скачать книгу бесплатно
В этот раз девочка не пошла на фестиваль вовсе. Умоляла Климента увезти их всех в повозке, но тот не желал и слушать. Это ведь не ему она предоставляла разные доказательства, а теперь его слов наперёд, оставшись дома, Анфиса не знала. Убедить было нечем, разве что на будущее подготовиться.
– Бегите, коровки! – выбежав на улицу, когда со стороны центра деревни раздались вопли, девочка попыталась спасти хотя бы скот.
Но из стоил на неё просто смотрели с полным непониманием и абсолютным спокойствием. Анфиса открыла каждую дверцу, но коровы и молодой бычок не желали в темноте куда-то бежать и пастись. Они устали, намаялись за день, собрались ко сну и явно не понимали, что сейчас от них хотят.
– Ну же! Спасатесь! – визжала на них Анфиса, прогоняла, тянула, но коровы только смотрели на неё и не двигались с места. – Вас же сожрут! Ну, впрочем, и так сожрали бы рано или поздно… – опустила девочка руки, вздохнув и вспомнив разговор с бабушкой и с друидом в первый из повторяющихся дней.
Альберт с площади до дома не добрался. А вот вампиры заявились за книгой, несмотря на все попытки защититься и забаррикадироваться. В этот раз всё обратилось самым болезненным из всех случаев: всех обитателей дома отдали на корм ворвавшимся живым мертвецам, забрав с собой чёрный томик.
Дальше был вопль на утёсе, и всё повторялось с раннего утра. Анфиса без завтрака побежала в деревню, пытаясь там всех предупредить. Кто-то верил, кто-то не особо, а стражники и вовсе её схватили, отведя на ратушу, где держали в плену до прихода отца.
– Что на тебя нашло, принцесса? – не понимал он. – Всегда была такой хорошей покладистой девочкой.
Пришлось всё ему рассказать, а Альберт опять сослался на неотложные дела и отказывался уезжать. Предложил уговорить Климента её увезти, но Анфиса не желала оставлять отца одного и жертвовать им ради собственного спасения. Её отдали ему на поруки, и домой девочка не пошла. Не желала больше никогда в жизни быть съеденной заживо гнилыми зубами.
Этот треск, хруст, чавканье и агония по всему телу от пронзаемой плоти, чувство беспомощности, тошнотворный запах и холодные полусгнившие пальцы, разрывающие кожу, варварски пробираясь по всему телу. Ей казалось, что она сойдёт с ума от страданий прежде, чем день заново начнётся, но каждый раз всё стихало, не оставляя даже фантомных чувств недавно разгоравшейся смертельной пытки. Будто каждый раз она просто просыпалась от дурного сна.
Анфиса тщательно пыталась разработать план действий. Выявляла, кто ей поверит из местных, чтобы хотя бы часть деревни успела убраться до нашествия мертвецов, но уж больно многие желали посмотреть на архиепископа. Она выходила на площадь, предрекая беду, и её опять хватали местные, уводя в темницу при ратуше. Однажды она просто выкрала книгу с полки и пошла на кладбище, дождавшись темноты, когда туда со сподвижниками явится Мельхиор.
Монсеньор, опираясь на трость с навершием-черепом, шагал среди могил в компании вампиров, выбирая место для начала ритуала. Уверенный, надменный, холодный. Сам его вид вызывал в девочке лютое отвращение, но она всё равно сделала то, что собиралась. Это был жест отчаяния, помутнение рассудка, хлипкая соломинка на «будь что будет». Анфиса выскочила прямо перед ним, сжимая книгу в руках и ничего не страшась.
– Это что у нас тут? Юная ведьма? – поинтересовался мужчина, сняв маску и повесив её поверх собачьего черепа на пояс.
– Именно, – показала девочка огоньки на кончиках пальцев.
– Дочь нунция, – проговорил за его спиной кто-то в капюшоне, и, как показалось Анфисе, это был один из упырей, что её мучил. – Она нужна нам, чтобы её отец выдал книгу.
– Эту книгу, – сурово заявила им девочка, ощущая яркий цитрусовый аромат от мужчины в широкой шляпе и жуткими наплечниками.
– Сама принесла мне гримуар? Как мило, – усмехнулся некромант.
– Пришла предложить сделку. Вы же за книгой здесь, правда? Я вам её отдаю, а вы не трогаете деревню! – предлагала Анфиса.
– Знаешь, звучит, конечно, заманчиво, но горожане пополнят отряды нежити, а мне, кроме книги, нужен ещё и архиепископ со своими знаниями, – заявил Мельхиор.
– Ну, пожалуйста! Ну, оставьте Уислоу в покое! – умоляла девочка, и слёзы её капали на плитку кладбищенской дорожки. – Вы же всегда нападаете на карету за городом! Зачем тащите в трактир? Оставьте деревню! – слетало с её губ, а она боялась саму себя.
Даже вообразить, что она предлагает, было в её понимании недопустимо. Отдать книгу, отдать Имперские секреты архиепископа казалось немыслимым предательством своей веры и страны. Анфиса ненавидела себя за такое предложение, стыдилась, не знала, куда деваться, но обстоятельства толкали на самые отчаянные меры защиты близких. Она пережила столько боли и мучений, а день-кошмар всё повторялся, и не думая отпустить её на тот свет.
Впрочем, мольбы и попытки сговора всё равно плодов не принесли. Анфиса узрела яркую чёрно-фиолетовую вспышку и не ощутила даже боли, как оказалась на утёсе, окутанном бурей, туманом и тучами. Позади гигантского объявившегося черепа небо и землю соединяли корявые уродливые молнии. Всё вокруг кипело какой-то яростью, удручало отчаянием и крахом надежд под завывания злых потусторонних ветров. Добиться от Мортис каких-то ответов вновь не получилось.
По крайней мере, открыв глаза от голоса гувернантки, Анфиса перестала себя презирать за предательство. Теперь поутру ей казалось, что она была просто сама не своя и подобное даже в мысли пускать больше не стоит. Она попробовала, и смерть без боли оказалась самой мерзкой и чудовищной, ибо муки совести и ненависть к себе уже нельзя было заглушить даже на том свете, даже в новом повторившемся дне.
Через какое-то время Анфиса просто простила себя, решив, что хотя бы узнала, что с Мельхиором невозможно договориться. Ему никого не жалко, у него есть свои цели, и на диалог он попросту не способен. Он не остановится не перед чем, и это стало ясно, как божий день. Но повторилось немало дней с воплощением разных неудачных планов, прежде чем нотки презрения к себе окончательно выветрились.
Девочка просто попыталась искать свежий взгляд на решение ситуации. Она словно автор пьесы расписывала фразы всем и каждому, пытаясь убедить Нану, бабулю и отца в серьёзности происходящего. Бабуля заявляла о важности праздничных ритуаов, Альберт – о первосвященнике. Причём отца девочка вполне убеждала, но тот тогда начинал пытаться всеми силами её спасти. Пришлось убегать из дома, чтобы Климент насильно не вывез по отцовскому навету, иначе, как считала девочка, всему конец.
Пришлось стать чуть менее убедительной и всё же пробовать всех спасти. Неплохой задумкой было звонить в набатный колокол – это переполошило народ и сорвало ярмарку. Многие думали, что на деревню движется вражеское войско, переместившееся через какой-нибудь магический портал – иначе откуда ж ему вдруг здесь взяться. Но проезд через деревню первосвященника отменить было нельзя.
– Вот представь, – после тренировки на мечах проговорила отцу Анфиса, – в той сказке, что я прочла, герой знает, кто предатель, кого он убьёт, и день повторяется раз за разом, но победить он никак не может. И том кончается, а конца так и нет. Дурацкая книжка… – придумывала девочка способ подачи обстоятельств для Альберта. – А из головы никак не выходит.
– Смотри… Может, дело не в обстоятельствах? – спросил нунций.
– Ну, а в чём тогда?! – не понимала Анфиса.
– Не в злодее, а в его мотивах. Что он там делает? – переспрашивал мужчина.
– Убивает монаха, чтобы у него выведать, где герой, а потом приходит и убивает героя. А если тот убежит, убьют его семью, родных, соседей, его город! – адаптировала и перефразировала девочка реальность под эдакий выдуманный книжный сюжет, на всякий случай вообще опустив тему с поиском тома-гримуара, чтобы для отца не было каких-либо подозрений и всё это не выглядело столь очевидным.
– Что если не позволить ему убить монаха? Злодею важно что-то выведать. Пусть лишат его этой возможности, – посоветовал девочке отец.
– Он уже пробовал. Защищал, сопровождал, предупреждал… Монах свято верит в своё высшее предназначение и путь паломничества. А потом всегда раскаивается перед смертью, что выдал какие-то святые тайны. Его никак не убедить. Даже если показать всю заготовленную речь для города, он говорит, что это переданная копия на случай, если ему станет плохо в дороге и он что-то забудет, – вздыхала Анфиса.
– Смотри, а что если в этом вся соль? – перебирая пальцами, проговорил Альберт Крэшнер. – Что если герой этой истории не имеет, в общем-то, никакого значения? Может, он лишь случайная жертва на пути злодея, узнавшего священные тайны?
– И что тогда делать? – спросила девочка.
– Если герой не желает спасаться бегством, чтобы сохранить свою шкуру, ему следует не позволить злодею любой ценой выведать информацию у первосвященника. Ты поняла меня, Анфиса? Любой! – Сверкнули янтарные жёлтые глаза нунция.
– Нет… – опешила Анфиса и затрясла головой. – Нет-нет-нет… Жуть! Только не так! Так нельзя! Это невозможно… – Не укладывалось у неё даже в голове.
– Иногда герою, чтобы совершить подвиг, предстоит весьма низко пасть и стать антигероем, – проговорил ей отец. – Пожертвовать моральными и этическими принципами, уподобляясь злодею, но всё это лишь для того, чтобы противостоять злу ещё большему. Герой не всегда сказочный, не всегда во всём положительный, правильный и благородный, Ан.
– Надо хотя бы выведать, что такого знает монах, чтобы герой стал хранителем этих знаний! – предположила девочка.
– Уверен, чем меньше знают о тех тайнах, тем лучше для всех. Вдруг там соблазн, который обречёт героя на вечные противоречия? А если он сообщит тайну другу, который предаст и вонзит нож в спину? Значит, вообще всё было зря! Герой – это не всегда рыцарь, разящий драконов у всех на виду. Истинное геройство обычно скрыто из летописей и легенд, Анфиса. Они шпионят и выведывают умыслы наших врагов, они не позволяют выкрасть наши ценности, не допускают утечки информации, как в данном случае, что ты рассказала.
– Герой должен… сам убить священника?! – По девичьей щеке прокатилась крупная слеза.
– Чудно-чудно, Анфиса, схватываешь на лету. Во-первых, это сломает злодейский умысел. Всё, что он планировал и как он действовал после полученных знаний, без этих самых знаний прервётся. Ткань времени и пространства, что сдерживает будущее и не позволяет герою шагнуть в новый день, рискует порваться. Действие пойдёт дальше, а там, кто знает, как всё повернётся. Во-вторых, это обескуражит злодея. Кто-то совершил за него его злодеяние. Это выведет из колеи, опять-таки поломает все планы, это перевернёт всё. Ну, принцесса? – приподнял Альберт личико дочери за подбородок. – Мы же много раз играли с тобой в настольные игры. Иногда приходится жертвовать фигурами, даже самыми крупными и могучими, ради победы. Общей победы.
V
Анфиса долгое время не могла принять и осознать, что победить можно, лишь принеся невероятную жертву. Приходилось много думать, молиться и размышлять. Заглянуть внутрь себя, может ли она действительно пасть на самое дно, не то что став убийцей, а даже подумав о подобных вещах. Каждый «новый день» она начинала с отцом эту беседу и слышала практически одно и то же.
Самым странным было отсутствие чувства вины, словно она согласилась с мнением отца на этот счёт. Был страх стать плохим человеком, преступницей, опасение, что у неё никогда не получится, боязнь крови и гибели, что её окружали теперь изо дня в день. Она боялась, что Творец не примет её после смерти за такое деяние, и всё же это было ради высшей цели, чтобы помешать Мельхиору. Хотя бы попытаться помешать – отсрочить тот момент, когда он узнаёт некие сокровенные тайны церкви.
Девочка не могла поверить, что только кровью можно заставить течь время в нормальном русле, искала обходные пути. Она стащила драгоценности из шкатулки бабули и подкупила дровосеков, что перекрыли архиепископу стволами путь до деревни. Его всё равно нашли упыри, и ничем хорошим это не кончилось. Она придумала ещё несколько препятствий и даже сломала мост, но это всё даже не помешало первосвященнику таки прибыть в Уислоу в эту повторяющуюся ночь.
Она прерывала хоралы, предупреждала архиепископа во время церемонии, пыталась убедить народ, что мертвецы уже идут в город. Когда-то получалось, и многие жители убегали прочь, когда-то нет, но архиепископ был верен Творцу и своему пути, считая, что его святой магии будет достаточно против некроманта, который даже не все гримуары ещё прочитал.
Но эта самоуверенность Магнуса вечно губила. Анфисе было его жалко, но она утешала себя, что тот, выдав секретные сведения врагу, ненавидел себя и сам желал бы умереть, не в силах смириться с тем, как оказался слаб и немощен под натиском пыток. Всё твердил про какую-то крипту под Шильди и умирал. В каком-то смысле девочка осознала, что смерть спасёт его от предательства и оставит его душу чистой, что тот не переполнится презрения и сможет предстать перед Творцом невинной жертвой, а не опозоренным изменником всех принципов веры.
Что же до неё самой – она не представляла, как станет к себе относиться. Многократно девочка пыталась кого-нибудь подкупить, кто согласился бы выступить убийцей, но таких не нашлось. Всё оборачивалось криками, скандалом и темницей. Несколько раз её даже не возвращали отцу, а там и запирали до серьёзного суда как заговорщицу, вот только ночью добирались живые мертвецы и вновь сжирали заживо. Впредь кого-то нанимать Анфиса отказывалась, решила твёрдо взять дело в свои руки.
Клинка своего у неё не было, зато фехтованию отец её обучил. В любом случае Магнус не носил брони, можно было разить в живот, в шею, придумать что-то. Она бы стрельнула из лука, вот только не умела с ним обращаться, и каждый стрелок да охотник, к кому бы девочка не обратилась, ей предлагали начать учиться с «завтрашнего» дня – с того самого, который никогда не наступит. Ведь сегодня у всех были свои дела на ярмарке и не только. Ритуалы, вонзание вилок, украшение построек, молитвы, помощь с кастрюлями и прилавками, охрана, которая ничего не могла противопоставить толпе мертвецов.
Ей очень хотелось поговорить с тем некромантом, что вживил в неё реликвию Хроноса. Но тот с молодым напарником-пиромагом появлялся слишком уж поздно. Они добирались в деревню, когда Анфиса оказывалась в шаге от смерти или вовсе уже была мертва, что дождаться их не получалось, где бы она ни караулила. От зомби и упырей было не скрыться. Она даже, встав ногами в ведро, как-то спустила себя в колодец. Один раз утонула, так как не умела плавать, а в другую попытку ожившие трупы полезли за ней и туда, заглядывая буквально в каждый дом, в каждый подвал. Спасались те, кто бежал прочь. В самой деревне безопасных укрытий попросту не было.
Утром девочка пыталась стащить с кухни большой нож, но бабуля и Кетли столько готовили, а потом прибирали, что это оказалось невозможным. Потом приезжал Климент, а после уже просили помочь с кастрюлями. Оставшись с отцом в кабинете, Анфиса пожаловалась на тревожный сон и попросила его дать ритуальный кинжал священника, что те носят на поясе, ей для защиты. С учётом, что они шли на ярмарку вместе и Альберт предполагал, что она всегда будет под его присмотром, свой прямой нож в узорчатых ножнах он ей передал. Лезвие с обеих сторон было не заточено. Единственным опасным был кончик острия, но это девчонку устраивало.
И когда она уже решилась на покушение, вдруг раздалось «Анфиса! Нет!» от завидевшей её Марси, что сразу же сорвало весь эффект внезапности. Девочка выбирала разные стороны подхода к телеге, но нож в её руках замечали даже рядом стоящие, тут же хватая и созывая стражу.
Она попыталась действовать издали, пробираясь сквозь толпу во время песнопения. Тем не менее её узнавали по платью, успевали схватить за юбку, не подпустив к первосвященнику. Раз за разом ничего не удавалось. Все попытки метнуть нож – тоже. Максимум она могла лишь поранить Магнуса, но вампиры и некромант, добравшись до архиепископа, узнавали у него всё, что хотели.
Девочка не сдалась. Разве что просила Мортис поскорее отправить её назад, чтобы не блуждать по утёсу. Была даже мысль как-нибудь наплевать на всё и броситься оттуда в бездну до того, как появится многорукий скелет в чёрном саване невероятных размеров, но страх взял верх. Анфиса испугалась, что попросту потеряет себя. Что там и вправду ждёт абсолютное и полное забвение.
А хотелось, чтобы все её муки были не зря. Сподручный Мельхиора истязал её нещадно. Вскрывал руки, живот, перерезал горло. Это всё равно было не сравнить с десятком грызущих ртов, но каждый провал начинал невероятно злить расстроенную девочку. Жалость к себе стимулировала перестать быть немощной и бесполезной.
В конце концов она научилась кольями убивать обоих – худощавого и громилу, так что лишал жизни её отныне сам монсеньор заклинанием. Казалось, агония наконец закончилась, а то этот лимб стал буквально её персональной преисподней за неведомые проступки. Вероятно, за те, что она собирается сейчас совершить. Пришлось принять себя такой, обновлённой и наметившей цель.
Созрел новый план – сделать так, чтобы её не окрикивали и не узнавали. А то бывало, что даже сам Альберт замечал её бегущей к архиепископу. Дочь нунция взяла с собой из дома одну из своих масок «кицунэ» – демонической человекоподобной лисы о девяти хвостах, как писали дайконские легенды. А вот бестиарий-двухтомник утверждал, что это просто раса фералов – полулюдей-полулис.
Это была белая объёмная маска-полусфера с рельефом зверо-человеческого лица, внутри которой дышать было довольно комфортно за счёт прорезей не только для глаз, но и в местах кончика носа и нарисованного, хитро улыбавшегося рта. Эти элементы имели чёрный оттенок, потому мелкие отверстия в них были совсем не заметны. Остальной же узор был красным – по бокам расположился рисунок языков пламени, чуть-чуть таких же линий на подбородке.
Волнообразные, вытянутые щели-глаза тоже имели алую обводку, как и внутренняя часть декоративных, торчащих ввысь ушей. А ещё извилистые пламенные чёрточки симметрично располагались на лбу, окончательно дополняя рисунок нотками визуального изящества.
Маскарад не прошёл удачным: её распознавали по платью да и хватали за ленты, банты, за подол, широкие рукава. В этом наряде что-либо сделать казалось немыслимым, порою попросту неудобным. Так что следующим шагом стал план избавиться от заметного наряда, чтобы совсем перестали узнавать. Догадываясь, где точно есть костюм на её рост и в котором никто не разглядит Анфису Крэшнер, она заявилась на территорию усадьбы мальчишки Ирвина.
Стараясь никому не попасться на глаза, воображая себя умелой имперской шпионкой, она попыталась выведать, где его комната, где хранятся костюмы. Но внутри было столько прислуги, что ни один из вариантов пути не сработал. Не попадаться на глаза у девчонки не вышло. Благо в ней видели лишь подругу сына хозяев, пришедшую позвать того на ярмарку.
Впрочем, у самого Ирвина попытаться выменять костюм или уговорить его продать не получилось. Он считал ткани слишком дорогими и что родители хватятся, если хоть один из нарядов пропадёт. Зато проговорился, что одну лямку с застёжкой плаща ему порвал Рем – видать, драка мальчишек у моста была неизбежной даже при полном отсутствии Анфисы сегодня в их компании.
От шатена, мечтавшего стать генералом, зато удалось вскользь также узнать, что этот его наряд пообещали зашить на заднем дворе, как только освободится портниха. Он жаловался, что заставили сменить кафтан, а ведь пристёгивать плащ он всё равно не собирался. Мол, прихоть родителей: заставить носить на праздник идеальный костюм.
Дело оставалось за малым: проникнуть на задний двор усадьбы, поймав момент, когда кафтан уже принесёт служанка, разложив на лавочке, но за ним ещё не явится портниха. С учётом, что роста Ирвин с Анфисой были одного, наряд отлично ей подошёл. Только мальчишка в сравнении с ней был полноват, но это решалось более тугим подпоясыванием.
С бельевой верёвки, на которой висело высушенное на солнце после стирки бельё, были также «одолжены» тёмно-зелёные кальсоны. Так как в кафтане и девичьих чулках до середины бёдер было как-то не слишком комфортно, а теперь хоть зад был прикрыт плотной шёлковой тканью в обтяжку. Никаких неудобных юбки, бантов и всего прочего. Анфиса себя чувствовала просто идеально.
VI
В мальчишеской одежде, в керамической маске дайконской лисицы, с заготовленными колышками для тех, кто попытается её схватить, – она была готова. Так, по крайней мере, считала сама Анфиса, уставшая переживать жуткий день и постоянно смотреть в лицо смерти во всех смыслах фразы.
Дело оставалось за книгой. Нельзя было её оставлять этому Мельхиору. Если уж она собралась священника убить, дабы тот ничего не рассказал, гримуар тем более следует спрятать подальше. Добраться до него можно было, лишь вовремя уйдя из-за стола, когда Альберт просил пойти поиграть-погулять, чтобы поговорить с Лукьяном.
В его комнате девочка предусмотрительно оставила записку с советом двигаться иным путём, нежели он планировал, если ему жизнь дорога. Ведь Альберт буквально выгонял его из дому, и этому девочка мешать не должна была.
Она с отцом и бабулей относила кастрюли с едой и мусор на сжигание. Дома оставались Кетли и Нана с приехавшим Климентом. Но девочка знала, что её набожная гувернантка не пропустит приезд первосвященника. Значит, именно в этот момент можно будет рвануть домой за гримуаром. Даже если на кухне окажется Кетли, уж что-то она придумает, чтобы стащить томик с полки.
Между визитом архиепископа и нашествием нежити промежуток времени вполне позволял оказаться в обоих местах. И на площади совершить то, о чём до сих пор было страшно подумать, и успеть до мертвецов забежать домой. Было не так далеко, Анфиса решила ещё помчаться к набату, чтобы посильнее распугать местных.
В красно-буром кафтане, зелёных плотных штанах-кальсонах и в маске кицунэ на лице девчонка с красно-рыжими волосами в сумерках рванула с наилучшей позиции прямо во время ликования после объявления праздника Лета официальным имперским и церковным. Были только она и цель, остальной мир померк. Разбег, отскок от выступов, прыжок на прилавок с почти распроданной свежей рыбой, рывок вперёд в смертоносном стремительном ударе…
Отцовский кинжал крепко вонзился в самое сердце сквозь все слои ткани. Тупой по краям, но крайне острый в кончике лезвия, ритуальный нож так и остался в груди мгновенно умершего мужчины. Анфиса пыталась сделать так, чтобы тот не сильно мучился. Благо попыток отработать удар у неё хватало.
Несчастный Магнус упал на спину с телеги, не успев даже схватиться за рану в груди и торчащий из неё кинжал. Издав протяжный стон, он не проронил ни слова. Лицо его выражало напоследок немыслимое потрясение, серо-голубые глаза остекленели, глядя в пустоту, видимо, где-то там старик уже приветствовал Творца, приоткрывая дверь таинства посмертной жизни, если та действительно была. А Анфиса видела в них собственное отражение. Буквально лицезрела, как невинный ангел ради высшего блага стал вмиг безжалостным убийцей.
Но медлить было нельзя. Стоять и раскаиваться сейчас было совсем ни к чему. Что сделано – то сделано. Опять-таки ради всеобщего блага, ради высшей цели. Под визги и вопли, прежде чем народ успевал спохватиться и ринуться на неё, девочка ловко, отработанными путями, нырнула среди домов и по дворам ринулась прочь. Путь нападения и отхода был отработан идеально, и главное – сил и дыхания на весь этот акт ей хватило. Рядом с колокольней она склонилась, уперев руки в колени, и пыталась отдышаться.
Разум старался примириться с тем, что она делала. Произошедшее едва укладывалось в голове. Грызущая совесть кое-как отступала под натиском идеи о высшей цели, сердце обливалось кровью от жалости к убиенному. Девушка буквально просила прощение у Творца и всего мира, стыдясь, ненавидя себя, но твёрдо осознавая, что иного выбора просто не было. По крайней мере, беседы с отцом убедили именно в этом. Либо она спасётся одна, убежав прочь, либо попробует спасти родных и всю деревню.
А для этого требовалось не просто «принести в жертву» первосвященника, но и залезть наверх и дать набат, что она и принялась делать, кое-как придя в себя. Убийство Магнуса внесло и так большой переполох, сорвав праздник. А от громогласного перезвона побежали прочь из деревни даже те, кто оставался в домах «прошлые разы», когда девочка пыталась пробраться на колокольню.
Сверху было видно всю суматоху. Некоторые бежали прямо как есть, без припасов и вещей. Другие созывали детвору, складывали вещи, запрягали телеги или складывали всё в ручные тачанки, которые за вожжи тащили руками. Звонарей на месте, разумеется, не было: все ведь в центре города до этого пели хоралы и славили ныне уже покойного первосвященника. От погони она ушла. Теперь нужно было спускаться и бежать домой за книгой.
Кетли в коттедже не оказалось. Она явно тоже была где-то на площади, но время сейчас поджимало. Люди же разбегались, собирали вещи и покидали дома. Значит, как прекрасно понимала юная чародейка, и сюда вот-вот забегут Нана, Климент, бабуля и папочка. Хотя нет, они, скорее всего, будут искать её повсюду. Звать: «Анфиса! Анфиса!», пойдут на поляну, где играла детвора, утопив купайло, у разных костров поглядят… Девочка, встав на стол, схватила томик, ощутив нежное тёплое прикосновение к ногам.
Это Буба, всеми оставленная дома, радовалась её визиту, ластясь и тихо мурча. Выхватив книгу, Анфиса тут же присела за стол, глядя на зловеще оформленный переплёт. У томика не было даже названия. Узорчатая гравировка, металлические вставки по углам в виде костяных рук, череп по центру без нижней челюсти. Хотелось, нарушив все запреты, хоть одним глазком заглянуть туда.
Книги она любила. Даже очень. Сказки, романы, энциклопедии, исторические труды – всё было девочке интересно. И, пока никто не видит, рядом с любопытной кошкой, обнюхивавшей книгу, она таки открыла чёрный блестящий гримуар, грубый и неприятный на ощупь, поглядывая на выведенный текст.
Он был такого тёмно-бордового оттенка, что девочка сразу решила, что писали эту книгу именно кровью. Она, засыхая, становится прямо такой, ведь нежные девичьи пальчики пару раз резались о страницы бумаги, оставляя в своих книжках мелкие пятна от капель.
Взгляд привлекла одна из начальных страниц, а точнее – большой разворот с двумя пентаграммами. Первая была остроконечной, как типичная звезда мага, где были подписаны стихии – свет, огонь, вода, земля и воздух, а также сферы альтернативных источников, где, например, для друидов верхний конец означал не Свет, а Природу.
А под «рогатой» пентаграммой, представляющей собой как бы перевернутый вариант первой, писалось, что удержать баланс с одной главенствующей аж над четырьмя стихиями силой крайне трудно. Потому предлагался вариант с двумя силами, главенствующими над тремя. А также список тайных источников силы.
Утверждалось, что маг может сделать источником своей силы вещи, о которых классическая школа колдовства даже не догадывается. И, помимо всякого огня и воздуха, расположения к которым у одарённого чародея может и не быть, предлагалось черпать могущество из боли, страха, гнева, из ночной темноты и непроглядной бездны всеобъемлющего космоса. Текст сообщал, что любви и сострадания многим может быть недостаточно и они нередко из сильных чувств перерастают в бесполезную слёзную жалость, которая скорее забирает силы, нежели их отдаёт.
– Уж чего-чего, а боли я натерпелась, – пробубнила под нос Анфиса, выставив левую руку и сосредоточившись на всём пережитом ужасе, чтобы зажечь пламя.
Огонь вспыхнул с такой силой, что она испугалась саму себя. А страх этот, как новый источник энергии, лишь поддал жару. Ладонь с ореолом сиренево-голубого огня походила очертаниями на когтистую лапу чудовища – столь высоко задирались языки пламени от девичьих пальцев.
– Класс! Буба, ты видела? – повернулась девочка к изрядно напрягшейся от такого зрелища кошке.
В «лунных» жёлтых глазах той плясало отражение завораживающего танца холодного огня. Анфиса сосредоточилась и уняла немного пламя. Начала дыхательную гимнастику, как привыкла, успокаиваясь, и то потухло совсем.
На пороге слышались шаги и голоса, так что больше времени на чтение не было. Она схватила книгу и поднялась к себе, спешно собирая вещи. Надо было уезжать отсюда всем вместе. Никто не знал, что девочка уже дома, нужно было спуститься к своим поскорее, дабы её не ринулись искать, теряя столь драгоценное время. Нападение нежити уже должно было начаться с дальнего края деревни.
– Анфиса! Ты дома?! Мы тебя обыскались! Там такое творится! – Поднимала голову наверх, Нана смотрела на выглядывающую со сторону перил девчонку.
– Знаю! Я так испугалась! – отвечала та, не спускаясь к ним, дабы не узнали её наряд.
Маску же она уже предусмотрительно скинула в свою мешкообразную красную сумку, затягиваемую сверху шнурками с деревянными мелкими шариками в узелках. Они скрепляли переплетённые верёвки, дабы те не разошлись и не развязались.
– Климент и его кучер нас отвезут, набат гремел! Что-то страшное идёт на деревню! Срочно в повозку! – велела Нана.
– Анфиса, поторопись! Возьми, как я, только серьги и прочие украшения, некоторую одежду на смену, оставь всяких кукол, – просила бабуля, занявшись сбором припасов с кухни.
– Где папа?! – не понимала девочка, не видя его среди всей суматохи.
– Отпевает архиепископа, случилось страшное! Покушение на главу Пресвятой Церкви! Прямо здесь, прямо на площади! – ответила ей Нана, – Спускайся скорее! Папа с кардиналом Квинтом отправятся с телом первосвященника в его карете в Квинтесберг.
– Нет-нет… – вздрогнула Анфиса, чьё сердце вновь заколотилось до боли в груди. – Как отпевает? Там же уже началось… – тихо произнесла она самой себе, ринувшись в комнату.
Хотелось спуститься вниз и взять с собой сыру в дорогу, но на это не было времени. Да и там туда-сюда сновали все остальные. Несколько вещичек, серёжки, скомканное в рулон платье, маска и книжка. Оружия с собой не было, только болтавшиеся на поясе отцовские ножны с обилием церковной гравировки. Кинжал-то сам остался в груди первосвященника. Взглянув на деревянные мечи, девочка покачала головой: как только такая глупость вообще могла прийти в голову. Были б они хоть из осины, как припрятанные в рукавах колышки…
Вылезла наружу Анфиса через окно. Со второго этажа было не так высоко, так ещё и под ногами сперва был косой скат веранды, покрытый тёмно-синей черепицей. Отсюда прыгать было уже всего-ничего на зелёную лужайку. Разве что по спине как-то больновато ударила сумка с гримуаром и смятой в свёрток одеждой – похоже, что набрала слишком много всего.
