Темные силы

Но она новую «эскападу» очень мило и искусно отклонила.

Если у Савищева и было приобретенное опытом умение обходиться с женщинами, то у Мани оказалась природная, врожденная способность держать себя с мужчинами.

Граф Савищев, воображавший, что он быстро окрутит молодую девушку, и не подозревал, что на самом деле сам он попался в ловушку.

Скажи ему кто-нибудь, что он начал более или менее серьезно увлекаться Маней, то он рассмеялся бы ему в лицо, а между тем, когда вчера Лека Дабич рассказал про Николаева, Савищев почувствовал сильное беспокойство и с нетерпением ждал минуты, когда будет иметь возможность узнать от Мани об отношении к ней жильца титулярного советника Беспалова. Для этого он и сидел теперь у матери целое утро в ожидании Мани, но она не пришла.

Тогда Савищев сам решил направиться к ней.

Нетерпение мучило его.

Ехать в своем экипаже было неудобно. Могло показаться слишком заметным; даже извозчика взять Савищев счел излишним; да он и не любил извозчиков и никогда на них не ездил; он решил отправиться пешком и зайти, как бы случайно, под каким-нибудь предлогом, который надеялся придумать по дороге.

Он медленно шел по улице, разыскивая дом Беспалова, как вдруг увидел Маню на перекрестке, на противоположной стороне улицы. Она торопилась и была, по-видимому, настолько сильно озабочена чем-то, что ни на что не обращала внимания и не заметила Савищева.

На перекрестке стояла двухместная карета. Маня приблизилась к ней, села в карету, и та тронулась…

Савищев вскочил на попавшегося тут же извозчика и погнал его за каретой.

Извозчик, несмотря на обещание щедрой платы, не мог поспеть и отстал довольно сильно, но при переезде через Невский карета была задержана проходившими с музыкой солдатами, и Савищев смог догнать ее.

Карета повернула на Фонтанку и здесь скрылась в воротах небольшого двухэтажного дома – особняка.

Савищев остановил извозчика, слез перед домом и не знал, что же ему делать дальше? Если Маня отправилась в этот дом по поводу какого-нибудь заказа и за ней присылали карету, то почему карета эта ждала ее на перекрестке, а не подъехала прямо к дому, где она жила?

– Чей это дом? – спросил Савищев у дворника, запиравшего ворота.

Дворник посмотрел на него не особенно дружелюбно, но Савищев вынул рубль из кармана.

– Это дом господина Сулимы! – сказал дворник.

– Сулима… Сулима… – стал припоминать Савищев. Ему казалось, что он уже слышал где-то эту странную фамилию.

– А как его зовут? – опять спросил он.

Дворник почесал за ухом.

– Кого?..

– А господина Сулиму?

– Андрей Львович…

– Он женат?

– Ни, не женат.

– А дочь у него есть?

Дворник покачал головой и ответил:

– Нет.

– Может быть, у него есть племянница или какая-нибудь родственница, которая живет тут в доме? – продолжал расспрашивать граф.

– Ни племянниц, ни родственниц нет! Они один весь дом занимают.

Савищев сунул дворнику рубль и, закутавшись в плащ, зашагал по тротуару.

По поводу заказа Маня не могла приехать сюда. Это ясно вытекало из показаний дворника, который свидетельствовал, что его барин живет один.

«Что за чепуха? – остановил себя Савищев. – Я, кажется, начинаю изображать из себя влюбленного юнкера?.. Ну какое мне, в сущности, дело, к кому и зачем она ездит в каретах с перекрестка?»

Но, несмотря на это убедительное вроде бы рассуждение, что ему, действительно, нет до этого никакого дела, он все-таки, перейдя улицу, остановился на набережной Фонтанки и, будто глядя вниз на воду, стал следить за домом Андрея Львовича, ожидая, когда оттуда снова появится Маня.

Он простоял очень долго, но не дождался ничего… Ворота оставались запертыми и дом был погружен в полное безмолвие…

Глава XXIV

У Савищева вдруг явилась блестящая мысль. Он придумал отправиться сейчас в дом Беспалова и вступить в разговор непосредственно с самим титулярным советником, как будто бы желая дать ему работу по срочной переписке.

Он рассчитывал, что Беспалов, как отставной чиновник, будет очень рад такой работе. С ним можно будет завести длинный разговор, а там посмотреть, что из этого выйдет.

Возможной встречи с Сашей Николаичем граф не боялся, уверенный, что всегда и при любых условиях сумеет держать себя достойным образом.

Очень довольный своей выдумкой, он взял извозчика и поехал.

Дом Беспалова ему удалось найти не сразу, и когда он нашел его, то невольно искренне удивился, неужели можно жить в такой лачуге?

Деревянное крыльцо покосилось, на входной парадной двери в сени не было ручки, а на ее месте зияла дыра, в которую была продета просто веревка.

Савищев отворил эту дверь за веревочку и сразу же очутился в сенях, которые когда-то были стеклянными и в которых теперь большинство стекол были выбиты и заклеены бумагой.

Пахло довольно неприятно. Из сеней дверь в комнаты была обита драной крашеной парусиной, из-под которой торчало мочало.

Савищев отворил дверь и очутился в «мурье», как рассказывал Лека Дабич.

Граф остановился и, не видя никого в темноте передней, кашлянул, чтобы привлечь чье-нибудь внимание.

– Кто там? – раздался хриплый и недовольный голос.

– Есть тут кто-нибудь? – ответил вопросом на вопрос Савищев.

Из столовой показался длинный человек с рыжеватыми усами.

«Должно быть, лакей!» – решил Савищев.

Человек тускло посмотрел на него, словно бы лениво рассматривая какую-то вещь в кунсткамере и проговорил:

– Вы, верно, к господину Николаеву?.. Так его нет дома!

– Нет, я желал бы видеть титулярного советника Беспалова.

– Тоже отсутствуют!.. А позвольте узнать, с кем имею честь?

– Я – граф Савищев!

– А-а! Очень приятно!.. Я – сын титулярного советника Беспалова, нареченный Орестом… Может быть, я могу вам быть полезным?

Савищеву было, в сущности, все равно, и, хотя этот нареченный в крещении Орест сильно ему не понравился, он вошел, не снимая, однако, плаща, оставаясь в перчатках и держа в руках шляпу.

«Неужели она тут живет?» – мелькнуло у Савищева, когда он огляделся в столовой.

Он никогда не бывал в подобном помещении и чувствовал себя несколько смущенным тем, что попал сюда.

«Раз вино откупорено – надо его выпить!» – успокоил он себя французской поговоркой и опустился на первый же попавшийся стул.

– Садитесь! – сказал он Оресту.

Тот поднял брови, заложил руки за спину и, слегка наклонившись вперед, прищурил один глаз и глянул на Савищева так, как будто целился кием по шару.

– Чего-с? – спросил он.

– Я вам говорю – садитесь!

Орест причмокнул губами и произнес:

– Нет уж, позвольте…

– Да нет, ничего… садитесь… – милостиво повторил Савищев, думая, что Орест стесняется его достоинством и поэтому не решается сесть.

– Нет уж, позвольте, – закончил Орест, – мне лечь!.. Потому что я у себя в доме привык всегда лежать на диване.

Он произнес «на диване» на французский манер в нос, проследовал на свое обычное место, лег в грациозную позу отдыхающей нимфы и воззрился на графа с невинным видом, говорившим, однако: «Ага!.. что? взял?»

Савищев, никак не ожидавший такого оборота, разинул рот от удивления, но тут же деланно рассмеялся, положил ногу на ногу и решил относиться к этому человеку просто как к шуту.

– Послушайте, мой друг! – начал было он, но Орест замотал головой.

– Мой добрый друг! – поправил он графа. – Мне Маня говорила, что так во французских романах говорят аристократы, посещающие бедняков…

– Ну, мой добрый друг! – опять рассмеялся Савищев. – Я хотел бы поговорить с вашим отцом…

«Однако, он называет ее Маней!» – вместе с тем подумал он.

– Добрым отцом… – опять поправил его Орест и добавил: – Это уж ведь и по прописям известно!

– Да будет тебе! – не выдержал Савищев. – Я пришел поговорить по делу!..

Орест спустил ноги с дивана и сел.

– Вот когда мы с тобой, милашка, на брудершафт пили, этого я не помню что-то! – проговорил он совершенно просто и естественно.

«Да он пьян! – догадался Савищев. – Он просто пьян!» И он до такой степени даже обрадовался, что этот человек был пьян, что дом был лачугой, в сенях дурно пахло и вся обстановка была отвратительной.

Чем хуже все это было, тем лучше было для него, потому что тем легче, казалось ему, возможно прельстить Маню перспективами роскошной жизни, если она пожелает.

Впрочем, для него лично Орест был только смешон.

Оскорбляться его выходками граф считал недостойным себя. Он со свойственным «ловласам», как тогда называли, чутьем, понял, что из этого пьяницы он может извлечь немалую пользу для себя.

Он вынул сигару, закурил и, пустив струю дыма, неторопливо протянул:

– А скажите, пожалуйста, что вы делаете?

– Je suis assis sur le divan![5] – вдруг неожиданно по-французски произнес Орест.

– Ну да!.. Хорошо, но я спрашиваю вообще, что вы делаете? Можете писать?

– Да как вам сказать… смотря что… ежели «мыслете», так сколько угодно…

– Нет, переписывать бумаги?

Орест вздохнул и ответил:

– Пожалуй, мог бы, но не желаю!

– Отчего же?

– Я – враг бумажного делопроизводства.

И Орест снова закинул ноги на диван и развалился.

– Но разве вы не хотели бы заработать деньги?

– Зачем?

– Ну как зачем? Чтобы иметь их!

– Если я захочу, то и так буду их иметь.

– Вот как? Откуда же?

– Да хотя бы от вас, s’il vous plâit![6]

– Вы хотите, чтобы я дал вам денег? – спросил граф.

– Отчего же нет?.. Ежели я буду, например, вам полезен?.. Вы не смотрите на меня выпуклыми глазами! Я говорю серьезно, в рассуждении принчипессы.

– Как вы сказали?

– Принчипессы… это я так называю известную вам волоокую Марию, в просторечии Маню.

Савищев не без некоторого удовольствия затянулся дымом сигары, Орест же, не выдержав, воскликнул:

– Позвольте и мне сигару, мой очень дорогой граф, как говорила покойная Мария Антуанетта! – и он жалобным взглядом голодной собаки посмотрел на Савищева, как тому показалось.

– Хорошо, я дам вам сигару! – согласился Савищев. – Но только я хочу, чтобы вы были со мной любезны.

Он вынул портсигар, достал оттуда сигару и протянул ее Оресту; тот вскочил, сделал глиссаду и раскланялся.

– Я ваш человек! Вы очаровательны, граф!.. Я буду с вами любезен… Прежде всего вам, вероятно, желательно узнать, каковы фонды на здешней бирже недавно поселившегося здесь джентльмена?

«А он вовсе не глуп!» – подумал Савищев и сказал вслух:

– Почему вы так думаете?

– У меня в этих делах – мертвая хватка!.. Карамболь без промаха!.. Хоть с завязанными глазами… Конечно, за свою сметливость я одной сигарой удовлетвориться не могу! Знаете, граф, если беленькую, я – ваш человек!

«Беленькими» тогда назывались двадцатипятирублевые бумажки.

Савищев вынул, подумав, бумажник, развернул его и вытащил двадцать пять рублей. Он посмотрел на Ореста: тот ленивым, как будто вовсе равнодушным взглядом следил за ним.

– Ну вот вам деньги!

Орест мотнул головой и воскликнул:

– Не возьму!

– Да ведь вы сами только что хотели!

– А теперь не возьму!

– Как же так?

– Не возьму двадцати пяти… Теперь пожалуйте еще пять за промедленье и раздумыванье; всего, значит, тридцать!

«Нет, он положительно меня занимает!» – мысленно усмехнулся Савищев и дал Оресту тридцать рублей.

Он всегда был убежден, что с деньгами все можно сделать!..

Глава XXV

Получив тридцать рублей, Орест рассказал Савищеву, что их жилец Николаев, несомненно, влюблен в Маню-Марию, с которой проводит все вечера.

– Ну а какое отношение имеет она, – с любопытством спросил граф, – к некоему Андрею Львовичу Сулиме?

Орест задумался, силясь обстоятельно вспомнить, но ничего припомнить не мог.

– К какому Сулиме? – спросил он.

– Не знаю. Но только она сегодня, вот сейчас, была у него. Я своими глазами видел, как она села в ожидавшую ее карету и поехала в ней в дом на Фонтанке, недалеко от Невского, принадлежащий, как я узнал, Андрею Львовичу Сулиме, который живет в нем один-одинешенек.

– Богатый человек! – произнес Орест.

– Очевидно!

– Романея! – сказал Орест.

– Что такое? – не понял Савищев.

– Я это слово, – пояснил Орест, – не для определения напитка говорю, а в смысле интересного происшествия, то есть вроде как бы романа! Романическое приключение!

– Ну вот я желал бы его выяснить! – продолжал граф Савищев. – За деньгами дело не станет! Эти тридцать рублей считайте задатком. Если вы мне принесете сведения, что такое господин Сулима и, вообще, как вы говорите, будете мне полезным, я заплачу вам еще.

– Значит, вы желаете преобразить меня в своего соглядатая, вроде как бы наперсника… Ну что ж, идет!.. По рукам!

И Орест протянул графу руку.

Чистоты она у него была сомнительной. Савищев поморщился, но все же пожал ее, рискнув это сделать, потому что сам был в перчатках.

Он расстался с Орестом, если не вполне успокоенный, то, во всяком случае, довольный посещением дома Беспалова. Он был уверен, что для этого тунеядца, который назывался Орестом, деньги были очень привлекательны и ради них он пойдет на все и будет готов сделать что угодно. А он был достаточно умен, чтобы иметь возможность сделать многое.

Орест, оставшись один, сосал окурок сигары и раздумывал, каким же образом ему теперь поступить? Он принял на себя в некоторой степени обязательство узнать об этом Сулиме, но как приняться за дело, не знал.

От последовательного мышления его мозг давно отвык, и напряжение мысли составляло для него значительный труд.

«А ну их всех к шаху персидскому!» – решил он вдруг, засунув руку в карман и ощупывая там тридцать рублей, которые были для него солидной суммой.

Пока что там будет впереди – неизвестно, а теперь у него есть деньги и надо их поместить соответствующим образом.

«Самое лучшее было бы, – подумал Орест про графа, – сыграть с ним на бильярде да обставить его как следует!.. а прочее все… да ну его к шаху!» – повторил он себе и, нахлобучив картуз, отправился в трактир, «наплевав», как мысленно формулировал он, на всякие обязательства и обстоятельства, на все прошлое и все будущее, желая жить настоящей минутой на имеющиеся у него в кармане тридцать рублей.

В трактире Орест не прошел, как обычно, в бильярдную, а сел в общем зале барином за столик и авторитетно приказал:

– Человек, романеи!.. И что-нибудь из кушанья деликатного!

– Яичницу на сковородке или селянку? – предложил лакей.

– Дурак! Стану я есть твою яичницу сегодня!.. Ты мне сделай…

– На наличные-с?

– Ну, разумеется! – Орест вынул из кармана деньги, положил их на стол и похлопал по ним рукой. – Хватит, надеюсь, а?

Лакей осклабился и заявил:

– Все, что прикажете, то и можно сделать!

– Закажи мне паровую осетрину!

Оресту давно хотелось паровой осетрины, но до сих пор она ему была не по средствам.

Он пересчитал свои деньги и спрятал их в карман.

Рядом, за другим столиком, с другим лакеем никак не мог столковаться посетитель, которого Орест в первый раз видел в трактире.

Посетитель был французом, очень мало говорившим по-русски, и он никак не мог объяснить лакею, чего ему хотелось.

Орест с самого детства говорил по-французски, потому что его мать была француженкой. Потом, когда она умерла, он от французского отстал, но все-таки хорошо понимал и мог ввернуть, когда нужно, несколько фраз.

Он пришел на помощь французу и послужил ему переводчиком, объяснив лакею, что требовалось.

Француз очень обрадовался, что нашел человека, который мог разговаривать с ним, и предложил Оресту пересесть за свой стол.

Это был человек почтенных лет, довольно скромно одетый, очень добродушный и болтливый. Оказалось, что он приехал в Петербург только вчера, знакомых у него тут нет никого и вот он пошел по улицам, чтобы узнать город.

– Но у вас тут жизни совсем нет! – удивился он. – Совсем нет никакой жизни!.. В Париже у нас все на бульварах и открытые кафе; вы приходите туда и можете все узнать!.. А здесь я не увидел ни одного открытого кафе…

Француз, попав в трактир, искренне воображал, что это – не что иное, как закрытое петербургское кафе, и требовал себе там напитка, которого в трактире, разумеется, не было, отчего и происходило у него полное недоразумение с лакеем.

– А вы сюда приехали по делам или просто так себе? – спросил Орест у француза, когда им подали потребованное и они принялись за еду и питье.

По-французски Орест говорил без всяких вывертов, руководствуясь больше не тем, что хотел сказать, а теми словами, которые помнил.

– Да, я сюда приехал по делу! – стал сейчас же объяснять словоохотливый француз. – Мне тут надо найти одного молодого человека. О, я вам это расскажу!.. Это интересная и трогательная история!

– Этот молодой человек – русский?

– Да, он – русский. Он родился в Амстердаме в 1786 году и был крещен по русскому обряду священником с русского корабля. Ему теперь должен быть двадцать один год.

– Зачем он вам понадобился?

– О! Я ему должен сообщить, что он получит большое наследство! Это – история даже таинственная. Молодой человек, которого я разыскиваю, никогда не знал ни своего отца, ни своей матери тоже. Он был воспитан в Париже доверенным человеком, а затем, когда тот умер, был отправлен сюда, в Петербург. Его отец не мог его видеть, но посылал ему каждый месяц деньги…

– Почему же получилась такая комбинация? – поинтересовался Орест.

– Это составляет тайну, которую я не могу вам сообщить. Отец этого молодого человека умер и оставил ему большое состояние, и я должен был бы раньше приехать в Петербург, но военные действия принудили меня сделать крюк через Австрию, а между тем мир заключен, и вот мы, французы, – опять друзья с русскими.

– А вы знаете, как зовут вашего молодою человека?

– О, да!.. Его зовут Александр Николаевич Николаев.

– Александр Николаевич Николаев?! – воскликнул Орест. – Я такого человека знаю!

Француз трагическим жестом отстранился от стола, значительно взглянул на своего собеседника и поднял руку кверху, указуя на потолок, где кружились и жужжали мухи.

– Вот она, судьба! Я всегда говорил, что всегда и везде судьба!.. Надо же так случиться, чтобы я, ничего тут не зная, приехал в Петербург и первый же, кого я встречаю, может мне дать нужные сведения!.. О, это великолепно, положительно, это великолепно!

– Да, может, мой Николаев вовсе и не тот!.. Николаевых в России очень много!

– А это мы посмотрим и, если это будет не тот, будем искать другого! Но, ради Бога, скажите мне, где я могу найти вашего знакомого Николаева?

Француз поспешно вытащил из кармана записную книжку, вынул из нее карандаш и приготовился записывать.

Орест увидел, что ему везет. До сих пор он брал в жизни, по преимуществу, искусством игры на бильярде, но сегодня ему улыбнулось счастье. Разговор с Савищевым дал ему тридцать рублей и, конечно, было бы глупостью благодетельствовать француза даром.

– Видите ли, – сказал он, – я не знаю, тут ли мой знакомый, может быть, он на даче в Петергофе. Надо будет поехать туда, а это сопряжено с расходами…

– О, он, наверное, вернет их вам потом!..

– А если он окажется не настоящим?

– Да! Вы правы! – согласился француз. – Ваши расходы я должен принять на себя и, когда вы сделаете что нужно, я вам их верну.

«Нет, его, шельму, не надуешь!» – подумал Орест и условился с французом, где его можно будет найти.

Глава XXVI

Француз остался в трактире недолго, он желал видеть Неву и приглашал с собой Ореста. Но тот не выказал склонности к мирному наслаждению красотами природы, к тому же ему давно известными, и предался удовольствиям, которые были ему более свойственны – их могли ему доставить деньги.

Вернулся он домой поздно ночью мертвецки пьяный и на другой день долго приводил себя в порядок. От вчерашних тридцати рублей осталась только мелочь, да и из той пришлось выдать рябой девке Марфе, чтобы она сходила за водкой для опохмеленья.

Орест чистился и приглаживался, обливал голову водой и с удовольствием вспомнил весело проведенное время. Ему хотелось опять и сегодня провести день так, но для этого ему нужны были средства. Эти средства опять мог дать граф Савищев, которого он вчера мысленно посылал к шаху и на которого сегодня возлагал все надежды. Но для осуществления этих надежд нужно было бы привести графу хоть какие-нибудь сведения. Однако для получения последних требовалось объясниться с Маней. И вот для этого-то объяснения Орест и приводил себя в порядок.

Он улучил минуту, когда Маня была у себя в комнате одна, и отправился к ней, ступая на цыпочках, так как чувствовал себя деликатным.

Маня была поражена его появлением у себя в комнате. Это было строго-настрого запрещено ему и все объяснения между ними происходили в столовой.

– Принчипесса! – заговорил Орест. – Прошу тысячу извинений, но верьте, что важные мотивы заставляют меня нарушить ваше уединение.

– Сколько раз я тебе говорила, чтобы ты не смел входить ко мне! – сердито сказала Маня.

– И я свято хранил завет ваш… но, я говорю, обстоятельства исключительные, и если вы меня прогоните, то будете сожалеть!

– Если тебе нужен гривенник, я тебе дам; уйди только…

Орест замотал головой.

– Не о едином гривеннике будет жив человек, но о многих… и дело не в том: у меня вчера был граф Савищев.

Маня, отошедшая было к окну, обернулась и взглянула на Ореста, спросив:

– У тебя?

– Принимаю этот вопрос за начало дипломатических сношений и потому позволю себе сесть! – проговорил тот, опустившись на стул и положив ногу на ногу. – Да, вчера у меня был граф Савищев; его лучезарное появление произошло в вашем отсутствии и нашего дражайшего родителя тоже. Я был один…

– И ты его принял?

– О, принчипесса!.. На своем веку я принимал даже касторовое масло!

– Да перестань ломаться!.. говори как следует: зачем он приходил?

– Понюхать!.. То есть понюхать не то, как у нас в сенях пахнет, а освидетельствовать, так сказать, атмосферу. Он в вас влюблен, принчипесса, и вы это знаете.

– Что же, он говорил с тобой?

– Это наша тайна! Но я пришел вам сказать: оставьте графа Савищева и займитесь нашим жильцом! Здесь дело будет сходнее… Наш жилец получит огромное наследство…

– А ты откуда знаешь?.. Он тебе рассказывал об этом? – насмешливо спросила Маня.

Ее насмешка относилась к Саше Николаичу.

– Нет, принчипесса, он со мной в интимность не входит… но по Петербургу его разыскивает француз, только вчера приехавший и желающий сообщить ему о наследстве… Так вот, принчипесса…

– Ах, какое мне дело до чужих наследств?

– Послушайте, принчипесса, хоть раз в жизни вы можете поговорить со мною серьезно?.. Известно ли вам, например, кто вы такая?

Маня села у стола, сжала губы и не сразу ответила.

– А тебе известно?

Орест молча кивнул головой.

Наступила минута тишины; ясно было слышно тиканье часов в столовой.

– Говори то, что ты знаешь, – сказала, наконец, Маня.

– Я знаю все, принчипесса, но скажу вам под одним условием: чтобы и вы мне рассказали, зачем вы ездили в рессорном экипаже, ожидавшем вас прямо на перекрестке, на Фонтанку, к господину Сулиме, по имени и отчеству Андрей Львович.

Маня быстро встала со своего места и заходила по комнате.

– Ты лжешь! Никуда я не ездила! – воскликнула она.

– Ездили! – остановил ее Орест.

Маня вдруг густо покраснела и заговорила с нескрываемой досадой:

– Что же, ты следил за мной?.. Этого только недоставало!.. Кажется, до сих пор ты от меня, кроме хорошего, ничего не видел…

– И благодарен, принчипесса, за те гривенники, что вы отпускали мне от ваших щедрот! Но вы всегда были умны и поэтому сообразите, с какой это стати мне было следовать за вами?.. Вас выследил сам граф Савищев, найдя это занятие более подходящим для себя. Даю слово Ореста Беспалова, что это – истина!

Маня взялась за голову и несколько раз провела рукою по лбу.

– Постой… я ничего не понимаю! – сказала она. – Граф Савищев меня выслеживал… и пришел тебе рассказать об этом?

– Не волнуйтесь, ибо в деяниях мудрых сказано: спокойствие – свет, а волнение – тьма!.. Сиятельный граф не конфиденции мне свои выкладывал, а изволил нанять меня, чтобы я следил за вами.

– И ты согласился?

– Давление капитала, принчипесса!

– Но ведь это же мерзость!

– Совершенно справедливо изволили заметить! С одной стороны это – мерзость, но, с другой – я искуплю ее своим благородством. Благородство же мое в том, что я прямо весь перед вами, как невинный щенок, четырьмя лапами кверху. Берите меня всего и повелевайте. Граф Савищев поручил мне допытаться, как и почему вы вчера путешествовали к какому-то Сулиме; скажите мне, что для вас нужно, чтобы я ему сказал по этому поводу?