30 вопросов, чтобы влюбиться

– Ну… – я макаю кисточку в разбавленный водой клей и долго вытряхиваю лишнее, стуча по горлышку банки. – Платье не очень. Я в нем уже третий раз пойду. Не хочу позориться.

Ксюня хмыкает и поднимает одну бровь. Нет, все-таки она не разделяет моей проблемы. Я смотрю на ее одежду: да, мешковато и плохо сочетаемо, но недешево и не рвано. Толстовка добротная, кеды фирменные. И тушь на ресницах не комочками. У нее даже пирсинг есть: в носу, на брови, в ушах. Все золотое, явно не бижутерия. И Слава одевается хорошо. Они точно не знают, что такое бедность.

– А я вообще все эти рюши-юбки ненавижу, – Ксюня хватает еще одну газету и беспощадно сминает в неровный шар. Я чувствую в ее голосе что-то новое, не просто холодную грубость, а тонкую колкость. – Придумали тоже бал.

– Ну, зато можно почувствовать себя принцессой, – я улыбаюсь, вспоминаю свой самый первый раз. Тогда я так себя и ощущала, пока Анжелика ко мне не докопалась. Сказала, что платье у меня старомодное и вообще свадебное, а вовсе не бальное. А в прошлом году она его опять высмеяла, запомнила ведь, что то же самое. Не забуду ее слов, вроде и не смешных, и не унизительных, а почему-то обидных: «Ты все замуж надеешься выйти? Это не тот бал».

– По-моему, принцесса – это состояние души, – с убеждением утверждает Ксюня. – Не нужен бал, чтобы себя такой чувствовать.

Действительно, настоящие принцессы чувствуют себя такими каждый день и каждую минуту, как Коростылева. А мне, Золушке, нужен бал, чтобы побыть в королевской шкуре. И то не выходит.

– Платья мне ваще не идут. Каждый раз целая эпопея с ними, – Ксюня морщится. – Никто не хочет мне помочь. Мама работает, брат своими делами занимается. Папа – профан в таких вещах.

Она отрывает фольгу, чтобы запаковать газету. Материал с металлическим звуком рвется в ее руках на две неравные части. Ксюня сминает каждую, как мусор, и выбрасывает в урну. Хотя я бы нашла ему применение, но не рискую спорить. Продолжаю наслаивать вату для придания глазницам выпуклости, то есть наоборот впуклости.

– Хочешь, я могу тебе помочь с выбором? – держу тон ровным, а сама внутри вся дрожу, непонятно почему. – Схожу с тобой по магазинам.

– Ты? – удивляется Ксюня и таращит на меня глаза. – С чего вдруг такая любезность?

– Я люблю шопиться. Можем хоть сегодня, сразу после этого, – я пожимаю плечами и обвожу носом горку заготовок, которые она успела намять.

– Правда?

Есть! Кажись, процесс пошел. Улыбочку шире, взгляд дружелюбнее.

– Правда. Я с удовольствием, – скалюсь, насколько могу широко.

– Ну, спасибо.

Ксюня смущена. Кожа розовеет, веки опущены. Но воздух вокруг теплеет, а я испытываю торжество от того, что первый шаг сделан.

Оставив черепа сохнуть, мы отправляемся в ближайший торговый центр. Я предлагаю поехать на электросамокатах, которые сдаются в аренду сразу за школьным забором. Самокаты – это удобно. На всем остальном: роликах, скейте и велосипеде, я кататься не умею и боюсь. А на самокате даже двигаться не надо. Встал и поехал. Средство само тебя несет. Ксюня не против. Тем более погода позволяет.

Уже октябрь, но еще тепло и сухо. Пыльно, правда, зато можно кататься с ветерком. Люблю осень. Для всех весна – начало чего-то нового, а осень ассоциируется с увяданием. Но у меня именно в эту пору все начинается – учебный год, драмкружок, другие активности. Летом все распущены и предоставлены сами себе, а осенью мы кучкуемся. Весь год еще впереди. И я каждый день могу видеть Валентина.

Мы компанией часто катаемся. Мне нравится. Можно и погоняться, и прогулкой насладиться. На самокате получается объехать гораздо больше, чем обойти пешком. В Питере ведь много красивых мест. Я обожаю заезжать в такие местечки, откуда открывается неизбитый ракурс на достопримечательности. Мечтаю, что когда-нибудь покажу их Валентину, мы будем сидеть на берегу в обнимку, любоваться закатным небом и молча наслаждаться друг другом. Потому что счастье любит тишину.

Фантазия меня окрыляет, и я давлю на газ. Самокат ускоряется. Ксюня кричит мне что-то вслед, но быстро догоняет.

– По-моему, мы поворот проехали, – поравнявшись со мной, сообщает она.

– А, да ладно, на следующем повернем.

Я знаю дорогу. Окрестности школы уже вдоль и поперек объездила.

Удовольствие заканчивается быстро. Всего за пятнадцать минут мы оказываемся у торгового центра. Паркуем самокаты на площадке перед входом и идем внутрь. Во мне еще бьется волнение и плавает адреналин, поэтому я таскаю Ксюню по всем магазинам.

В будний день ТЦ почти пуст. Ходят только зеваки, а продавцы скучают. Нарядных платьев в обычных магазинах мало, тем более пышных. Лишь на втором этаже находится один бутик с приличным выбором. Но здесь все дорого. Я бы в такой даже заходить не стала, а Ксюню ценники не пугают.

– Таак, снимай толстовку, хочу посмотреть на твою фигуру, – заявляю я профессиональным тоном. Я много читаю модных журналов, поэтому знаю толк в стиле. Как и то, что на любую фигуру найдется идеальное платье.

– А что, так не видно? – хмурится Ксюня, обнимая себя руками.

– Ты же не хочешь мешком ходить на балу? Не стесняйся, – я по-дружески хватаю ее за плечи и веду в примерочную.

Ксюня не сразу преодолевает смущение, но все-таки снимает толстовку и встает перед зеркалом в белой майке. Я вижу, как ей не нравится собственный вид, хотя ничего некрасивого в ее фигуре нет. Наоборот, она имеет отличные пропорции. Сверху узко, а снизу сильно широко, но это классическая «груша». Смотрится симпатично. Я бы хотела иметь такую форму, в ней четко выделены грудь, талия и таз, а не как у меня: все сплошняком. Задача будет даже легче, чем я ожидала.

Оставив Ксюню в примерочной, я прохожусь по залу в поисках нужного фасона. Нахожу несколько платьев: с открытым декольте, с сердцеобразным вырезом, с рукавами-фонариками и рюшами на груди. Все длинные в пол, чтобы скрыть низ полностью. Ксюня сразу отказывается от первого.

– Ни за что!

– Да почему? Это визуально увеличит твои плечи. У тебя красивый бюст.

Я с завистью гляжу на ее декольте и снова испытываю тот стыд, когда Анжелика увидела мой силикон. В груди ноет. Вроде когда болит, значит, растет. По этим ощущениям, грудь у меня пятого размера должна быть, раз я так страдаю. Мне каждый миллиметр объема дается тяжкими муками. А у Ксюни уже приличная двоечка. И, кажется, ничего не болит.

Ладно. Завидовать глупо. Краше от этого я все равно не стану, мама мне постоянно об этом напоминает.

– Тогда бери фонарики. И плечи закрыты, и нужный объем получается. И материал тут приятный, шифон. Летящий. Самое то, что тебе нужно.

Я подсовываю ей розовое платье с запахом. Ксюня косится.

– А другого цвета нет?

– А что плохого в розовом?

– Фу, не люблю такое.

– Агх, – все-таки задача будет сложнее.

Я приношу еще пару вариантов: голубое с широким поясом на талии и салатовый сарафан с пышным пионом на одном плече. Ксюня выбирает последнее.

– Вау! – она кружится с сияющей улыбкой.

Мое тело расслабляется, наконец. Чувство торжества расползается по сосудам.

– Ща, я брату и маме скину. Сфоткай меня, пожалуйста.

Опа. Это шанс. Ксюня сама протягивает мне телефон, а мой пульс подскакивает до максимума. Надо как-нибудь посмотреть номер ее брата. Я навожу камеру на девчонку, улыбаясь напряженно, а сама стучу большими пальцами по экрану. Захожу в контакты. Нахожу «Бро» и пытаюсь в ускоренном режиме запомнить цифры. Прочитываю их три раза. Кажется, запоминаю.

– Ну, чего там? – не выдерживает Ксюня, выглядывая из-за смартфона. – Получилось?

– Щас, фокус никак не настроить, – мгновенно нахожу отмазку и возвращаюсь к камере. Щелкаю пять раз подряд на нервах, а в уме пытаюсь повторять цифры.

Блин, их там целых десять. У меня с памятью всегда наблюдались проблемы. Наизусть ни одно стихотворение не выучила.

Пока Ксюня отправляет фотографии, я записываю то, что запомнила в заметки. Только первые четыре цифры, по сути, лишь код. Надо попытать счастье еще раз.

– Давай другие варианты тоже отправим, посмотрим, что они скажут? – предлагаю я и протягиваю ей голубое с поясом, чтобы еще раз примерила.

За три подхода у меня более-менее получается собрать номер, кроме последней цифры. Хоть убей, не могу ее запомнить. Нервничаю сильно. Ксюня уже устала переодеваться и фотографироваться.

– Ну что? – я заглядываю в экран ее смартфона. Там открыт диалог с мамой.

– Маме понравилось салатовое с цветком, – Ксюня излучает восторг, но тут же киснет, когда прилетает сообщение от брата. – А Славка написал, что оно классное, но слишком откровенное.

Я вздыхаю.

– Не слушай его. Ничего не откровенное, подумаешь, одно плечо открыто. Что мальчишки в этом понимают?

– Думаешь, нормально? – Ксюня оборачивается на себя в зеркале. Брови сначала сдвигаются к переносице, а потом раскрываются, придавая всему лицу жалостливости.

– Разумеется! Вспомни, в прошлом году Анжелика вообще с полностью открытыми плечами пришла. И ничего ей не было.

– Ну, это Анжелика. Красивым все с рук спускают.

В моей груди щемит. Опять растет? Или это жалость так колется? А может, вовсе не жалость, а уже собственное разочарование? Я ведь с Ксюней полностью согласна. Красавицы типа Коростылевой себе любой наряд могут позволить и не будут выглядеть неуклюже, а даже если и будут, то никто над ними не посмеется. А таким, как я… одно неверное решение и сразу вечный позор.

– Но ты выглядишь шикарно в этом платье, не хуже Анжелики, – уверяю. Я искренно в этом убеждена. Меня зависть давно так не глодала.

Ксюнино лицо озаряется улыбкой.

– Спасибо.

Снова прилетает сообщение от брата:

«И Деготь заценил, говорит, сексапильно».

Ксюня вспыхивает за секунду. Кожа сперва краснеет до предела, а затем бледнеет, как обескровленная. Я читаю ее ответ, не боясь. Она слишком занята, чтобы на меня реагировать.

«Зачем ты ему показал?! Вот блин! Ну, ты дурак! Брат, называется. Не буду больше тебе ничего присылать». И много красных смайликов с зацензуренным ртом следом.

Мне смешно, и я улыбаюсь. Только через минуту догадываюсь, отчего такая бурная реакция. Неужели Ксюня влюблена в Дегтярева?

«А че такого-то? – Слава высылает в ответ эмодзи с невинно выпученными глазами. – Ты в этом платье вообще на школьный бал собралась. Все равно же все увидят».

Ксюня топает ножкой и закрывает резким порывом шторку примерочной. Я остаюсь снаружи и не знаю, что дальше происходит, но лыблюсь по-идиотски, словно сама влюбилась.

На кассу она несет голубое с широким поясом, а салатовое оставляет в примерочной.

– Тебе же то понравилось? – удивляюсь я, хотя по-девчачьи ее понимаю.

– Оно вульгарное.

Мне хочется треснуть и Славу, и Дегтярева за эти кажущиеся незначительными слова. Нашлись тоже, целомудренники.

Мы выходим из бутика в разочарованном молчании. Чтобы развеселить, я сразу веду Ксюню в магазин украшений, потом обуви. На подбор аксессуаров и туфель уходит остаток дня. Шоппинг всегда занимает много времени, но я не чувствую себя уставшей. Только по приходе домой меня накрывает уныние. Из тридцати вопросов я нашла ответ пока на один.

Глава 4.

Я вхожу в квартиру всего на несколько минут раньше мамы и успеваю лишь переодеться в пижаму. Она работает кадровиком в бюджетном учреждении и в нем же после рабочего дня моет полы, чтобы выплатить ипотеку и прокормить нас. Отца у меня нет, и никакие алименты мне не положены. Поэтому я не имею права что-то требовать. Мама и так из кожи вон лезет, чтобы у нас было все необходимое.

А Ксюня сегодня потратила на платье десять тысяч и еще столько же на обувь и аксессуары. Конечно, мне завидно. И стыдно перед одноклассниками. Поэтому я решаюсь спросить у мамы разрешения переделать ее платье. Все равно оно ей уже не пригодится. А себе, надеюсь, я смогу купить новое платье на свадьбу.

Разогрев в микроволновке макароны и сосиски, я ставлю перед мамой тарелку. Она благодарит меня слабой улыбкой и спрашивает, как прошел мой день. Отвечаю что-то дежурное и смотрю на нее в упор, не решаясь заговорить о важном.

Мама такая же, как я, то есть я вся в нее: бесцветная худышка маленького роста. Сквозь пепельные волосы лесками проявляется седина. Маме почти пятьдесят. Кожа уже морщится. Мне кажется, больше от изнурительной работы, чем от возраста. Я всегда вижу ее лицо уставшим. И мне ее жалко.

Бабушка и тетки говорят, что мама родила меня поздно, чисто для себя, от первого попавшегося под руку негодяя. Что много лет потратила на карьеру, которую так и не построила, а после декрета не смогла восстановить даже прежнее положение, и что лучше бы сразу налаживала личную жизнь. Мама никогда не была замужем, но много мне рассказывала, о какой свадьбе мечтала. Я толком не знаю, для чего она купила это платье, действительно ли, свадьба намечалась, или мама просто себя порадовала. А теперь с таким трепетом хранит этот наряд.

– Ма, – резкий тон выдает мое волнение, но я не увожу глаз с маминого лица. Она смотрит в ответ вопросительно, набив обе щеки едой. – Можно я перешью платье для бала?

Мама вздыхает тяжело и не отвечает, пока не проглатывает пищу целиком. В ожидании я ковыряюсь вилкой в макаронах. Вроде с обеда не ела и ходила много, а аппетит не нагуляла. Мама меня пугает, что я так и не вырасту, если не буду кушать. Наверное, отчасти так и есть. Я мало ем и расту совсем помаленьку.

– Лерок, мы это уже обсуждали. Оно же и так прекрасно на тебе сидит. Зачем его переделывать?

– Ну, чтобы оно выглядело по-другому. Все будут в новых, а я опять…

Мама улыбается. Смотрит на меня, как на малявку, которая ничего в жизни не понимает. Я устала от этих снисходительных взглядов. Так все тетки и бабушка смотрят. Им не понять, как это важно для меня. А я хочу любви, чтобы не рожать от абы кого под сорок и все равно остаться одинокой.

– Что тебе все? Ты для себя живешь, а не для всех, – мама снова набивает рот макаронами.

Сосиски, разваренные и бледные как моя кожа, совсем не вызывают желания их съесть. Да и подсохшие макароны выглядят не аппетитно. Но я давлюсь ужином, который готовила вчера.

– Я хочу понравиться Валентину, – бормочу, с усилием проглотив плохо прожеванные макароны.

– Ты ему за пять лет не понравилась, думаешь, один бал в новом платье что-то изменит?

Жестко. Больно. Грудь опять рвет изнутри. Почему мама такая прямолинейная?

Слезы я уже не могу сдержать. Макароны застревают в глотке.

– А тебе зачем это платье? – обида из меня прет неосознанно. – Как будто ты замуж когда-нибудь выйдешь? За мои шестнадцать лет не вышла же. Может, хватит надеяться?

Мама в шоке. Кусок сосиски вываливается изо рта в тарелку. Я смотрю на нее сквозь слезы. Все лицо расплывается. Не могу больше. Поднимаюсь и убегаю в комнату. Самое тупое, что мне даже закрыться негде. Комната у нас одна. Хотя бы кровати разные.

Во мне все кипит. Злость зашкаливает. Термометр в подмышке сейчас бы взорвался. Я мечусь по комнате туда-сюда в маленьком пространстве между мебелью. Здесь все заставлено, можно сделать только два шага вперед и назад. И мне этого не хватает, чтобы остыть. Душа адски горит.

Мама долго не приходит в комнату. Видимо, дает и себе остыть. Торчит на кухне. Я слышу только шум воды, лязг посуды и периодические вздохи.

Нет, я все-таки не хочу, как мама, ждать у моря погоды. Хочу понравиться Валентину, хочу, чтобы он меня заметил, чтобы увидел во мне красоту. Но не в этом же дурацком платье двадцатилетней давности. Я судорожно обегаю комнату взглядом, сама не знаю, что ищу. Просто в голове что-то крутится. Как всегда крутится, когда Марина Антоновна дает мне задание придумать что-нибудь с костюмами или реквизитом.

Неожиданно для меня самой взгляд останавливается на окне. Точно, тюль и гардины – прекрасный материал для платья. Буду как Скарлетт из «Унесенных ветром».

Я срываю занавески и раскладываю на кровати, пытаясь сообразить, как это все так можно вывернуть, чтобы смотрелось на мне нарядно.

Теперь я точно покорю Валентина. Не только новизной и красотой, но и креативностью. Надеюсь, годы возни в драмкружке дадут свои плоды.

Мама заходит в комнату за полночь и на мгновение застывает в дверях. Хмыкает на меня, обмотанную тюлем. Но только зеркало отражает мой взгляд, сразу уводит свои глаза в пол и ложится в постель. Закрывается одеялом с головой.

На уроки у меня времени уже не остается. Спишу у Еловской. Там вроде было немного.

Пора спать. Нужно выключить свет. Приходится разматывать тюль и тоже ложиться. А идеи во мне бурлят. И обида еще тлеет. Я решаю взять ткани завтра с собой, чтобы спокойно заняться платьем после уроков в коморке драмкружка. Там и инструменты все для этого есть.

Глава 5.

После вчерашней ссоры с мамой настроения совсем нет. И злость, и вдохновение заметно притупились, но я все равно пру с собой тяжелые портьеры и объемный тюль. Пытаюсь представить себе будущее платье. Образы закручиваются в сознании, а цельной картины не получается.

В школу я прихожу понурой. Плохо выспалась, отчего голова побаливает. Здесь шумно. Малышня носится по коридорам с визгами. Старшеклассники гогочут. Кто-то слушает музыку на весь этаж. Но громче всех вахтерша отчитывает мальчишку за то, что он опять без сменки.

Повседневная атмосфера снова возвращает меня к Анжеликиному заданию. В ее списке столько вопросов, что я не знаю, за какой взяться. Держу в голове все и сразу. Телефон, размеры, дата рождения, любимые книги и фильмы, хобби, профессия, цвет, блюдо, место. Господи, как это все поможет Коростылевой ему понравиться? Зачем вообще все это знать?

Снимая ботинки, я переобуваюсь в лодочки на высоченной танкетке. В них ноги быстро устают, но так я нормального роста. Озираюсь по сторонам, не понимая зачем. В гардеробе все в кучу. Уличная обувь стоит под вешалками вперемешку.

Мда. В таком хаосе я вряд ли найду кроссовки Бархатова. Надо еще запомнить, в каких он ходит. А как бы их найти и посмотреть незаметно размер? Может, во время физры?

Только пройдя половину первого этажа, я понимаю, что не помню, какой у нас сейчас урок и кабинет, поэтому возвращаюсь к расписанию в холле. Заодно смотрю на уроки одиннадцатого «В».

Как удачно, физра у них как раз сегодня, пятым-шестым. Надо будет отпроситься в туалет с биологии.

Но сперва нужно самого Бархатова встретить и запомнить его кроссовки, а лучше сфоткать, чтобы наверняка не перепутать. Мне везет. Он тут же появляется в дверях. Весь погружен в музыку, которая вроде играет в его наушниках, но слышно даже мне. Парень ни на кого не смотрит, качает головой, а руки держит в карманах куртки. Плечи двигаются в такт электронным басам.

Ага, может, даже и физры ждать не придется. Только я порываюсь зайти за ним в гардероб, как меня хватает за плечи Анжелика и уводит по коридору к кабинету физики, где у нас должна быть геометрия.

– Ты записала Белкину ему в друзья? Уверена, что они не встречаются? – громким шепотом она щекочет мне ухо и шею.

Я невольно поджимаю плечо к голове, но из крепкой хватки не могу вырваться. Анжелика гораздо сильнее меня. Бицепсы ярко выражены. Она меня даже в игру «Палец-на-палец» победит, вон большой какой накачанный.

– Я это выясняю, – почти скулю.

– Выясняй скорее.

Она выпускает меня перед самым кабинетом и запихивает внутрь легким толчком. А я чуть не падаю, подворачивая ногу на танкетке. Корячусь у первой парты, отряхиваюсь и сажусь за нее. К счастью, мои кривляния никто не замечает. Все заняты своими делами и разговорами. Валентин тоже сидит на первой парте, но в другом ряду, в среднем, прямо перед учительницей. Его окружают мальчишки и Еловская. Анжелика к ним присоединяется, а я только успеваю помахать.

Весь первый урок у меня уходит на обдумывание тактики. Шпионка из меня тоже не выдающаяся, но надо как-то выследить Бархатова с Белкиной и определить, дружеские у них отношения или нет.

Но как, блин?

Если они всем официально не объявили о том, что пара, как я смогу понять, есть ли между ними что-то. Вообще, как узнать, что у парня есть девушка, если его нет в соцсетях, и в школе он ни с кем за ручки не держится?

Первый вариант: спросить у его сестры, но так сразу и так в лоб – не комильфо, как говорит Анжелика. Второй вариант: залезть в его телефон. Там в контактах наверняка будет кто-нибудь типа «Любимая», «Пусечка», «Мой сладкий пирожочек». Но как получить доступ к его телефону? Вряд ли Славе нужна помощь с выбором смокинга на бал.

Гадство. Как я в это вляпалась?

Ладно, начну с малого. Мне надо раздобыть размер его одежды и обуви и добить номер телефона.

И на перемене я выхожу на слежку. Оказывается, у нас большая школа. Целых четыре этажа. Коридоры вроде широкие, а все равно между уроками забиты донельзя. Учеников тысячи. Не так-то просто в этом образовательном мегаполисе разыскать одного конкретного школьника.

На каждом этаже у нас есть холлы с диванами и столиками, где можно подурачиться. В основном их занимают привилегированные старшеклассники. Я обычно в таких тусовочных местах не появляюсь. Но сегодня, полагаю, именно там и смогу найти Бархатова. Он все-таки местный диджей, звезда школьного масштаба и вообще выпускник. Ему как будто положено там быть.

Мои надежды оправдываются. Бархатов сидит на третьем этаже в окружении большой компании парней и девчонок. Белкина, разумеется, рядом и Дегтярев неподалеку. Холл от коридора скрывают огромные растения – декоративные пальмы и папоротники. Мне есть, за чем спрятаться. Я пристраиваюсь у самого края коридорной стены и осторожно выглядываю, чтобы понаблюдать за компанией.

Бархатов – заводила. Делится впечатлениями о фильме, который посмотрел вчера, – «Дедпул». Я не видела, но знаю, это что-то из «Марвел».

Ага, фанат кинокомиксов – сразу записываю в гугловский файл. И слушаю дальше.

– Вот с удачливостью они ваще круто придумали. Это ж реально суперспособность, – Слава воодушевлен. Глаза широко раскрыты, руки активно жестикулируют, от улыбки на щеках ямочки. – Блин, ты же просто неуязвимым становишься. Ваще можешь все что угодно творить, ведь тебе ниче не будет, по-любому пронесет.

Одноклассники поддакивают.

– Не может человеку постоянно везти. Прям во всем? – возражает Белкина, откидывая пушистый хвост с плеча. Я вглядываюсь в ее лицо и замечаю, как Люсе идет эта фамилия. Она реально похожа на белочку. Мордашка так же вытянута, глазки черные, ротик маленький, словно собранный для поцелуя.

– А то, что у Дэдпула любые конечности заново отрастают, тебя не смущает? – без злобы усмехается Бархатов, перекидывая к ней голову по спинке дивана. – Изи2, это же фантастика.

Все смеются, только Белкина закатывает глаза. И я невольно поддаюсь их веселости, тоже улыбаюсь. Слава рассказывает дальше, увлеченно и увлекательно. Остроумно высмеивает клише и неплохо изображает персонажей. Ему бы в драмкружок с таким разнообразием мимики и жестов. Еще и голоса хорошо пародирует. Собственный баритон низковат, но пищать за девушек в беде, которых спасают герои, у него получается превосходно.

Лишь спустя несколько минут я вспоминаю о возложенной на меня миссии и достаю телефон. Хотя такие кроссовки можно и не фотографировать. Они яркие, горчично-фиолетовые, легко выделяются из общей массы. Я уверена, что сразу их найду в раздевалке.

Меня отвлекает задиристый смех. По коридору, накрывшись капюшоном, шагает Ксюня, вся зажатая. Широкие джинсовые штанины звучно трутся друг о друга на каждом шаге. Она держит рюкзак на одном плече. За ней тащатся два пацана в спортивках.

– Хрюша, ты что-то сказала? – первый прикладывает к уху ладонь, хихикая.

– Отвалите, – цедит Ксюня.

Второй ее передразнивает:

– Хрю-хрю, хрю-хрю, хрю.

– Блин, я по-свински не понимаю, – заливается первый.

Второй подхватывает. Оба обгоняют Ксюню и перекрывают ей дорогу. Я стою как вкопанная. Сердце колотится, бесится на несправедливость, но я ничего не могу сделать, только посочувствовать. Хорошо, что Ксюня меня не видит.

– Эй, вы! Брысь! – Бархатов вскакивает с дивана. Он и шага не успевает сделать, как пацаны ретируются обратно в гущу толпы.

Ксюня останавливает брата хмурым взглядом. Даже я испытываю его тяжесть, хотя он направлен мимо меня. Девчонка качает головой и идет куда шла, ускоряясь.

– Постой, Ксю, – Слава бежит за ней и легко нагоняет, разворачивает за плечи и притягивает к себе. – Я Дегтю память отшиб. Он ничего не видел и не помнит.

Парень кивает на друга. Тот уже идет к ним. А я наблюдаю из-за пальмы. Дегтярев похож на медведя, такой же широкий и косолапый. На голове густой ежик, лицо круглое, лапы здоровые. Но во всей фигуре чувствуется плюшевость. И в глазах читается доброта.