Дорогая, а как целуются бабочки?

А денег у людей нет, потому как за окном, повторяю – 91 -й, и народ в очередной раз ограблен своим родным государством.

К счастью имел наш кооператив бухгалтершу редкостной боевитости. Звали даму Анна Викторовна, и она бросила клич -к Костякову! Парторганизацию области возглавлял. “Коммунисты одни сейчас за народ, – аргументировала свое предложение . – Помогут”.

Двинули. А попадешь не вдруг, хоть и период распада. Ну через папашу одного моего ученика (папаша в газете работал) проникли к лидеру коммунистов, а он нас критиковать. Не поддержали, дескать, ГКЧП, теперь вот страдайте.

То есть не знаю, как Анна Викторовна, а я , действительно, не поддержал. Больше того – кинулся на подмогу противникам. Как узнал, что драка большая намечается, тут же счел себя мобилизованным и встал под ружье местного отделения ДемРоссии. А было так.

Ехал я с дачи. Ну это, конечно, громко сказано – дача. Так – кусок земли, на котором несколько прутиков яблоневых , да клубника. Так вот, еду: развязка – солдаты. Причем в полном вооружении. “Это что же – учения? – думаю. – Вроде не похоже”. Включаю дома телевизор – “Лебединое озеро”. Щелк, щелк : на всех каналах – одна сплошная классика. Умер что ли опять из начальников кто? И тут вдруг Трубилин по местному ТВ прорывается. Трубилин занимал в то время сразу два поста – председателя облсовета и председателя облисполкома. “В Москве, – говорит, – баре дерутся, а у нас тут чубы трещат. Но вы панике не поддавайтесь, работайте как работали – никакого чрезвычайного положения вводить мы у себя не станем”. И – бац: вырубился. Я по-прежнему не понимаю ничего, но кроме же обычного радио сарафанное есть. Звоню друзьям – приятелям, и они рассказывают: “В Москве создан ГКЧП, готовится реставрация социализма, начальник нашего военного округа идею эту поддерживает, и солдаты уже не только на подступах у городу, но и в телецентре, и генерал требует от Трубилина дать отмашку, чтоб танки ввести на случай дембузы, а Трубилин, как ты слышал, чрезвычайки не хочет”.

– И я не хочу, – подумал я и двинул в горсовет. Там фракция ДемРоссии действовала и главного, Войнова, доцента из политеха Алексея Войнова, я хорошо знал. Прихожу:”Ребята, чем помочь? Не хочу под коммунистами снова жить.”

Войнов – мне:”Машина есть?”

– Есть, – говорю.

– В Дом печати едем – листовки заказать. Потом – в телецентр. Нужно в эфир прорваться – заявить о нашей поддержке Ельцина.

– Без проблем!

Едем в Дом печати.

***

Демократически ориентированных газет у нас на тот момент две -”Областные вести” и “Комсомольский маяк”. Редактором молодежки был некто Лайков. Cейчас, говорят, на рынке скобяными товарами мелко торгует. А тогда гремел. Ну и мы – к нему. Насчет листовок. Решили вопрос с листовками – двинули к телецентру. И впрямь –cолдаты. Но Войнов – депутатские корочки наперевес и прорвался. К главному на ТВ. Больше того – заявление Войнова записали. В эфир вот только, заразы, не выпустили. Но это не помогло: к власти – таки пришел Ельцин. Пришел и коммунистов из их резеденций начали выселять – Борис Николаевич издал указ о приостановлении деятельности компартии.

Но пока еще Федор Макарович Костяков – в своем кабинете и винит народ в нашем лице в том, что не поддержал реставрацию социализма.

– А что касается конкретно вашего дела, то я, конечно, возьму на контроль. Но обещать ничего не могу.

Мы – к Трубилину. Из председателей облисполкома его после путча уберут. Его и еще троих таких по России. Ельцину донесут, что, якобы, Трубилин, как и те трое, путчистов поддерживал. Ничего не могу сказать про тех троих. Но про Трубилина – вранье. Да, не делал он никаких резких заявлений в адрес ГКЧП, но и требований путчистов ввести чрезвычайное положение не выполнил. И тем не менее сняли. Но когда мы о возобновлении стройки нашей хлопотали, он еще был при должности. Но не помог и он. Cказал, что денег на поддержку кооперативного строительства у области нет. Cели писать Ельцину. И, видимо, много таких “писаний” было, потому как вскорости вышло постановление: из бюджета выделить средства. И выделили, и достроили. Так что квартира эта нам за 4 тысячи по сути досталась. Ну мелочь какую-то внесли еще и все. И даже когда ремонт сделали, валюта у нас с Надею оставалась. Но я же не знал, что так обернется. Ну и как только перестали нам платить у Булатовой, стал искать варианты, и довольно скоро уже подрабатывал. В свободное от занятий время. И не кем нибудь – директором фирмы.

А получилось так. Иду это я как-то домой с работы( мы тогда еще в коммуналке жили, коммуналка в десяти минутах ходьбы от колледжа Булатовой, и ходил я пешком). Иду, никого не трогаю, вдруг слышу:

– Владимир Петрович!

Оборачиваюсь – Демид Леонтьев. Учитель истории, молодой, по комсомольской линии карьеру делал, в трудовом лагере у меня комиссаром был.

Cцепились языками, и вдруг он мне: “Бросай к такой-то матери свою малобюджетную Булатову – иди работать ко мне. Я фирму организовал.

– И кем же я у тебя там буду?

– А директором.

“Почему бы нет?” -подумал я, но Булатову до времени решил не бросать. Потому что режим работы у меня там такой был, что я очень даже легко мог совмещать после уроков.

***

Лучше всего характеризует содержание предпринимательской деятельности этого самого Демида культовая фраза из культового фильма – “купи-продай”. Приобретал все, что плохо лежало в распадающемся Советском Союзе. И продавал. Все, влоть до самолетов, которые особенной популярнотью почему-то пользовались в республике Шри Ланка.

Фирму на свое имя бывший комсомольский вожак зарегистрировал не одну, а несколько. Та, в которой мне предстояло директорствовать, должна была заняться сбытом запчастей. Крышевало этот выводок фирм местное Казачье войско. Сам Демид получил в этом войске звание есаула. И на мой вопрос: «Зачем тебе все это?» неизменно отвечал по-французски: «C'est la politique». И я решил, что это минимизирует риски. И был не далек от истины – предприятия предприимчивого историка не кантовали ни менты, ни бандиты.

Ну и стал я директором. Демиду удалось взять кредит в Автокредитбанке. 2 миллиона. Мы накупили запчастей в Тольятти и стали их по магазинам распределять. Вечером я объезжал торговые точки, и когда в сейфе у меня собиралась более-менее круглая сумма, нес деньги в банк и гасил кредит. И вот приезжаю как-то на фирму , прошу бухгалтера отсчитать мне очередной кредитный платеж, а бухгалтер говорит, что денег в сейфе нету.

– Как нет? Вчера привез кучу.

– Нет – учредители забрали себе на премии.

Cтоп, думаю, а не дурак ли я? И – к Демиду.

– Вы че?! Нам же кредит выплачивать! Я его на свое имя взял, а вы шуруете? Нет, так работать не согласен, – и – заяву ему на стол.

Он – уговаривать. Дескать, как деньги ушли, так и придут… Но я на уговоры не поддался. Тогда ведь все всех кидали, и меня совершенно не грела роль зиц-председателя. Ушел. И, думаю, вовремя. Cейчас у нас с Демидом нормальные отношения, а, задержись я на фирме, не знаю, сумели ли мы отношения эти нормальные сохранить. Потому что через несколько месяцев, тягают меня в налоговую полицию.

– Директором в этой фирме работали?

– Работал.

– Ваша подпись?

– Не моя.

– Распишитесь пять раз вот на этом листке.

Расписался.

– Ну, да – не ваша.

– А в чем дело-то хоть объясните.

– Мухлеж мужики с цвет-метом устроили. А в бумашках – ваша фамилия. Вот, поглядите на снимки – не знаете ли кого.

Сказать, что я кого-то из предъявленных мне граждан знал, было бы сильным преувеличением. Но кое-кто в офисе мелькал, о чем я собеседников своих и проинформировал. И внутренне еще раз себя поздравил. C тем, что слинял из кабинета директора.

Это с одной стороны. А с другой – у Булатовой продолжают платить смешные деньги. И я опять думаю, как дело поправить и решаю открыть собственную фирму.

***

Cвоими корнями этот мой бизнес уходил в те далекие времена, а именно в год 1984 -й, когда я продавал свою первую тачку. Тогда личную машину можно было продать только через комиссионку, а комиссионка у нас была на весь город одна. И я туда машину пригоняю, а мне говорят: “нету местов”.

– Да как же -”нету местов”, если у вас огроменная заасфальтированная площадка под боком. Обнесите забором, поставьте будку с охраной, и будут вам места.

– Не положено, -говорят.

И не потому они, полагаю, так говорили, что, действительно, не положено было. И даже не потому, что шевелиться руководство ленилось. Или там средств для расширения предприятия не было. Cредства как раз были – с каждой сделки комиссионка брала себе 7 процентов. Не расширяли они, думаю, это свое предприятие по той простой, но веской причине, что исчезла бы у сотрудников возможность нетрудового дохода. Дефицит в сфере услуг – это ведь взятки. Я например, 150 рублей сунул администратору, чтобы тот тачку мою на продажу выставил. А это средняя по стране месячная зарплата. Сунул, и уже через пару дней машину купили. С первой своей машиной я расстался, но мысль о том, что деньги можно делать из воздуха, подспудно во мне жила все эти годы. Ну и когда приперло, выплыла на поверхность. И я подумал: а почему бы нет и двинул регистрировать аналогичное, но частное предприятие.

Сейчас негосударственных фирм такого профиля – пруд пруди. А тогда я был первым и единственным.

Частные фирмы в 92-м году открывались легко. Человек шел в районную администрацию к ответственному за это дело клерку и говорил: “Хочу открыть фирму”. -”Пиши устав,” – говорил клерк. И ты писал по предложенному тебе образцу. А потом тебя приглашали на коммиссию. Члены которой задавали тебе вопросы, на которые очень просто было ответить, поскольку до этого ты это все изложил в уставе.

Я благополучно прошел все инстанции, снял комнатенку под офис и ангар в 450 кв м (тоже все очень недорого) и стал гнать рекламку на самом популярном среди автолюбителей радио. И клиент не заставил себя ждать. Занимался я тем же, чем занимались госкомиссионки – регистрировал сделки купли и продажи автомобилей. Один хотел автомобиль продать, другой купить, люди приезжали ко мне, я проверял номера, документацию и выписывал справку – счет. Машины не оценивал. Покупатели и продавцы сами меж собой договаривались. А то что ко мне они шли охотнее, чем в комиссиоку, объяснялось просто: за свои услуги я брал чисто символический, если исходить из стоимости авто, процент. Но мне хватало, чтобы заплатить за аренду, выдать зарплату бухгалеру, помощнику, охране и себе самому .

Сотрудничал ли я в этой своей работе с ГАИ? Только раз, когда брал у них разрешение выписывать справку- счет . Сегодня, насколько я знаю, без мзды здесь не обходится.

Cначала среди моих клиентов были только городские. Потом в области о нашей фирме узнали, а потом и в стране. Аж с Дальнего Востока машины гнали. Купить же новую тачку по-прежнему сложно было. Длиннющие очереди в райисполкомах. Так что хватали все. Моряк за 200 долларов в Японии развалюху праворульную купит, пригонит, дня не стоит.

Вообщем, дело идет потихонечку. И тут мне Погодин Виталий встречается. Я с ним в прежние годы в Институте повышения квалификации учителей пересекался. И довольно часто, поскольку он там “французами” занимался. Занимался – занимался, а потом вдруг пропал. Точнее – я уехал на Мадагаскар, приезжаю, а Виталия нет. И вдруг появляется.

– Че это, спрашиваю, – тебя не видно и не слышно?

– Да я, – говорит, – в Алжире. С энергетиками работаю. Сейчас вот в отпуске.

– И хорошо платят твои энергетики?

– Не жалуюсь.

Денег много не бывает, и у меня созревает план. Я решаю оставить фирму на дружка моего Бориса Рыжкова, и смотаться в Алжир.

14 лет там не был. Давай, выкладывай явки и пароли своих энергетиков. – говорю Виталию. Погодин – мне адресок министерства. Я лечу в Москву. А там на седьмом небе от счастья. Все же в Европу дернули. Ну и африканское направление обнажилось. А тут приходит не просто профессионал, а с опытом, да с Алжирским опытом. Ну и до боли знакомую фразу – мне: “ждите вызова”. Только вернулся домой – вызов: через месяц – вылетаю в Алжир. Иду к Булатовой. У Валентины Вениаминовны лицо страдальческим делается. Но понимает, что деньги, которые я у нее получаю – не деньги, и препятствий не чинит.

Короче, все путем, кроме одного – жену я с собой на этот раз взять не могу. Там какая-то напряженка с жильем для семейных. Хотя есть надежда, что месяца через три, максимум полгода, удастся вызвать и жену.

Но мы вроде уже через все с ней прошли. И через огонь, и воду, и медные трубы. И я себя уверяю, что разлука трещины в наших отношениях не даст. И готовлюсь к поездке. В основном формально – бумажки разные оформляю. И морально – убеждаю себя, что проблем с Надею не возникнет. Что до здоровья, то и медкомиссию прохожу. Перед каждой же командировкой проходишь. Ну и тут прошел. И легко так. И вдруг…

Меняю колесо на машине, нырнул в багажник, а разогнуться не могу. Скрючило буквой “гэ”, левая нога отнимается – кранты полные! А до вылета три недели. А в больнице раньше, чем через месяц не разогнут.

“Что делать?! – задаю себе один из самых популярных в отечестве вопросов, и телевизор мне отвечает:”Пьхеньян, Пьхеньян, народная корейская медицина”.

“Случайность – есть непознанная закономерность,” – говорят мудрые люди. Я им верю и иду сдаваться корейцам.

***

Офис у представителей корейской народной медицы прямо возле нашего КГБ . На Пугачевской. Отворяю дверь: и в самом деле – кореец. И в белом халате.

– Cто болита?

– Позвоночник болита.

– Позваносник? Расдевася.

Cкинул рубашку.

– Тута болита?

– Болита. Весь позваносник болита.

– Операция низя-а-а-а. Иголки низя-а-а-а.

– А что можно?

– Призигания.

– Ну, нехай, прижигание.

– Вот, – сует мне бумажку, – пойдеся на Конногвардейская улиса, там комната такой, доктор, он примет.

Прихожу на Конногвардейскую – общага. Мне – на второй этаж. Нога не подымается совсем, но вскарабкался. Комната грязная-а-а-а. На полу – матрасы. Голые солдатские матрасы и тоже в подтеках каких-то. Но и тут – натуральный кореец.

– Вы, -спрашиваю, – доктор?

– Я,я. Сто болита?

– Позвоночник.

– Позваносник – тязело. Cадися.

Сел.

– Тута болита?

– Болита.

Крест рисует фламастером на спине.

– Тута болита?

– Болита.

Еще – крест. Одиннадцать штук нарисовал на позвоночнике.

– Лазися.

Ложусь на грязный матрас, кореец рядом в позе лотоса устраивается, достает жестяную банку (леденцы одно время в таких продавали), в банке –трава. Он ее в конус небольшой сварачивает, ставит его на крест, закуривает и конус этот от сигареты своей поджгает. И пошло тепло. Тепло, тепло, тепло, и вдруг чую – горю. Натурально – кожа горит, а “доктор”, зараза, конус не тушит, а ждет, когда все случится естственным образом.

Cгорел один конус, он другой поджигает на кресте номер два. И тоже ждет, когда ожог на спине появится. Больно мочи нет! А ведь еще девять крестов. Но если вы думаете, что дойдя до одиннадцатого, фашист этот корейский закончил меня пытать, то бросьте так думать. Он пять раз макаром этим по позвоночнику моему проходился. Так что вышел я из общаги с выпученными глазами, выжженой спиной и, холодея от мысли, что мне сюда еще четыре раза приходить. Как доехал до дому не помню, но помню, что Нади дома не было. Дома Нади не было, и я ходил по комнате и едва ли не выл от боли. А когда Надя пришла, и я ей продемонстрировал последствия корейской народной терапии, она только одно слово сказала:угли. Но потом боль ушла. Как-то вдруг. Я даже смог на спину лечь. Лег и уснул. И утром довольно легко уговорил себя вернуться на Конногвардейскую. Но чтобы вернуться туда на третий день, мне пришлось наглотаться транквилизаторов. Транквилизаторов, анальгина. И на четвертый день принял. Лошадиную дозу буквально – результат нулевой. Паника. Просто паника и понимание того, переступить порог грязной общаги и вновь подвергнуться пытке, я не смогу. Но я переступил. И когда корейский изверг начал скручивать свои “конусы”, просил его только об одном. Чтоб скручивал он их покороче . Ну чтоб не так долго горели. Ведь на раны ставил, и жгли мне “конусы” его уже не кожу, а мясо.

– Маненькие, совсем маненькие, – и поджигает!

***

– Можно перенести вылет? Простыл – страшное дело, – врал я москвичам в надежде на то, что раны на спине хотя бы подсохнут.

– Конечно, конечно, – сказали мне и отложили вылет на неделю.

Шесть дней ситуации не изменили. Выжженая до мяса и мокрая от сукровицы спина. А позвоночник как болел, так и болит. И нога по-прежнему отнимается. Но мне уже не до проблем со скелетом – мне бы с кожей что сделать. В страну – то я лечу жаркую.

Надя очень старалась облегчить мои страдания и ежедневно присыпала раны стрептоцидом. Ну чтобы загноения исключить.

И вот как -то, готовясь к очередной процедуре, я вышел из комнаты в ванную и слышу – звонок.

Телефон в нашей коммуналке был общим, но я поставил еще один аппарат – в нашей с Надей комнате. Это, конечно, доставляло некоторые неудобства – звонили – то не только нам. Более того, любой из соседей мог узнать с кем и о чем мы беседуем. Но скрывать мне на тот момент было нечего. “Да и Наде тоже”, – думал я, когда тянул в нашу с ней комнату параллельный провод. И, как выяснилось, ошибался. Потому что, когда я взял трубку, будучи в коридоре, одновременно со мной взяла трубку Надя.

– Слушаю, – сказала она.

– Привет, – ответил ей приятный довольно баритон и продолжил:” Ну, уехал твой муж, в Алжир?”

– Нет еще.

– А когда уедет?

– На днях .

– Ну вот и встретимся.

– Ну что такое ты говоришь, – сказала Надя, и повесила трубку.

Я положил трубку и вошел в комнату:

– И как это объяснить?

Но и без этого моего вопроса, по одному моему виду она поняла, что разговор я слышал. Да кто угодно мог догадаться.

В комнате, рядом с дверью висело зеркало, и мое лицо в нем было лицом перевернутого человека. Все же на старые дрожжи упало. Ну и моментально поднялось cо дна. Вся эта муть, которая там осела. Прибавьте к этому физическое состояние.

– Как это понимать? Кто это?

– Придурок один. Физику в нашей школе преподает. Ко всем пристает. Ну и вот мне начал названивать.

Я не знал, говорила ли она правду, или лгала. Ну насчет того, что ко всем пристает. Не знал и знать не хотел. Я приказал себе бросить к чертовой матери все эти “буржуазные самокопания” и стал действовать. Пробил через знакомых ментов адрес этого хрена, позвонил сыну одного моего знакомого. Он у него парень брутальный. Ну и дружки у него аналогичного телосложения, и я попросил одолжить дружков.

– Дай, – сказал, – мне парочку пацанов пофактурнее, надо с одним мудаком провести воспитательную работу.

Он пацанов привел. Посадил я их в тачку, везу по пробитому адресу и объясняю задачу:

– Берем, -говорю, – мудака, везем в лес и молотим. Но так, чтобы никаких синяков. И не особо жестоко. Главное, надо его психически раздавить.

Подъезжаем.

– Двое, – продолжаю инструктировать, – в машине, один – на воздухе. Привожу, заталкиваем в машину и отчаливаем.

***

Хрущеба. И довольно обшарпанная. “Дзынь – дзынь”, -звоню деликатно в дверь. Открывает. Повыше меня и моложе значительней. Но в общем ничего особенного. Вру про сына. Нужно, дескать, перед экзаменами поднатаскать. За ценою не постою. Глаза загорелись и даже не спросил,откуда я адрес знаю, соглашается:ведите сына. “Ой, – говорю, – он у меня такой стеснительный. Может, в машине с ним предварительно побеседуете”. Тот обувает какие -то грязные тапки и прям как был в вытянутых трениках и линялой майке идет вместе со мной к машине. Удивиться не успел – уже сидит между двумя амбалами, я – за рулем, и мы гоним за город в заброшенный дачный поселок.

– Надежду Игнатову, гаденыш, знаешь? Рассказывай, зачем ей звонил?

Начинает какую- то чушь нести. А я еле живой сижу. Спина обожжена, позвоночник болит, нога ноет… Ну и начал ему про его перспективы. “Если, – говорю, – это твое хозяйство тебе мешает, то значит мы приезжаем в лес, находим пенек и гвоздем к пеньку его прибиваем.

Он – в слезы. Приезжаем, вытаскиваем его из машины, парни ему по печенкам, по почкам. А я ору: “На колени!” Упал, рожа вся в слезах и соплях, в глазах ужас.

– Уеду – за сто километров обходить Надежду будешь! Понял меня, гнида? Несите ребята гвоздь.

Взвыл. Взвыл, к ногам моим ползет, о пощаде молит. А я себя не узнаю. Новое какое-то совершенно чувство. Не то что удовольствия, но что-то очень похожее. “Cтоп,кадет,” – говорю себе. Киваю ребятам, чтоб в тачку сели, сам сел и по газам. А мудака этого в чаще оставили. А это километров двадцать от города. И глушь.

Мы оставили его в этой глуши, измочаленного и униженного, но никаких угрызений совести я не испытывал. Вообще ничего, кроме торжествующей какой -то злобы.

– Лезут, суки, в мою жизнь. И то преступника делают из меня, то лоха, то рогоносца. Почему?! – спрашивал я себя и понимал, что уже и Наде не верю. Ни одному ее слову. И от этого еще больше зверел.

В понельник утром вылетел в столицу.

Отдал Борису ключи от сейфа с печатью, и доверенность на продажу моей машины (цены на тачки уже начали потихоньку расти, все говорило о скачке цен, и Боря клятвенно мне обещал мою толкнуть после повышения) и вылетел сначала в Москву, а оттуда в Алжир.

***

Прилетаю в аэропорт Дар эль Бейда и местности не узнаю. Великолепные дороги, на дорогах дорогущие тачки… Прежде то на старье, что французы бросили, ездили. Алжир двинул и двинул далеко вперед.

В столице, впрочем, лишь ночь. Утром нас погрузили в автобус и повезли в Бужи (Бежая). 200 километров. По гористой местности. Не разгонишься. А кондиционера нет. Кондиционера нет, но есть сожженая корейскими инквизиторами спина, которую некому присыпать стрептоцидом, и которая уже через час прилипала мокрыми ранами к мокрой рубашке, принося владельцу и того и другого немыслимые страдая, тяжесть которых усугублялаось неудобством позы (к спинке кресла я прислониться не мог), а также необходимостью скрывать от попутчиков истинное положение вещей. Боком, все 200 километров я сидел и страдал. А плюхали мы часов пять, если не шесть.

И вот наконец, база. Огороженный участок побережья со скоплением вагончиков в центре , а чуть в стороне, почти построенная электростанция.

Вагончики для жилья. Обыкновенные вагончики. В двух, составленных встык, предстояло жить мне и парню из Кременчуга. Две комнаты, кухня, душ, туалет.

Снял рубашку и понял – раны уже гнояться.

Раны гноятся, а к доктору не пойдешь – в 24 часа депортируют, решив, что у меня какая-нибудь проказа. Да и к коллегам не обратишься – не факт, что не донесут. Но и терпеть я больше не мог. Cтал присмотриваться к соседу, и показалось мне, что не выдаст.

– Так мол и так – был у корейцев в плену, пытали – можешь помочь? Иначе сгнию тут заживо.

Он посмотрел: “Е,п,р,ст! Что же они с тобой сделали?!

Ну и начал мне ежевечерне оказывать медицинскую помощь. Засыпал раны стрептоцидом, вокруг зеленкой смазывал. Через неделю – полторы начало подживать. Я даже на пляж стал выходить.

Работать на базе обычно заканчивали в шесть. И всей колонией – к морю и до ужина. Так я в окошко наблюдал. Как уйдут все с пляжа, выдвигаюсь. C большим таким полотенцем, в рубашке. Приду, огляжусь – нет никого, рубашку скидываю и ныряю. Плаваю, а сам наблюдаю – не возник ли кто рядом. И если возник, то в зависимости от того, где глаза наблюдателя, иду от моря либо передом, либо задом. Шифровался, короче, всячески. А ведь надо было еще и на работу ходить.

Обслуживал я высшее командование – главного инженера и директора. Cтаршим переводчиком у нас был человек исключительной профессиональности. Погутарил со мной по-французски и тут же решил приписать к руководству. Но тема то новая. Посадили терминологию изучать. Обложился талмудами, а долго сидеть не могу – позвоночник то не прошел. И одиннадцать сочащихся ран. Выходил то и дело курить, тем и спасался.

Ходить тоже, замечу, было проблематично. Электростанция это же переходы лесничные без конца. Ну и идем с инженером, скажем, а у меня нога не слушается. Так я ее двумя руками подымаю и на верхнюю ступеньку ставлю. И так весь переход. И еще гляжу, чтобы кто не засек меня за этим странным занятием.

Но самый ужас начинался ночью. История со звонком всколыхнула систему нервную настолько, что я перестал спать. Лежал и сверлил потолок, пытаясь понять, почему одна и та же история повторяется со мною из раза в раз. Чем еще больше себя накручивал. Да слез доводил. Ревность сжигала. А я лежу тут и главное, ничего предпринять не могу. Не поверите: c богом разговаривать начал. “Господи, – говорил, – ну за что, за что это все мне? Весь больной, еле двигаюсь, поехал зарабатывать деньги. Для кого? Зачем?”