Дорогая, а как целуются бабочки?

Бог, как это у него водится, безмолствовал. Он молчит, а я не сплю. Месяц уже не сплю. И письма идут месяц. И главное – не позвонишь.

То есть стоял там у нас телефон-автомат. И немцы, французы и даже венгры (коллектив был интернациональный) могли в три сенкунды дозвониться до родины, а у меня не получалось. У моей Родины была, как мне объяснили , своя система связи и подключиться к ней можно было только с почтамтпа крупного города. До ближайшего нужно было ехать километров 10-15, а потом еще ждать черти сколько соединения. Короче, день уходил на переговоры. И понятно, что в будни я не мог позволить себе отлучиться.

– Ты, Вов, не отчаивайся, – утешал меня мой сосед. -Ребята гутарили, что в три ночи наш спутник как раз над нами пролетает, и можно выйти на связь.

Я все равно не спал и вместо того, чтобы тупо глядеть в потолок, терзая себя картинами гипотетических изменен, торчал в этой нашей будке и с упорством, достойным лучшего применения , набирал и набирал номер телефона своей коммунальной квартиры. “Неправильно набран номер – отвечали мне по французски. – Неправильно набран номер”.... Но однажды прорвался!. Родной до боли зуммер, и Надя поднимает трубку.

– Как дела, -спрашиваю , стараясь, впрочем, безуспешно, скрыть дрожь в голосе.

– Нормально, -отвечают мне. -Вот только…

– Что? Что? Говори! А то разъединят.

– Бухгалтер жалуется – зарплату Рыжков перестал платить.

– А тебе, тебе деньги приносит?

– Нет.

– Я попытаюсь до него дозвониться. Ты? Ты – как? Что у тебя?

– Я.... -начала она, и связь оборвали. Cоветский спутник покинул Алжир. Чуть не разбил об аппарат трубку. И утром, так и не сомкнув глаз, пошел к директору станции.

– Я могу вызвать супругу?

– Какую супругу вы что? Нет-нет нельзя вызывать! Кто будет платить за самолет?

– Ну я заплачу за самолет.

– А жить? Где она будет жить?

– Там же где и я. В моей комнате.

– Нет. Не положено. Cемья должна жить отдельно. Подождите. Еще месяц-два. Освободится жилье, тогда и посмотрим. Некоторые и по году ждут…

Я бы, может, и подождал. При других обстоятельствах я, наверное, ждал бы и месяц, и два, и даже четыре. Но состояние мое было таково, что я уже не мог адекватно воспринимать происходящее. Я месяц не спал, рисуя сцены измены. А тут еще Борька… Через неделю окончательно, выбившись из сил, положил директору на стол заявление с просьбой прервать контракт в связи с неблагоприятными семейными обстоятельствами.

Он – мне о неустойках…

– Какие угодно деньги! – выдохнул я и выскочил из кабинета.

Вечером в вагончик заглянул старший переводчик и сказал, что с неустойкой удалось замять, но за самолет я буду платить сам, и возмещу стоимость перелета в Алжир.

Я пожал ему руку и через три дня был дома. Пятьсот долларов – все, что осталось после погашения авиабилетов. Но меня волновало другое. Я ехал из аэропорта и думал, как встретит любимая. Любимая встретила с любовью и нежностью. И ни малейших признаков адюльтера. Но думаете я жалел, что оставил Алжир? Ни секунды!

Я не мог без Нади. Не мог! Жизнь без нее оказалась пыткой куда более страшной, чем корейская терапия. А жил я без Нади три месяца. Командировка оказалась столь скоротечной, что Булатова даже замены мне не искала. Каникулы же были. Так что я опять принял кафедру и двинул на фирму.

Встречает бухгалтерша. Прошу у нее книгу регистрации сделок. И первая же запись убеждает меня в том, что дружок мой мухлююет. Речь о тойоте королла, а сумма сделки – 15 тысяч. Ну то есть очень смешные деньги. И все остальное в этом же примерно диапазоне. Ну и понятно, почему сотрудники фирмы все эти месяцы не получали зарплаты. И почему Боря Наде не приносил никаких денег. Все деньги, которые фирма получала с зарегитрированных Рыжковым продаж, уходили на бензин, за аренду офиса и ангара. А на зарплаты уже не оставалось ничего. Если верить Борькиной бухгалтерии.

Кстати, оклады наши – мой, бухгалтера, Борьки, как исполнительного директора, все были сравнительно небольшими, но достаточными для жизни и абсолютно одинаковыми.

“Сейчас мы работаем на развитие, – излагал я коллективу свой бизнес-план. – Зато потом будет нам счастье”.

Но, взгляды мои, разделяли, как оказалось, не все. Кое-кому хотелось всего и сразу.

– И где же Борис? – спрашиваю бухгалтера.

– А он жену провожает. В Китай. За шмотками. Он ведь тоже, пока вас не было, место на рынке купил. Будет торговать ширпотребом.

На какие шиши? – хотел спросить я бухгалтершу. Но вопрос то был глупый.

Утро следующего дня. Встречаемся c Рыжковым. Про Китай молчу. Про смешные цены в книге учета тоже. Интересуюсь судьбой своей тачки.

– Как ты и велел – продал.

– После повышения?

– Да понимаешь…– замялся Борька, – тут слух пошел, что тачки напротив – в цене упадут, ну я и…

– До повышения? – повторил я .

– Ну лопухнулся – прости.

– А кому ты ее продал, Боря?

– Да белоруссу какому-то. Спецом из Минска к нам прилетал.

Он думал, что белорусса я не пробью и, таким образом, не узнаю, когда на самом деле и за сколько дружок толкнул мою тачку. А я пробил. Узнал не только адрес, но и телефон покупателя. И стало ясно, что Борька и тут надул. И меня, и мою фирму. Продал машину после повышения. А в журнале зарегистрировал сделку задним числом.

– Деньги – на бочку, и мы расстаемся с тобой навсегда. Никаких дел, никогда с тобой, Боря, иметь я не буду.

Деньги он отдавал полгода. По мере реализации шмотья, что привезла его жена из Китая. А может, эти деньги мои в каком-то банке прокручивал. Потому что отдавал он их не только долго, но все время в разной валюте. То франки какие-то мятые приносил, то доллары. Нет, я, конечно, мог его прижать. Были “механизмы”, но я ничего уже не хотел от этого человека.

Что касается Борьки, то краска стыда его “девичьи” щеки не заливала, хотя нагрел он меня на серьезную сумму. Но вы знаете, я и тут справился. Я компенсировал сотрудникам невыплаты и даже начал думать над тем, как дело расширить. Поначалу расширял, не меняя содержание бизнеса. Ну, скажем, если раньше мы оформляли сделки, не выходя из ангара, то теперь стали устраивать выездные, условно говоря, сессии. Принял еще сотрудника, и он ехал на моей машине на автомобильный рынок, разворачивал плакатик – “Об оформление купли-продажи автомобилей”, и прямо на рынке и оформлял. Ну да – нарушали. Тогда закон был – вести предпринимательскую деятельность по месту регистрации. А мы зарегистрированы были совсем не там, где находился рынок. Но я не видел в этом законе смысла и нарушал с чистой совестью и без последствий, поскольку наладил с контролирующими органами тесный и взаимовыгодный контакт. И вскоре мы купили еще одну машину – ГАЗ 69. И уже два моих сотрудника оформляли сделки на автомобильном рынке. А я решил заняться еще и мебелью. Вычитал где -то, что развивая “капитализм”, нельзя зацикливаться на одном виде деятельности, и через моего тестя вышел на мебельщиков Ростова.

Тесть написал рекомендательное письмо, и я отправился с ним к директору мебельной фабрики. Директор тестя знал давно. Знал как порядочного человека и это обстоятельство, а также то, что склады фабрики были затоварены, позволило мне не купить у них мебель, а взять ее на реализацию.

Завез мебель в этот свой ангар, стал гнать рекламку на телевидении, и мебель пошла. Люди приобретали, ориетируясь на образцы, брали приглянувшееся в упаковках и если обнаруживали вдруг брачок – привозили и я заменял.

И вот уже две машины у нашей фирмы. Мы купили девятку цвета форели. Но девятка попадает в аварию, ей мнут крыло, я пытаюсь найти идентичной краски и не нахожу. Весь рынок обошел – нет. Расстроился: красить всю – это деньги немаленькие. И тут мужик какой-то советует съездить в Тольятти. Есть там, дескать фирма, которая может горю помочь.

Поехал в Тольятти, нашел эту фирму, интеллигентный такой директор , а в прошлом инженер Стас Тарасов. А само производство (они там краску не только подбирали, но и красили) просто-таки потрясло. Ну будто к немцам попал, или американцам. Все сверкает, блестит, оборудование, все эти столы и мешалки, импортное и аж тридцать тысяч оттенков!

– А как бы такое приобрести? – говорю вдруг я.

А Стас говорит – нет проблем. 23 тысячи американских долларов, и оборудование у вас.

23 тысячи американских долларов -это без краски. Краска – еще 20. А у меня и половины этих денег не было. У меня не было даже трети. Но я спиной почувствовал, что если открою такое предприятие в своем родном городе, то быстро окуплю и оборудование, и краску.

Я посадил Стаса в машину и повез к одному крутому мену: мен обещал меня поддержать. Мен был настолько крут и так широко известен, что Тарасов взял на себя риск заказать у финнов и краску, и оборудование без предоплаты. И скоро вся эта прелесть прибыла к Стасу на склад. Перед самым Новым, 1995-м, годом. Я – к мену, а мен говорит – денег нет. Все в обороте. Врет…

– Стас, поверь? – попросил я Тарасова. – И он еще раз поверил.

Помните, у Булгакова? “Свезло так свезло”. Вот это мой случай. Я взял в аренду небольшое помещение, перевез оборудование и открыл еще одно направление деятельности. Тоже рекламку на радио дал, и народ и тут повалил. Я ж один на весь город предлагал 30 тысяч оттенков. И мало того, что наши поперли. Из Уральска приезжали, Саратова. Хорошие пошли обороты. И все, что я зарабатывал, переводил Тарасову.

Нет-нет, сам я краску не подбирал, конечно. Я нанял двух мужиков. Нашел на стоянке, где автомобиль свой держал. Два сорокалетних мужика. Одного звали Витек, другого – Васек. Рукастые, с инженерным образованием, семейные. «Ну, – думаю, – такие воровать не будут.» Ну и поставил их на подбор краски..

А тут еще сын мой Денис начал клинышки подбивать.

Встречался я со своими парнями довольно-таки регулярно, но они не представляли, чем папа их на хлеб зарабатывает. Ну и Денис, который уже на 3 курсе инъяза учился, стал просить меня найти ему работу. Дескать, девушку надо же мороженным угощать, а у папы с мамой просить неудобно.

Cразу скажу – не хотел. Никого из них в бизнес свой я пускать не хотел. Там же крови моей только одна вторая. Ну и потом уверенности не было, что бывшая не станет совать свой нос в это мое предприятие. Тем более, что с коллегою жизнь у нее не сложилась. Уж не знаю – она его бросила, или он ее, но расстались довольно быстро. И, между прочим, одна до сих пор одна. То есть, хахали то наверняка и потом были. Но замуж, видно, не звал никто.

Но вернемся к Денису. Каюсь: не хотел его брать. Ум говорил – не бери. А душа возмущалась: родного сына?! Душа победила.

– Краску мешать, – инструктирую Дениса, – будут Витек и Васек. А ты – государево око. Глядишь, чтоб ни грамма на сторону не ушло.

Он- мне: “В доску расшибусь, можешь не сомневаться.”

Ну и оставляю я эту компанию самостоятельно работать, а сам – по мебели.

Мебель – спальные гарнитуры и офисная. Офисная – черного цвета и идет на ура. Офисы же кругом открывались.

А тут вообще вдруг лафа – целое государственнное учредение делает заказ на обстановку своих кабинетов. Подписал договор, и в банк переводить Тарасову в Тольятти очередную выплату. Автокредитбанк.

***

Услугами этой финансовой организации я начал пользоваться с 1991 года. До этого всю свою валюту держал в банке внешней торговли. А поскольку в Москву не наезишься, я и открыл счет в Автокредитбанке и перевел все свои доллары туда. По слухам, Автокредитбанк имел непосредственное отношение к нашему флагману автомобильной промышленности. И в его надежности никто не сомневался.

Ну и когда бизнесом занялся, тоже менять финансовую организацию не стал – и деньги фирмы там держал, и операции все, естественно, совершал через нее.

Якобсон там тогда главным был (сейчас владеет сетью супермаркетов). Ну и отправляю, значит, Стасу очередную сумму, как водится, звоню: “Пришли ли деньги”.

– Нет, – говорит Стас.

День – не пришли, второй, третий… Меня это, конечно же, насторожило, поскольку речь о внутрибанковской операции – Стас пользовался услугами того же самого Автокредитбанка. Один банк – четыре дня не поступали деньги! Делюсь с бухгалтершей своими опасениями, а она, оптимистка такая: “Да, ладно, что там будет? Скоро Новый Год уже».

Но ей легко быть оптимисткой – фирма-то не ее. А я решил поберечься. И еду в организцию, что заказала мне мебель. Еду, чтобы предупредить, чтоб не делали никаких отчислений.

– Вы мне деньги, – спрашиваю у руководителя, – не перевели?

– Да вот только-только бухгалтер уехала.

– Остановите, остановите ее немедленно!

Послали вдогонку водилу. Возвращается вместе с бухгалтершей: перевела. Перевела на мой счет, а мне деньги дальше – в Ростовскую область гнать.

Еду в банк гнать деньги в Ростовскую область и узнаю…И узнаю, что банк обанкротился.

Посадили какого-то юного клерка в офисе, и тот каждому входящему эту “приятную” новость и сообщает.

– Да вы че делаете?!

Ручками разводит. Клянусь: был бы автомат, уложил бы всех, не взирая на пол и возраст. У меня же там все, абсолютно все деньги. И свои, и те что Тарасову должен был следующим “траншем” перечислить. И те, что должен был отдать в Ростов…

Мчусь в учреждение, что мебель мне заказало. Так, мол, и так : ваши деньги пропали. Учреждение было не только большое, но и серьезное. Надавили, и в Ростов часть денег-таки пришла. А мне вместо оставшихся на счету денег предложили стекло. Стаканы, светильники. “Это не просто “богемия”. Это эксклюзив!” – втирали, демонстрируя каталоги.

Тягаю бухгалтершу, чтоб оценила. Все-таки баба. “Смотри, Ларис, продадим?” -”Думаю, да”. Но я то помню ее оптизм относительно банка и запускаю по магазинам: “ Походи, приценись”.

Возвращается: “ Да, примерно , это и стоит”.

Эх, надо было самому пойти! Не пошел! В результате весь мой ангар был заставлен “богемией”. До потолка стояли коробки. На 50 миллионов вот этого их “эксклюзива”.

И вот тут, только тут я сам побежал по магазинам. Как увидел всю эту гору коробок, так и помчался. И для начала в специализированный. Захожу, а там – точно такое же барахло. Ну просто один в один. Cпрашиваю зама своего : “Где загружался?”– “ Да на складе этого магазина и загружался, – говорит.

– Назад возьмешь? – это я уже директору магазина.

– Да как же я возьму, если у тебя в бумажках лампа 500 рублей стоит. А я ее за 250 продаю.

– Ну возьми хоть за 250.

А сам думаю: «С дурной овцы – хоть шерсти клок.»

Есть серьезные подозрения что и он участвовал в этой афере. Потому что за полцены взял без слова . Но на реализацию. А они не идут. Ни стаканы, ни лампы.

А мне со Стасом расчитываться. А тут еще краска кончается, и надо новую партию закупать, иначе предприятие встанет…

Помните, я рассказывал вам, как служил после вуза в армии? Так у нас там парень один был художником в части пристроился. Идешь поутру на дежурство мимо, а он на стремянке сидит, стенды с наглядной агитацией оформляет, «бычок» смолит и вздыхает: «Жизнь – это борьба». Вечером чешешь обратно, он все там же, с «бычком» и вздохами про борьбу. Так всю «армейку» и просидел на стремянке с сигаретой.

И, странное дело, первый, кого я вспомнил, когда понял, что помощи ждать мне неоткуда, был вот этот армейский художник-философ. А вторым был Кузьмин, Саня Кузьмин с его фразой про то, как налаживается моментально жизнь, если правильно выпить водки. И я ее купил. Водки. Осознав, что сил бороться, у меня более нет, я купил водки, поставил машину на стоянке и прям в машине надрался. До потери пульса.

Постоянная борьба за выживание и полная безнадега в будущем – вот истинные причины пьянства на Руси. Какая бы власть ни была, она умудряется всегда так организовать жизнь общества, что извечный вопрос Некрасова «Кому живется весело, вольготно на Руси?» будет актуальным всегда.

А утром впервые в жизни опохмелился. Взял пива. И выпил. И опять понеслось.

День пью, второй, третий. И понимаю, что еще немного и кранты. Но встречаю Дорофеева. Кадет. Был деканом факультета ИНО в нашем педе, когда я там работал.

– Роман я в капкане – нужен кредит.

– А у меня для этого дела Жорик имеется..

– Кто такой Жорик?

– Жорж Барбье. Представитель Европейского банка реконструкции и развития.

– Ко мне домой! Тринкен водка и закусон пельмени. Немедленно!

И он его притаскивает. Молодой такой парень, я ему – водку, жена – пельмени. Он водки выпил, из носа – кровь. Уложил на свой диван, вытираю нос своим платком. Чистейшим, дорогущим, парфюмом надушенным. Примочки ставлю. И он говорит – будет кредит. Приноси бизнес -план и будет тебе кредит. Какой бизнес-план, коли предприятие у меня работает? Но составил. Ночи не спал. Отнес. Присылает комиссию, а комиссия говорит… А комиссия говорит: кредита не будет. Cлишком сумма большая, и то, что вы как залог предлагаете (а я оборудование предложил) не окупает. А поручителя у вас нет . И это правда – не окупает. И правда, что поручителя нет, а Барбье тем временем… Барбье тем временем уезжает.

Глава 19

Барбье переводят в Питер. Я – в отчаянии, а Жорж говорит: “ Не беспокойся, Вова. Вместо меня к вам приехал американец, я ему написал – он поможет тебе с кредитом”.

Бегу к американцу. Американец долго говорит о том, какая замечательная организация ЕБРР, как она всем помогает и…опять велит тащить бизнесплан. Ну что ж – опять приволок. Опять – бизнесплан, опять – комиссия, опять – ноль. Денег нет, предприятие почти стоит. Выхода не вижу. Кричи «караул» – никто не услышит. И я опять заквасил.

– Все! – кричит Надя. – C меня хватит. Мы разводимся, слышишь? Ты слышишь меня, или нет?!

Я её слышал да что толку-то. Жить-то на что?

Парадокс заключался в том, что я ненавидел пьяных. Ненавидел люто. И сам же пил. Каждый день. До потери сознания. Утром терзала совесть и чтобы заткнуть ей, этой совести, глотку, заливал свою. Замкнутый круг! Но я должен, я обязан был его разорвать! И не только ради себя и ради Нади. Но прежде всего ради крошечной девочки, что появилась в нашей семье, в самое сложное для этой семьи время. “Я был против. Начнутся пеленки… Для чего свою жизнь осложнять?”

Это Вертинский. Но и я не хотел. “ Никаких детей”, – сказал Наде, и весь Мадагаскар она про детей молчала. А тут начала на мозги капать. Нет, я конечно же ее понимал – тридцать четыре года! И чем дальше, тем меньше шансов выносить и родить. Но поймите и вы меня. Мне сорок семь, дите же надо минимум до института тянуть. А я и без того всю жизнь как тягловая лошадь. Да и есть уже двое. Ну, положим, старший на первом курсе. А младшему-то двенадцать всего. Хватит ли сил еще и третьего поднять? А главное, сколько мне отпущено жить? Пять-десять лет? Нестабильность вокруг. Светлое будущее ушло за горизонт и не выглядывает. В общем, я никак не хотел детей. Но жизнь – это «сложная комбинация». По сценарию никак не получается.

У нее “пружинка” была. У Нади. Ну, знаете, штучка такая, предотвращающая беременность. Но это как-то нехорошо стало сказываться на ее здоровье, и врач посоветовала снять. И Надя сняла, а детей все равно не получалось. А я был рад. В тайне, конечно, ну очень это меня устраивало, и вдруг она говорит, что беременна. Я в шоке, но к аборту склонить, духа не хватает. Пустил это дело на самотек. А Надя наблюдаться ходить. Как это называется? Женская консультация? Вот туда. Ходит, и ей там говорят, что все у нее хорошо. Все нормально, все так, как и надо, а она чуть жива. Тошнота, отеки …

– Все! – говорю, – идем к нормальным врачам.

Вышли через через знакомых на завотделения роддома центральной больницы, та посмотрела Надю, анализы ее посмотрела и говорит: “Срочно – на операцию! Ребенок у вас задыхается. Без кислорода черти сколько сидит”. Ее положили на кесарево. А сам пришел домой, взял бутылку. Жалел себя и тупо повторял: «Опять попал, кадет…» И только одна мысль: зачем мне еще и эта обуза!

Два дня не просыхал. На третий явился, угрюмый. Cтыд всю душу выжег. Но Надя, спасибо ей, вида не подала. Рассказывает, что, несмотря на асфексию, девочка нормальная родилась. 52 сантиметра, два девятьсот весом. Привозим домой, взял я девчонку на руки – крохотная, крохотная, как синичка, ручки тоненькие, тоненькие, но симпатичная…Cтрах! Ну, и думаю: “Что же делать – будем дальше жить”.

Лиза. Мы назвали ее Лизонькой, и, если вы спросите меня: есть ли в жизни счастье? Я скажу, что есть, и назову год рождения этого моего счастья – 1994-й.

Лиза родилась в 94-м. А в 93 -м, наконец-то, достроили наш кооперативный дом. Отличная планировка, две комнаты, большая, 9 метров, кухня. Но Лизоньку мы из роддома в коммуналку принесли. А в новой квартире шел ремонт. Cам, своими руками все делал – денег-то нет ни фига, а без денег кого наймешь. Ну и клеил обои, полы застилал. С обстановкой возникли проблемы. А с таганрогскими я тогда еще не работал, а у нас же в магазинах не было ничего. То есть, клепал один наш завод кое-что. По конверсии. В советские времена на оборону работал, а когда военные заказы кончились, стал мягкую мебель выпускать. Но не купишь: на складах всю разбирали. Выручили, как всегда связи. Через одного мужика, в администрации городской работал, вышел на торговый отдел, и там мне устроили диван и два кресла. Въехали. Но надо же еще и с коммуналкой что-то делать. Приватизировать? Ну, да, приватизация тогда уже шла вовсю. Но в коммуналку можно было приватизировать лишь с согласия всех соседей. А семейство дедка -алкоголика – ни в какую. Бабуськину, что усопла, комнату отхомячили, ну и спали и видели, чтоб еще и мою отхватить. Долго я их уговаривал. Безрезультатно! “Ну, – сказал, – и вы ее не получите! Мозг сломаю, но способ изобрету”. И изобрел. Точнее, не я, а маклерша. Или они уже риелторами тогда назывались? Впрочем, это не важно, а важно то, что у дамочки тоже своя комната в коммуналке была. Но она ее приватизировать умудрилась. И включила в схему решения нашей проблемы. А нам для начала велела развестись, поделив недвижимое имущество так, чтобы мне досталась кооперативная двушка, а Наде с ребенком комната в коммуналке. Мы развелись. Опять же по блату за один день. Маклерша отыскала покупателя на нашу коммуналку. “Подарила” ему свою. Надя поменялась с ним, и, получив за нашу комнату 5 тысяч долларов (деньги, скажу сразу, весьма по тем временам неплохие), вернула через дарение маклерше комнату, что до всей этой операции маклерше и принадлежала.

В 94 – м я развелся с Надей. И – слинял от Булатовой: тянуть бизнес и кафедру уже не получалось. А в 95 – м женился на Наде вновь и вскоре понял, что бизнес мой тонет. Якобсон меня разорил, ЕБРР кредита не дает, ну и я опять запил. И Надя уже вслух сожалеет о том, что обратно со мной расписалась. И предлагает уже не фиктивный, а самый что ни наесть настоящий развод. И мы начинаем делить имущество. Нет, долгов моих она не хотела, поэтому о разделе фирмы даже и речи не было. Разделу подлежала квартира. Я не просыхал, а Надя в это время искала варианты обмена. Искала и нашла для меня какую-то малосемейку. Длинный-предлинный, грязный-прегрязный коридор, и крошечная, меньше чем в бывшей моей коммуналке, комната с умывальником.

– А не пошли бы вы? Буду жить, где живу, – заявил Наде и отправился добивать початый утром пузырь. И вот лежу датый, в сумраке, на диване, сотруднички – на пороге, а в руках у них протокол. Ну и рассказывают. Пришла, дескать, милиция, сделала контрольную закупку и обнаружила обсчет покупателя на энную сумму. А это пятьдесят шестая статья (часть три) старого уголовного кодекса, от двух до семи с кофискацией. И сажать будут нашу кассиршу.

***

Черненькая, пухленькая, большеглазая, лет сорока пяти. В колерную я ее устроил по рекомендации Надя. Вернулась Надя как-то домой (Лизоньку во дворе выгуливала) и просит помочь одной “глубоко несчастной женщине”. В песочнице познакомились. Инженер – химик, но вынуждена няньчить чужих детей. При этом у самой двое, школьники. И муж после инсульта.

Пять раз я беседовал с этой химичкой. Ну не лежит к ней душа, хоть убей. И все-таки принял. Уж очень Надя упрашивала. Взял. Будет, думал, за Витьком и Васьком наблюдать, потому как из сына “государево око”, видимо, неважнецкое вышло – сговорился он с Витьком и Васьком.

Посадил бабенку на кассу, и вот на тебе.

– Это что же, – спрашиваю, – еще за обсчет такой?!

– Да не было, – божится, – никакого обсчета! И я могу объяснить почему.

– Ну объясни.

– “Опал” не получался у мужиков. Машина цвета “опал”, а он у них не получался. Ну они и решили добавить перламутра. А с перламутром, сами же, Владимир Петрович, знаете, краска дороже. А меня за это на семь лет с конфискацией имущества. А дети- школьники. А муж после инсульта.

Дети – школьники, муж после инсульта… Ну что делать? Помчался к ментам.

– Ну не намерено она, ребята! Забыла про перламутр вам сказать. А вы ее на семь лет. Да с конфискацией. А ведь у нее двое детей, и муж после инсульта.