скачать книгу бесплатно
Они прошли в столовую, где был накрытый скатертью стол, уставленный такими вкусными вещами, что Жемчугов не удержался и стал не только пить наливку, но и есть и грибки, и ветчину копченую, и маринованную рыбку, и все, что было на столе.
– Ну что? Начал ты действовать? – стал спрашивать Гремин.
– В каком смысле? Груньку на место поставил; там ей хорошо будет. Иностранка-француженка взяла ее не в горничные даже, а скорее, так сказать, в наперсницы. Теперь вот я сам к тебе переехал… Как видишь, действую.
– Нет, я говорю о немцах.
– Что о немцах?
– Да когда мы…
– Слушай, Василий, – остановил его Жемчугов и, понизив голос до едва слышного шепота, тем не менее весьма внушительно, произнес: – Никогда не смей больше говорить со мной об этом, тут нужно «делать», а не говорить, понимаешь? Ведь мы знаем, что знаем, а на словах нужно громко заявлять, что ты-де желаешь блюсти интересы его высочества герцога Бирона.
– Понимаю, – проговорил Гремин, – но только вот что, я молчать буду, а уж – извини! – об интересах герцога говорить не буду: противно! – и Василий сплюнул и выпил глоток сладкой наливки, словно чтобы уничтожить дурной вкус во рту.
– Славный ты парень! – одобрил его Митька. – Твое здоровье, брат! Так и поступай, а меня извини и не обессудь. Мне политику соблюдать нужно.
– Да что там политика! – вздохнул Василий. – Прямо бы по мордам, и к чертям!
– Погоди!.. И по мордам дадим.
– А дадим?
Митька подмигнул и кивнул головой.
– Вот это так! – воскликнул Василий. – Ну твое здоровье, Митька!
Митька выпил «свое здоровье». Гремин стал наливать ему еще.
– Не будет ли? – сказал Жемчугов. – Пора спать, пожалуй!
– Как, будет? – воскликнул Гремин. – А здоровье Груньки? Разве ты ей здоровья не желаешь?
– Ну за здоровье Груньки, – согласился Жемчугов и, чокнувшись, залпом выпил большую стеклянную на длинной ножке рюмку наливки.
Они распростились и пошли спать к себе, по своим комнатам.
Жемчугов лег уже совсем в постель и утонул в мягкой перине, как вдруг дверь его комнаты приоткрылась и в нее просунул голову Гремин, который проговорил:
– Знаешь, Митька, у меня все время из головы не выходит: ведь было время, когда на Руси…
– Было! Было! – совсем сонным голосом повторил Митька, явно только для того, чтобы от него отстали.
– Да нет, ты послушай! Ведь вот если удастся свергнуть немца, то это станет известным тогда лишь, когда все совершится и окончится; конец действа всем будет ясен, и так и история его и отметит; ну а кто знает, когда, собственно, и где оно началось? И, может быть, мы вот теперь говорим, а оно начинается, и никто никогда этого не узнает… А оно начинается!
Митька ничего не ответил, и только его сочный храп с присвистом показал, что он уже спит.
19
Черное домино
При жизни Анны Иоанновны Бирон, будучи страстным игроком, проводил вечера за картами. Теперь, когда тело императрицы стояло еще во дворце, где жил Бирон, ему предаваться карточной игре было неудобно, и он обыкновенно в послеобеденное время приглашал к себе того или иного сановника под предлогом обсуждения важных государственных дел. Между тем это делалось по другим поводам: он подозревал кого-нибудь, и ему хотелось убедиться в личных разговорах, что против него никто не злоумышляет.
После своего разговора с Остерманом и Минихом о том, что они, как немцы, должны поддерживать друг друга, Бирон верил им больше других, так как рассчитывал, что слишком красноречиво им доказал их собственную выгоду в том, чтобы они держались его. Но все-таки Миних чаще других приглашался герцогом к обеду и вечером.
Раз, после одного из таких обедов, Миних вышел из дворца, укутанный в свой суконный военный плащ, и, ежась от волны холода и пронизывающего ветра, вскочил на опущенную гайдуком подножку и сел в карету. Гайдук захлопнул дверцу, быстро поднял подножку, крикнул кучеру: «Пошел!» – и вскочил на запятки. Тут только Миних почувствовал, что он в карете не один и что рядом с ним сидит еще кто-то.
– Кто тут? – быстро спросил он и нагнулся к окну, чтобы опустить стекло и, очевидно, остановить карету.
– Неужели фельдмаршал Миних боится женщины? – прозвучал рядом с ним красивый, звонкий голос.
Миних обернулся. Как раз в этот момент свет, упавший из большого зеркального окна дворца, осветил внутренность кареты, и Миних увидел закутанную в черное домино женскую фигуру с черной маской на лице.
– Я ничего и никого не боюсь! – сказал он. – Но только к чему этот маскарад?
– Под маской удобнее разговаривать, – спокойно ответили ему. – То, что скажешь под маской, никак нельзя сказать просто, а потом, может быть, я вовсе и не красива!
– Вот этого я не думаю! – проговорил Миних, которому голос маски успел уже понравиться, и его воображение, довольно тонкое несмотря на зрелые года, нарисовало ему привлекательный женский облик. – Ты мне вот что скажи, маска, – продолжал он, – ты мне друг или враг?
– Я думаю, Миних привык встречать врагов на поле сражения, а не у себя в карете, да еще в черном домино!
– А как ты решилась одеть это домино? – спросил он. – Ведь теперь по случаю смерти императрицы всякие маскарады запрещены?
– Уж будто всякие?
– Однако, такой указ издан.
– Тогда что же не исполняется этот указ в самом дворце?
– В самом дворце? Но кто же там рядится?
– Рядятся там все, и все носят личину! Герцог Бирон первый!
– Герцог Бирон?
– Конечно! Он носит личину дружбы к тебе, когда на самом деле…
– Молчи, маска! Это – не твоего ума дело!
– Почем же ты знаешь, каков мой ум, если и лица моего не видишь?
– Во всяком случае, если у тебя и есть ум, то он слишком дерзок.
– Для того чтобы говорить правду, нужно быть дерзкой! Вот ты только смел и отважен, но не дерзок, и потому даже самому себе не решаешься сказать правду.
– Постой! Какую правду?
– Да то, что ведь герцог Бирон – только тень твоя; ведь твоими победами воспользовался он, ведь власть, которая в его руках теперь, по праву должна принадлежать тебе! Ты сильнее и честнее всех, а должен кланяться какому-то выходцу из конюшни!
– Погоди, маска! Ты, кажется, хочешь втянуть меня в заговор?
– Разве так поступают заговорщики? Нет, я веду просто с тобой маскарадный разговор, мне захотелось поинтриговать тебя, потому что все, что я о тебе знаю, правится мне! В маскараде я с тобой встретиться не могла, потому что, ты сам сказал, маскарады запрещены, и вот я решилась сесть в твою карету. Впрочем, может быть, меня и на самом деле нет, а это только тебе кажется, что я тут, возле тебя?
– Но ведь я явно слышу твой голос!
– Это, может быть, – голос твоих желаний и стремлений, голос тайника твоей души?
– Ну а что если я, чтобы убедиться, что ты существуешь, отвезу тебя сейчас в кордегардию и велю там снять с тебя маску, чтобы посмотреть, кто ты такая?
– Ты шутишь, конечно? Миних не может так поступить с женщиной, которая доверилась ему.
– Хорошо! – сказал Миних. – Подай мне все-таки свою руку.
Она исполнила его желание. Ручка была маленькая, затянутая в черную перчатку.
– Кто бы ты ни была, – произнес после некоторого молчания Миних, – но ты очень искусна в разговоре!
– К сожалению, только в маскарадном разговоре, а я хотела бы, чтобы ты серьезно подумал о том, что я говорила тебе.
– Если мне отнестись серьезно к тому, что ты мне говорила, то я по закону должен буду сообщить по крайней мере в Тайную канцелярию.
– И, полно! Что я сказала такого особенного? Что ты велик своими победами? Но это всем известно и без меня; ведь у тебя дома на стене висит ковер, на котором сделана надпись: «Тот истинно велик, кто похож на Миниха!»
– Ты бывала у меня в доме?
– Может быть и была!
В это время карета остановилась у ворот миниховского дома.
– Мы, кажется, приехали? – сказал Миних. – Может быть, ты, маска, хочешь войти?
– О нет! Этого я не хочу! – рассмеялась она. – А вот что, вели-ка карете проехать еще хоть на Невскую першпективу до Фонтанной и назад.
– Зачем это?
– Я не успела сказать тебе еще все, что нужно. Да неужели тебе так со мной скучно, что ты не хочешь исполнить мою просьбу?
– Пошел по Невской першпективе до Фонтанной и назад! – приказал Миних в распахнувшуюся дверь гайдуку.
Дверца в тот же миг захлопнулась, гайдук крикнул кучеру, и карета снова покатилась.
20
Вот так делаются дела
– Вот что, фельдмаршал Миних! – сказала Миниху маска, как только карета отъехала от его дома. – Мы сидим теперь в карете, которая обита стеганым штофом, и окна у нее подняты; никто не услышит нас – даже гайдуки, стоящие на запятках, потому, что кроме всего, наши слова заглушаются еще и стуком колес. Донести на тебя я не могу, потому что, во-первых, сама должна бы донести на себя самое; а во-вторых, никто бы мне не поверил, что я очутилась у тебя в карете и каталась с тобой. Поэтому мы можем разговаривать свободно, и ты меня слушай без стеснения. Ты – слишком предприимчивый человек, чтобы оставаться бездеятельным, когда тебя обижают.
– Разве меня обижают? – усмехнулся Миних.
– А разве нет? – воскликнула она. – Разве не обида то, что делают с тобой? Тебе отказали в герцогстве Украинском, тогда как Бирона сделали герцогом Курляндским. Ты по праву желаешь быть главнокомандующим войсками, которые ты водил в бои, а тебе в этом отказывают и отвечают тем, что дают тебе место чуть ли не камеристки принцессы Анны Леопольдовны!
– Ну довольно! Будет об этом! – остановил ее Миних.
– Хорошо! Об этом я не буду говорить, потому что все это ты и без моих слов отлично чувствуешь. Ты только не знаешь, как начать, но действовать ты готов!
– Почему ты это знаешь?
– Потому, что иначе ты не был бы Минихом!
– А кто мне поручится, что ты – не подосланная ко мне шпионка?
– Кем подосланная? Ведь только герцог мог подослать меня; но зачем ему это делать, когда он и без этого знает, что ты – его враг?
– Откуда же он может знать это?
– Он знает это оттого, что вы слишком непохожи друг на друга. Такой человек, как Миних, не может не быть врагом такого человека, как Бирон, и герцог чувствует это. Но я понимаю, что тебе трудно начать, что ты не знаешь, как приступить к этому делу. Ну так начнут другие, помимо тебя, а ты пользуйся обстоятельствами, хотя, конечно, если бы ты захотел, ты бы мог помочь. Ведь вся суть теперь в принцессе Анне Леопольдовне; надо, чтобы она получила смелость и решительность действовать, важен первый толчок.
– Право, когда я тебя слушаю, – перебил ее Миних, – мне кажется, что, не будь у тебя твоей маленькой ручки и звонкого голоса, я подумал бы, что со мной говорит мужчина с хорошими мужскими мозгами.
– Мужчины ты не слушал бы! Так вот, дело в том, чтобы принцесса решилась на первый шаг. Ну хоть переехать на жительство в Зимний дворец и увезти туда сына!
– Кто же ей скажет об этом?
– Принцесса Анна – женщина, и с ней нужно действовать по-женски. Она, наверно, интересуется гадалками, ворожеями.
– Почему ты так думаешь?
– Потому, что она – молоденькая! Потому, что женщина, и потому, что влюблена!
– Ого!
– История с графом Линаром ни для кого не секрет, а влюбленная молодая женщина, в особенности если предмет ее любви в отдалении, не может не интересоваться гадалками. У меня есть хорошенькая француженка гадалка! Надо провести ее к принцессе, а она уж наговорит так, что Анна Леопольдовна получит необходимую ей бодрость.
– Но чем же я тут могу помочь?
– Да больше ничем, как только указанием своему сыну Иоганну на то, что есть хорошенькая француженка-гадалка. Пусть он скажет об этом своей жене – Доротее, а та – своей сестре Юлиане.
– А где живет эта гадалка? – спросил Миних.
– Ремесло у нее такое, что ей нужно скрываться, поэтому она своего адреса не даст.
– Но как же тогда быть?
– А вот это надо придумать. Самое лучшее, чтобы присланный пришел в кофейню Гидля и там сказал за прилавком, что просят француженку Дюкар туда-то; она уж придет. Мне кажется, что это будет лучше всего.
– Но как же ты хочешь, чтобы я провел к принцессе под видом гадалки совсем незнакомую француженку?
– Какой ты смешной! Ведь вовсе не ты проведешь ее: ты тут останешься совсем в стороне.
