Нестрашный суд

Что накануне которой?.. Не стоит пока ломать основанную на многолетнем опыте и интуиции первоначальную рабочую версию: пускай пока по-прежнему за сутки до его дежурства в час ночи пара «свидетелей» оказывается в грозу на мосту. Где что? Где ничего. Ничего не происходит. С часу до трех, когда их сменит следующая пара. Да… Примерно так… Примерно – по времени, но не по сути: дежурства вызваны поступившим сигналом о возможном ночном происшествии. В полпервого на мосту уже пусто. И без того редкий народ с ночной рассосался, в такую погоду тем более. Сигнал получен, происшествия нет. В центре ночного разгула стихии «Анна» с «Маратом» (звания?.. лейтенанты?.. старлеи?..) – одни. Не все же два часа… это самое… Мысли… Туда-сюда шатанье-болтанье… Сигнал о преступлении… Какое, к черту, преступление на мосту в погоду, когда хороший хозяин собаку на двор не выгонит!.. Преступление… Возможность преступления… И эта безысходность… Два часа при свете молний… Она вон тоже мается… та же, туда-сюда, неприкаянность… И завтра. И послезавтра. В смысле: не эта освещаемая молниями темнота, а – вообще! Вообще!.. А что если… что если то, что завтра здесь же в то же время… что если это – подсказка… знак… Существуют же знаки, которые надо всего лишь верно прочесть, расшифровать… Чтобы понять, как… каким образом… А здесь и понимать нечего: он, образ, способ есть… он известен…

И назавтра – фокус, сходу ровно в час ночи проделанный Маратом Петровичем перед явившейся на дежурство Анной Валерьевной… И вся эта наша «случайная» встреча в дежурке… На фоне уверенности, просто-таки убежденности фокусника в том, что, разгадав трюк, я обязательно единственной зрительнице этого фокуса разложу все по полочкам, вплоть до раскрытия роли фокусника и его по отношению к ней цели…

И вот это – уже прямой переход к цели истории. Убежденность фокусника в разоблачении – превходяща. Вместе с предсказуемостью его действий. В том смысле, что это больше чем предсказуемость. Угадать, что именно это взбредет ему в голову в первую «холостую» ночь на мосту, – н-н… Нет. Заранее подсказать – другое дело. Натолкнуть, навести на то, что возьмет и взбредет: «Выходя на дежурство, поимей в виду странный случай, бывший тогда-то и там-то…» Замыкание же всей цепи: «Если сигнал подтвердится – столкнешься в дежурке с Шерлоком Холмсом. Уж этот-то…», и так далее…

Да. Всё на месте. Как в хорошем романе: это все так и есть, если б это все так и было.

Значит, вот они, шпалинки, складывающиеся в конечную фигуру, в общую конструкцию. Переберем их.

Вот эта – знание о моем случайном, всего за два дня до того нарисовавшемся дежурстве… Эта – возможно, заведение в базу (вообще или в отдельно взятом компьютере) ложных сведений о «свидетелях» (береженого бог бережет)… Эта – знание их интимно-семейной ситуации… Следующая – «поступивший сигнал» о возможности инцидента на мосту… Следующая – заранее, загодя: «С кем-то когда-то был случай с шарами», – сказанное ему, но не ей… Еще одна – отсутствие дождя непосредственно на мосту: в ливень Супермены не летают, да и в обычный дождь есть проблемы, как сказал продавец… И наконец – конспирация: гражданская одежда с гражданскими же легендами для Шерлока Холмса, которому из проводимой Скотленд-Ярдом операции следует знать лишь то, что следует знать, – конспирация, так вдохновенно использованная Маратом Петровичем…

Отгулявший, отужинавший Василий, свернувшись калачиком, спит в кресле в углу… Интересно, чья очередь дежурить здесь завтра? Вряд ли у Василия будет праздник живота. Отпировал. За эти две ночи. Две стороны приказа: кому-то две бессонные ночи кряду, а кому-то…

Стоп!

Приказ!..

Зачем «с кем-то когда-то был случай с шарами», если… Конечно! Да!.. Прямой приказ: фокус с шаром – приказ! Отданный старлею (или кто он там?)! Тогда как лейтенантша, приданная ему в помощь для реалистичности всей описываемой Шерлоку Холмсу картины, – лейтенантша о фокусе с шаром ни сном, ни духом! И не надо никакого дня «до»! Всё – сразу, в один день, в день дежурства Холмса! Проделываемый старлеем на глазах лейтенантши фокус с шаром – это два в одном: выполнение им приказа с одновременным: «Я тебя освободил»! Всё! Вот он, коридор в почти собранном кресте для последней сплошной шпалы – цели всей этой истории!..

Не вставится!

Последняя шпала не вставится!

Нет коридора!

Слишком сложно… Все равно слишком сложно… Что-то не так…

Всё, конечно, не зря, вся работа по распутыванию хитросплетения, все эти его догадки и «откровения» были нужны… но лишь для того, чтобы подвести к чему-то иному, совсем простому… К тому, что почти уже здесь… Где-то рядом… Ну…

…Вот!

Вот оно!

Вообще – никакого наряда, никакого выезда к месту происшествия: свидетельская парочка самым наглым образом, предъявив что следует на входе, вваливается к нему в дежурку со своими легендами… И никакого нарушения техники безопасности – этих караулов на мосту в грозу…

Нет…

Нет…

Судя по ее поведению во время демонстрации фокуса с шаром, на мосту они все-таки были, чтобы (с этими своими заготовленными для него легендами) вызвать наряд (легко проверяемо) и оказаться в дежурке. На мосту они были, но… Но что?.. Но то, чего, придуманного в легендах, не должно было быть, – там, на мосту, неожиданно произошло… Да-а!.. Судя по всему ее поведению при демонстрации фокуса с шаром – произошло! А когда он разоблачил перед ними весь фокус, то… Что?.. То каждый из них заподозрил другого: в ее глазах, отпустив шар, выныривал из-под руки он… в его глазах – она… То есть, головоломка – для всех троих: для товарища майора в дежурке и для обоих «свидетелей»… А шар… о котором оба понятия не имели… шар… держал и отпускал кто-то третий!

Всё!

Коридор для последней шпалы в объемном кресте полностью освобожден!

Теперь вставится!

Вставляем: собранный крест – вызов его, майора Панкратова, в соответствующий кабинет.

***

– Какие люди!.. – расплывшийся в улыбке рыжий (уже не морковно-), поднимаясь из-за стола, отодвигая, грохнул стул на пол!

– А я смотрю: ты, не ты?.. Там, на доске.

– Ну, это вы, штабные, шифруетесь, а нам здесь, на передовой, не грех и на доске повисеть! – подняв стул, подмигнул гостю рыжий: – Так, может, это… за встречу?..

– Давай так: дела сделаю, в ближайший заскочу, и посидим.

– Ну, заскочи, заскочи. На нашу зарплату не позаскакиваешь… Жду! – уже в коридоре услышал Панкратов себе в спину…

В предусмотрительно оставленном за углом авто еще раз не спеша и со всех сторон прокрутив в голове ситуацию… подхватив с соседнего сиденья заранее сформированный под встречу фирменный пакет из ближайшего универсама, майор закрыл дверцу своей «Тойоты Приус» (выбранной в автосалоне изо всех автомарок за внезапно пришедшее в голову: «“Приус” починяю…») и не спеша направился к отделению.

Через полчаса в боковой комнатенке (рядом с пустым в это время общим, в три стола, помещением) мирно текущая беседа майора Панкратова с вольно откинувшимся на стуле и выпускающим струйки дыма в приоткрытое окно капитаном Раковым унесла обоих в дальние дали…

– А помнишь, – докурив и наливая, усмехнулся капитан, – первую «АйБиЭмку» на третьем курсе? Привезли… Поставили…

– На этого вашего «Диггера» и «Формулу-1» можно было ставки делать. Тотализатор открывать… Хорошо, что «Танчиков» тогда еще не было.

– Как мы тебя чуть не убили с этой твоей… как она там?.. Диванчики перекатывать-переставлять в коридорчиках, чтоб основной диванчик из начала в конец провести.

– Кто ж знал, что она на 47-м уровне изначально стояла? Из пятидесяти. Там же потихоньку-полегоньку с первого уровня надо было осваивать. Это ж не волк-коза-капуста в лодке на переправе.

– Нет, но закрыться и пять часов золотого игрового времени диванчики катать!..

– Получилось же. Знаешь, все эти IQ тесты – не то. Потому что там надо быстро.

– …А если идешь не туда, то чем медленнее, тем лучше. Я помню… И мы, как идиоты, под дверью! Вместо того, чтоб взломать и…

– Не взломали же.

– Не взломали… Старлей: «Кто закрылся? – Панкратов. – Разойдись»… Давай! За наше человеколюбие! И за твою усидчивость. За самого отважного курсанта Академии, каждую ночь рисковавшего погибнуть… от оборвавшихся книжных полок над кроватью в общаге. Ха-ха-ха!.. И – ни Конан Дойла, ни – Сименона… ни – Пуаро, ни – мисс… мисс… мисс Марпл!.. А-а-а!.. – Раков провел по лицу ладонью, собрав в нее остатки смеха. – Ладно-ладно: за твою легендарную раскрываемость. Будь!

– Были. Были. И Эдгар По, и Конан Дойл, и Агата Кристи. И Лев Овалов. На первом же курсе зачитали. Испарились. Пришлось осваивать Достоевского с Набоковым. Ты же к нам на втором курсе пришел, так что просто не видел, с чего начиналось… А ты, значит… – выпив-выдохнув, кивнул в раскрытую дверь кабинета майор…

– Ну, не на всех же старлей в Академии глаз положил.

– Что имеешь в виду?

– Сейчас ты начнешь, что не в курсе, благодаря кому ты так стартанул. После Академии.

– А я стартанул?.. Совершенно не в курсе.

– Я тоже. Не в курсе был. До того дня на картошке. Помнишь? Головоломку со шпалами. Вижу: помнишь. Это он мне ее вручил: «Отдашь Панкратову. Дашь время до утра»…

– Что это мы вдруг о нем?.. – помолчав, спросил майор. – Не знаешь, кстати, где он?

– Почему не знаю… На Московском.

– К…как?.. Когда это случилось?..

– В позапрошлом… Личное участие товарища полковника в операции. С таким вот финалом. Ну, давай. Помянем… Стоя. Не чокаясь…

С тяжелым сердцем от неожиданной вести Панкратов с рюмкой в руке обернулся на возникшую в дверях из комнатки в кабинет… возникшую в раскрытом дверном проеме фигуру…

– Здравия желаю, товарищ пол… – вытянувшийся Раков расслабился в ответ на махнувшую руку только что помянутого…

– Заканчивайте этот спектакль, – указал товарищ полковник на почти пустую бутылку. – Вылезайте из вашей норы на свет. Раков, окно там прикрой, но не закрывай: пусть выветрится. Курево, естественно. Оба, кстати, себя раскрыли: перегара нет. И друг перед другом, и перед таким вот вошедшим. Чтишь, Панкратов, инструкции, молодец. Ну, что… рассаживайтесь… Раков, выключай…

– Уже.

– Панкратов, вопросы есть?

– Да, в общем, один… – пришедший в себя майор озвучил: – Для полной симметрии, я имею в виду свидетелей, фокус с шаром должен был бы проделывать не один из них, а кто-то третий… – осекшись, поймав встретившиеся взгляды полковника и капитана, Панкратов добавил: – Понятно. Вопрос снимаю.

– Ну, что ж… Перейдем к тому, зачем мы, собственно, собрались… – полковник кивнул Ракову.

Включив компьютер, тот вставил флешку.

– Организующая шпала – мост с одновременным появлением свидетеля и свидетельницы на разных его концах… – зазвучал в кабинете голос майора Панкратова. – Совершенно не скрываемая – напротив: подчеркнутая в заявлениях симметрия: «Товарищ майор! Ровно в час! Ровно в час ночи! Товарищ майор!». Вот она, цельная шпала: инцидент был назначен!..

«Исполнитель, посреди череды грозовых июньских ночей проворачивающий свой трюк, – кто тебя нанял: обманутый муж… или жена… или тот и другая?..» – слушая эти свои, воспроизводимые сейчас, мысли, Панкратов то выключался, то вновь весь обращался в слух…

– Приближение свидетелей с двух сторон, в свете молнии разглядевших за перилами каждый свою вторую дражайшую половину… Нервная свидетельская дрожь в объятиях друг друга…

…В свидетели побежали не когда в первый раз к стенке были прижаты, а когда от дежавю, то есть от сегодняшнего повторения кошмара, волосы дыбом встали… И даже не от самого́ повторения, а от того, что еще не узрели, что еще не увидели… но осознали: увидят…

…Подержим над огнем написанное симпатическими чернилами… При вспышках молний увидела мужа стоящим в плаще за перилами над рекой… Мечущийся рядом мужчина говорит о своей прыгнувшей вниз жене… Ни к какому решению не пришли, но в полпервого ночи ситуация повторилась…

…Задыхается на бегу в виду уже маячащего моста… Со всей очевидностью понимает: уже при следующей вспышке молнии там, за перилами, будет пусто…

…Почему он ушел? Все объяснил и ушел… Развлекается по ночам – твой выживший из ума муж. Из-за тебя же и выживший… Ты наконец своими глазами увидела смысл двойной жизни: сумасшествие. Вот он, смысл, стоит рядом, на ниточке…

– …Вот что… Сейчас отпустим и забудем, как страшный сон…

…Главная шпала. Мало на что похожее происшествие именно в ночь его единственного случайного дежурства… В центре ночного разгула стихии Анна с Маратом (звания?.. лейтенанты?.. старлеи?..) – одни… Фокус, проделанный им перед ней…

…Фокус – приказ!.. Не надо никакого дня «до»! Всё – сразу, в один день!..

…На мосту они были, но то, чего там не должно было быть, неожиданно произошло. А когда я разоблачил фокус, каждый из них заподозрил другого: головоломка – для всех троих… Шар, о котором оба понятия не имели, держал и отпускал кто-то третий…

Дослушав до конца, майор Панкратов вздрогнул при первом же слове немыслимого, его же голосом, «постскриптума»:

– Смерти не было… Воскресения не было потому, что не было смерти…

По кивку полковника достав флешку, Раков выключил комп.

– Так вот к чему относилось ваше: «Раков, выключай», – произнес майор. – Всё это действовало там, в дежурке… И здесь, при вашем появлении, значит, – тоже. Начало действовать… Флешку прослушали, и Раков вдогонку включил…

– Никому бы в голову не пришло, – помолчав, сказал полковник, – читать мысли товарища Огурцова: какие там мысли?.. Помните «Карнавальную ночь»? Кто там под шумок оставил включенным микрофон в его кабинете?.. Не суть важно… Важен принцип: весь зал слушает то, что у тебя в голове. Каким образом? Каким образом записана прослушанная сейчас линия мысли, раскрывшая преступление?.. головоломку, – поправился полковник. – Кто говорит у нас в сознании, когда мы думаем? Можно же как посмотреть на дело: там, в голове, идет фильм, сериал, который озвучивается в студии. До озвучки фильм немой: герой беззвучно шевелит на пленке губами. Озвученный же – произносит все это в полный голос.

– И что за озвучивающая студия? – спросил майор. – Чья разработка?

– Прежде всего, – отозвался полковник, – чей заказ. Вам обоим достаточно знать, что заказ мой. Со всеми вытекающими. Ясно?

Синхронно прозвучавшие «Так точно!» полковника удовлетворили.

– Садитесь… – взяв и спрятав протянутую Раковым флешку, он продолжил: – Никогда не видели человека, мыслящего вслух? Смотрит в одну точку и вещает… так, что ясно: это действительно непредназначенное ни для чьих ушей, а не осознанная речь. Нет?.. А я видел. Таких людей. Ну, а раз подобного рода патология существует, имеется и механизм перевода мысли в речь с отключением речевого контроля – механизм, который потенциально возможно активировать у здорового человека. Без вреда и последствий. Человек просто не заметит, что мыслит вслух. Перестанет контролировать подключение своих голосовых связок к своим же мыслям. Да, сам механизм выявлен через патологию. Определено на больных, как все это работает. Для нас с вами важно, что удалось наконец разработать функциональный аналог и дистанционно подключать голосовые связки к мыслительному процессу с одновременным отключением речевого самоконтроля.

***

Выйдя заполночь на крыльцо, майор с полковником уставились в звездное небо.

– Я что тебя задержал… – не отрывая глаз от подзабытой за грозовую неделю картины, сказал полковник. – Не всё так красиво.

– Как это? – кивнул майор в небо.

– Как это. И как то, – кивнул полковник на темные окна только что оставленного кабинета. – Метод на самом деле до ума не доведен. Тебе надо поучаствовать. Подключиться к доводке.

– Каким же тогда образом… – растерялся майор…

– Эта запись? – спросил полковник. – Просто я хорошо тебя знаю.

Невесомость

Одна в другой таящаяся прозрачность: облака, не скрывающие поглотившую их синеву, и во всем этом – там же, в растворимости одного в другом, сквозящий пейзаж с не фиксированной земной поверхностью…

Глубоко вздохнув, оглянувшись на оставленный на стоянке «Приус», Панкратов шагнул в плавающую перед ним картину. Поднимаясь в которую, приходилось спускаться. Интересно, как будут выглядеть изнутри эти стоящие на уровне окон второго этажа облака? Вдруг представилось, что тогда они будут внизу.

Подходя к корпусу с упреком во взгляде, адресованным облакам, при его приближении всплывшим к небесной поверхности… подойдя – он разглядел движение в вестибюльной аквариумной глубине.

– А вот и наш космонавт номер два, – отобрав у него рюкзачок, улыбнулся встречающий. – Нам сообщили номер машины.

Обернувшись, сквозь вестибюльное стекло Панкратов с трудом разглядел среди зелени далекое пятнышко своего авто.

Стеклянный лифт.

Стеклянный пол.

Стеклянный стол.

– Устраивайтесь, – кивнув исчезающему в дверях встречающему, глава, надо полагать, учреждения указал на кресло. – За вещи не беспокойтесь.

– Я взял только самое нужное, поскольку…

– «Не заботьтесь и не говорите: что нам есть? Или что пить? Или во что одеться?» – приветливо глядя на гостя, процитировал хозяин кабинета. – Кофе, чай или сразу к делу? Я бы рекомендовал кофе, чай.

– А космонавт номер один последовал вашей рекомендации? – решил прощупать местное отношение к вопросам Панкратов.

– Важно, что мы последовали его рекомендации. Так чай или кофе?.. Кока-колы нет, – улыбнувшись, добавил хозяин.

– Почему? – неожиданно для себя самого спросил гость.

– Ну, нам же сообщили номер машины.

За чаем, принесенным все тем же встречающим, беседа продолжилась в том же духе, очевидно, имевшем цель расположить вновь прибывшего к отвлеченности, царящей во всем, начиная с пейзажа и кончая Новозаветными цитатами. Казалось, продолжая разговор, хозяин всего лишь ожидает вопроса гостя: что имелось в виду под «или сразу к делу?». Панкратову вдруг представилось, что четверть века назад, возвращая рыжему Ракову на картофельном поле собранный крест, он был неправ: возвратить следовало все ту же грудку шпалинок, и именно этого ожидал от него старлей…

– …Ну так как?.. Подписываем?.. – обратился к Панкратову визави, но бумаги не предъявил. – Вот и славно. До вашего отъезда вы здесь никого больше не встретите… Апартаменты – по коридору направо и выше. На двери ваша фамилия…

В номере Панкратов первым делом ознакомился с книжной полкой (слава богу, не над кроватью): Главная книга… Толстой… Чехов… стихи… Самое нужное. «Нам сообщили номер машины.»

…Что в большей мере водило рукой Толстого, – стоя с раскрытой книгой у окна, думал Панкратов: – просвечивание общего замысла (сцены, главы, романа) в конкретной фразе «Анны Карениной» или сиюминутность художественного взгляда и вкуса пришедших слов, по-новому открывающих целое? Так поразившее Чехова то, что Анна сама чувствовала, видела, как у нее блестят глаза в темноте? Или бесконечность в глазах Левина (Панкратов нашел страницу): «Лежа на спине, он смотрел теперь на высокое, безоблачное небо. “Разве я не знаю, что это – бесконечное пространство и что оно не круглый свод? Но как бы я ни щурился и ни напрягал свое зрение, я не могу видеть его не круглым и не ограниченным, и, несмотря на свое знание о бесконечном пространстве, я несомненно прав, когда я вижу твердый голубой свод…”»? Что больше водило рукой Толстого: ви́дение героиней блеска ее глаз в темноте или сразу все мироздание там, в глубине, за зрачком героя? И то, и другое. Но главное отличие этого текста – масштабы того и другого: объем потока связей между возникающей новой фразой и «всем сразу во всем сразу» – этим мыслительным полем, из новой фразы видимым по-новому же. Новизна мысли-сентенции и новизна «всего сразу» – одно сквозь другое. Новизна, подобная той, о которой посреди общего хора разгневанных премьерой чеховской «Чайки» («Это не пьеса!») прозвучало: «Вы видели столько пьес. Ну посмотрите не пьесу» (Авилова). Можно видеть во всех подробностях освещенный мир неосвещенным… и затем включить свет. Вот эта вот новизна, именно эта. Этот «новый включенный свет»… новое зрение… почему-то связанное с пейзажем в окне, с недавним разговором ни о чем в стеклянном кабинете, с мыслью о грудке шпалинок вместо собранного креста…

Положив книгу на подоконник, Панкратов взял с полки второй том двухтомника Чехова… Нашел «Чайку»… Полистал… Вернул всё на полку.

Странное состояние, схожее с созерцанием чьей-то мысли, овладело им…

Цель Создателя… – текла мысль как бы перед стоящим на берегу… – независимо от того, кто Он или что Он, цель моего Создателя может быть только одна – посмотреть, что я буду со всем этим делать. Со всем созданным и с самим собой… Когда ученый в опытах имеет дело с атомами, он изучает существующее определенным образом. Когда существующее имеет дело со мной, оно знает мое сердце, мои чувства, мои действия, но оно понятия не имеет, что, помимо моих произносимых слов и совершаемых действий, взбредет мне от всего этого в голову. Там, у существования – вся моя судьба, но – как тела. Судьба моего тела. Куда я ускользаю мыслью – там нет (приходится изощряться, чтобы к этим моим ускользаниям подобраться, записать, перенести на флешку)… У существования есть следствия моих мыслей и чувств – мои действия. Но если разобраться, приглядеться, эти действия – следствия вовсе не мыслей, а обстоятельств, опять-таки через чувства заданных свыше, расписанных на небесах, то есть следствия все того же существующего, существования. Состоящее из глубоких мыслей-виде́ний мое воображение на небесах не расписано. Вот суть бытия, его смысл: воображением постигая сущность игры, игрушка выходит за свои пределы и из подчинения игрока, и именно так игрок преодолевает себя. Атомы – механика: можно создать и выстроить из них что угодно, и будет видно, что от чего. Мое воображение – не от этого. Настолько не от этого, что уже – ниоткуда. То есть, я – игрушка игрока, выводящая его за его рамки – из ведомого (существования) в неведомое. Своего рода выращенный им самим бортовой процессор нового, неизвестного ему самому, поколения. Способный преодолеть не только «образ и подобие» но и оригинал.

Для этого-то всё людское зло и страдания – для того, чтобы я понял, как все устроено, и вытащил из всего этого устроенного все это устроившего. Раскусил игру и…

Возлюби ближнего как самого себя… – все той же рекой в изменившихся до неузнаваемости берегах текла дальше мысль перед Панкратовым… – «Возлюби» и: «Силой воли мы можем заставить себя действовать, но не можем заставить захотеть» (где-то в книге об Эйнштейне). Захотеть возлюбить невозможно! Или любишь, или нет. Среди львов есть злые. К чему тогда этот призыв: «возлюби»?.. К тому, чтобы от природы нелюбящие сдерживали себя от проявлений не-любви силой воли («Силой воли можно заставить себя действовать…». И НЕ действовать)… Для того же, для чего это самое «возлюби», – и Господь, и изгнание, и потоп, и Иисус: природу злых львов не изменить, но через их память о потопе и через принятые в обществе табу можно работать с их силой воли…

У Толстого ближе к финалу… – в изменившемся в очередной раз пейзаже текла все та же мысль… – Пьер понял, что ни один волос не упадет ни с чьей головы без воли Божьей… И как эта воля дала прожить Пете Ростову?.. Каковыми привела на свет Элен, Анатоля?.. Должен ли автор любить своих отрицательных героев: Гоголь – Чичикова, Толстой – курагинскую троицу (четвертый, Ипполит, – просто дурак), Достоевский – бесов?.. Творец – Гитлера?..

А смысл не в любви. Не в отношении к своим героям. Смысл в том, что все авторы смотрят, что́ их герои будут со всем этим делать… Каждый персонаж, помимо своих чувств, мыслей и действий, заданных автором, обладает своим собственным воображением – пищей автора. Автор питается сознанием героев, загоняемых в немыслимые ситуации. Чем немыслимее – тем слаще блюдо. Не в смысле извращенного воображения сочиненных злодеев… А может быть, и в нем тоже… Немыслимое злодейство может иметь свою чудесную противоположность – тот самый искомый автором выход из ощущения своей собственной сочиненности, инородности своих нравственных плюсов и минусов – выход, без злодея неосуществимый…

Додуматься можно до чего угодно…

Неудачные герои… Не отрицательные, а с неразвитым воображением. «Недостаточность воображения» – вот он, универсальный диагноз. Кто-то вообразил этот мир. Что мешает тебе? Вообразить его глубже. Вообразить, в конце концов, свой…

…Резко подкатившая, обступившая, за руку потянувшая к кровати сонливость («кока-колы нет»)…

…посреди которой в уже подступающем (улегшись, Панкратов натянул на ноги покрывало)… подступившем (повернулся на бок)… поглотившем сновидении – не кино, обычно сопровождающее засыпание, а мысли… и даже не мысли… а текст… и даже не текст, а…

«Рапорт о комедии “Чайка”

бортового процессора №7 восемнадцать нулей 8