист», он устроился за столом возле окна, рассеянно принялся листать страницы, но мысли были далеко от симпатичных зверушек, изображенных на фотографиях.

Он всматривался в окно, пытаясь понять, был ли он отсюда так же похож на призрака, как эти тени, на миг появляющиеся в круге фонаря и исчезающие в темноте.

Потом оглядывался на Наташу. Она за своим столом заполняла какие-то бумаги, но сразу чувствовала, что он на нее смотрит, и поднимала глаза. Ян хмурился и деловито начинал перелистывать «Юный натуралист», но успевал заметить, как Наташа тихонько улыбается ему.

Старушке тоже не читалось. Поерзав немного на стуле, она подошла к Яну и прямо заявила, что если ему нечего делать, то не хочет ли он дойти до нее и принести следующую партию книг.

Ян не хотел, но согласился.

К счастью, бабушка жила в этом же доме.

Ян оглянуться не успел, как его взнуздали и нагрузили по полной программе. На спину надели рюкзак, в руки сунули по стопке, разве что в зубы не дали связочку, и на том спасибо.

Сходство с ломовой лошадью усиливалось тем, что бабка, заговорщицки подмигнув, сунула ему в карман шинели пару шоколадных батончиков.

– Библиотека захлебнется, – буркнул Ян, протискиваясь в узкий лифт со своей ношей.

– Ничего, лучше туда, чем на помойку, – хмыкнула старушка, и Ян промолчал, потому что это было и в самом деле лучше.

Он понимал, что старушка принадлежит к тому поколению, для которого книги – немножко больше, чем просто вещи, и ей очень тяжело думать, что после ее смерти они окажутся выброшенными и станут валяться возле мусорного бака – раскрытые, с вырванными страницами, как растерзанные трупы.

Подпрыгнув, чтобы тяжеленный рюкзак удобнее сел по спине, и получив тычок от уголка мощного переплета, Ян улыбнулся бабке как сообщнице, с которой они обманывали смерть.

Встретив их, Наташа с нетерпением нырнула в рюкзак, и Яну вдруг сделалось очень хорошо, будто всплыло детское ожидание чуда, когда ты еще веришь в Деда Мороза и твердо знаешь, что не умрешь никогда.

Теперь ему стало неважно, какие книги приехали в библиотеку на его горбу, он просто сидел и смотрел, как Наташа разбирает их со старушкой, некоторые просто гладит, а некоторые прижимает к груди, как родных.

…Кажется, он все-таки заснул, потому что вдруг оказалось, что старушка ушла, свет в читальном зале потускнел, а Наташа стоит перед ним с ключами в руках.

– Закрываемся, – сказала она строго.

– Да-да, извините! – Ян вскочил.

– Все в порядке.

Они вышли на улицу.

– До свидания, – сказала Наташа.

– Я провожу.

Девушка покачала головой:

– Мне кажется, вы сильно устали сегодня.

Ян молча взял ее под руку и повел к метро.

Они снова молчали, как в прошлый раз, отчасти потому, что и так все ясно, а отчасти из-за того, что у него действительно не осталось сил на разговоры.

В Наташином дворе росли высокие старые деревья, и небо было заткано их голыми ветвями, будто решеткой. Со скрипом раскачивался фонарь, дававший тусклый и неровный свет, у пробежавшей мимо кошки блеснули глаза. Все было таинственно и страшновато.

Наташа взялась за тяжелую ручку двери. Ян жестом остановил ее.

Она улыбнулась. Ян притянул ее к себе и поцеловал в губы. Наташа ответила неумело и доверчиво, и Ян опомнился.

– Извини, – сказал он, удивившись, как хрипло звучит голос.

– Ничего, – Наташа взяла его за руку.

Трудно подбирать слова, когда влюблен, поэтому Ян просто сказал:

– Наташа, будь моей девушкой.

Это было, наверное, смешно и по-сельски, но Наташа серьезно посмотрела ему в глаза и ответила:

– Хорошо.

Они снова поцеловались. Сквозь пальто Ян чувствовал, какая она худенькая и легкая, и от этого почему-то делалось немного не по себе.

Наконец Наташа отстранилась:

– Пора.

– Увидимся завтра?

Она кивнула. Ян довел Наташу до квартиры, удивляясь, как она одна ходит тут по вечерам, но девушка сказала, что привыкла, и вообще внешность обманчива. Здесь живут хорошие люди и ничего страшного никогда не происходило. Наоборот, злодей сюда не полезет, понимая, что в столь жуткой обстановке потенциальная жертва будет предельно настороже.

Ян еще раз быстро поцеловал ее и побежал к метро. Только подъезжая к «Парку Победы», он сообразил, что не взял у Наташи телефон.

* * *

С этого дня разные затрепанные метафоры, пошлые фразочки вроде «ты моя половинка» приобрели для Яна совершенно ясный и конкретный смысл. Так, наверное, чувствует себя слепой, когда прозревает. Много лет он считал слово «зеленый» пустым эпитетом, а вдруг оказалось, что нет, это обозначение определенного и вполне материального цвета.

Ян теперь понимал, например, такое выражение, как «любовь окрыляет». Нет, летать он, конечно, не научился, но сил прибавилось раза в два.

После службы он ехал сразу в библиотеку, быстро целовался с Наташей, бежал домой, обедал (теперь благодаря Дине у них почти всегда дома был суп), переодевался, брал работу и мчался обратно. Устраивался за самым дальним столом и занимался, и, несмотря на близость Наташи, получалось весьма продуктивно. Гораздо лучше, чем дома. По крайней мере, много реже он бегал курить.

Наташа ничем не показывала, что они вместе. Даже когда, кроме Яна, в зале не бывало посетителей, она вела себя строго, как настоящая библиотекарша.

Яну пришлось сделать еще пару рейсов к старушке за книгами. Она попросила его посмотреть розетку в коридоре, но Ян не разбирался в электричестве и высвистал Васю, который в этом деле был ас.

Когда Наташа заканчивала работу, они шли куда глаза глядят. Иногда в кино, все равно на какой фильм, иногда просто гуляли, если погода позволяла.

Началась удивительно ясная и спокойная жизнь без сомнений и вечных их спутников – пустых тревог.

То, что раньше представлялось Яну решительным и трудным шагом, внезапно сделалось радостью, тем, что делать хочется, и делается легко.

Теперь ему представлялось совершенно естественным, что, если он хочет быть с Наташей всю жизнь, надо жениться на ней, и как можно скорее, а для этого следует познакомиться с ее родителями, а ее познакомить со своими – не потому, что так требует этикет, а чтобы все они стали близкими людьми.

Он с удовольствием включился в подготовку Васиной свадьбы, от чего раньше увиливал, как только мог. Торжество планировалось сдержанное, только для близких, но таковых набиралось все равно много, и понятно было, что выльется оно в обычную пьянку, но хотя бы часик следовало удержать романтику. Ян удивился, почему не участвуют родители, но Васины жили в Казахстане и приехать не могли, поэтому они заочно благословили сына и его невесту и ждали их у себя на каникулах, чтобы там устроить настоящую деревенскую свадьбу.

Динины предки прокляли дочь и самоустранились, что, как понял Ян между строк, было их излюбленной стратегией. Ян решил в эту больную тему не вникать, он, назначенный свидетелем, ездил с Васей отоваривать выданные в загсе талоны на водку, коньяк, колбасу и еще какие-то консервы и стоял с ним в длинных очередях, потому что водки оказалось катастрофически мало на двадцать луженых курсантских глоток.

Наташа мало говорила о себе, и Ян почему-то решил, что она из неблагополучной семьи, но был готов мириться с этим обстоятельством. Обстоятельств теперь вообще не существовало, он знал, что будет с Наташей, несмотря ни на что.

Когда она пригласила его к себе, Ян согласился с волнением. Он боялся, что не сумеет найти общий язык с алкоголиками и произвести на них хорошее впечатление, потому что по работе в приемнике знал, как эти люди тонко чувствуют презрение в свой адрес, даже если оно не высказано вслух и тщательно замаскировано.

Но увиливать не стал.

Поднявшись по темной лестнице, он вслед за Наташей попал в огромную кухню, казавшуюся тесной из-за развешанного по веревкам постельного белья и цинковых тазов на стенах. Мелькнула какая-то женщина в цветастом халатике, Наташа поздоровалась и повела Колдунова мрачным извилистым коридором, выкрашенным в хмурый болотный цвет до половины (а выше была побелка вся в трещинах и припудренная черной пылью времени).

Ян содрогнулся, но тут Наташа открыла дверь, и они оказались в небольшой светлой комнате, такой уютной, что он на всякий случай зажмурился и тряхнул головой, вдруг галлюцинация.

Но нет, все было наяву, и обои в цветочек, и белоснежная тюлевая занавеска, и две узкие кроватки, почти как у них с Васей. У окна стоял письменный стол в стиле шестидесятых, на легких ножках и с одной коротенькой тумбочкой, узкий книжный шкаф и такой же платяной, а больше в комнате ни для чего не оставалось места.

Колдунов хотел поцеловать Наташу, но не успел даже ее обнять, как вошла маленькая худощавая женщина, и Ян сразу понял, что это Наташина мама, так они были похожи.

Маму звали Полиной Георгиевной, и работала она участковой медсестрой в детской поликлинике.

– Чай? – спросила она, и тут же сама себе ответила. – Чай!

И убежала.

Ян огляделся. Как-то сразу чувствовалось, что в этой комнате живут дружно, хорошо и интересно. На стенах были булавками приколоты рисунки, Ян сначала подумал, что Наташины детские, но оказалось, что это маленькие пациенты так благодарили свою любимую медсестру. На одной картинке художник по малолетству работал в стиле «ручки-ножки-огуречик», но при этом так точно уловил сходство, что Ян рассмеялся.

Вернулась Полина Георгиевна и, постелив на письменный стол скатерть, стала быстро расставлять вазочки с вареньем и конфетами, блюдце с нарезанным лимоном и чашки в белый горошек.

– Значит, вы доктор, – сказала она, когда Наташа вышла за хлебом.

Ян кивнул, а Полина Георгиевна ничего не ответила, только уважительно поцокала языком. Колдунов не верил во всякую чушь типа ауры и энергетических полей, но объективная реальность состояла в том, что у людей, особенно у женщин, долго и честно работающих в медицине, действительно образуется особый ореол. Рядом с таким человеком чувствуешь себя спокойно и надежно, даже если знаешь его всего несколько минут. Ян улыбнулся, а Полина Георгиевна приказала ему принести из кухни табуретки.

Мало-помалу они разговорились, и беседа, как это почти всегда бывает, когда медиков в компании больше одного, съехала на профессиональные темы. Полина Георгиевна интересовалась у Колдунова новыми методиками заживления пупка, о которых он мало что знал, да и вообще в детских болезнях плавал. Еще мама Наташи спросила у него совета по нескольким сложным случаям на участке, Ян, к стыду своему, не знал, что делать, но обещал поспрашивать на кафедре детских болезней, не согласятся ли они помочь.

– Я напомню, – сказала Наташа, о которой в пылу беседы почти забыли.

Чувствовалось, что Полина Георгиевна любит свою работу, живет ею и счастлива, несмотря на бедность и не сложившуюся личную жизнь (Ян не расспрашивал, но понял, что отец Наташи ушел из семьи вскоре после ее рождения).

Наташа тоже хотела пойти в медицинское училище, но у нее оказалась слишком робкая натура, и мысль о том, что придется протыкать живого человека иглой, вызывала у нее настоящий ужас.

Подумала-подумала да и отнесла документы в библиотечный техникум.

Ян сидел, пил слабенький чаек и чувствовал, что дома. Он с удивлением вспоминал свой былой снобизм, когда считал девушек без высшего образования тупыми и ограниченными и был уверен, что с ними ему будет скучно. Боже, он достигал таких вершин высокомерия, что презирал участковых врачей, а медсестер из поликлиники вообще не держал за медицинских работников. Подумаешь, бумажки перекладывают, талончики выписывают, да журнальчики заполняют. Клерки, а не медики!

Оказалось, что он ошибался. Любая работа важна и интересна, если выполнять ее добросовестно, с интересом и с любовью. Полина Георгиевна, например, читала по специальности не меньше, чем он, а то и больше, потому что не отвлекалась на пьянки и девушек.

Это был очень хороший вечер, светлый и какой-то детский. Ян почти физически чувствовал теплоту доверия между Наташей и ее мамой и понимал, что Полина Георгиевна приняла его так ласково не потому, что он поразил ее в самое сердце своим великолепием, – нет, просто она знала, что дочка не наделает глупостей и не погубит себя, связавшись с неподходящим человеком, а Наташа, в свою очередь, не боялась, что мама разрушит ее любовь, лишь бы только удержать дочь подле себя или просто из вредности. Ян сам по себе тут был пока ни при чем.

Глава шестая

Любовь вдохновила Яна или ежедневное сидение в библиотеке дало свои плоды, неизвестно, но так или иначе он раньше срока сдал Князеву обзор литературы и написал программную статью, в которой обобщил опыт реконструктивных операций на желчных путях за последние десять лет. Обзор получился стандартным, обычное изложение вчерашнего курсанта, а статья понравилась ему самому. Поскольку Князев вписал в соавторы себя и еще несколько уважаемых людей, то публикация была обеспечена, и Ян, довольный миром и собой, настроился покорять новые вершины.

Увидев его сияющую физиономию, Князев посоветовал сидеть тише воды ниже травы, а то могут отправить в какую-нибудь не существующую ни на карте, ни в природе точку подменить заболевшего доктора – и забыть там лет на десять. Случаи такие в практике бывали.

Ян последовал этому совету не без удовольствия. Он вообще не любил выхваляться и выпячивать себя, чем грешили некоторые его товарищи. Были такие ребята, которые несли себя по жизни гордо и уверенно, с профессорским апломбом высказывали самые общеизвестные истины и действительно добивались успеха, оставаясь в тепличной атмосфере академии. Но если не везло и судьба выбрасывала их в самую гущу жизни, то там такое раннее светило или перестраивалось на обычные рельсы, или ломалось. Раньше, когда Ян был еще курсантом, Князев, наоборот, советовал ему быть активнее, ведь скромность украшает только девушку, и Ян искренне хотел заявить о себе, но слишком боялся быть смешным в своих попытках. «Пусть обо мне судят по делам», – решил он и в конце концов не ошибся.

* * *

В среду Наташа работала до трех, и Ян, соврав на кафедре, что идет в библиотеку (а формально и не соврав), ушел со службы раньше, чтобы успеть подхватить ее.

С утра мороз сковал льдом слякоть на тротуарах, по темной замерзшей воде мела злая сухая поземка, и продувало так, что гулять не было никакой возможности. Ян повел Наташу к себе, немного стесняясь своего казарменного быта, но показать, где он живет, было давно пора.

Вася с Диной были уже дома, жарили картошку с сосисками. Хмуро поздоровавшись, будто знала Наташу уже сто лет, Дина достала из ящика еще четыре картошины.

Ян начал в том смысле, что не беспокойтесь, но Дина цыкнула: «Мойте руки и через пятнадцать минут будем обедать».

Наташа улыбнулась, попросилась помочь, и не успел никто глазом моргнуть, как Вася с Яном оказались курящими на лестнице, а девушки принялись колдовать на кухне.

Ян был уверен, что им предстоит уютный вечер кухонных посиделок с разговорами о том о сем, но Дина вдруг поднялась, не допив чаю, и сказала:

– Василий, нам пора!

– Да куда…

– Василий! Мы уже опаздываем! – повторила Дина грозно.

– Да вроде… – растерялся было Вася, но тут же собрался. – Ах да, да! Мы очень торопимся.

– Просим нас извинить, но надо идти, – отчеканила Дина.

Ян взглянул в окно, куда как раз ветер ударил снежным зарядом:

– Да куда вы пойдете! На улице черт знает что творится.

– А мы не на улицу, – Дина решительно застегивала кофту.

– Нам действительно очень надо, – Вася с явным сожалением встал и пошел в прихожую обуваться и натягивать свою желтую шапку.

– Ладно, – вздохнул Ян, – жаль, конечно, я думал, посидим, вина выпьем.

– А есть? – рука Васи замерла на полпути к Дининому пальто.

– Василий!

– Все, все, идем.

– Очень жаль, что вы уходите, – сказала Наташа и стала убирать со стола.

Закрывая за друзьями дверь, Ян успел еще услышать «поедем в общагу, перехватим этого придурка Лившица, а то припрется в самый неподходящий момент».