скачать книгу бесплатно
– Холера их возьми! Они же издеваются над нами! —десятник с укором посмотрел на терпеливо сидящего в седле Дьякова.
Наконец показался все тот же священник и, приложив ладони к устам, сообщил:
– Его высокопревосходительство губернатор Монтерея и всей Верхней Калифорнии дон Хуан де Аргуэлло заняты срочными государственными делами и приказали не беспокоить его, кто бы ни прибыл.
– Ты сказал ему, что приехал посол самого наместника его величества? – теряя терпение, гаркнул десятник. Ужаленный плетью жеребец встал на дыбы, поднимая пыль.
– Никак нет, сеньоры,– смиренно ответствовал падре Ромеро.– Ведь как я уже имел честь доложить вам, его светлость премного заняты важным делом.
Мстислав бледнел, сцепив зубы, слушая глубокомысленную болтовню, и наконец не выдержал:
– Болван, ступай немедля и передай его высокопрево-сходительству, что я требую немедленно открыть ворота! В противном случае мы расценим сие как ответ!
За воротами послышалось какое-то оживление, блеснули на солнце грани штыков притаившихся королевских солдат. Казаки с беспокойством глядели то на своего командира, то на черные жерла пушек, что до сроку дремали в молчанье по всей крепостной стене.
Тем временем невозмутимый страж с кем-то посовещался и с тем же неизменно учтивым поклоном вновь удалился.
– Да что мы носимся с ними, как кот с салом! Они же потешаются над нами, вашбродь! – Афанасьев, багровея скулами, схватился за пистолет.
– Отставить! – Дьяков злее сжал повод.– Потерпим еще малость.
– Потерпим, потерпим! – ругнулся Борис.– Да у нас, поди ж ты, терпелка не из чурбака выстругана. Где ж это видано, чтоб с послами так обращаться! У нас уж весь терпеж по швам трещит!
Казаки, выстроившиеся в цепь позади сотника, зароптали, тревожно забряцало оружие.
«Даже волк краше смотрит на ягненка, чем они на нас»,– с болью подумал Дьяков, но преломил себя, приструнив своих.
На этот раз ждать пришлось еще дольше. Ни единого движения не было заметно на стенах редукции, и только где-то вдали, в самой сердцевине ее слышалось заунывное церковное песнопение «De profundis».[32 - «De profundis» – «Из глубин (я воззвал к Тебе)»– начальные слова заупокойной католической молитвы. (Прим. автора).]
Когда русский отряд совсем было уже сжег последнее терпение, бойница на сторожевой вышке внезапно распахнулась. В ней обозначилось морщинистое лицо монаха, коий с сокрушенным видом известил, что передать просьбу наместника губернатору ему не удалось, так как тот по совершении неотложного дела изволил почивать.
– Так значит, ваш губернатор приказал не пускать нас?!– в совершенном бешенстве заорал Дьяков.
Наиболее горячие головы из казаков быстро насыпали пороха на полку и взялись за замки ружей. Афанасьев процедил сквозь щербатые зубы:
– Если этот поп еще раз откроет не по делу свой рот, я закрою ему глаза.
Однако все притихли, когда со стены вновь закричали:
– Упаси вас Иисус! Да разве его высокопревосходительство дон Хуан де Аргуэлло посмел бы отвернуться от чести лицезреть в своих пенатах ваше сиятельство! Увы… – тут он беспомощно развел руками.– Мы, недостойные и презренные, просто не погодили предупредить его светлость, как тот пошел почивать… а беспокоить и будить его нам ни в коем разе не дозволено его превосходительством комендантом пресидии Ксавье де Хурадо.
Дьяков весь в красных пятнах едва не задохнулся от гнева.
– Подлец, иди и передай своему дуроумному коменданту, что если ворота не будут тотчас отворены, мы доложим главному правителю в Ситку, что Испания объявила войну России!
После этих слов петли крепостных ворот неохотно за-скрежетали, и тяжелые, из красного калифорнийского дуба, они стали медленно открываться.
Глава 19
– Успокойтесь, любезный,– губернатор попытался вежливо улыбнуться.– Вам пришлось немного подождать… Что ж, такое бывает. У Испании много дел. Во всяком случае, у вас был выбор, мой друг.– Эль Санто понизил голос, вглядываясь в лицо русского посланника.—Если б не сумели дождаться, то могли бы красиво уйти…
– От ваших ворот – да, но не из Нового Альбиона.—Мстислав вызывающе повел бровью.– И решение наше крепко.
– Вы, похоже, прибыли в Монтерей только для того, чтобы оскорблять меня?– Эль Санто вдруг остро ощутил груз своих семидесяти двух лет.
– Не примите мою резкость к сердцу, ваша светлость, а приложите ум. Гибель наших людей и сожженная мельница – это не пустяк, и за сие вам придется держать ответ.
– Вы говорите так, чтоб запугать меня?
– Я не могу позволить себе так зло шутить. Наших людей действительно убили, и мало того, не по-христиан-ски надругались над ними,– нервы Мстислава, казалось, готовы были вспыхнуть, но голос звучал твердо.
– А вы решительны. Я вижу, вы приехали не ради за-бавы. Но вот, простите, я не могу понять, что вы ищете?
– Вы издеваетесь?
– Отнюдь, сударь, отнюдь…
– Истину, черт возьми! – губы сотника сжались.
– О, это похвально. Но знаете ли вы, господин посол, что одна, всего лишь одна крохотная ошибка, заблуждение или, скажем, ложь портит тысячу истин?
– А вы, похоже, не удивляетесь нашему визиту? —Дьяков посмотрел на губернатора в упор.
– Визиту нет, а цели… С чего вы вообще считаете, что это дело рук испанских солдат? А у меня, между прочим, есть к вам тоже вопросы! Мне стало доподлинно известно, что ваша фортеция весьма основательно и бегло продолжает обзаводиться все новым и новым арсеналом: тяжелые пушки, стрелковое оружие…
– Точно так, ваше высокопревосходительство. И смею вас заверить, не для того, чтобы хранить его как реликвию. Я желал бы знать, по какому праву ваши люди творят разор на русских землях?
– Это угроза? – холодно выстрелил вопросом губер-натор.
– После событий на Славянке, вашего приема и тона, если угодно, да… Сегодня вы так много глаголили здесь о вашей миссии, о заботах, возложенных на ваши плечи… Не знаю. Но ежели вы и есть государево око в Калифорнии… то, простите, оно у вас с кровавым бельмом.– Мсти-слава поразила дрожь в собственном голосе.
– Ну вот что, господин посол,– дон Хуан был бледен, глаза недобро блестели.– Я чувствую, вы хотите покинуть Монтерей, и скоро это сделаете. Надеюсь, вы слышите меня? Конечно слышите. Если желаете, допейте свое вино и прощайте…
– Эх, не тот разговор затеян у нас с порогу. Не в то русло речи бегут… – сотник сокрушенно покачал головой.—Вот ежли б добром и миром решить всё… По гроб жизни люди бы наши обязаны вам были… Сами бы помнили, да и детям своим с внуками наказали.
– То, что я хочу вам ответить, следует говорить стоя,—губернатор решительно поднялся, расправил плечи и сомкнул пальцы в замок на груди.– Мне трудно выражаться о ваших чувствах к Испании, но я вполне могу сообщить о своих. Вы, русские,– кость в горле Новой Испании, и виной тому – ваше упрямство, наглость и спесь. Это мэка, иметь такую страшную язву в соседях.
– Мой совет вам – умерить пыл! – Дьяков сжал под столом пальцы.– И не терять достоинство.
– А мой совет: убраться прочь с дороги испанского коня! Да, я склоняю голову перед вашим императором. Он сумел укротить восставшего Голиафа[33 - Голиаф – имя одного из персонажей книг Ветхого завета, филистимлянского великана, убитого Давидом (а также одно из прозвищ Наполеона). (Прим. автора).]. Этот чудовищный корсиканец крепко утомлял своей добродетелью Европу. При его дворе голов рубили не меньше, чем у его бесноватого предшественника Робеспьера[34 - Робеспьер, Максимилиан – один из выдающихся деятелей французской революции (1758—1794), изучал право и затем занимался адвокатской практикой. В 1789 г. был избран в депутаты национального собрания и, благодаря своему бесстрашию, упорной энергии и репутации неподкупной честности, приобрел колоссальное влияние и уважение, так что в 1792 г. он был уже признанным лидером многочисленной партии монтаньяров в Конвенте, и, благодаря главным образом его влиянию, королю был вынесен смертельный приговор. Своим жутким террором Робеспьер восстановил против себя самых крайних радикалов; по предложению Тальена, он был арестован, но толпа освободила его; тогда Конвент с неожиданной решимостью отдал приказ взять приступом здание ратуши, где Робеспьер находился. 28 июля (10 термидора) Робеспьер Максимилиан, его брат Огюстен и еще двадцать единомышленников были гильотинированы при громких криках радости со стороны еще недавно поддерживающей его толпы черни. (Прим. автора).]. Но всё это не значит, что русские имеют теперь право вторгаться во владения Испании! И клянусь Гробом Господним, у нас еще есть честь и патриотизм.
– Смею заверить – русские сим тоже не бедны. А спорить с нами,– Дьяков резко поднялся из-за стола,– не к обедне звонить.
– Довольно! – Эль Санто нервно дернул щекой.– Я предупреждаю вас: мы будем драться до последнего испанца.
– Это ваше окончательное решение?
– Да, черт возьми!
– Ну что же, до последнего испанца, так до послед-него.
Глава 20
Уже за воротами пресидии Афанасьев несмело царапнул вопросом мрачного сотника:
– Ну что, наломали дров, ваше благородие?
– И немало, похоже… Худо, братцы, худо… Беда сгущается над нами, как ядовитый туман… Видно, не хлеб нам придется сеять, а сабли точить.
– Ой, малым-мало нас для такой затеи,– буркнул Щербаков. Его изможденное худое лицо с черными в проседь усами было крепко схвачено печатью сомнения.– Это когда еще помощь из Ситки придет, а делу уж ход даден… Ежли только индеаны пособят?..
– Эва, нашел защитников. Случись что не по их, эти черти тебе сами глотку и перережут.
Десятник сплюнул с досады. Морщины на его щеках порозовели и обозначились глубже.
– В таких делах, брат, веры им ни на грош.
До озера, что лежало на их пути, отряд добрался глубокой ночью. Но в этот раз в голосах казаков не слышалось радостных нот. Глядя на небо, они не узрели ни единой звезды, и это слепое, как черный саван, небо испугало души. Никто не сумел припомнить такой безглазой и глухой ночи. Ни звезд, ни луны, ни ветра. Воздух был непо-движен, как стоячая вода безымянного озера, а они ощущали себя песком на его дне.
* * *
Лежа у костра, Дьяков долго слепил глаза, глядя в струящиеся языки пламени. Он попытался вспомнить лицо сына, но черты его как будто истаяли, стерлись временем, заштрихованные огнем. «Господи, да я уж и забыл, каков он обличием…».
Потом на смену пришел Кусков со своей Катериной, мелькнул и исчез безногий Кагиров, ломкие губы Федора Колотыгина с неясным тревожным шепотом, и снова сын, только теперь уж как будто лежащий в гробу…
Но, протянув к нему напряженные руки, сотник вдруг в ужасе откинулся назад. Не было в гробу сына. Не было Даниила, а вместо него там лежал седовласый старик и вокруг его сомкнутого рта курился неслышный зарождающийся смех.
– Ты признал меня, сотник? – хищные костлявые персты уцепились за край гроба, побелев от дикого напряжения.
Дьяков едва не задохнулся, а старик, натянув жилы на шее, приподнял голову и тайком покосился на него.
– Прочь! Прочь! Крест на мне!– захрипел Мстислав.
И снова увидел труп сына, но как будто с отнятой головой… И вновь скалящийся старик, только теперь знакомый до жути и с тем же вопросом:
– Так ты узнал меня?!
И Дьяков, немея плотью, вдруг признал в сем двоящемся кошмаре старого губернатора Монтерея. Костлявые руки его напряглись, скрюченные пальцы побежали, как пауки, к горлу сотника.
И тогда он бросился прочь, теряя своих казаков, что гибли под пламенеющими копытами гигантского всадника… И вспыхнула зловещим гранатом слепая ночь, а лицо старика лопнуло до самых ушей в сатанинском хохоте, заглушая набат русских колоколов.
Все небеса вдруг охватились огнем. И в них клубились и метались космы разорванных туч вперемежку с криками гибнущих под испанским мечом.
«Это ФАТУМ! ФАТУМ!!!» – слышался из дымного хаоса громоподобный хохот старика, и подымался огненный меч, и рассекал небо, и вспарывал земную твердь…
– Ваше благородие, светает! – Худяков тряс за плечо жалобно стонущего во сне Дьякова.
Часть 2 Белая птица
Глава 1
Было мне сказано, ведано было:
– Ты должен его от недуга избавить.
И пусть помогут ему черные духи земли,
И ты, Мать Касатка!
Было мне сказано, ведано было:
– Барабору[35 - Барабора – деревянные жилища береговых тлинкитов, квакиютли, шехалисов; делались рабами по типу «длинных домов» ирокезов.] ты должен богатой сделать,
И пусть помогут ему синие духи воды,
И ты, Мать Касатка!
Было мне сказано, ведано было:
– Барабору ты из кедра зеленого сделай.
И пусть помогут ему белые духи неба,
И ты, Мать Касатка!
Было мне сказано, ведано было:
– В бараборе этой взрастишь ты воинов-сыновей.
И пусть помогут ему красные духи огня,
И ты, Мать Касатка!
– Ай-я-я! Хон! Хон! – седая голова Цимшиана, увенчанная шапкой из высушенных человеческих пальцев, замерла, точно отделившись от еще бьющегося в конвульсиях тела. Большой бубен прощально грохотнул в морщинистых цепких руках и затих, будто спрятал язык, которым шептался с духами. Жрец припал к нему ухом. Круглый, как солнце, бубен был сделан из туго натянутой на обруч шкуры белого волка и издавал глухие, но волнующие сердце звуки.
Притихшие ряды шехалисов упали на колени и воздели сотни рук в небо. Шаман обвел соплеменников царапающим, как шип, взглядом и остановился на группе рабов из восьми человек, которых с двух сторон обступали воины в лосиных плащах.
Плоский нос на широком темном лице сморщился в хищную складку, губы растянулись, обнажив мелкие крепкие зубы.
– Время, калги![36 - Калги – рабы из плененных вражеских племен.] – прохрипел он, и бубен зловеще зарокотал, будто поддакивая словам жреца.
Рабы – две жилистые старухи из племени клаллам и шесть плененных мужчин из горного народа чилкотинов —напряглись, не в силах отвести взгляда от горящих глаз Цимшиана.
Медные острия копий воинов погнали жертвенников вдоль длинных рядов собравшихся к восьми вырытым яминам. Крики и монотонные удары древесного барабана сопровождали каждый их шаг, покуда несчастные не достигли огромного тотемного столба. Несколько лун назад его по традиции установили рабы у места закладки новой бараборы для Чокто – сына вождя.
– Иди, убей их, как завещали нам духи.
Кулак вождя Две Луны, сжимающий вампум[37 - Вампум – ожерелье из раковин, зубов животных и бус, либо вышитый пояс, сочетания или орнамент которых имеют важное смысловое значение. Своеобразное священное письмо краснокожих, не имевших своей письменности. (Прим. автора).], толкнул в спину сына. При этом глаза старого воина заблестели влажным блеском, словно два сырых яйца.
