Записки военного дознавателя

В Краснотурьинске я пробыл три дня, но думаю, что и двух часов было бы более, чем достаточно, чтобы пропитаться духом серой и густой как тюремный кисель безысходности. Бывают такие места на земле, где даже умереть кажется неуместным, и единственное, что более-менее соответствует гению этого самого места – это лишь долгий отчаянный вой. За все время моего пребывания, я не встретил, кажется, ни одного полностью трезвого человека. И это включая женщин и подростков, начиная, наверное, лет с пятнадцати… Делать там было решительно нечего: был, кажется, всего один небольшой облупленный кинотеатр с сомнительным репертуаром, и это, в сущности, все, что предлагалось в плане культурного времяпрепровождения. А просто прогуливаться по нечищеным от снега улицам, да еще и в хромовых сапогах, было, понятно, тоже занятием далеко не из приятных. Тем не менее, одним из немногих, и все-таки работающих магазинов, был книжный, расположенный в двадцати минутах ходьбы от гостиницы. Там в крохотном букинистическом отделе, расположенном в углу помещения, я откопал миниатюрное, и очень милое издание «Калевалы»: красную книжицу, которая легко помещалась на ладони.

Собрав за три дня все нужные для прокурора документы, я с легким сердцем и переполняющей меня радостью, отправился на вокзал за билетами. Но не тут-то было! Оказывается, как раз в эти дни выпустили по амнистии большую партию заключенных, и, всем, как и мне, понятно, хотелось поскорее забыть эти места. Тут уж было не до сентиментов. Я быстро нашел военного коменданта – капитана с петлицами артиллериста, какие имелись и у меня. Его, правда, пришлось какое-то время приводить в чувство, поскольку дело шло к вечеру, и он уже успел принять не менее бутылки, а то и поболее. Капитан брыкался, пытался орать, что занят, но, когда я заорал на него и сказал, что он срывает важнейшую операцию по поимке государственного преступника, тот даже, показалось, немного протрезвел.

– А че случилось-то?

– Че случилось? Майор тут один сбежал с автоматом и портфелем с сов. секретнымии документами! Понял?

– Откуда сбежал? – не понял капитан.

– Откуда надо, оттуда и сбежал! Ты ориентировку не получал что ли? – я понял, что его надо давить, пока он в себя не пришел, и потому я вел себя как можно более нагло.

– Не… а че? Отсюда откуда-то рванул?

– Нет, из ракетной бригады. Севернее. Подельников его уже взяли. Сейчас самого ищем. Ты, кстати, тоже поглядывай. Он, скорее всего поездами будет к Китайской границе прорываться. И поосторожнее: автомат у него.

Капитан захлопал глазами. Он явно не понимал, откуда в Краснотурьинске государственные преступники и вообще – сов.секретные документы. Но билет мне все-таки выдал.

А между тем я сказал почти правду. Действительно был такой случай: одуревший от водки и безысходности майор, начальник службы вооружений, сбежал – было – с какой-то северной точки. И действительно, с портфелем и автоматом. И застрелили его уже, и правда, где-то у китайской границы. Правда, все это было года за два до моего появления в прокуратуре. Но так или иначе, а спустя час или два я уже катил обратно в Свердловск.

Ехал я в купе с тремя уже изрядно пьяными, только что вкусившими свободу, зеками. Поначалу они меня приглашали пить с ними, но я был непреклонен: «Не могу, мол, служба!» Они только хихикали и, кажется даже, по-своему меня жалели. Вот ведь какая жизнь суровая бывает – даже выпить человеку не дают! Тут зашла проводница и оглядела всех недобрым взглядом. Видимо, кто-то из моих попутчиков ее зачем-то позвал. Это была мощная женщина лет пятидесяти, от одно взгляда которой хотелось превратиться в камень. Судя по татуировкам, она тоже была близка кругам, откуда происходили и мои новые знакомые.

– Ну че звал? – недобро осведомилась она, обращаясь к одному по прозвищу Лопата. Это был длинный, как жердь молодой мужчина, лет тридцати или чуть старше. На нем была грязноватая тельняшка и невероятно засаленные брюки, заправленные в короткие сапоги.

– У тебя есть чего-то? – Лопата щелкнул себя по шее.

– Поискать можно. Только казенки, кажись больше нет. Есть смага по червонцу или конина по полтиннику.

Попутчики переглянулись. Один из них, по прозвищу Румын, повернулся ко мне и, улыбаясь спросил:

– Конину будешь? Я угощаю!

– Конину? – немного замялся я, – Да я не голодный вроде.

Все, включая проводницу радостно заржали.

– Коньяк это, по-нашему, – сннсходительно пояснила проводница.

Я пожал плечами:

– Ну, разве что самую малость. Мне вставать рано и сразу к командиру представляться…

– Так там по многу-то и не получится, – успокоил меня Румын, все также улыбаясь.

К тому моменту, я уже понял, что все называли друг друга только по кличкам. Кроме Лопаты и Румына, был еще и Дюня. Дюня был тоже лет тридцати-тридцати пяти, с руками, словно составленными из шаров. В отличие от Румына, был он белобрысый и голубоглазый, и также, в отличие от своего чернявого товарища, совсем не улыбался.

– Давай в общем, одну смагу и одну конину! – велел проводнице Румын.

– Давать тебе твоя маруха будет! Ты цуцу гони, коли бухать хочешь! И смотрите мне! Насвинячите – хер уйдете, пока все не уберете за собой!

– Да ладно те, Лара… – ответил Румын, – Держи вот цуцу, че мы порядка не знаем? – и он протянул ей несколько десяток.

Лара взяла деньги и стала аккуратно пересчитывать.

– А Вова сегодня не работает что ли? Или он в другом вагоне?

Лара перестала считать и подозрительно уставилась на меня.

– А ты откуда Вову знаешь?

– Да я тут уже третий раз здесь еду… Два раза он проводником был. Познакомились вот немного…

– А… – ответила проводница и продолжила считать бумажки.

– Так, где он? – Спросил я, – Или не знаете?

– Он не с нашей бригадой, – ответила Лара, – Не знаю, в общем.

– Так откуда ты Вову знаешь? – спросил Дюня, когда Лара ушлаю Он, мне показалось, даже немного протрезвел.

Я рассказал, как мы познакомились, как он мне делал чай. Да, в общем и все, рассказывать там особо было нечего.

– Хороший человек, мне показалось, – сказал я. – Вот и подумал, может, если он здесь, так зайти поздороваться не мешало бы.

Вся компания вдруг странно замолчала и мне стало немного не по себе. Я, видимо, залез, как говорится, «не в свои сани». Но что во всем этом было не так, я пока не понимал.

Через пару минут проводница принесла бутылку трехзвездочного молдавского коньяка, а также бутылку из-под лимонада, заткнутую пробкой от шампанского. Она молча поставила все это на столик, на секунду задержалась, будто что-то пересчитывала, а затем так же молча удалилась.

– Ну че, накатили? – спросил Румын, открывая коньячную пробку, называемую в народе «бескозыркой».

Все протянули стаканы. Румын налил всем примерно по половине.

– Ну, а ты чего? Давай свой стакан!

Я протянул. Остальное он налил мне. Получилось практически поровну.

– Ну, че… Воля- вольная… понеслась! – хмыкнув, сказал Лопата и запрокинул стакан. Остальные молча последовали его примеру. Я тоже сделал глоток.

– Чего не пьешь? – Спросил Дюня, впервые слегка улыбнувшись, – Не нравится?

– Нравится, – ответил я, – Только я сразу сказал, что мне много нельзя. Так что я растяну на несколько раз.

– Ну как знаешь… – пожал плечами Дюня и достал откуда-то из-за спины банку килек в томате и складной нож. Лопата тоже пошарил где-то сзади и протянул ему пол буханки хлеба. Дюня быстро нарезал хлеб и чуть не одним движением вскрыл банку. Затем он аккуратно нарубил кильку прямо в банке и после выложил полученный фарш на хлеб.

– Давай, угощайся, – он протянул мне.

Пока Дюня возился с хлебом и банкой, я пошарил в своем портфеле и достал оттуда кусок сала, размером с ладонь и луковицу.

– О! Это дело! – обрадовался Румын и тоже, достав ножик, принялся нарезать сало и чистить лук.

Сначала мы съели бутерброды с килькой, а затем Лопата, вытащив пробку от шампанского из принесенной Ларой бутылки, налил всем троим по половине стакана мутноватой и довольно мерзко пахнущей жидкости.

И снова все выпили почти молча. Я тоже глотнул коньяку из своего стакана.

– Ты в Караганде бывал? – вдруг спросил Дюня, заталкивая в рот остаток хлеба.

– Нет, – ответил я, – А что?

– Та ничего… Чалился я там три года… Вспомнил вот.

– Нет, – сказал я, – там я не был. Я вообще в Казахстане дальше Актюбинска, считай не ездил. Хотя, еще на полигоне был, он километров триста от Актюбинска.

– Значит не был в Караганде?

– Нет, а с чего мне там бывать? Меня только туда пихают, где ракеты есть, – про прокурорские дела я, понятно, решил не распространяться.

– А, ну да… – Кивнул Дюня. – Значит, с Вовой, говоришь только тут познакомился?

– Ну да… – ответил я, – Да и то, не скажу, чтобы прямо друзьями сразу стали. Просто парой слов перекинулись, он мне чаю сделал, а я замерз тогда, помню, как собака… А что такое? Что вы все про него выспрашиваете? Случилось чего?

– Та нет… Тут другое… – ответил Дюня.

Лопата разлил остаток самогона. Они выпили и потянулись за салом и луком.

– Я, когда в Караганде откинулся, возвращался уже, так с ним тоже познакомился… Он тогда был проводником на поезде Караганда-Москва.

– Понятно, – я кивнул.

– Да ничего тебе не понятно, – огрызнулся Дюня. – Ладно, ты, похоже, и правда не при делах… Ладно… Угости нас смагой, душа просит… А я потом расскажу, что к чему.

Я кивнул:

– Хорошо, Лара зайдет, возьмем еще… Только я уже сказал – пить не буду. Только для вас, лады?

– Да не вопрос… – кивнул Дюня, – договорились же уже. Слушай, Лопата, не в службу… шумни Ларке, будь друганом, пусть принесет…

Лопата, покачиваясь встал. Я протяну ему червонец, и он направился в сторону купе проводницы. Минут через пять он вернулся с такой же бутылкой из-под лимонада, но на сей раз пробка была от винной бутылки. Дюня взялся разливать. Они чокнулись и молча выпили.

Да, так вот… – начал свой рассказ Дюня.– Чалился я, значит, в Караганде. По малолетству мне тогда пятерку дали, по сто шестьдесят второй… И вот… Отсидел я три, да и откинулся по амнистии. Ну, а перед тем, как выйти на волю, мне пахан маляву дал, передать кое-кому. Поедешь, говорит, в Москву, там передашь… Короче, сел я на поезд, ну и поехал. А проводником у меня, тогда как раз-таки Вова был.

Вот сижу, еду, то есть…Вова чай разносит. Доходит до соседнего купе, я как теперь в плацкарте ехал. А там трое урок ехало, тоже, видать, по амнистии, как я, откинулись. Ну, они покуражиться решили, и засылают к Вове шестерку, чтоб тот поюродствовал. Ну шестерка и так и эдак… и тут Вова, а он тогда вообще щуплый такой был, коротким таким ударом, я даже не заметил, вырубил того урку. Ну, двое других за перья… Ну, он и тех двоих отключил. Одного и вовсе наповал. Ну, на следующей станции – мусора, все такое, поезд держали в тупике часа три, пока протокол составляли, короче шухер нормальный такой был. Да оно и понятно, коли трупак нарисовался. Но отпустили потом. Было много свидетелей, ну они все как один за Вову и заступились. Вот тогда я с ним и познакомился. Оказалось, что он мастер спорта по боксу в легком весе, вроде. Ну, пусть и в легком даже, но мастерство есть мастерство… Тем козлам хватило. Оказалось, хоть Вова и не был блатным, но его вообще-то все по карагандинским кичам знали и уважали. И знаешь почему?

– Откуда мне знать? – ответил я.

– Оказывается Вова держал общак! Можешь себе такое представить?

Я понял, что тут надо бы удивиться и воскликнул:

– Как это?

– А вот так. – загадочно ответил Дюня, – Несколько воров в законе его к этому привлекли. К своим доверия у них не было почему-то. А с Вовой была какая-то история, когда он мог, но не сдал кого-то, потом еще и еще. В общем, стал своим, как говорится.

Я уже тут сидел, когда узнал, что кто-то в общак лапу запустил. Ну, Вова пришел на сходку, объяснил, что так мол и так… Паханы посовещались и сказали свое слово:

– К тебе, Вова, вопросов нет.

Мол, они примерно догадываются кто это крысятничал. Однако, того урода еще найти надо. Однако, он ведь может сделать так, что порешит незаметно и концы в воду. Так что, сказали, лучше тебе исчезнуть с карагандинского маршрута. И пристроили его сюда на Урал. Никто об этом не знал, кроме самих паханов, да и еще пары-тройки урок, что сидели уже тут на Урале. Я вот тоже знал… Так что, когда ты про него спросил, я нехорошо подумал. Подумал сначала, что ты от кого-то явился, чтобы того… сам понимаешь…

– Ну, теперь не думаешь? – спросил я.

– Теперь нет, – отрезал Дюня, – ты слишком заметный. И в форме, как я гляжу, один на весь состав… Нет, они бы кого-то помельче заслали.

Вскоре моя компания окончательно упилась и засопела на своих полках. Румын заснул, уронив голову на стол и свесив руки чуть до пола. Лопата, через полчаса, как заснул, вдруг стал метаться, выкрикивал что-то… А Дюня захрапел, словно вулкан Кракатау… Пару раз мимо проходила Лара, и глянув мельком на спящих, продолжала следовать куда-то в другой конец вагона. Было уже совсем тихо, если не считать храпа и сонного бормотания, раздававшегося то там, то тут.

Я ехал и думал о том, как странно, порой, складываются людские судьбы. Обычный человек, не блатной даже, и вдруг держит воровскую казну… Это, как если бы лютого диссидента назначили бы секретарём обкома партии… Чудно…

Снова прошла Лара, но на этот раз она остановилась в темноте прохода и уставилась на меня.

– Так чего ты про Вову спрашивал? – спросила она негромко. Видимо, не хотела никого разбудить.

– Ничего, – ответил я, – сказал, же: просто поздороваться хотел.

– Просто, говоришь? – было ощущение, что она хочет что-то прочесть по моему лицу, но у нее это не особенно получается.

– Ну, да, – подтвердил я, – А что не так?

– И чего вдруг именно теперь?

– Я его увидел второй раз в жизни несколько дней назад, когда в Краснотурьинск ехал. Сейчас еду обратно. Просто хотел сказать, мол, привет и прощай. Вряд ли я тут окажусь еще раз когда-нибудь…

– Может, передать ему чего? – спросила Лара.

– Да что передать? Мы же и не друзья даже.

– Пропал Вова… – вдруг сказал Лара, глядя в пол.

– Как это? – не понял я

– А так… пару дней как на работу не вышел, дома тоже нет его. В общем, сам понимаешь, что мне думать?

– Ну, может он запил? – предположил я.

– Нет. Вова не такой. Он ни капли в рот не брал. Даже по праздникам. Скорее всего… – Лара вздохнула, – старые дела его догнали… Жалко… Хороший пацан был…

– Был? -переспросил я.

– Да… я, может, и кажусь дурой, но сердцем хорошо вижу. Вижу, что ты точно не при делах… И также ясно вижу, что Вовы больше нет…

Она вдруг развернулась и стала медленно удаляться к своему купе, поминутно хватаясь за поручни, в такт покачиванию вагона. Я был ошарашен. Сказанное поразило меня как гром, как шальная пуля. Хотелось даже закричать: «Стойте! Этого не может быть! Зачем вы все это придумали?» Но, понятно, что я по-прежнему сидел молча, глядел в окно и все думал, думал…

А за окном простиралась холодная непроглядная ночь…

На губе

 Я протер глаза, и, скрипнув пружинами солдатской кровати, резко встал. Койка моего соседа по комнате лейтенанта-танкиста была идеально заправлена. Он отсутствовал – был в каком-то из караулов. Будильники, числом не менее трех, неистово звонили и скрежетали из разных концов комнаты так, словно бы предвещали немедленный конец света. Впрочем, как и всегда. Стукнув по «башке» каждому, я восстановил мягкую тишину раннего зимнего утра.

Моя дознавательская вольница закончилась пару дней назад, завершив тем самым великолепную «белую полосу» моей жизни. Я почему-то вспомнил, как возвращался в часть на хорошо знакомом, разболтанном на чудовищных рытвинах и ухабах ЛиАЗе. Тогда тоже, сквозь мутное заиндевелое автобусное окно, было видно, как пролетал этот медленный, пушистый, не очень крупный снег. Он тихо слетал откуда-то из небесных амбаров, закрытых от постороннего глаза серыми низкими облаками, и делал невидимыми поля и леса, что должны были бы тянуться до самого горизонта. В бригаду я, понятно, возвращался не торопясь. Вся предыдущая служба научила меня не суетиться по таким пустякам, а размышлять о чем-то более возвышенном. И вот вчера как раз и закончился последний день блаженства.

Позавтракав в нашей офицерской столовке, я направился в свою часть на утреннее построение, размышляя по дороге, что, видимо, отцы командиры, как и прежде, от большой «сердечной любви» снова сделают все от них зависящее, дабы дать мне завшиветь в нарядах и караулах. Я пыхтел папиросой и с приближением знакомых зеленых ворот со звездами, становился все мрачнее. Но, на сей раз, как это ни странно, все получилось немного иначе.

Выстояв на плацу с полчаса, я не без удивления отметил, что командир дивизиона лишь прошелся по мне мутным взглядом свежеизловленного карася, ища что-то или кого-то, и почему-то шевеля при этом губами, чем, видимо, и притянул из памяти рыбацкие аналогии. Вскоре, очевидно получив, внутри себя некий ответ на неизвестный вопрос, он тотчас и отвернулся: ему было явно не до меня. Признаться, я был даже несколько озадачен, ибо в напряжении ожидал потоков тупых, скабрезных, сто раз «пережеванных» острот. Это даже настораживало, но уже через минут пятнадцать все встало на свои места. Дядя Слава – прапорщик – штабист, тянущий последние, оставшиеся до пенсии месяцы, после развода все-таки одарил меня нарядом, хотя и совершенно блатным – дежурного по караулам. Отвечать там, в сущности, было не за что. Самое сложное, и, в сущности единственное, что все-таки нужно было сделать – это проехаться на ГАЗ-66 по лесам и развезти термосы с едой бойцам, которые караулили удаленные от гарнизона склады. Было, правда, одно отягчающее этот наряд обстоятельство. И был этим обстоятельством не кто иной, как подполковник Маслов – начальник гарнизона, и он же – формальный надзиратель за всеми гарнизонными караулами. Маслов уже давно стал притчей во языцах не только в гарнизоне, но думаю, что и далеко за пределами нашего округа. Это был на редкость одиозный персонаж, к которому, даже военная прокуратура не знала толком, как относиться.

 Впрочем, думать, будто кто-то может относиться к нему с прокурорской строгостью, было бы наивно. Во-первых, если кому-то и приходило в голову приехать с проверками из армии или округа, то этот случайный ревизор довольно скоро возвращался обратно в свой кабинет в состоянии надолго измененного сознания. Дело было в том, что по приезде, Маслов как радушный хозяин, сразу же брал дело в свои руки и вел дорогого гостя в «генеральский городок», над которым начальствовал, словно китайский император над Тайным городом. Там, после двух-трех часов холодных и горячих вод во всевозможных банях, а также после непрерывной дегустации коньяков различной степени выдержки, на приезжего инспектора тотчас снисходило просветление. Он как-то вдруг целиком и полностью начинал понимать, насколько необоснованными были всякие там нелепые подозрения по отношению к этому хозяйственному, толковому и гостеприимному военному. С тем он и уезжал, по дороге размышляя, как бы дать по зубам тем выскочкам, которые вместо того, чтобы нести службу пишут гнусные пасквили в адрес столь выдающегося военачальника.

Однако, в один из странных дней господь ниспослал откровение и Маслову тоже. Оно, впрочем, было не особенно замысловато. Суть его, видимо, была примерно такой:

– Подполковник! Тебе осталось два года до пенсии! Что ты себе думаешь? Куда поедешь? Неужто губу раскатал, типа, что Я, за многочисленные «подвиги» твои, воздвигну тебе хоромы до небес? Да ни в жисть, Маслов! Сам мозгами-то пораскинь! Одного адского зелья ты выпил столько, что авианосец заправить можно! А сколько раз ты на заповедь «Не укради!» клал с прибором? А? Забыл, что ли? И ты теперь думаешь, что за все эти твои номера, что лицезрел Я с небес, Я готов предоставить тебе жилплощадь? Ага! Щас! Разгон только возьму от центра галактики! Ну, разве что в озере с кипящей серой, если ты не против! Думай, в общем! Конец связи!

И тут подполковник прозрел! И в самом деле! Ехать-то некуда… Пенсия на носу, до полковника дослуживаться, учитывая все те же «заслуги», вряд ли оставят… В общем – остепенился, подсуетился и, проведя через все те же банно-коньячные «круги рая» нужного человечка, оттяпал изрядный кусок земли в близлежащей деревне. Ну, земля – дело хорошее, кто бы спорил, но надо бы и построить на ней что-нибудь. Пусть не пирамиду Хеопса – времени маловато, но, скажем, Версаль в масштабе 1:3, – задача явно посильная. Именно с этого момента, как говорят злые языки, Маслов и проникся одной странной идеей, которой, впрочем, рано или поздно проникался всякий большой военный чин, имевший отношение к личному составу. Суть ее состояла в том, что гарнизонная гауптвахта – должна быть не столько исправительным учреждением, сколько источником бесплатной строительной рабочей силы. И когда пришло понимание вопроса, тогда-то стройка века и закипела.

Военные помельче, высказывались о масловской затее, в основном, в сомнительных выражениях, ибо время от времени под арест попадали ни в чем не повинные, и даже отличные бойцы, исполнявшие функции почтальонов, посыльных и даже шоферов разных начальников. Арестовывались они Масловым на десять – двенадцать суток, имея на руках все правильные документы, обладая образцовой стрижкой и свежевыстиранной формой, противогазом, и даже начищенным до масляного блеска оружием. Выглядел сам процесс ареста также банально, как сообщения замполита о том, что мы успешно идем семимильными шагами к построению коммунизма. Другими словами, обыкновенно после обеда, Маслов, не спеша и позевывая, выходил на крыльцо КПП «генеральского городка», и начинал «сканировать» горизонт. Если сходу добыча в руки не шла, он просто стоял и ждал. Бойцы, иногда пробегали мимо проходной гарнизона, лишь переходя на строевой шаг при виде грузного подполковника, и неловко бряцая при этом автоматом и противогазом. Маслову, строевой шаг, безусловно, нравился, но стройка деревенского «версаля» была в его глазах куда важнее военной хореографии. Короче говоря, при виде пробегающего мимо бойца, он трубно командовал:

– Товарищ солдат, ко мне!

 Боец начинал юлить, доставал документы, удостоверение почтальона или же посыльного за каким-нибудь генералом, но все было тщетно. Далее следовала обычная чеканная фраза:

– Ты ни чем не виноват! Но на губу (гауптвахту, то есть) – шагом марш!

 Поскольку документы Маслов тотчас отбирал, бойцу не оставалось ничего, как выполнить приказ. Впоследствии в частях и подразделениях даже вроде бы вышел тайный устный приказ: добираться до почты или городка строго через лес, минуя тем самым «генеральский городок», но это помогало лишь отчасти. Маслов ловил рабочую силу для своей стройки повсюду: в магазинах, на улицах городка, на той же почте, в общем – где угодно. Гарнизон для него стал чем-то вроде охотничьего заказника. Бойцов на стройке, впрочем, не обижал: разрешал давать добавку гауптвахтенной баланды, сколько захотят, никого особо в шею не гнал, работали спокойно и деловито, а иногда, в случае ударного труда, даже получали на всех пару пачек сигарет "Прима".

 Мое первое, хотя и косвенное знакомство с хозяйственным подполковником произошло летом, и при несколько необычных обстоятельствах. Я тоже дежурил по караулам, и, заступив в наряд, застал такую картину. Бойцы старого наряда и мои стояли уже за воротами «генеральского городка», и пристально глядели в крону растущей там яблони, время от времени тыкая куда-то вверх карандашом или пальцем. Я подошел поближе, пытаясь понять, чье именно привидение они там увидели? Но, к моему удивлению, ни призрака, ни удавленника, ни даже Пушкинской русалки там не оказалось, и оттого любопытство мое разгорелось еще больше.

 Боец из старого наряда, снова ткнулв сторону яблони карандашом, явно проявляя неподдельное возмущение:

– Не видишь что ли? Вон висит, правее толстой ветки!

– Не…,– упирался боец из моего наряда, – то мы посчитали уже!

– Тебя контузить что ли? Говорю, не считали мы то! С ним – семьдесят два и будет!

– Не… – упирался мой боец – Одного не хватает!

– Что тут происходит? – осведомился я.

– Яблоки считаем, – хмуро ответил боец старого наряда.

– Это еще зачем? – я подумал, что они меня разыгрывают, и потому сразу сделал значительное выражение лица.

– Как зачем? – в свою очередь удивился боец из моего наряда. – Маслов же велел яблоки по счету принимать!

– Маслов?.. – я был просто ошарашен, – Как это? А если упадет какое-нибудь на землю?

– Тогда его надо Маслову отдать, – с видом эксперта ответил боец моего наряда.

– Врешь! – не поверил я.

– Никак нет! – ответил боец старого наряда и протянул мне книгу приема- сдачи.

Я полистал ее и к своему полнейшему изумлению прочел несколько записей вроде: