Межлуние. Том II

Обходя лужи и комки навоза, он вдыхал зловоние, доносящееся со всех сторон. К нему он привык. Оно словно было приветствием этого королевства нищих, обращенным к блудному сыну.

Для вечерних драк еще было слишком рано, однако в открытой двери угадывался массивный силуэт вышибалы.

– Игорь, – кивнул человек в плаще, снимая шляпу.

Тот посторонился, освобождая проход. Здесь его еще помнили.

Мужчина прошел к барной стойке и скинул головной убор, освободив пальцы. Простая мера предосторожности, не более того.

– Водки? – тут же спросил хозяин заведения.

– Мух не ловлю, – отозвался посетитель.

– Привычка, – пожал плечами собеседник, – что привело ко мне Железные Кулаки?

– Ты же знаешь, Влад, мне не нравится эта кличка.

Толстый владелец кабака вытер руки полотенцем.

– Она принесла тебе славу.

Человек в пальто кивнул, соглашаясь.

– А теперь к делу. У тебя еще работает этот верзила?

На стойку легло несколько мятых ассигнаций. Давать недавно полученные, чистенькие, было бы слишком опрометчиво. Могут появиться вопросы. Они, как резкая вонь от разложения, привлекут ворон. Кружащаяся стая обратит на себя внимание падальщиков покрупнее.

Хозяин ухмыльнулся.

– Чертов пьяница, но когда он трезв и в кольчуге, его обходят стороной. – Он обернулся и крикнул куда-то внутрь кабака: – Никола!

Какое-то время была тишина, а затем из темноты выглянул рослый бородач в просторной рубахе.

– Звали? – спросил он низким голосом.

– Да, дело к тебе есть. Идите в подсобку, – распорядился хозяин.

Мужчины прошли в захламленную комнату, заставленную ящиками. Массивный вышибала присел на бочонок, поджав ноги и сложив на коленях тяжелые руки. Темные волосы, покрывающие их, не могли скрыть многочисленные шрамы.

Человек в пальто закрыл за собой дверь, и они остались в пыльном полумраке, разрезаемом тонкими полосами света, просачивающегося меж напольных досок второго этажа. У визитера не было ни малейшего желания опуститься на ящик или прислониться к стене.

– Как жизнь?

– Бывало лучше.

– Тебе я больше известен под прозвищем Барин. Что ты можешь сказать о моем слове?

Никола молчал несколько секунд.

– Ты не обманываешь.

– Так вот, я предлагаю тебе сделку. Ты сможешь безбедно прожить до старости, если окажешь мне услугу. Никого калечить не придется. Только нести на спине груз две сотни шагов.

Никола нахмурился, погладил бороду и изрек:

– Какой?

– Двенадцать пудов стали.

Он кивнул.

– На арене я носил якорь. Двадцать пять пудов.

Человек в пальто выдержал паузу.

– Есть одно условие. Если ты дашь свое согласие, отказаться не получится.

Никола медленно повернул к нему свою голову. Он как медведь, был до поры обманчиво медлительным.

– Лучше так, чем гнить заживо.

Вышибала подумал еще и добавил:

– Я согласен.

– Я не пожимаю рук, ты знаешь. Я даю тебе свое слово, ты получишь обещанное мной.

Странные бледные люди, покрывающие кожу тканью, покидали деревню, и собравшиеся племя смотрело им вслед, пока джунгли не поглотили силуэты уходящих бриатов. Некоторые самиру рассматривали оставленные им на прощание подарки, обсуждали, как использовать дары, и делились впечатлениями последних дней. Никто, включая вождя или шамана, не смог истолковать причину, по которой они появились здесь и так же бесследно исчезли.

Древо не давало подсказки, а жизненный опыт стариков оказался бесполезным. Ничего подобного не происходило раньше, и не понятно, повторится ли такой визит. Зачем им приходить к самиру, если они не собирались торговать и не искали себе жену?

Такое количество сложных вопросов прежде не возникало перед ними. Многие положились на вождя, предпочитая вернуться к прежним занятиям. Пожалуй, это был наилучший вариант.

Самиру неторопливо расходились по сторонам, и предоставленная сама себе Тапива, разлеглась на наклоненном стволе пальмы и беззаботно свесила руку, дразня тявкающего щенка. Ее отец хотел поразмыслить, и терпкий запах табака, разносящийся по ветру, говорил о том, что он зажег выменную у бледных людей курительную трубку.

Из плотных темно-зеленых зарослей, окружающих деревню, долетел резкий звук выстрела. Девушка насторожилась, но она уже видела в действии оружие визитеров. Возможно, их запасы провианта истощились, и они добыли себе дичь, – думала она.

Почти одновременно грянуло еще два щелчка с другой стороны, и с ветвей снялась стая испуганных птиц.

Тапива рывком села, сжав коленями ствол, и упершись в него обеими руками, завертела головой. У края деревни началось какое-то движение, и послышались пронзительные крики. Как завороженная, девушка смотрела на мелькающие в траве темные фигуры, приближающиеся к поселению самиру. Не останавливаясь ни на минуту, они ворвались в деревню и принялись хватать разбегающихся во все стороны жителей. Пойманным тут же связывали руки, и одевали ошейник, а сопротивляющихся немедленно избивали.

Один из моментов этого кошмара особенно ярко запомнился Тапиве. Молодой охотник успел выпустить стрелу, ранив врага, но тут же рухнул навзничь, остановленный меткой пулей.

Вскрикнув, будто это попали в нее, и, спрыгнув на землю, девушка побежала к своему дому. Она не до конца понимала, что происходит позади нее, но боялась услышать рукотворный гром, почувствовать горячую струю вонючего дыма, и раскаленный металл, впивающийся в спину.

Тапива не была одинока в своем бегстве. Едва живые от страха, многие самиру бросились в джунгли. Кое-кто надеялся сбежать на лодках, однако большая часть все-таки искала спасение в густых зарослях. Каково же было их удивление, когда прямо из земли взметнулась поднятая сеть, и из засады на них накинулись темные, почти черные представители племени нирей.

Их мгновенно окружили и сбили с ног. Кто-то грубо заломил Тапиве руку, и она с ужасом закричала. Через мгновение ее связали, а горло сдавил ошейник. Та же судьба постигла остальных пленников.

– Сюда, – поторапливал верзила двух головорезов, следующих за ним.

Они подбежали к сухому дереву, на котором был сооружен дом Тапивы.

– Это он! – осмотревшись и сверившись с клочком засаленной бумаги, заявил верзила, и трое мужчин принялись рубить ствол. С каждым ударом звенящего топора, вонзающегося острым лезвием в неподатливую древесину, девушка непроизвольно вздрагивала.

В обители шамана мелькнула красная вспышка и в сердце Тапивы появилась надежда. Ее отец обязательно успеет провести ритуал, и захватчики получат по заслугам.

Через многочисленные щели хижины замелькал красный свет. С каждым мгновением, наливаясь силой, он стал пульсировать, будто живой, наполняя мрак под крышей.

– Быстрее! – прохрипел верзила, с отчаянием всаживая топор.

Загнав орудие лесоруба глубже прежнего, ему пришлось навалиться всем весом, раскачивая рукоять, чтобы высвободить лезвие.

Стук топоров не смолкал, истязая Тапиву. Ее сердце бешено колотилось в груди, и она тянулась к отцу, не зная, как ему помочь. Мучительная беспомощность подрывала желание бороться, и только надежда на отца еще удерживала на краю пропасти отчаяния.

Хижина погрузилась во тьму, но лишь затем, чтобы в ней затеплилось, уже не угасая, багровое сияние.

Один из подручных верзилы уронил топор и со стоном схватился за голову. Его соратники остановились и вновь принялись за рубку, заработав быстрее прежнего. Тем временем несчастный издал нечеловеческий вопль и скорчился на земле, катаясь по траве и продолжая обхватывать свою голову. Пылающие алым кости проглядывали сквозь плоть и приносили ему неописуемые страдания.

Вздрогнув всем телом и задохнувшись от ужаса, верзила обратил внимание на свои руки, сжимавшие рукоять топора. Сквозь темную кожу начали проглядывать первые пятна света.

Нанеся два чудовищных по силе удара, он согнулся пополам и взвыл, прижав к телу ладони.

Не успела Тапива насладиться его болью, как раздался громкий треск. Лишившись необходимой прочности, сухая древесина надломилась и хижина покачнулась. Оцепеневшая и боящаяся вздохнуть девушка увидела, как надломился ствол, и ее дом, из которого так и не успел выбраться отец, накренился, отчего вниз посыпался мусор, и сорвались несколько вязанок, покрывающих крышу. Спустя один удар сердца, цепляя раскидистую листву соседних пальм, и распадаясь в воздухе на куски, хижина с хрустом рухнула на землю. Шум падения не смог заглушить пронзительный крик осиротившей Тапивы.

Одна из женщин прижала к себе девушку и закрыла ее рот рукой.

Вмиг выздоровевший верзила вскочил на ноги и с ликованием грязно выругался, сделав неприличный жест в сторону обломков, под которыми покоился шаман. После чего он наклонился над мертвым телом, все еще закрывавшем ладонями лицо.

– Соберите всех в одном месте! – скомандовал он и направился к центру деревни.

Дожидаясь, пока выживших самиру сгонят на поляну, верзила утирал пот, струящийся по голому торсу и ругался вполголоса.

– Это все, – произнес один из нирей, бросив к остальным избитого юношу.

– Обыщите хибары. Стариков кончайте на месте.

Верзила брезгливо осмотрел сидящих на земле пленников и задал волновавший его вопрос:

– Кто у вас король?

Самиру переглянулись, но никто не проронил ни слова.

– У вас был главный. Вождь. Где он?

– Вот он! – воскликнул стоящий неподалеку нирей, оставшийся охранять связанных самиру, и указал на него пальцем.

– Тащи его сюда! – прорычал верзила.

Приказ был немедленно исполнен. Прикрикивая и подкрепляя свои слова палкой, нирей вытащил вождя племени из плотных рядов и подвел к своему командиру.

Верзиле хватило лишь одного взгляда на прическу пленника, чтобы согласиться с выводом подчиненного. Выхватив из-за широкого пояса пистолет, он выстрелил в упор. Смерть наступила мгновенно.

– Теперь ваш король я.

Украдкой поглядывая на вооруженных бойцов, пытаясь не шуметь и не делать резких движений, Тапива медленно стянула нашейные бусы и обернула их вокруг бедра под юбкой. Она очень быстро поняла, что лучше не привлекать к себе внимания. Девушка сбросила с кисти браслет синего стекла – подарок одного из бледных людей и, стиснув зубы, затаила гнев. Сердито сморгнув слезы, дочь шамана пообещала себе вернуться к Черному Древу и жестоко отомстить обидчикам.

Найдя, как ей показалось, наиболее подходящее место для глиняной урны с прахом, Анна опустилась на колени и несколько минут держала в руках асун, слегка поглаживая гладкую поверхность. Стоящая в двух шагах позади нее Марина не вмешивалась в прощание и держала черный венок, вырывающийся из пальцев при каждом порыве ветра.

– Здесь заканчивается твой земной путь. Пусть тебе светят Луны, а земля будет пухом, – прошептала Анна.

Установив урну между валунами, она принялась укладывать камни, возводя маленькую стену, ограждающую прах от стихии и дикого зверя. Управившись с этим, дава встала и отступила назад. Подошла очередь Марины, установившей венок. Ей пришлось прижать его булыжником, иначе он бы обязательно упал.

Отдав дань почтения, Анна первой нарушила молчание:

– Не хочу здесь задерживаться.

Они отвернулись от скал и принялись отыскивать тропу.

– Нам надо решить, что делать дальше, – предложила дава.

– У меня есть подозрения, но я не знаю, как их превратить в доказательства.

Анна кивнула. Ее плотно сжатые побелевшие губы выдавали внутреннюю боль.

– Поделись со мной.

– Надеюсь, ты не станешь поддаваться эмоциям, – неуверенно начала Марина. – Такие пузырьки я видела только у Смотрительницы. Судя по ноте миндаля, этот яд привезен из Ланжи.

– В Каристоле другие ноты?

– Конечно. Чаще всего там северные ингредиенты или составы.

– Да, этого не достаточно для обвинений. К сожалению, мы не сможем обыскать ее дом.

Травница облегченно вздохнула. Она боялась, что Анна может сорваться и совершить какую-нибудь глупость. Например – пробраться ночью для тайного обыска.

– Пожалуйста, не давай ей повод. Ладно?

– Я же не дура!

Они замолчали. Прошло несколько минут, прежде чем Анна вернулась к разговору.

– Если допустить, что это не Смотрительница? Имеется ли мотив у Ольги?

– Сомневаюсь, – протянула Марина. – Только если на нее надавила Смотрительница.

Девушки обдумали такое предположение.

– Ради благополучия дочери… Да, Ольга могла согласиться… Знаешь, чем больше я ломаю над этим голову, тем больше сомневаюсь. Почему яд? Он совершенно не вписывается в нашу жизнь.

Их рассуждения были прерваны позвякиванием упряжи и лошадиным храпом. Раскачиваясь на ухабах и поскрипывая, к ним сзади приблизилась карета.

– Карен приехал! – охнула Марина.

Заметив девушек, возничий приподнял видавший виды цилиндр.

– Мое почтение, дамы.

– Есть новости?

– Конечно! – усмехнулся он. – Скоро все узнаете.

Карета проехала мимо, оставляя две узкие колеи в занесенной песком дороге. Девушки поспешили за ней, чтобы узнать первыми, что происходит в большом мире. Они заметили, как экипаж остановился у добротного дома Смотрительницы и пока Карен заботился о лошадях, наружу вышел неизвестный пассажир. Он размял ноги и принялся расстегивать ремни, удерживающие багаж. Марина машинально сделала еще один шаг вперед, и встала как вкопанная. По ее лицу, быстро сменяя друг друга, промелькнули глубокое отвращение, неподдельный страх и искреннее отчаяние, застывшее в глазах цепенеющей от ужаса девушки.

– Это может быть почтальон. Помнишь, однажды… – дава запнулась, увидев, как из кареты выбрался второй мужчина.

– Аня, – прошептала Марина, – их двое.

Подруги переглянулись.

– Надо выяснить, – с ожесточением вызвалась дава.

– Нет, подожди… – задохнулась Марина.

От нервного напряжения у нее перехватило дыхание.

– Я вижу припасы. Они прибыли к нам надолго.

– Так и есть, – присмотревшись, подтвердила Анна.

– Нам надо все продумать.

Подруга неохотно согласилась.

– Может быть ты права. И все-таки меня не перестает беспокоить мысль, что мы отдаем Смотрительнице инициативу.

– Пойдем отсюда, уйдем в сторону! – взмолилась Марина. – Пока нас не заметили!

Дава поддалась уговорам, и девушки поднялись по ближайшему склону, проваливаясь в песок и постоянно оступаясь. Перешагнув песчаный гребень, и оказавшись на другой стороне дюны, где их уже не было видно с дороги, они повязали на лица платки.

Продолжив обходной путь, подруги поддерживали начатый разговор:

– Ольга мне обязательно все расскажет. Вот увидишь.

Ее спутница лишь вздохнула, но не так, как делают скорбящие плакальщицы, а скорее как уставшие от детей родители.

– Время работает против нас. Ты не знаешь Смотрительницу также хорошо, как я.

Дава замедлила шаг перед полузанесенным домом. Обращенную к морю сторону уже поглотили неумолимые пески, и поэтому сохранилась лишь половина строения. Открытая настежь дверь удерживалась вездесущим песком, добравшимся до уровня дверной ручки, и ветер деловито шумел в рассохшихся стропилах.

– Я не рассказывала тебе об Ирине?

– Нет, – отозвалась травница.

Анна нахмурилась.

– Это случилась около пяти лет назад. Сюда поселили новенькую. Молодую и красивую женщину. Иришка была секретарем Круга и ошиблась в каких-то важных документах. Она всегда говорила, будто оказалась здесь из-за ревности одной из замужних архидав.

Дава погладила ребро дверного полотна и прислушалась, повернув голову, будто стены рассказывали ей о событиях, произошедших под этой крышей.

– Так что с ней случилось? – напомнила о своем присутствии подруга.

– Она умела запасать на зиму все что угодно. Мне стыдно признаваться, но я таскала у нее сушеную рыбу.

Анна грустно улыбнулась, вспоминая те дни.

– В конце весны я пришла к ней, чтобы отблагодарить. Наверное, Ирина догадывалась, кто виновен в воровстве ее запасов, но она никому ничего не говорила. Я испекла пирог, и мы сидели за столом, когда заявилась Смотрительница.

Дава повернулась к Марине.

– Она пришла не одна. С ней был мужчина. Ира спрятала меня в чулане, и я услышала все, что происходило дальше.

– Ее убили? – охнула травница.

– Нет. Хуже. Что там происходило, я поняла значительно позже.

– Так что с ней случилось? – замирая от тревожного предчувствия, спросила подруга.

– Повесилась. Не выдержала позора, – был ответ.

Девятипалово не было единственным неприятным районом Петра. Если подумать, то кварталы бедняков имели не менее дурную славу. Все та же извечная грязь, гнетущая нищета и безрадостное будущее. Приличные горожане держались от трущоб как можно дальше. Пусть тут не показывают нож средь бела дня, и в тоже время, руки в карманах что-то сжимали. Угроза не была явной до последнего момента. С наступлением сумерек все менялось. Поскольку многие отдали бы душу за порцию дури, опиумные притоны процветали. Там охотно меняли деньги на кратковременное помешательство, позволяющее забыться. В этих местах можно было встретить даже иностранцев, осевших на земле Вэда по разным обстоятельствам.

Когда-то и человек в пальто, стоящий у ограды длинного доходного дома проживал в этой части столицы. Его восстановление не было мгновенным, а путь наверх куда сложнее, чем падение. Ему никогда не забыть, каково это, терять абсолютно все, к чему привык. Что любил. Что хотел сохранить и приумножить. Ему никогда уже не сыграть на пианино, как в прежние времена. Ему отрубили белоснежные крылья и сбросили с блистающих небес умирать среди черни. Тогда он так называл простых людей.

Прямо перед мужчиной, во внутреннем дворике доходного дома играли дети. В обносках, разного цвета кожи, примерно одного возраста. Детство в этих кварталах заканчивается гораздо быстрее, чем хотелось бы родителям. В лучшем случае детвору ждет работа за копейки на фабрике. Нередко вредный воздух губительно сказывался на здоровье. Частенько пацаны девяти лет курили табак, выклянчивая его у рабочих. Бывало, их калечило. В худшем случае, их ждала стезя попрошаек. Вскоре наиболее смышленым объясняли азы воровского мастерства карманников, и вот юные щипачи выходили на большую дорогу. Наиболее увлекшиеся доживали до возраста, когда сбивались в стаи, промышляющие грабежом. Если на этом этапе их не арестовывали и не отправляли на рудники или лесоповал, то с большой вероятностью переходили на следующую ступень. Спуститься с этой лестницы можно лишь со сломанной шеей. Банды поглощали в себя все новые души и не давали взамен ничего кроме чувства мнимой важности. Иллюзорной значимости в узком круге лиц. Если твою кличку знали, то ты гордился. Значит, тебя боялись.

Вариантов дальнейшей судьбы было немного. Конец одинаков. Был ли то нож, воткнутый под ребро, проломленная голова, или удушение таким бесчувственным гигантом как Никола. В их истории последняя точка была написана собственной кровью. Взращенные безжалостной улицей, они редко умирали в своей постели.

Двинувшись вдоль ограды, мужчина вошел через раскрытые ворота и поднялся по приземистым ступеням к входу.

– Вы к кому? – обратилась к нему пышная тетка, стирающая белье в медном тазу.

По ее мокрым рукам, полускрытым под водой, стекала мыльная пена.

– Мия еще проживает здесь?

– На втором этаже, третий нумер.

Человек в пальто учтиво поклонился. Он не мог не уважать тех, кто завел детей в таком месте. Значит, они не убоялись. Это не то же самое, что смирились. Таким людям все по плечу. Они переживут его самого.

Поднявшись по скрипучей лестнице, он остановился и произнес вполголоса.

– Выйди из тени.

Блеснул убираемый под рукав клинок, и ему навстречу грациозно вышла коренастая женщина. Он давно знал ее. С их последней встречи она осунулась и остригла волосы. Теперь она больше напоминала мальчишку.

– Зачем явился? – прошипела она.

– Полегче, родная. У тебя то ко мне не должно быть претензий.

Мия наклонила голову на бок, и свет отразился от сетчатки, как у кошки.

– Милости прошу, – она смерила его взглядом с ног до верхушки шляпы, – Барин.

Последнее слово было произнесено со смесью зависти и презрения.

– Ты завидуешь мне, не так ли?

– А как ты думаешь? Идем вниз, я не хочу оставлять детей без присмотра.

Женщина бесшумно спустилась по ступеням лестницы. Ни одна доска и не подумала заскрипеть под ее ногами.

– Мне помнится, я полностью выплатил твою долю.

– Ты обманул меня, утаив истинную сумму. Я согласилась на меньшее, не ожидая такого большого куша.

– Сама виновата, – безжалостно отрезал Барин.

– Ты же узнал, да? – не обращая внимания на его слова, спросила Мия.

Они встали у края детской площадки.

– Год назад, – выдержав паузу, ответил мужчина.

Теперь, при свете дня, он смог рассмотреть ее лучше. Мешковатая одежда, перешитые мужские порты… И все-таки, в этом дешевом наряде чувствовалась неудержимая тяга выглядеть нарядно. Желание подчеркнуть свою женственность. Впрочем, от его взгляда не укрылись и обострившиеся скулы, и бледнота губ и тени под глазами.

– Долго же ты шел, – уже без обвинительного тона заметила она.

Не надо было быть давой, чтобы определить ее детей в толпе детворы.

– Мальчики-близнецы?

– Они, – улыбнулась она, на миг почувствовав нечто неописуемое.

Было так странно видеть улыбку на изможденном, сером от голода лице.

– У меня есть предложение. Оно столь же щедрое, как и опасное.

Мия задумалась, опустив взгляд на землю, а затем переведя его на собеседника.

– Каков куш? На этот раз ты скажешь мне правду, или я не отвечаю за себя.

Он ухмыльнулся.

– Мы с тобой все прекрасно понимаем. Вопрос в том, сколько достанется твоим сыновьям. Оплата червонцами. Не переживай, ты получишь деньги и сможешь оплатить пансион и положить в несколько банков крупную сумму. Они получат к ней доступ к своему совершеннолетию.

– Каков куш? – упрямо повторила она, и в голосе проскользнула нота раздражения.

Он повернулся к ней и слегка наклонился. Его тихий голос произнес:

– Я могу назвать сумму, только если ты согласишься. Обратного пути не будет.

Барин шагнул назад и продолжил наблюдать за детьми, давая ей время на размышление. В ее глазах он выглядел как ожившая смерть, которая предлагала ей сделку. Какой здесь выбор? Мия, так же как и он, знала о будущем тех, кто сейчас беззаботно играл в пыли.

– Я согласна.

Он кивнул, показав, что услышал.

– Сто тысяч каждому участнику.

Она бросила на него быстрый озабоченный взгляд. Такие деньги редко приходили к ворам.

– Что будем брать?

– Об этом при следующей встрече, когда я соберу всех. В твоем левом кармане адрес и небольшое лакомство.

Она неторопливо опустила руку и нащупала похрустывающие ассигнации и клочок бумаги. Барин провел пальцами по полям шляпы, прощаясь, и удалился за периметр ограды. Мия проводила его встревоженным взглядом, но стоило ей посмотреть на близнецов, и ее решимость дать им лучшую жизнь окрепла как никогда.

Это была самая тревожна ночь в ее жизни. Еще никогда прежде так не хотелось увидеть рассветное небо. Струящийся снаружи по стенам и крыше нескончаемый шуршащий поток создавал иллюзию, будто они находятся в нижней половине песочных часов. Начинало казаться, словно они вместе со всей деревней погружаются во мрак безысходности и кромешного отчаяния безлуния, где под гнетом всевластного времени им предстоит провести мучительную вечность ожидания.

Обе девушки не спали. Случалось, одна из них погружалась в дрему, но вскоре испуганно просыпалась. Им мерещились шаги под окном и разговоры за дверью. Когда ветер напирал на дом, и сухое дерево жалобно скрипело в ответ, они могли поклясться, что кто-то ударял плечом в забаррикадированную дверь.

Несколько свечей уже прогорело, но девушки зажигали новые. Только крохотное пламя, едва разгонявшее тьму и отражающееся в широко распахнутых глазах, отгоняло навязчивый страх. Прилипчивые и скользкие мысли не выходили из головы. То и дело подруги кидали взгляды на поспешно прибитые доски, перекрывавшие окна, и дверной засов, угадывающийся под многочисленной мебелью, громоздящейся одной кучей у входа. Это их немного успокаивало. Пробраться внутрь представлялось трудно выполнимой задачей.

Чуткий сон Анны прервался от кошмара. Она сбросила с себя воображаемые руки, и села на кровати, обхватив колени.

– Все спокойно? – шепотом спросила она.

– Да, – пролепетала Марина, следящая за затрепетавшим огоньком свечи.

Анна приложила ладони к лицу и помассировала скулы и виски.

– Мы не сможем так жить. Надо что-то делать.

– Предлагаешь нанести визит Смотрительнице?

– Конечно. Лучше так, чем ждать.

Марина подперла кулачком подбородок. Ее длинные волосы рассыпались по плечам и спине, почти полностью закрыв шею.