скачать книгу бесплатно
– Самый длинный день года знаменует собой любовь Творца, торжество лета, плодородия и расцвет жизненных сил всей природы вокруг, им сотворённой! – высоким напевным тоном проговорил архиепископ. – Славьте солнце, как славили, угощайте нищих и бедняков, как подкармливали, творите добро и держитесь друг за друга, как водите хороводы под песнопения! Не вздумайте гадать и волошбить, – наказывал он, грозя пальцем, – чтоб ни един из вас среди ночи не смел в поисках червонной руты к лесным огонькам захаживать, дабы не сгинуть, дабы душу его тёмные силы не выхватили! Указ даю с этого года и во веки веков: назначить Солнцестояние праздником Лета! Праздник света, любви, песен и отказа от всякого колдовства!
– Просто боится, что в такую могущественную ночь кто-то дел натворит, – недовольно проскрипел недалеко от Анфисы женский старушечий голос.
Она повернулась в поисках источника этих слов, но пожилых жителей среди толпы было слишком много. Девочка даже не знала, зачем туда поглядела. Пыталась разоблачить ведьму? Найти себе учителя? Просто из любопытства? Папа, похоже, был сейчас с другой стороны от повозки, ведь, по сути, приезд архиепископа разделил местную толпу на две неровные полусферы, собравшиеся от него слева и справа.
Магнус тем временем закончил речь, запрещая колдовать, но позволяя молиться и праздновать. Наверняка ввёл ещё какие-то уточнения, которые Анфиса прослушала. И, ещё раз всех перекрестив, потихоньку двинулся дальше. Конечно, не сам, а кучер в широкой кардинальной шляпе тронул красивых белых лошадей с места.
Теперь можно было сказать, что древний праздник преобразился в церковный. Тут вспомнились слова отца о том, что народ все эти века справлял Летнее Солнцестояние как бы без разрешения, тем более что старик-друид вон рассказал о языческих корнях многих традиций. Но ни хороводы, ни купайло, ни посыпку троп отваром из муравьёв первосвященник не запрещал, к тому же ритуалы, за исключением пускания венков по реке, по большей части были призваны к защите от тёмных сил и злых духов. Главное было не гадать и не волошбить, дабы не навлечь на себя гнев божий.
На пастбища побежали втыкать вербу, освящённую архиепископом, а на скотном дворе, как знала Анфиса, вбивали окроплённые осиновые колышки, чтобы нечисть не портила скот и не воровала молоко. Если б не подслушанный разговор и не сам отказ от неё Лукьяна, она наверняка бы и сама во всём этом участвовала
Помогла бы развесить чеснок и боярышник у двери, пробовала бы воткнуть вилку прямо зубьями в стол, в том году у неё это даже слегка получилось со злости после ряда неудач и с хорошего размаху. За исключением ритуалов с крапивой, всё остальное ей хоть и частенько было не очень понятно, но довольно-таки нравилось.
Ещё позже, когда венки были сплетены, травы собраны, а еда роздана, все женщины должны были водить хоровод на площади. А не пришедшие подозревались в ведьмовстве. Мол, насобирали не только целебных, но и запретных чародейских трав и теперь сидят по домам, втихаря варят зелья в столь сильную в своей энергетике ночь.
Таких вытаскивали из изб, раздевали и секли крапивой прямо возле огня костра, чтобы тоже очистились за компанию вместе со всеми. Конечно, вместо ведьм обычно доставалось самым занятым, ленивым или просто позабывшим о ритуале хоровода, забегавшимся в делах и заботах.
VIII
Наступало время ночных костров. Солнце закатилось за еловый лес, что за широким пологим холмиком возвышался на западе от деревни. Очищающий огонь, который старинными способами добывали мальчишки, мужики и молодые парни, был призван очистить касанием языков своего пламени от всяких немочей, порчи, и колдовских заговоров, снимая проклятья. А так же, как считалось, укреплял ауру, чтобы нечисть разная не трогала, русалки не топили, домовой не душил.
Влюблённые и молодые женатые пары прыгали через костёр, взявшись за руки. Если во время прыжка их руки оставались сцеплены вместе, то считалось, что это явная примета их будущего брака. Анфиса тоже прыгала через костёр в надежде исцелиться от своего недуга, от проблем с дыханием. Дышала этим жаром, что вокруг себя создавал огонь, при этом стараясь, чтобы на неё не шёл горький дым.
После ритуальных прыжков парни доставали из костров головешки, раскручивали, устраивая в темноте изумительное световое представление из искр и тлеющего дерева, а затем бросали их в воду, наблюдая вместе со всеми, как они гаснут с гулким шипением.
Некоторые музыканты расхаживали с лютнями и вообще напевали обо всём, что только видели. Например, могли приставать к девушке, бренча по струнам и горланя: «Светит полная луна, что ж красавица одна?». Анфисе такие певцы не слишком-то нравились. Она продолжала выискивать глазами отца, бродя по улочкам.
– Кто там с кладбища идёт, уж не дед ли наш Федот? – бренчал пьяным голосом изрядно подвыпивший молодой человек в белой рубахе с парадным алым поясом в тонкую светленькую полоску. – Тили-тили, дили-дили… мы ж тебя похоронили… – сощурив взор и нахмурив брови, вглядывался он с недоумением на ковылявшего старика.
Тот резким выпадом набросился на парня, схватив зубами за руку. Да так укусил, что аж кровь брызнула, мигом обагрив ткань рубахи алыми разводами. Раздался визг, люди переполошились, кто звал на помощь, кто пытался их разнять, а пара перепуганных женщин устремились прочь от такого зрелища… Но дорогу им перекрыли ковылявшие из темноты мертвецы.
Полуразложившиеся, гнилые, с торчащими костями и видневшимися из-под слезшей кожи деталями черепа, покойники целой толпой шли с кладбища в деревню и уже были здесь. Были повсюду, тихо подкравшись в пелене сгущавшейся ночи.
Ожившие мертвецы набрасывались на жителей со звериной жестокостью. И при этом все в жутких обликах озлобленной нежити к ещё большему ужасу для себя признавали в них своих предков – умершего мужа, родителей, даже скошенных болезнью детей. Любое замешательство стоило жизни. Почти каждый, кто остолбенел, становился добычей. Паникующие жители не понимали, как им сопротивляться, многие просто опешили, оказавшись вмиг жертвами свирепых покойников, не представляя, как можно руку поднять на тех, кто был дорог.
Но поднявшиеся из могил явно не помнили, кто они такие, не имели воспоминаний о прежней жизни и не узнавали теперь своих соседей и близких. Они нападали со всех сторон, безжалостно хватая и разрывая на части. А вот те вполне признавали недавно умерших и до последнего боялись их оттолкнуть, не веря своим глазам. Воздух огласило ещё больше криков и воплей, сопровождавшихся треском рвущейся одежды и мерзостным чавканьем.
Анфиса застыла на месте от окружающего её ужаса, и спасало её от гибели лишь положение посреди дороги. Впереди кипели краткие вспышки сражений, быстро подавляющие всякое сопротивление со стороны живых. Слева и справа пробудившиеся покойники вовсю ужинали теми, кого им удалось схватить. Надо было бежать, пока и до неё не добрались. И, взяв себя в руки, перепуганная девчонка, бросилась прочь.
Дыхание перехватывало от пережитого ужаса. В глазах так и стояли эти сцены вонзающихся в плоть сквозь наряды и кожу зубов. Мороз пробирал по коже, а по спине то и дело пробегали мурашки. Казалось, даже волосы у неё встали дыбом от всего увиденного.
Мёртвые не кричали, не рычали, даже не шипели. Они молча набрасывались и с остервенением срывали куски кожи, вгрызались в плоть ещё живых и вопящих горожан. Даже сквозь самые дикие предсмертные визги доносился этот пробирающий до мурашек скрип костей, стук старых зубов, грубые тошнотворные звуки пережёвывания и новых жадных укусов. Это были зомби – полоумные, деградирующие в свои самые низменные инстинкты марионетки, руководствующиеся только жаждой насилия и голодом.
И сердце Анфисы сдавливала беспомощность с осознанием того, что она сейчас ничего не способна сделать для тех, кто отчаянно трепыхался, кричал и звал на помощь. Вот теперь было и вправду полное ощущение собственной бесполезности в этом мире.
Девочка даже не знала, куда деваться. Прятаться? Но где? С разных сторон раздавались перепуганные крики и виднелись шагавшие с кладбища зомби. Следовало и побежать в дом бабушки, заодно предупредив Нану с Климентом и помощницу Кетли, но в то же время отец её был где-то здесь, ведь они вместе пришли сюда. Нужно было отыскать и его. Но насколько в доме бабули вообще безопасно? Может, лучше всем убраться подальше, хоть в лес, хоть куда. А вдруг это восстание началось повсеместно, и в ближайших сёлах и городах сейчас творится то же самое?
– Нет! Нет… только не сейчас, – сгорбившись, хваталась девочка за грудную клетку, комкая ткани, ленту банта и передние пуговицы платья, в которое переоделась после дуэли на мечах. – Полный провал…
Анфиса в приступе паники не могла дышать. Внутри всё сжималось, горело, отдаваясь по лёгким пульсирующей волнообразной болью. В глазах то плясали зайчики, застилая обзор, то наоборот, сгущалась по краям тёмная пелена, делая видимость ещё хуже.
«Вдох-выдох, вдох-выдох» – звучал в голове неприятный голосок Наны напоминанием о дыхательной гимнастике, что ей приходилось делать регулярно по нескольку раз в день под присмотром строгой бонны. Кое-как удалось справиться: нос задышал, а с воздухом, преисполненным дыма и всё ещё церковных ароматов, вернулось и ощущение реальности. Вот только сейчас она была страшнее любого ночного кошмара.
Вокруг деревенский народ начал сопротивляться. Хватали, что было под рукой, загоняли с улиц своих по домам и вооружались кто молотком, кто вилами, кто косой. Но армию мертвецов это не останавливало. Они легко теряли отсечённую руку, даже не обращая внимания. Отсечённая голова продолжала клацать зубами, а обезглавленное тело всё шагало и тянуло костяные пальцы с гнилой плотью, хватая всё, что попадается под руку.
Ожившие покойники двигались с застрявшим в черепе топором, даже не думая останавливаться. Не ощущали ни боли, ни страха, лезли вперёд, врывались в дома, и, казалось, никакие ритуальные действия сейчас от них не защищали. Ни чертополох, ни освещённая верба, ни крестное знамя.
Суматоха усиливалась, мужики бегали туда-сюда, сшибая друг друга с ног. Вместо взаимовыручки сейчас каждый бежал к себе и стремился уберечь собственных жён и детей, пытались отыскать их на гуляниях, но даже в толстых бревенчатых избах было небезопасно.
– Климент! Анфиса! Альберт! – раздался неподалёку знакомый женский голос. Пришедшая на песнопения глубоко верующая Нана сейчас искала жениха и членов семьи, которой прислуживала.
Девочка уже было метнулась к ней на голос, но из деревенского переулка меж домами раздался вопль атакованной гувернантки. Ничем не вооружённая дочь нунция никак не могла сейчас помочь своей бонне и в страхе пятилась прочь от жуткого места. Но деваться было попросту некуда.
Анфиса воочию видела, как мертвецы пролезают в окно друг за другом, ломают ворота и двери, вламываясь толпами под визг домочадцев. Они проникали и в амбары, и в бани, в сараи с инвентарём, куда некоторые жители прятались или забежали, дабы вооружиться. Нигде нельзя было спрятаться от настоящей орды тех, кто за века скопился на большом деревенском кладбище позади церкви.
Не стала и она сама оплотом защиты. Учитывая, что покойники шли именно с той стороны, в неё даже мало кто стремился попасть. Немногие отважились помчаться туда, но даже самые ловкие счастливчики обнаруживали внутри растерзанных монахов и множество залезших внутрь зомби. Не защищала от них ни освящённая земля, ни кресты, ни запахи ладана, ни святая вода. И не было людям спасения от этого гнилого шествия прожорливой нежити.
Но было и ещё кое-что, что удивило дочь нунция больше всего. Некоторые незнакомые люди, приехавшие сюда гостями на ярмарку, будто бы помогали этим ожившим покойникам. Они хватали людей и тащили их против воли. Некоторые обнажали свои громадные клыки и буквально впивались в шеи тех, кого могли схватить в смертоносные объятия на улочках Уислоу.
Девочка сразу смекнула, что это вампиры. Один из томиков любимого бестиария посвящал им аж несколько страниц, расписывая известные подвиды. И это явно были представители высших, разумных и контролирующих свои аппетиты, как утверждал книжный текст. Но сейчас Анфиса видела, как те полностью отдавались низменным инстинктам, обращаясь в чудовищ.
Некоторые из них были в хороших и дорогих одеждах, другие в кафтанах попроще, но совсем уж крестьян и бедняков среди пришлых носферату явно не было. Самое страшное скрывалось где-то на задворках сознания, в нахлынувшем, как шторм, как гром среди ясного неба, понимания, что кто-то ведь должен был пробудить всю эту ораву оживших трупов.
Где-то был некромант, догадалась девочка. Могущественный, способный контролировать целое войско. И заявился он не иначе как за той таинственной книгой, что её отец привёз сюда на хранение. Это также означало, что кто-то предал Альберта, тот, кто знал о его визите, о книге, о планах здесь её спрятать. И едва ли он многих бы стал посвящать в такие планы. Необходимо было срочно разыскать его и обо всём рассказать.
Вокруг загорались некоторые дома. Не то головешки от костров разлетались, не то в результате борьбы внутри из печи падали уголь и дрова, поджигая скатерти, занавески и разную мебель. От жара было ощущение, что вокруг развернулся настоящий ад. Крики мучеников, треск прогорающих брёвен, полчища чудовищ, пожиравших людей…
– Анфиса! – раздался голос Альберта издали справа, что девчонка аж вздрогнула.
Он тоже искал её всё это время, явно с той стороны дороги от горящего костра на площади. А теперь пылало ещё и несколько зданий. Полыхали даже волосы и некоторые ткани истлевшей одежды на мертвецах, но те не страшились ни жара, ни света, продолжая бесчинствовать.
– Папочка! – ринулась она к нему, но приблизится и схватиться в объятия им не позволили: чьи-то холодные крепкие руки тут же схватили с обеих сторон её за предплечья.
Вся жизнь пронеслась вмиг перед глазами. Детство в Брейтберге, какие-то яркие воспоминания об играх с отцом в детской и во дворе, ярмарки, тренировки на мечах, поездки к бабушке, рассечённая бровь, открытие магического дара и не берущие её учителя…
Тем не менее после её истошного вопля не последовали никакие ожидаемые укусы. Её держала парочка вампиров, а не зомби, и эти клыкастые не собирались прямо сейчас испивать её до последней капли. Один – тот, что слева, был крепкий и плечистый, а по правую руку – более худой и высокий с длинными, уложенными назад волосами.
Кругом слышались звуки борьбы: свист и взмахи, удары мотыг и лопат о костлявые неупокоенные туши. И некому было сейчас прийти на выручку схваченным и попавшим в беду. Анфиса попыталась создать хоть какую-то магию, ладони засияли, замерцали, из этих вспышек народились какие-то огоньки и затухающие в воздухе фиолетово-голубые спирали. Её держали так, что она даже прикоснуться к обидчикам не могла.
Только заметила, что у каждого из них есть собачьи черепа на поясе сбоку и где-то на нарде металлические броши тоже не то с волчьим, не то с собачьим профилем, словно все они принадлежали к единому ордену или какой-то секте. Это, впрочем, и так было понятно из слаженных действий, но добавляло какой-то организованности, что они не просто колесящая банда упырей, наведывающаяся в деревни.
И как бы ни пытался помочь ей Альберт, ринувшийся вперёд, ему это не позволили, тоже налетев с разных сторон, поваливая на землю перед удерживаемой девчонкой. Упыри в кафтанах попроще, чем те, что схватили её, явно подчинялись длинноволосому.
– Папа! Папочка! – плакала Анфиса, переживая за отца, а тому заломили руки и приподняли, спешно уводя вместе с ней с улиц в ближайшее здание маленькой деревенской харчевни.
Внутри мебель была опрокинута, валялось несколько трупов горожан, слышались какие-то звуки ударов снизу из раскрытого погреба. А девочку швырнули спиной на наклонённый столик, буквально пригвоздив за запястье крепко вонзёнными и изогнутыми приборами, как кандалами. Вампир-крепыш остался рядом, готовый схватить её в любой момент, если вдруг выберется. Тем более что Анфиса отчаянно сопротивлялась.
А тот, что с длинными белыми волосами, достал изогнутый сверкающий нож с птичьим орнаментом в рукояти и повелел своим сподвижникам, державшим её отца, подтащить Альберта поближе к прикованной дочке. Те так и сделали, крепкой хваткой удерживая нунцию руки за спиной.
– Убери от неё свои когти, ты, нелюдь! – рявкнул мужчина, брызжа слюной.
– Папочка! – рвалась к нему Анфиса, тщетно пытаясь выбраться из изогнутых вилок и ножей, слишком плотно засевших в дубовой крепкой древесине.
– Я спрошу только один раз. Где она? Где книга? Тебе лучше отвечать мне прямо и сразу, иначе ты даже не представляешь, что я с ней сделаю, – угрожал худощавый вурдалак в шёлковой мантии.
– Анфиса! – вместо ответа глядел Альберт на дочь, будто бы вопрошая своим взглядом, как она и не ранена ли, но при этом мужчина и так видел, сколь сильно она перепугана, оказавшись в плену.
И она сама видела, что он тоже совсем не в порядке, что отец серьёзно напуган, что он волнуется и переживает за неё, раз за разом пытается изо всех сил скинуть с себя прихвостней-упырей, но те обладали нечеловеческой силой, так что даже у крепкого Альберта шансов выбраться не было.
Да и она устала сопротивляться – прогулки по ярмарке, помощь с кастрюлями и разным хламом из дома, танцы и хороводы, песнопения-хоралы подле первосвященника и ещё теперь вся эта беготня. Дёргаясь всем телом, Анфиса смирилась с тщетностью всех попыток. Её запястья лишь больно тёрлись о металл столовых приборов, что пальцы этих вампиров играючи изогнули, будто изделие из эластичного и дорогущего каучука. Вырваться у неё никак не получалось.
– Где книга? – не церемонясь, лидер вампиров рассёк девочке руку от запястья до локтя глубоким порезом.
Боль была такой резкой, сильной, нестерпимой, что Анфиса заметалась и забилась, дрыгаясь ногами и так плотно сжав глаза, что в них снова бликами заплясали «солнечные зайчики». Казалось, от этой муки она попросту ослепла. Ушей достигали вопли отца с различными угрозами, но вампир-садист не желал даже слушать.
– Вы заставляете меня повторять, господин нунций, – вздохнул он, приставив лезвие к девичьей шее.
– Лукьян! – снизошло озарение на Альберта с этой фразы. – Он нас сдал, он работает на тебя! Он рассказал вам о книге!
Личность предателя раскрылась сама собой. Тот недаром уехал достаточно давно, чтобы предупредить и всё рассказать этой группе вампиров. И в то же время оставалось непонятным, почему они не ринулись в дом и не забрали её с полки, ведь туда её поставили при волшебнике. Сейчас девочку пытали вовсе не с целью узнать, где она живёт. Для этого не требовались ни стол, ни нож, можно было и снаружи заставить вести к коттеджу бабушки Августы, угрожая Анфисе или Альберту, чтобы кто-то другой из них показал дорогу.
Здесь что-то было не так. Если Лукьян про них и рассказал, то, быть может, вовсе не потому, что был изменником или служил упырям. Он дал лишь крупицу информации. Сообщил, что книга у нунция, которого и пытались разговорить угрозами забрать жизнь его дочери. Может, даже у чародея всё это выудили под пытками и, быть может, самого господина мага уже даже нет в живых.
Мысли Анфисы путались, заглушаемые болью в рассечённой руке. Страх сковывал тело, ведь к горлу крепко прижалось крупное окровавленное лезвие изогнутого кинжала с прожилками, узорами и округлым отверстием ближе к вздёрнутому концу острия.
– Она истечёт кровью у тебя на глазах, – предупредил вампир Альберта. – Это последний шанс дать ответ.
– Нет! Не говори им! – крикнула вдруг Анфиса, жмурясь и корчась, со слезами в глазах взглянув на отца. – Пожалуйста! Не предавай ради меня всю Империю! – всхлипнула девочка.
Меньше всего на свете ей хотелось бы знать, что любимый отец стал предателем, и ещё хуже было осознавать, что она тому стала причиной. Девочка готова была умереть, но не выдать тайны этим мерзким убийцам. Более того, она опасалась, что им с отцом всё равно не дадут жить, даже когда всё узнают. Лучше было призвать его ничего не сообщать, унеся все тайны в могилу и уйти вместе. Так ей казалось сейчас правильным.
– Что ты такое говоришь! – был Альберт совсем ошарашен. – Анфиса!
– Мастер Лукьян сказал, я всё равно долго не проживу… Враги Империи не должны узнать из-за меня никакие тайны! Ничего им не говори, папочка! Пожалуйста! – рыдала Анфиса.
– Заканчивай здесь, – раздался грубый громовой голос выходящего из подвала харчевни мужчины.
Это был хорошо разодетый высокий мужчина в стёганном чёрном камзоле с отложным воротником и переплетающимися, едва заметными узорами по всему покрою, что на груди, что в рукавах. На голове его красовалась шляпа с широкими полями, из-под которой виднелись тёмные прямые волосы средней длины, самые передние пряди которых чуть-чуть закручивались кончиками в сторону строгих ярко-бирюзовых глаз.
Костяные наплечники изображали собой верхние половинки волчьих черепов, а металлическая пряжка узорчатого плотного ремня была уже в форме человеческого. У левого бедра в длинных узких ножнах была не то шпага, не то рапира, у правого – колыхалось что-то наподобие металлической маски со скалящейся собачьей мордой. А высокие сапоги заканчивались выступом голенища с вышитым узором крыльев летучей мыши. Позади него виднелся тёмный, с синевой изнутри атласный плащ.
Пронзительный взор его был надменным и полуприкрытым. Вытянутое лицо с прямыми выразительными бровями украшали небольшие, косо идущие усики и аккуратная треугольная бородка под нижней губой. Господин сжимал в руке трость с металлическим черепом, казался статным и сильным, но более худощавым на фоне Альберта и вампира-громилы. По крайней мере, смотрелся покрепче, чем тот уточнённый носферату, что пытал девочку.
Он поправлял окровавленные манжеты своих рукавов, оглядывая всех собравшихся, а ещё двое упырей в бурых дуплетах и с короткими стрижками вытащили из подвала избитого и еле живого архиепископа. Кое-как пришедшая в себя, но ощущавшая слабость от потери крови Анфиса была потрясена, узнав, что первосвященник тоже был пленён, как и они. А выглядел и того хуже – живого места не было.
Разбито лицо, весь в крови и наверняка в переломах, судя по тому, что не мог ходить да и толком пошевелиться. Правый глаз даже не открывался. Упавший на бок священник презренно выругался, сплёвывая кровью, и причитал: «Как я мог… как я мог… прости меня, господи-боже». Казалось, он сильно раскаивался, ненавидя себя за всё, что выдал внизу на допросе.
На самом деле всё сходилось, ведь повозка двинулась именно в сторону церкви и кладбища. Так что там, на выезде из деревни, пока большая часть жителей праздновала в центре, повозку вполне могли поймать эти вурдалаки и тот, на кого они работают.
– Если выберешься отсюда… – прохрипел Магнус девочке, будучи брошенным возле стола к которому её приковали. – Опереди их… Прошу… Молю! Найди крипту в лесах под Шильди… Император укажет путь… – слетело с губ измученного мужчины, после чего он замолк и больше не шевелился, вызвав новый поток слёз из юных девичьих глаз.
– Монсеньор Мельхиор добыл, что так его интересовало? – поинтересовался длинноволосый вампир.
– Даже больше, – ухмыльнулся мужчина с чёрной тростью, заодно окинув высокомерным взглядом пленников. – Долго возитесь. Они нам больше не нужны.
У Анфисы не было сомнений, что тип в камзоле здесь главный и является некромантом. Он-то и ответственен за всё, что случилось. Упыри ему только прислуживали, что стало понятно по их разговору. А вот поднял покойников на деревенском кладбище именно он.
– Но, монсеньор, как же книга? – спросил его всё тот же носферату.
– Я высосу из неё душу и увижу, что она знает. А если она ничего не знает о книге, то высосу душу из него, – поглядел этот Мельхиор на Альберта. – Всё равно убить придётся обоих. Заставим его хоть страдать, глядя на смерть дочери, церковники ничего иного не заслуживают, – щёлкнул он пальцами снизу по своей шляпе, как бы приподняв ту, чтобы она тут же наскочила обратно. – Моё почтение.
В этом его жесте на миг блеснул серебристый перстень в виде собачьей головы на указательном пальце и ещё одно гладкое, без заметного декора кольцо на безымянном, свидетельствующее, что господин, вероятно, женат или был когда-то.
– Ты ублюдок! – вскричал ему нунций, изо всех сил пытающийся вырваться от удерживающих его носферату. – Анфиса! Анфиса, девочка моя!
– Папочка, прости… – слетело с её губ в надежде, что тот и вправду ничего не расскажет злодеям.
Сердце её колотилось ещё стремительнее, чем прежде, по мере того, как этот господин приближался. Мужчина в шляпе же кивнул длинноволосому упырю, и Анфиса ощутила, как лезвие на её шее сделало резкое движение, рассекая плоть в новом приступе боли. Было ощущение, что кровь полилась и внутри, и снаружи. Порез полыхал так, что затряслось всё тело, а воздуха вновь не хватало.
В этот момент дверь харчевни влетела внутрь, выбитая снаружи потоком пурпурного заклятья, расколовшего её в щепки. А затем вихрь огня обдал жаром тех, кто удерживал Альберта, обращая упырей в живые задёргавшиеся факелы. Это заставило вампиров выпустить мужчину из хватки и согнуться в конвульсиях, чернея на глазах вместе с буквально таящей на них одеждой.
Анфиса ещё видела, что отец подбежал, пытаясь её освободить, что-то говорил, но она едва слышала. Был отчётливо различим сам столь родной голос, но он почти не складывался в понятные слова. Реальность покрывалась туманом, в глазах всё плыло, лишь изредка возобновляясь на краткий миг, когда звучали какие-то обрывочные фразы. Впрочем, девочка уже не могла ответить даже на них.
Тем временем, сразу после пламени, в здание вбежали какие-то люди. Ещё один мужчина в тёмном, на этот раз чёрно-синем одеянии, с белоснежно-белыми волосами, длинным посохом и блеснувшим кольцом-черепом. Бледный, словно вампир или альбинос. А с ним в красном кафтане с косым запахом и высоким торчащим воротом какой-то молодой светленький парнишка с пламенными шарами у обеих ладоней.
Они оба были чародеями, причём первый, похоже, некромантом. Но они освободили Альберта, сражались с вампирами и пытались спасти Анфису. Девочка уже едва разбирала происходящее. Бугая и длинноволосого упыря вбежавшие тут же убили резкими ударами вбитых кольев. А вот их монсеньор, сняв с пояса металлическую маску пса, – под которой оказался тоже, как и у всех своих сподвижников, собачий череп, – надел её и попятился. Исчез из поля зрения девочки и, похоже, сбежал через запасной выход, откуда в харчевню поставляли продукты.
– Сделай хоть что-нибудь, Маркус! – кричал отец на того некроманта-альбиноса, что был, судя по всему, на их стороне.
Эта фраза пронзила общий гул вокруг, достигнув ушей. Но его ответа Анфиса толком даже не расслышала. Полыхающие болью израненные рука и шея не позволяли сосредоточиться, в горло капала собственная кровь, а дышать она уже не могла. Насколько хватало последнего воздуха – столько и держалось девичье создание, а она всё вглядывалась в затухающую реальность.
– От Гильдии Некромантов при Академии Его Императорского Величества… Часы Хроноса, – было последним, что услышала Анфиса прежде, чем всё померкло.
Она успела заметить лишь, как блеснули вытянутые, с красивым декором песочные часы в пальцах у чернокнижника-альбиноса, названного Маркусом. Маленькие, компактные с, казалось, золотым песочком внутри хрустальных, изумительно прозрачных колбочек.
Резким движением мужчина в чёрном зачем-то ударил этим изделием девочку по окровавленной руке. Сквозь притупившиеся чувства единого жжения и мучительной боли тело пронзила новая вспышка прямо в месте касания. Походило, будто он буквально собрался этим ударом впечатать часы прямо в руку сквозь этот глубокий разрез ниже запястья, вживить их в неё, проминая жилы и плоть.
А потом всё затихло. Ни боли, ни голосов, только свист чёрной усиливающейся бури. Девочка будто оказалась на каком-то отдалённом утёсе в сером, безрадостном краю с чёрными скалами и бледным туманом. Выступ то и дело терзали пролетавшие переломанные ветки, поднятые в воздух камни и, казалось, даже выскобленные добела обглоданные кости. Самым зловещим был момент, когда в блеске тысячи ярких и оглушительных молний вокруг можно было разглядеть на костях некие борозды – следы чьих-то свирепых зубов.
Буря извивалась в вышине, создавая из серо-чёрных облаков колоссальную спираль, ведущую буквально в вечность вне времени и пространства, куда-то за грань дозволенного и доступного для понимания. Вихри свистели, как сонм взмахов плети, как армия стрел, готовая обрушиться в любое мгновение.
И звуки этого ужаса перемежались с нестерпимыми воплями, раздающимися отовсюду. Девочка аккуратно шагала вперёд, не ведая, где можно скрыться. Платье её колыхалось в резких порывах, уж чудилось, что саму её вот-вот сдует и сорвёт со скалы в бездонную пропасть.
Но прямо перед ней медленно и величественно выплыла фигура гигантского черепа с невероятной, недопустимой мимикой. Колоссальное неистовое существо явно хмурилось и зловеще улыбалось. Костяной гигант принялся открывать свой зубастый рот. Морозный ветер с колким песком и острыми льдинами срывал капли слёз с юных зелёных глаз. Но теперь девочка знала, кто это перед ней.
Богиня смерти вглядывалась из пещерной глубины своих глазниц на хрупкую фигурку в терзаемом на ветру платьице. Раскрыв рот, внутри которого зияла истинная бездна всего сущего, она издала вопль такой силы, что казалось, он вырвет волосы и просто сдует, сорвёт кожу с Анфисы. Но вот тело девушки дрогнуло целиком, вихрь сбил её с ног и бросил в поток яркого света, что сиял у неё из-за спины. А она лишь сейчас смогла это заметить, уносясь с черноты утёса в слепящий поток.
– Просыпайся, а то опять всё прозеваешь, – резкий, слегка скрипучий голос бонны разрезал воцарившуюся тишину, и Анфиса открыла глаза, лёжа в своей, залитой солнечным утренним светом постели.
