Студентка

– Хорошо, любимый. Я подумаю, ладно?

– Ну вот, уже лучше, – Лёша поцеловал её в лоб.

Придя в назначенное время в комнату Миланы, он обнаружил её в домашнем платье, читающей книгу.

– Что делаешь?

– Читаю.

– Что это?

– Прата, С++.

– О, Господи, да зачем?

– Не знаю, просто так.

– Отвратительно. Я так понимаю, ты никуда не идёшь?

– Да.

Он тяжело вздохнул.

– Ну, как хочешь, – и дверь за ним захлопнулась.

На вечеринке было ожидаемо весело. Кто-то выжил, кто-то – не очень. Лёша сказал, что был не прав, когда давил на неё, и она сказала, что раз он это понял, значит, всё хорошо.

По выходным, лежа вдвоём на одноместной скрипучей общажной кровати, они разговаривали о том, что случилось за неделю. Лёша рассказывал, как ездил с друзьями по магазинам, как они меняли что-то в машине его друга, рассказывал про тренировки по волейболу и так далее. Каждый следующий его рассказ был короче предыдущего, и в итоге, на каком-то моменте они сошли на краткое «ничего».

Милана рассматривала потолок. Её мучила бессонница. Лёша спал. Милана рассматривала потолок и думала о том, что происходит.

Жизнь – это то, на что ты её тратишь.

Пока Алексей спал, Милана оплакивала свои ошибки. Её слёзы крупными каплями скатывались на подушку, и сквозь горькую пелену ей казалось, что вновь ожившие предметы комнаты тоже участвуют в этой панихиде. Конечно, пройдёт пару месяцев, и Милана лишь кисло улыбнётся, вспоминая об этом, но тогда ей казалось, что это конец. Содрогаясь от всхлипов, она падала в тёмный омут, где не было ни света, ни жизни, ни её самой, такой, какая она есть на самом деле. Они лежали так очень долго, лицом к лицу: только Милана и потолок; она смотрела ему в глаза, и он молчаливо наблюдал, как её лицо кривится от боли, пока она, едва шевеля губами, ждала ответа на вопрос: «А что мне было делать? Господи, что?! Разве могла я знать, что я могу ошибиться? Господи, Боже… я не люблю его».

Уму не постижимо, но она продолжала с ним встречаться. Продолжала плакать по ночам, винить себя, и всё равно продолжала встречаться с ним.

Сидя над домашним заданием, Милана думала о том, что нужно уходить от Лёши, и в этот момент в комнату зашёл он сам. Он влетел в комнату, и, отодвинув стул прямо вместе с Миланой, сел ей на колени и задал сакральный вопрос:

– Как тебе моя новая рубашка?

– Приятный материал.

– «Приятный материал», – передразнил её Алексей, – у тебя вообще бывают эмоции?

– В плане?

– Ясно, в общем.

Лёша исчез из комнаты.

– Что это было? – повернулась Тая.

– А… да не обращай внимания, – Милана виновато улыбнулась.

Отношения Миланы и Алексея были обречены – это и так понятно, и дело было даже не в этом. Ведь дьявол кроется в деталях и тех событиях, которые приходят в нашу жизнь волей других судеб; они врываются неосторожными фразами, брошенными в след и унесёнными тут же ветром, которые, тем не менее, ранят сильнее самых печальных, но логичных, происшествий.

Алексей посадил Милану на колени, стал гладить её по голове.

20 апреля 18:10 I’m Awake

Ты такая красивая, мне нравится, как ты красишься, как одеваешься… Если бы ты ещё не была такой умной…

Время на мгновение замерло, а затем продолжило свой ход – но уже совсем по-другому. Он не ждал ответа. Он сделал вид, словно не говорил ничего, или словно Милана ничего не слышала.

Он сказал, что рад был провести с ней время. Ему надо было спешить. Они с друзьями собирались посетить межфакультетскую лекцию по античной философии…

В пятницу вечером Милана сидела на своей кровати и с волнением смотрела на часы. Было уже десять. Лёша обычно приходит около восьми. На сообщения он не отвечал, а слишком много писать ей не хотелось – как-то это не хорошо.

24 апреля 00:32 I’m Awake

Я ненавижу ждать того, кто не придет.

Кто вечно не доволен, вечно врёт.

Того, кому совсем я не нужна,

Я очень долго у окна ждала.

Я наблюдала смену времён года,

Тебя ждала со мною вся природа,

И слышно было только стук сердечный.

Я ненавижу ждать кого-то вечно.

25 апреля 17:47 I’m Awake

Когда я сказала Лёше, что ухожу от него, он пожал плечами. С одной стороны, мне стало легче, а с другой… Жизнь разделилась на до и после, и прежняя лёгкость, столь желанная, казалась уже недостижимой. Да, в компании Лёши я была одинока за двоих, но когда его не стало, когда осталось лишь моё личное одиночество, мне отнюдь не стало легче. Особенно в пятницу вечером. Прежде заглушённые присутствием человека, ко мне вернулись гулкие ночные шаги в коридоре. Ночная тишина с жадностью голода набрасывалась на меня, как только я отходила от будничных дел, готовясь ко сну. Мои простыни были холодными, постель пустой, и ладони по привычке искали чьё-то тепло, хотели по инерции прикоснуться к человеку, которого хоть и не долго, но я когда-то любила. Вот только этот человек исчез с лица земли.

Как оказалось, ещё тогда, на той самой попойке Алексей познакомился с Миленой. Миниатюрная девочка с геологического факультета покорила сердце юноши своим громким смехом, отзывчивым характером и общительностью.

– Ты правда не знала? – удивилась Тая.

– Откуда я должна была знать? – возмутилась Милана.

– Ну, не знаю, – пожала плечами соседка.

– Ты вот откуда узнала?

– Ну я видела их на той вечеринке вместе. Эта женщина так напилась, что разговаривала с закрытыми глазами.

– А ты там что делала? Ты тоже что ли пила с ними? – такого от Таи она не ожидала.

– А, да нет. Я на кухне готовила.

– Эм, а что, у нас в общежитии кухни были закрыты? Или что?

– А, да нет, не важно, – Тая махнула рукой и отвернулась.

«Ты правда не знала», ну потрясающее. Разыграть невинность – проще всего. Нет, чтобы сказать!

Когда Милана, наконец, увидела Милену вживую, то очень удивилась. Внешне, чертами лица, телосложением, формой носа, девушки были чрезвычайно похожи. Разница состояла в том, что Милена была более миниатюрной, хрупкой, а ещё весело улыбалась, носила светлое короткое обтягивающее платье и маленький кожаный рюкзачок на спине. Милана сказала, что именно такой она себе и представляла девушку, которая была бы идеальной парой для Лёши. Она не стала обижаться на измену: уж слишком давно она его не любила, да и вообще – ей было плевать. Ушёл – и слава Богу.

Тёплым летним вечером Милана сидела одна на лавочке в парке рядом с церковью и смотрела, как редкие прохожие идут мимо, слушала вечерний шелест листвы и стрёкот кузнечиков, спрятавшихся в траве. Темнело. Поднялся ветер. На улице становилось прохладно. Из-за крыш домов показались тучи. Непреклонно следуя направлению ветра, они поглощали бледное небо, на котором уже успели загореться редкие звёзды.

Теоремы и дополнительные вопросы были с трудом выучены в самые короткие сроки, и вновь сданы на отлично. И хоть результаты учебы всё ещё были хорошими, они были уже далеко не лучшими. Милана, как и ожидалось, вышла из топа, лишившись повышенной стипендии.

Небо окончательно стемнело. Милана лежала на лавочке посреди опустевшего парка и смотрела, как гнутся стволы деревьев, приветствуя грозу.

Опустился пепел на траву,

Тёмную шуршащую листву,

На могилы солнца и воды

Падали сожженные листы.

Я искала выход – не нашла,

По прямой тропинке долго шла,

Голову задрав, смотрела вдаль.

С неба на меня лилась печаль.

Глава 5. Каникулы

– Надо не так бросать. Вот так, – Милана стала прицеливаться.

– А тебе почём знать? Когда научиться успела?

Милана хотела обернуться, чтобы возразить, но я толкнула её, и она упала в воду. Мне повезло, что камень выпал из её рук и не полетел в меня.

– Это могла быть идеальная лягушка, но ты всё испортила!

– Да ладно тебе, ну подумаешь, искупалась, вставай!

Я протянула руку Милане, и она утянула меня за собой в воду.

– Вообще не смешно, – буркнула я, но едва ли Милана слышала мои слова за своим громким смехом.

После 2010-ого это лето казалось прохладным. Что-то внутри словно ждало: ну вот сейчас, вот сейчас начнётся настоящее лето, настоящий ад. Домашние кондиционеры тогда еле справлялись, а у Миланы вообще был только вентилятор. Она спала на раскладушке на балконе и говорила, что это не сильно спасает. На реке снова вывелись тучи мошки и комаров, но хуже этого была только саранча, долетевшая в наши края из Дагестана. Насекомые, хоть и были довольно тупые и нерасторопные, зачем-то пробирались через сетки балконов в квартиры, и Милана не раз просыпалась от того, что мерзкая саранча прыгнула ей в кровать. Первое время было совсем тяжело, особенно тем, кто, как Милана, боятся насекомых, и не потому, что они переносят заразу, а, главным образом, потому что они просто омерзительные. Я, как биолог, должна была относиться к этим существам с философским спокойствием, но даже у меня не получалось. Слишком уж были они большими и неприятными. Сидя на огромном валуне на берегу реки, мы бросали мелкие камушки в саранчу, которая была, видимо, настолько уверена в себе, что не двигалась с места, даже когда камень падал в сантиметре от неё. В конце концов, мы сдались, набрали гальки и пошли делать лягушек. Ну, конечно, пока мне не надоело.

– Хорошо, что всё это закончилось, – улыбаясь, сказала Милана. Мы лежали на горячем валуне в мокрой одежде, и через закрытые веки пробивалось солнце, так что темнота становилась бардовой.

– Ты о чем?

– Про Лёшу. Но знаешь. Мне до сих пор жаль, что всё это вообще было.

– Это опыт.

– Я много думала о том, как я должна была поступить правильно.

– Эй. Ты всё сделала правильно.

– Тогда почему мне так жаль?

– Иногда такова цена знания. У всего есть цена, в конечном итоге, – Милана молчала, и я продолжила говорить, – воспринимай это как урок. Потому что это ведь и был урок, верно?

– Ты права, я должна перешагнуть через это. Сделать выводы, простить себя и жить дальше.

– Вот, такой настрой мне нравится.

– Но как? Наверное, однажды я смогу вспомнить это с улыбкой, как шутку, посмеяться над этим, сказать – ха, какая я была маленькая и глупая…

– Да ты такая и есть.

Милана толкнула меня локтем, и мы рассмеялись.

– А как там Вова?

– Какой Вова… А-а, Во-ова. Ой, чего вспомнила. Вова встречается с Никой, но мы лучшие друзья, я у них иногда даже ночую, ну, когда не в состоянии ходить, ну, понимаешь. Нику ты, наверное, видела у меня в инстаграмме, да? Мы ещё весной ездили в Питер, на конференцию с научной работой по фармацевтике, я там познакомилась с одним замечательным мальчиком, он из Питера, он сказал, что я ему очень нравлюсь, и вот, мы уже несколько месяцев переписываемся, я думаю, что, либо он ко мне приедет в следующем месяце, либо я к нему.

– А где он тут будет жить?

– Ну не у меня, конечно, да я не знаю, найдём что-нибудь…

Повисла пауза.

– Он не приедет.

– Да нет, почему же. Я думаю, приедет.

– Извини, я не верю в отношения на расстоянии.

– Но у нас же, видишь, отношения на расстоянии.

– И что они тебе дают? Километровые переписки, красивые слова и обещания – что они дают?

– А что должны давать?

– Человека, а не его иллюзию. Ты просто сама себе внушила, что всё хорошо. Вот и всё.

– Ну не знаю. Меня всё устраивает.

Милана пожала плечами, буркнув, что не понимает этого, и разговор перешёл на другие темы.

Однажды вечером Милана попросила разрешения переночевать у меня. К её маме пришли подруги, и Милана сказала, что не хочет им мешать обсуждать её. Кажется, она написала при этом лишнюю букву.

Женщины, собравшись на кухне, решали, где же были допущены ошибки в воспитании Миланы, как нужно было делать и что нужно было запрещать; они выбирали для неё лучшую работу, хорошего мужчину, выбирали её мнения и то, что она должна любить. Конечно, они с этим прекрасно справлялись и без Миланы, ведь, на самом деле, в лицо ей они ничего бы сказать не смогли, потому что Милана бы не стала ни молчать, ни покорно соглашаться. Зная характер дочери, мать отправила её ко мне, чтобы избежать кровопролития. Милана несла крестное знамя здравого смысла и справедливости – хорошее дело, жаль только, что эти понятия в её мире совершенно не совпадали с тем, что они значили для женщин, пришедших в её дом. «Они не считают меня за человека вообще!» – кричала она, в сотый раз обещая, что больше никогда, никогда не вернётся домой, потому что дом – это где тебя любят, а не где осуждают. Её раздирала изнутри ненависть и обида, и она жаждала кровавой расправы, которая случалась уже и не раз, когда она кричала, что умнее их всех вместе взятых, и пусть подождут, и тогда будет видно, кто из них человек, а кто – не очень. Тогда Милана уходила из дома и жила у меня. Я уверена, что дома её немного боялись, и даже мне иногда было не по себе, когда я думала о том, что она права. Из года в год наблюдая за тем, как ревностно она жертвует собой ради себя же, как твёрдо следует своим намерениям, мне было не по себе, и я со страхом и ожиданием смотрела в её будущее.

Да, для неё это была настоящая трагедия: в семье её никто не понимал, с её мнением не считались, все осуждали её выбор, с презрением воротили нос от её успехов. И в то же время, я не понимала, зачем она разводит такую драму. А кого понимали? Кого не осуждали? А про мнение – стоит ли про это говорить? Ни для кого не секрет, что жажда контролировать жизнь ребёнка, в совокупности с отрицанием осознания собственного бессилия, лишает родителей разума. Они ведь и так перегружены работой, а тут ещё чьё-то мнение, какого-то недочеловека, да кому оно нужно? Зачем заморачиваться? Гораздо удобнее ведь предложить своё мнение, утвердить его и принудить следовать ему, успокоив себя надеждой, что твой ребёнок – тамагочи, и как ты скажешь, так оно и будет. Для каждого тамагочи, при этом, совершенно очевидно, что его можно заставить что-то сделать, даже заставить делать, но не заставить любить. А что до родителей – я не знаю, их ослепила власть, деньги, алкоголь… Просто собственная глупость. Я ведь тоже оказалась в этой печальной ситуации, когда ты понимаешь слишком много, но ничего не можешь сделать, пока всего лишь учишься на младших курсах. Ты думаешь, ты самая несчастная на свете? Ну оглянись вокруг, перестань смотреть только на себя!

Я сидела и пыталась что-то сказать, что-то, что могло бы её успокоить, но мне это давалось с трудом. Мне хотелось взорваться, сказать: «Да что ты знаешь о проблемах, избалованная девчонка?!» Я слушала, слушала её эти жалобы и думала, как бы я хотела иметь её проблемы. Да тебя бы хоть на один грёбаный день в мои туфли… Мне казалось до слёз смешным, как человек жалуется на одиночество. А ты попробуй пожить как я – без повышенной стипендии одного из лучших университетов страны, без личного пространства, хоть и койко-места, но личного; пожить полностью финансово зависимой от отчима, который по пьяни может размазать тебя об стенку, как муху, чествуя свою победу – моё бессилие. Ты думаешь, тебя никто не слышит? Да кому ты нужна?! Никому. Ни ты, ни я. Никому не нужны.

Часть 2

Глава 1. Теоретическая механика

Я сидела в комнате одна и смотрела в стену. Тихо. Соседки приедут через пару дней, перед самым началом учёбы. А я что?

Когда у тебя ничего нет – тебе ничего не нужно. Так я оправдываю то, что мне не хватает посуды. Стипендия. Надбавки. С повышенной было хорошо, хватало, но посуду купить не смогла, а я хотела бы, чтобы чашки было хотя бы две. Я посмотрела на купюры. Это всё. Зря я поехала домой, зря. Зачем? Дорого обошлось. Проверила полки. Гречка. Я ненавижу гречку. Ничего, через неделю должна прийти стипендия. Больше всего я бы хотела поесть дыню.

Я сидела в комнате одна и смотрела в стену. Книги мёртвым грузом стояли на полке, а по ним ползали тараканы. Я обмазала полку мелом, и теперь она вся была усыпана белыми следами маленьких ножек, исходивших мои книги вдоль и поперёк. В тишине я слышу тяжёлый топот голодных насекомых, готовых открыть охоту даже на меня. Я залила всю комнату дихлофосом, и топот усилился. Я встала посреди комнаты, беспрестанно оглядываясь, чтобы ни одна мерзкая тварь не заползла на меня. За лето их тут развелось так много! Надеюсь, это поможет. Сколько ещё ждать? Как спать в отравленном воздухе? Я наблюдала, как стены и потолок наполняются дрожащими в агонии тараканами, которые сваливались на пол, издавая характерный звук, когда их панцирь ударялся о линолеум. Мои лёгкие пропитывались едким паром. В горле начало чесаться, а кожа, особенно на руках, стала гореть. Раздался стук в дверь. Тук-тук-тук. Я проверила местность на наличие тараканов и осторожно прокралась к двери.

– Мила-ана-а. Ты тут? Мила-а-ана-а.

Я открыла дверь.

– Дима?

– При-вет! А хочешь блинчики?

– Чего?

– Ну, блинчики, – Дима очертил в воздухе круг и улыбнулся. Я всё ещё не понимала, реально ли это, или же я просто надышалась дихлофосом? Я согласилась.

В крошечной комнате на двухъярусной кровати, как воробьи на проводах, сидели Ян и Антон.

– Привет, – словно не замечая меня, Антон махнул рукой в мою сторону. Я молча махнула в ответ и улыбнулась, поджав губы.

– Будешь с нами смотреть аниме? – спросил Ян.

Я подумала, что ненавижу аниме и сказала:

– Да, почему бы и нет, давайте.

– А мы знали, что ты согласишься, – Ян улыбнулся, подняв брови так, словно только что одержал блестящую победу в доказательстве теоремы, и с видом «ну я же знал», выудил из-за кровати бутылку Bud, – а это тебе.

– Серьёзно?

– Пф, говорю же, знал, – он снова сыграл в знатока, и я рассмеялась.

– Ну чего ты стоишь, садись, – Дима махнул на кровать.

Мы вчетвером уселись на первом этаже, поставили ноутбук на стол, и стали смотреть мультфильм. Аниме было дурацкое, пиво – дешёвое, но я была счастлива. Я не знаю, почему, но я была счастлива.

– Так, а почему ты не пришла к нам? – спросил Дима, когда я рассказала, что почти всё время сижу в общаге одна, и это бывает грустно, – Мы бы с радостью провели с тобой время!

– Ну… потому что я девочка? Ну, это было бы странно, разве нет? – я развела руками.

– Ну хорошо, а почему ты не дружишь с другими девочками?

– Тая и Соня меня ненавидят, а другие сбились в кучку и… ну, я как-то раз пыталась с ними разговаривать, но им, кажется, не особо нужна компания, да и вообще, мне ещё со школы не нравятся эти стайки…

– Да я не думаю, что они тебя ненавидят.

Я рассказала про случай с Таей.

– Хоть мы и условно помирились, она всё время проводит с каким-то парнем, и других знакомств, кажется, ей не нужно. А Соню ненавижу я, потому что она отвратительная.

– Ой, да, от неё так пахнет на лекциях… – Ян поморщился.

– Ха! Там есть одна, такая, в кожаной мини-юбке! – оживился Антон.

– Бр-р, – Диму передёрнуло, – не напоминай, я с ней в одной группе по английскому, – Антон ехидно засмеялся.

Эту девушку, её звали Маша, и её трудно было не заметить. Она красила глаза ярко-розовыми тенями, носила короткие кожаные юбки и колготки в сеточку. Но главным атрибутом её неповторимого яркого образа было вечно понурое выражение лица, неожиданные реакции в диалогах и вообще – довольно странное поведение. Она общалась в основном с какими-то страшекурсниками и даже аспирантами, обсуждала с ними сплетни из различных лабораторий университета, о существовании которых я даже и не знала, а с нашего курса общалась только со своей соседкой по комнате, Дашей, которая ходила за ней везде следом, и про неё в целом было известно ещё меньше. В интернет она каждые выходные выкладывала огромное количество фотографий с каких-то тусовок с какими-то людьми, которых в университете я никогда не видела. В общем, у них была какая-то своя замечательная и очень весёлая жизнь с модными тусовками, алкоголем, барами, концертами и так далее, и кто-то вроде меня их интересовал только когда нужно было скатать домашку.

– А она права! – после долгого молчания Ян вернулся в беседу, – Мы, на самом деле, много раз хотели позвать тебя гулять с нами, но как-то… – он виновато пожал плечами.

– Даже не знали, как, – смущенно улыбнулся Антон.

– А я заходил к тебе по воскресеньям, а тебя не было, – сказал Дима, а могла бы с нами время проводить.

– Так это был ты?

– А ещё это был я, – сказал Ян.

– Я думала это Эдик, мальчик из библиотеки, он подкатывал ко мне.

– У-у-у, какие мы мнительные, – утрированно трагично сказал Ян.

– Ой, прямо уж там, – я закатила глаза.

– Да кому ты нужна, успокойся, – он махнул рукой, а я правда успокоилась.

Чуть позже приехал Олег. Теперь они с Антоном жили в соседней комнате с моей. Я стала иногда заходить поболтать, и Олег быстро стал хорошо ко мне относиться. Антон рьяно любил математику во всех её проявлениях, которые не касались физики, а Олег любил что-то мастерить, а ещё очень любил играть. Учеба ему казалось скучной, но он всегда закрывался без пересдач. Без стипендии, правда, но без пересдач. Они жаловались на крики Сони и говорили мне, чтобы я сказала ей заткнуться, а я говорила, что, мол, тебе надо – ты и скажи, и в итоге никто и ничего ей не говорил. После непродолжительного молчания всем всё становилось ясно про них самих же, и мы возвращались к своим делам.

Первый курс казался страшным сном, и я даже никак не могла решить для себя, что же было хуже, когда я училась абсолютно всё время, или когда проводила время с Лёшей. В конце концов, я пришла к выводу, что всё-таки второе, потому что о первом я, по крайней мере, не жалела, а за свою связь с Алексеем мне было прямо-таки стыдно. Ну как я могла?! Зато, теперь я уже точно не наступлю на эти грабли!

На этом курсе главным для меня предметом стала теоретическая механика – теормех. Я заранее для себя решила, что буду уделять ему больше всего внимание. Наверное, потому что в названии присутствовало слово «теоретическая», и моя фантазия рисовала себе что-то фантастическое. Да, всё-таки во всём теоретическом есть нечто фантастическое. Это можно почувствовать, забравшись в самые глубокие глубины какой-нибудь теории, а потом резко из них вынырнуть и обнаружить, что вот эти весьма абстрактные рассуждения применяются на практике. Ну, то есть вся эта магия – реальна! Удивительно. Удивительно…

В этом году как раз открылся дополнительный курс по этому предмету. Всем, кто его пройдёт, обещали автоматом зачесть экзамены. Желающих было много. Дополнительный курс состоял из онлайн лекций и семинаров. После каждого семинара выдавалось домашнее задание на неделю по пройденной теме. В первую неделю задание было совсем лёгким, таким, что думать не надо было совсем: просто берёшь формулу, полученную в одной из семинарских задач, подставляешь и – вуаля, вы сдали домашнее задание и можете перейти к выполнению следующей недели. На следующей неделе задачи стали посложнее. Пришлось подумать, хоть и недолго, но пришлось, ничего до глупого очевидного не было: параллель с семинарскими задачами хоть и была, но воспользоваться ими как прямой инструкцией к действию не вышло бы. На третьей неделе я потратила уйму времени и бумаги, чтобы решить домашние задачи, а на четвёртой неделе я уже с трудом представляла, с какой стороны подступиться. Обложившись разными книжками с примерами решения задач по теоретической механике, я перелистывала одну за другой в поисках идеи. Я забила на английский (о чём потом горько пожалела), пропустила несколько пар по физкультуре, но решила дурацкую задачу. Я влетела в комнату к Тоше и Олегу, и, прыгая от счастья, кричала, что решила «дурацкую задачу». Олег обернулся, безучастно вздохнул, и пробурчал, что я молодец, и что он меня поздравляет. Антон бросил ручку, откинулся в кресле и сказал, что ему надо бы за неё сесть. Ян, сидевший на кровати Олега, посмотрел на меня исподлобья и сказал:

– Ну я вам с Димой, конечно, поражаюсь.

– В смысле?

– Да зачем вы это делаете, я понять не могу? Вот он тоже, сидит, пытается решать эти задачи. Зачем? Ты наше, обычное семинарское задание-то сделала?

Я почесала затылок.

– Ну, вообще-то нет.

– Ну это же бред полный. Ну ладно Дима, с ним всё понятно, но ты-то Милана, ты-то куда?

Я в недоумении молчала, и Ян продолжил говорить.

– Вот зачем все решают эти задачи? Затем, чтобы получить по экзамену автомат. То есть, чтобы облегчить себе жизнь. И что, вот так ты себе жизнь облегчила? Ты потратила на эту ну уйму времени, пожертвовала семинарами по другим предметам и, что самое абсурдное, по самому теормеху! А знаешь, чем это всё закончится? А я тебе расскажу. Ты получишь незачёт по обычному домашнему заданию и пойдёшь на экзамен с плохой рекомендацией от семинариста, в которой он напишет: «Студентка – долбоёб, который не умеет расставлять приоритеты». И я повторю, ладно Дима, он же и правда долбоёб, но ты, Милана, ты же расстроишься. Бросай страдания хернёй и иди отрабатывать физкультуру. Вот моё мнение по этому поводу.