Мир Маньяка

– Давай ты будешь придумывать маршруты.

– Хорошо. Доедешь до «Глобуса» на «Новой Риге».[45] Оставь машину и заходи, я буду ждать внутри. Дальше поедем на моей. К восьми успеешь?

– Новые приключения начинаются в восемь!

– Лично я за свидание и без приключений, во всяком случае – без особых.

Кофе закончилось, как и разговор, и Настя вернулась на рабочее место.

* * *

Гипермаркет шумел желающими набрать вкусной еды…

Кто-то – искал подешевле, кто-то – поинтересней. Ведь еда всегда была маленьким праздником, и к нему надо готовиться заранее. Вот и идут люди в большие помещения, под завязку набитые различной едой. Охотясь за ней, используют наживку, которую держат в кошельке. Для некоторых этот процесс доставляет удовольствие, для других – это тяжкая обязанность, во всяком случае – они так думают…

Ву с удовольствием и пониманием выбирал фрукты. Он обожал их. Сладкие и кислые, сочные и терпкие. Еду без них он не представлял.

Выбирая гранат, он не заметил, как подошла Настя. Вернее – сделал вид. Он чувствовал её даже спиной, она стояла всего в нескольких метрах.

Бывает такое…

Первое время один из пары, у которой начинают зарождаться особые отношения, как бы взвешивает: подходить?

А если подходить, то когда и как?

Такие небольшие раздумья перед важным решением.

Да, в самом начале знакомства каждая встреча очень важна. Все отношения держатся на чём-то очень тонком, и неверное движение может разорвать их…

– Настя, ко мне не подходи… – Ву продолжал взвешивать апельсины и, не поворачиваясь, продолжил, но уже набирая СМС. – Иди на стоянку, за моей спиной – выход. Автомобиль увидишь почти сразу. Садись, двери открыты.

Когда Настя удалилась, Ву повернулся и внимательно посмотрел ей вслед. На мгновенье ему показалось, что мужчина в серой куртке, соблюдая дистанцию, следует за ней.

«Паранойя. Весьма нужная вещь в некоторых случаях. Именно она помогает увидеть хвост. Осталось только его отрубить. И побыстрее…», – подумал Ву.

Он подошёл к двум парням, которые безмятежно курили перед входом. Они скучали от безделья.

– Мужики, видите того хмыря в серой куртке? Приставал к моей жене, притормозите его, а это – вам на тормоза, – и он протянул им красненькую купюру.

– Сделаем, без проблем, – скучавшие согласились сразу – всё-таки хоть какое развлечение, да и деньги были не лишними.

Пока серенького тормозили, и по-взрослому, Ву прыгнул в машину и резко рванул на «Новую Ригу».

– Мы куда-то спешим? Или опаздываем? – с тревогой в голосе спросила Настя.

– Уже нет. Теперь едем спокойно, но быстро.

– Всё же приключения начались?

– Слегка. Но надеюсь, что на сегодня они закончились. Однако… Ну и контракт нам попался! Даже задумался – куда ехать? В дом или квартиру? От твоих поклонников подальше чтоб было.

– Наверное, квартира у тебя тоже замечательная, но дом мне очень понравился, и мне… И мне там спокойно.

– Решено. Домой так домой.

– А ужин будет? – Настя улыбнулась.

– Бесспорно! – в этот раз, во избежание кривотолков, он произнёс это слово правильно, а не как обычно – «Бес… Порно».

– И без наручников на этот раз?

– Я точно не надену, а вот насчёт тебя – не уверен.

– Так, разворачиваемся! С маньяком я никуда не поеду!

– Всё, всё, больше не шучу!

Дальше дорога была спокойная – в окошке мелькали деревья, дома, вывески…

И сзади никаких навязчивых фар не наблюдалось…

Так что до дома добрались быстро и без приключений.

– Ты не против, если ужин будет простой. Творить что-нибудь серьёзное сегодня ни сил, ни настроения нет. О вдохновении я вообще молчу.

– А я и не против. Обещанного барана отложим на потом. Чаем-то хоть напоят?

– Это – для начала.

– А для конца?

– Не должен он наступить, во всяком случае – сегодня… – пока они перекидывались такими милыми фразами, Ву сварил какую-то кашу и поставил на стол соленья. – На ночь весьма хорошо идёт сладкий перчик, фаршированный квашенной капусткой, плюс… Позже покажу. И мне, право, неудобно девушке такое предлагать, не знаю даже, как сказать…

– Владимир, я уже к твоим шуткам стала привыкать, поэтому слушаю внимательно и спокойно.

– Раскусила… Просто к этому столу весьма подойдёт… – и Ву из холодильника достал тарелку, на котором лежало аккуратно нарезанное сало.

– А к нему чесночка не найдётся? – вдруг спросила девушка.

На лице режиссёра появилось удивление – наигранное, и…

Удовлетворение – слегка скрытое.

– Всего два дня мы знакомы, а кажется… – протянул Ву.

– Кажется, кажется… Только и всего. Хозяин, не оттягивайте момент счастливого свидания с ужином.

– Конечно, конечно. Только на улицу не пойдём. Здесь останемся, возле камина. Тем более что он понадобится для одного блюда.

В комнате горели свечи…

Конечно же их маленькие жёлтенькие язычки не могли конкурировать с пламенем камина по величине, но в романтичности равных им не было.

Возле камина лежала большая шкура, на которой расположилась толстая дубовая доска, служившая столом. На ней – снедь. А также – с десяток прутиков.

Настя, увидев их, спросила:

– Это что, опять сюрприз?

– Нет, это – почти еда, – Ву взял один прутик, нанизал на него кусочек сала, себе сделал такое же приспособление и сунул оба в камин. – А теперь приступим к приготовлению еды.

Сальце на прутиках тут же заскворчало, и на сидящих возле камина дохнуло лесным костром, походом, детством и ещё чем-то приятным.

– Почему без шампуров – не спрашиваю, тогда бы это был не привал в лесу, а шашлычная возле дороги, и мы бы вроде как отобрали шампура у шашлычника.

– Как хорошо ты всё понимаешь… – сказал режиссёр и, сделав паузу, добавил. – Ты мне нравишься.

– Классный привал у нас, ещё бы картошечки печёной… – медленно проговорила девушка и тоже добавила через паузу. – Ты мне – тоже…

Тут Ву, взяв несколько прутиков, выкатил из дальнего угла камина несколько чёрных комочков, которые дымились.

– Картошечка! Когда ты всё успеваешь! Как чистить её будем? – восторгу Насти не было предела.

– Только попробуй очистить её, и ты – мой враг навеки! – Ву сделал грозное лицо.

– Слушаюсь и повинуюсь, о мой господин, да прости мне тогда чёрные губы! Но спим мы сегодня в разных спальнях.

Разговор их прервался, уступив место пережёвыванию вкуснейшей еды, правда, очень горячей. На картошечку приходилось всё время дуть и подбрасывать в руках, чтобы не обжечься. Остальная еда мирно скучала на импровизированном столе, уступив место печёной прелести.

Чумазые от картошки – но радостные и счастливые – они дурачились, как дети. Они совсем забыли о неприятностях и опасностях, которые ещё недавно так волновали их. Смеясь и воруя друг у друга то сало, то картошку, Ву и Настя запивали всё это красным вином, путая при этом стаканы.

– Большой, красивый дом… Я бы даже сказала, что слишком большой для одного человека. Или тут ещё кто-то живёт? – спросила вдруг девушка.

– Не живёт здесь кроме меня никто. Но в жизни любого человека когда-нибудь наступают перемены.

– Не скучно вечерами?

– А что это такое – скучно? Я вот не понимаю, что это слово обозначает. Если мы возьмём стандартное объяснение, то получится: скучно – это отсутствие интереса к окружающему миру, людям и какой-либо деятельности. То есть получается, что это находится внутри человека, это – как он воспринимает мир. И размеры жилплощади на это не влияют – только размеры головы. Шутка. Конечно, есть люди, которые не знают чем заняться. И лично для меня – это удивительно. Скорее всего, они не знают, как получать удовольствие от новых дел. Или от дел вообще. Вот у меня они просто архи-интересные.

– Такие, как со мной? – стрельнула глазами Настя.

– А любые дела – за которые я берусь – сразу, автоматом становятся очень интересными. Во всяком случае – для меня, – на полном серьёзе ответил Ву.

Камин излучал приятное тепло, вкупе с сытной едой и прекрасным красным вином он разливал по телу приятную истому.

Беседа стала течь медленнее. А взгляды стали всё откровеннее.

Настя действительно была хороша собой. Одежда облегала её не пышные, но стройные формы. Отблески огня играли волосами, всё время меняя их оттенок, а иногда – даже и цвет. Но главным, конечно же, были глаза, в которых играли язычки огня и…

Чертенята!

Несмотря на мужское расхожее мнение, что они ценят в женщинах глаза, а смотрят ниже или ещё ниже, Ву как раз был поклонником именно глаз. Не обязательно голубых или зелёных, больших или маленьких, а сочетанием неведомых флюидов, которые делают взгляд подарком. Или оружием.

– Спасибо за второй удивительный ужин. Его магию хочется продолжать и продолжать, но спать ведь тоже нужно, – Настя это сказала с заметным сожалением.

– Твоя комната в полном твоём распоряжении.

– У меня в этом доме уже есть комната? Даже не знаю, радоваться или…

– Радоваться. Безусловно.

– И даже не будешь приставать?

– «Приставать» – слово как-то не очень. Что-то липкое и грязное… Как насчёт того, чтобы заменить на «ухаживать»?

– Заменим, но что это изменит?

– Цель и метод достижения её. Ухаживать – это заботиться: накормить, предоставить кров, а самое главное – не доставлять неудобств.

Настя уже почти вышла из комнаты, когда обернулась:

– Знаешь… Это круче, чем ужин в наручниках – и послала воздушный поцелуй.

Глава 19. Рождение маньяка. Бегокол

Коля Усов – мама звала его Николенькой – был хорошим, добрым и послушным мальчиком, а то, что у него не было папы, его нисколько не волновало. Мама – а он звал её мамулей – вполне заменяла его.

Жили они дружной семьёй, пока в ней не появился тот, кого мамуля попросила называть папой.

Коленька был совсем не против – папой так папой – ведь мама всё равно была самой главной в его жизни. А ещё ему было совсем неинтересно: зачем этот человек нужен был ей. Ведь если она так решила, значит – так и правильно. И какое-то время это действительно было правильно: по выходным они втроём ходили в парк, иногда – ездили за город. В будни он учился, а взрослые ходили на работу.

Но в какой-то момент эта спокойная размеренная жизнь вдруг исчезла. Новый папа – Николенька так про себя его называл, хотя старого папу он не видел ни разу – всё чаще стал приходить домой выпивши. Надо сказать, что это был уже совсем другой человек – злой и шумный.

Работал он в каком-то спецмагазине, где отоваривались разного рода начальники и знаменитости, ему очень нравилась их обеспеченная жизнь, а их самих он сильно не любил. Болезнь красных глаз – по-русски зависть – сильно прогрессировала. Лечил он её алкоголем, ведь подражание тем, кто был по другую сторону прилавка, требовало денег. А их у него не было. Сначала он всё больше урезал зарплату, которую приносил домой, но этих денег – мужчина называл их копейками – не хватало ни на соответствующую одежду, ни на рестораны, ни на…

А тут ещё загорелся он купить автомобиль. В его кармане на это денег не было, а вот в кассе – их было предостаточно. И он потихоньку часть выручки приносил в гараж, где устроил себе тайничок. Как он собирался скрыть недостачу от очередной проверки – было непонятно. Да он об этом и не думал. Мечта об автомобиле сияла в его голове так ярко, что затмевала все остальные мысли.

Но проверка нагрянула, и Александр Иванович Кудряшов – продавец магазина № 36 – по её результатам получил три года общего режима.

Вернулся он через два года по амнистии сильно изменившимся человеком. Он не пил и не буянил – он стал тихим. Но уж лучше бы он пил и буянил. Скрытный, хитрый – он выбирал, кто слабее его, и уж на нём отыгрывался по полной.

Так Коля стал его мишенью. Что бы он ни делал, постоянно слышал тихий вкрадчивый голос:

– Ты почему не радуешься? Ты что, не счастлив? Тебе дают всё – кров, еду, заботу!

Коля весь сжимался, и так не большого роста – он становился ещё меньше. И молчал.

Он ждал помощи от самого главного человека – мамули. Но получить её не мог, и не потому, что она перестала любить его. Просто отчим тщательно скрывал себя настоящего. При ней он пасынка только хвалил:

– Милый, какой ты сосредоточенный и способный, мы так гордимся тобой! У тебя так всё хорошо получается! Дорогая, таких детей так мало – послушный, умный, а какой помощник, ты не против, если он поможет мне в гараже? – фальшь в его словах женщина не слышала.

Очень часто мы слышим только то, что хотим слышать…

– Конечно, любимый, идите, а я пока что-нибудь вкусненькое приготовлю, – мамуля была так счастлива!

Как же ей повезло в жизни! Целых два объекта обожания находились рядом с ней!

В гараже происходила полная трансформация: вместо душечки-папули появлялся мужик-садист, который раздавал затрещины по всякому поводу и даже без него.

– Нельзя же быть таким косоруким! Урод проклятый! – приговаривал доморощенный садист, но бил так, что синяков не оставалось.

Когда Коленька попробовал пожаловаться маменьке на все издевательства, та первый раз подняла на него руку:

– Неблагодарный! Папа так любит тебя! А ты наговариваешь на него. Не смей больше так делать! – кричала она.

Но этим его неприятности не закончились – о его жалобе узнал отчим. И начался настоящий ад. К подзатыльникам добавилось новое орудие пыток. В своём любимо-ненавистном магазине чеки – эти доказательства платёжеспособности – он накалывал на простое приспособление, состоящее из металлического круга сантиметров пять в диаметре, в который вставлен острый штырь. Как-то, уходя из магазина, он прихватил его домой, и теперь это стало новым орудием воспитания – садист колол им своего пасынка. Колол с удовольствием и знанием дела.

Маленькие точечки уколов как-то увидела мать, и отчим поспешил объяснить их происхождение:

– Милая, у него переходный возраст, никогда не поймёшь что в голове у ребят в это время. Зачем-то он себя чем-то колет, и непонятно, где делает это?

В тот день Коля получил от мамы вторую оплеуху. И навсегда понял, что теперь он один, и помощи ему ждать неоткуда.

Коля рос, мучения продолжались…

Отчим сначала мучил парнишку от своей злости, но потом…

Ему это понравилось. Ощущать себя повелителем который может сделать со своим рабом всё что угодно.

Только вот…

Пришло время, и Коля вырос. Нет, рост у него был ещё маленький – снаружи не было видно, как он вырос – а вот внутри это был достаточно взрослый человек, который устал быть маленьким и беззащитным…

И вот, когда в очередной раз в гараже над ним стал опять измываться тот, кто должен был его защищать и оберегать, всё и произошло…

– Ну что, сучёнок, опять ничего не сделал! Иди ко мне, быстро! Где ж моя палочка-выручалочка? Я вчера на верстак положил, – бушевал отчим.

– Нету её там, папочка, она теперь у меня будет. Но ненадолго, я всё же дам тебе ею попользоваться, – ответил паренёк, но это был уже не голос маленького беспомощного Коленьки – он звенел, как метал, но был тих, как шипенье змеи.

Александр Иванович Кудряшов повернуться так и не успел – дырокол вошёл в его спину не маленьким уколом, а на всю длину, пронзив его сердце, которому чужды были многие человеческие чувства. Металлический шип вошёл горящим стержнем в сердце, и только тогда папочка повернулся и увидел не беззащитного ребёнка, а взрослого человека с двумя пропастями вместо глаз.

Считается, что при ранении в сердце человек умирает моментально, но на самом деле так происходит не всегда – Александр Иванович умирал мучительно долго, и как ему казалось, не столько от ранения в сердце, сколько от этого взгляда.

И когда тело упало на грязный пол, лицо мальчика растянулось в улыбке.

Своё «орудие труда» он решил сохранить. Тщательно вытерев, он спрятал его по дороге домой за кирпичом, который вынул из кладки одного гаража, а затем вернул его на место.

Прямо с порога он бросился к своей маме и со слезами сказал:

– Его убили, – и стал тихо, но упорно повторять только одну эту фразу.

Мать ничего другого добиться от него не смогла и решила пойти в гараж, посмотреть, что же там случилось.

Уже скоро возле гаража стояли милицейские машины…

– Что думаешь? – немолодой участковый подошёл к эксперту.

– Заточка, однозначно. Удар сильный и точный. Отпечатки везде, конечно, посмотрю, но в удачу такую не верю.

– Всё понятно – прилетела «весточка» с зоны. Сиделый он. Вот дружки за что-то и наказали.

– Свидетели?

– Как всегда – никого… Ну, кроме парнишки, он-то и обнаружил труп. Пробовал поговорить с ним, да куда там: у него шок, твердит одну только фразу: «Его убили!», – и на любой вопрос – только её. Слёзы ручьём, неплохо они вместе жили, тихо, без скандалов. Вот пацан и переживает.

Немолодой участковый и догадаться не мог, что это были слёзы счастья. Слёзы освобождения от рабства и издевательства…

Дело вскоре сошло на нет. Шерстили уголовников, но толку от этого было мало…

А Коля после того случая сильно изменился. К матери он по-прежнему относился хорошо и ни за что её не винил. Но былого обожания уже не было. Было понимание, что только один человек его всегда защитит, и это – была не мать. Этот защитник – сильный, ему позволено всё в этом мире, и никто не сможет ему помешать. И этого человека звали Николай Усов…

Шли годы…

Всё было тихо и спокойно. Но как-то, в один день удивительно тёплого сентября мамуля тихо ушла из жизни. Она не болела, просто, наверное, жить ей перестало нравиться. После Сашеньки, так внезапно странно покинувшего её, у неё кроме сына никого не было. Да и любимый сын изменился, нет, он не грубил, помогал по дому. Но в его глазах появилось что-то сильно не похожее на былую любовь.

Мама Николеньки умерла, и в этот день родился Бегокол. Её смерть послужила триггером[46] для превращении Коленьки в него…

– Надо проведать моё орудие труда, – подумал Николай Усов.

И из схрона в гаражах, к которому он не подходил много лет, достал приспособление для накалывания чеков.

– Удачливые, успешные, знаменитые… Вы все знаете у меня где? – и он крепко сжал в руке железку, которая для него была больше, чем волшебная палочка.

Сам гараж он срочно продал. Вычеркнул его из своей памяти вместе с отчимом.

А деньги…

Деньги ему понадобятся в его новой жизни.

Почему в его голове всё перемешалось – зависть отчима к людям, ненависть к отчиму, смерть любви к маме – было непонятно, и родилось то, что родилось.

Теперь ему надо было доказать всем, что они – не больше чем дичь. Пускай и знаменитая.

Глава 20. Набережная имени Бомонда

Почему москвичи облюбовали Андреевскую набережную для своих пробежек, уже мало кто помнит, но со временем здесь образовался своего рода фитнес-бомонд, и пробежаться здесь более или менее значимое медийное лицо было просто обязано.

Конечно, зрителей и поклонников тут тоже хватало, но вели они себя спокойно, можно даже сказать – незаметно.

Активных папарацци вывели здесь как класс. Нет, конечно, фото кое-кто делал, но издалека, дабы не быть битым – люди здоровьем занимаются, а он со своим фотоаппаратом.

И завели эту традицию фанаты, у них даже клуб на этой почве был создан. Чтобы увидеть своих кумиров, надо было просто не мешать им. Конечно, хотелось бы пообщаться с ними, «отселфироваться», чтобы потом тебя «отлайкали» по полной. Но тогда бы это место, где царило перемирие между царящими и страждущими, превратилось в Содом и Гоморру. И первых – как ветром бы сдуло.

Впрочем, за спокойствие на набережной они позволили организовать пару мест, где позволительно у них было взять автограф и даже сфотографироваться. И туда, на эти островки общения время от времени забегал то музыкант, то артистка, отдавая себя на мягкое растерзание. Но стоило медийной жертве дать знак, как толпа возле неё моментально рассеивалась – за этим пристально следили активисты клуба, обычно с телом и наружностью не позволяющими сомневаться, что правила надо соблюдать…

Стоял тёплый московский вечер. Не поздний – солнце ещё не село, а ещё продолжало разглядывать эту необычную страну под названием Москва.

Людей на пробежке было предостаточно, бывало даже, что кто-то мог зацепить другого бегущего.

Татьяна Виткова вполне могла ещё пяток лет не истязать себя пробежками – фигура от этого не пострадала бы. Поскольку, на взгляд большинства, она была просто совершенство. А тут ещё просто порхающий бег, лёгкий, слаженный. Казалось, что сидя на скамейке или в крайнем случае на газоне, можно было как бы побывать в её компании и потом долго рассказывать знакомым и сослуживцам:

– Недавно бегал, в компании Тани. Какой? Витковой!

Стоять возле дорожки не рекомендовалось – от такого фантастического зрелища вполне могла закружиться голова, и остолбеневший от своих чрезмерных переживаний и ощущений так же столбом мог упасть на дорожку, и то, что при этом он вполне мог расквасить себе нос волновало мало кого, а вот то, что он мог помешать бегу патрициев, было совершенно недопустимо.

Татьяна бежала, наслаждаясь взглядами и купаясь в концентрированном вниманием к себе. Окружающие тоже любовались, и не только её лицом, но и всеми остальными частями тела, облачённого в очень облегающие одежды.

В воздухе витало всеобщее наслаждение…

Вдруг – несильный толчок, как видно, кто-то не смог уйти от столкновения с Татьяной – нечаянно или нарочно.

– Не могли бы вы… – окончить фразу у неё не получилось, во время толчка особой боли не было, но затем кольнуло как-то слишком сильно, и сердце будто облили крутым кипятком.

Затем – странно перехватило дыхание. Ноги ещё несли её вперёд, но стали заплетаться, и тело завалилось вбок. Последнее что она увидела – это лицо того, кто её толкнул, оно было радостное и счастливое.

Она так и упала с удивлёнными от всего произошедшего глазами и уже не слышала испуганный женский визг и топот множества ног, бегущих ей на помощь людей.

Татьяна Виткова везде стремилась быть первой. И даже в последние минуты своей недолгой, но яркой жизни ей тоже это удалось – она стала первой жертвой маньяка, которого потом прозвали Бегокол.

Минут через сорок, если посмотреть с высоты птичьего полёта, набережная превратилась в большой комок людей с центром, обнесённым сигнальной лентой, в середине которого лежала молодая девушка. Она, впрочем, выглядела как большой ребёнок с лицом очень напоминавшее белую фарфоровую маску – Белое Удивление.

А вокруг крутился цветной калейдоскоп тех, кто выполнял свою нелёгкую работу, хотя, отсюда, сверху это напоминало броуновское движение, но только для того, кто не понимал алгоритма этой работы.

Глава 21. Друзья знакомятся с Бегоколом, пока – заочно

Кот приехал на набережную раньше всех и сразу стал осматривать тело. Как и все нормальные люди – впрочем, это определение достаточно спорно – он никак не мог привыкнуть к такому зрелищу: ещё час назад это был человек, он ходил, любил и ещё много чего с ним происходило, а сейчас это…

Но работа есть работа…

Его мысли прервал голос:

– Удар сзади, чем-то очень тонким. Думаю, она даже ничего не успела понять. Хотя боль скорее всего была, но терпимая.

– Ву, ты на скольких убийствах со мной побывал?

– Ни на одном. Мы с тобой ещё ни одного человека не убили. Но какие наши годы. А вот на местах преступлениях – на многих.

– Шутишь всё, я вот об этом как раз… Тебе жалко их бывает? Или ты – как на съёмках фильма, там ведь всё понарошку. Эмоции у тебя, конечно, есть, но это точно не грусть и жалость?

– Объяснить?

– Да, объясни!

– Прямо сейчас?

– Да! – Кот даже повысил голос. – Только давай в сторону отойдём. Надо продышаться.

И они вышли из зоны оцепления и толпы людей, которые не хотели расходиться.

– Бес… Проблем… – иногда Ву чуть менял фразы, и они обретали совершенно другое значение.

И действительно: беда не в наших «Проблемах», а в «Бесе», который заставляет нас тревожиться, а не решать их…

– Ты ведь не завидуешь мне, что каждое убийство не полосует мне сердце, и мне не подкатывает комок к горлу при виде того, что осталось от человека? – спросил режиссёр. – Кот молчал. – Что есть мы? А мы – это не тело, которое ещё называют биокостюмом, что точнее выражает его сущность… Итак: человек ушёл, куда мы не знаем, правда, есть предположения в виде рая, ада и т. д. Я уверен, что человеку там лучше, чем здесь, а его биокостюм не вызывает у меня особой печали – это уже не человек. Но если тебя расстраивает мой прагматичный подход – извини. Я не один такой. К смерти у разных народов отношение сильно отличается. Мы вместе разговариваем с Учителем, слушаем его, но каждый понимает по-своему… Он не раз учил нас этому…

– Ладно, и ты извини, что-то я сорвался, она такая молодая, что же это за сволочь, такое сотворила? Кстати, как ты быстро понял, что произошло?