Хроники Третьей Мировой войны, которой не произошло

Через трое суток «Брабант» был встречен конвоем Африканско-республиканских кораблей. На борт поднялись два человека – сиявший как полуденное солнце штатский в рубашке навыпуск в сопровождении вооруженного громилы, одетого в берет и камуфляж. К левому запястью военного был прикован наручниками небольшой чемодан.

– Пишите, – штатский протянул лист бумаги. – Я, Арьян Ойтерваал, получил от Хендрика Ван Клеена…

Вечером Арьян собрал немногих офицеров в кают-компании, разложил толстые конверты, достал заветный чемодан, открыл. Моряки ахнули.

– Шкипер, вы действительно хотите открыть одну из этих бутылочек? Вы шутите, это целое состояние – я видел такие штуки, их заказывал Черчилль в прошлую войну!

– Ребята, берите по одной, вы славно поработали!

Окрестности Москвы, примерно в это же время

Некоторые из действующих лиц данного повествования об этом еще не знали, хотя события на другом конце Земли их впрямую касались.

Валерий Рогатин субботним вечером возвращался из спортклуба. Они славно погоняли мячик, как делали это дважды в неделю. Но на душе было пусто.

Он совершенно потерял себя – дела не было, по правде говоря, ему даже было стыдно, обязанности, за которые ему платили стандартную зарплату, он может выполнить за час. Не было и следа того увлечения, с которым он жил предыдущие двенадцать лет. Он был попросту никому не нужен.

И это при том, что Валерий чувствовал в себе гигантские силы! Количество обращающихся к нему людей превосходило всякие мерки, и задачки от народа он решал между делом, сам удивляясь этому – частенько он ловил себя на мысли, что работает на других просто для поддержания квалификации.

Но ни большей зарплаты, ни большего удовлетворения он не получал.

Может быть где-то за рубежом и есть места, где он мог бы пригодиться. Но «зарубеж» был понятием отвлеченным – что-то вроде обратной стороны Марса. Валерий уже давно ходил на все семинары и совещания – ограничений по посещению у него не было, ограничений по передвижению – тоже, то есть можно было ездить куда угодно в пределах СССР. Список, в который был внесен Валерий, был не то, что черным, но абсолютно черным – ему не грозили даже страны социализма.

– Ну и леший с ними, – подумал Валерий. – Глядишь, и здесь что-нибудь подвернется.

Он не мог переключиться только на семью, автомобиль, отдых – это было интересно, но не то… Не было того азарта, составлявшего сущность предыдущей жизни, той самой, где каждый новый день был шагом в неизвестное.

Новый, относительно молодой, руководитель страны. Ну и что? Валерий не верил, что что-то может измениться. Валерий действительно был в самом расцвете сил – он мог все, что хотел (к обыденной жизни это не относилось, только к работе), у него была прекрасная память – все 20000 строк ядра «конкорда» он помнил наизусть. Он хорошо помнил и свою учебу в Университете Марксизма-Ленинизма. Тогдашние преподаватели, превратившиеся в теперешнюю «новую научно-экономическую» команду нового руководителя страны точно так же пели хвалу Леониду Ильичу, потом Константину Устиновичу (Юрий Владимирович выпал из обоймы – слишком сильно напугал придворных словоблудов и прихлебателей). И если Михаил Сергеевич опирается на тех же персонажей, десятилетиями обосновывавших те или иные изгибы в линии партии (считай, узкой кучки никем не выбранных людей), то толку точно не будет.

Единственная надежда, если бы Звонарев нашел для него время и разъяснил ситуацию, но академик совсем ушел «в верха». Стряпухин тоже был занят другими проблемами, времени для Рогатина у него тоже не было. Предложения других людей не привлекали Валерия – денег, как правило, много не обещали, только перспективы, он неизменно чувствовал во всех этих «заманилках» какую-то фальшь, после чего избегал дальнейших контактов. Что же делать?

– «Собачья жизнь, – сказала кошка и успокоилась немножко». – Валерий затянулся очередной сигаретой. Поживем – увидим. Скоро лето, длинный отпуск, надо было бы съездить в Прибалтику, но предварительно съездить на автобарахолку, достать где-то карбюратор Weber, поставить на автомобиль починить байду.

Мысли потекли по привычному руслу.

***

Николай Евгеньевич Стряпухин был в хорошем настроении – его дочь, год назад сделавшаяя его дедом, теперь была надежно пристроена. Ей не придется идти на растерзание оболтусам в школе – сегодня ему позвонил Звонарев и подтвердил – Софье Чижовой (бывшей Стряпухиной) выделили место в Международном отделе ИИП. Все было хорошо.

Переславль-Залесский, в это же время

Упомянутый выше академик Николай Николаевич Звонарев пил чай на дальней даче со своим соседом – Евгением Павловичем Беликовым. Они не были дружны, но драматические события прошлого года и совместная работа их как-то сблизили.

– Ну так как, Евгений Павлович? Чего же нам ожидать от нового руководства? Вы как-то лучше ориентируютесь в «верхах», что же будет? – Звонарев не кривил душой – Евгений Павлович Беликов в свое время проник в высшие комсомольские сферы и ухитрился там остаться на приличный срок. Человек он был весьма сложный, но простых в этих слоях общества не держали.

– НН, я даже не знаю, что ответить.... Михаил Сергеевич, конечно, человек в основном честный и порядочный – до той степени, что позволяют нравы партийного аппарата. Боюсь одного, Михаил Сергеевич, выражаясь принятым у них языком, типичный «субъективный идеалист» – если людям разъяснить, то они сделают, если что неверно – покритикуют и исправят. Но «пирог» для дележки невелик, а объективные критерии оценки отсутствуют; получается, что тот, кто оказался ближе, будет за это место держаться всеми силами. И в голову не придет критиковать начальство. А вдруг «кормильцу» не понравится?

Помните записку Колбасова? Если принять ее выводы за основу (а я лично другого выхода не виду), то у штурвала нужен Ленин или Сталин – люди бестрепетные и сверх-волевые, поскольку придется не только убеждать, но и ломать. Но этого не будет. Раз марксистские положения позволили комсомольцу из Ставрополья подняться до руководителя Союза, значит они верные. И никаких тебе смен экономических отношений – с его точки зрения это абсолютная ересь и лжеучение.

Волынское, примерно в это же время

Сам Михаил Сергеевич совещался в «неформальной обстановке» Сталинской дачи в Волынском с ближайшими соратниками – с теми, кто содействовал ему в годы движения к власти.

Гуманитарий по духу и юрист по образованию, Трепачев свято верил в силу сказанного слова, сила бралась из собственной уверенности и убежденности, а выражения должны быть отточены до совершенства. Поэтому он подробно и многократно проговаривал перед аудиторией свои мысли. Как мобилизовать людей? Объяснить им ситуацию, показать, что страна требует от каждого полной отдачи. Движение вперед надо ускорить. Да. «Ускорение» – правильное слово.

Надо найти путь к сердцам коммунистов, трудящихся.

Михаил Сергеевич был искренним сторонником идеалов социализма и так же искренне думал, что проблемы возникают в двух случаях – если люди недостаточно понимают положение и если руководство делает что-то не так. Энергии, убежденности и желания изменить все к лучшему у Трепачева хватало. Пути решения проблем казались тоже ясными, свое видение он проверял на людях, которым верил и которые казались ему верными и надежными.

А эти доверенные и надежные люди люди были очень хорошими психологами и прекрасно улавливали настроение своего патрона. Патрон говорит, что руководство делает что-то не так –значит так оно и есть.

Михаил Сергеевич был рад поддержке и только укреплялся в своем мнении – руководство надо менять. И не только высшее, но и среднее звено. Многие малые начальники оторвались от народа, погрязли в кумовстве и пьянстве. Правильно говорит Егор Лозгачев – надо прекратить расползание спиртного по стране. И так народ пьет немеренно, а вожди подают пример.

Старая площадь

Вопрос о руководителях касался очень многих людей, и не только тех, кого или на кого предстояло заменить.

Многие годы Егор Кузьмич Лозгачев привык быть только на первой позиции, он относился как к должному, что в своей области он был хозяином и желанным гостем везде. Перевод в Москву, состоявшийся год назад, вначале воодушевил его, а потом наступила рутина и разочарование. Правильно говорил Юлий Цезарь – «Лучше быть первым в деревне, чем вторым в Риме». Наблюдая за взлетом Трепачева он испытывал постоянное раздражение. Да кто он такой, черт возьми! Лозгачев преобразил Томск, сделал его открытым городом, построил комбинат (Егор Кузьмич как-то забывал, что и Томск и комбинат строила вся страна), а что Трепачев? Чего особенного он сделал в своем Ставрополе? Чем заслужил свое выдвижение? Это же несправедливо!

Но время всех рассудит. Иногда можно немного потерпеть. Поспешишь – людей насмешишь. Нынешний пост Секретаря ЦК – только ступенька по лестнице наверх. Но в одиночку не подняться. Надо подбирать союзников с перспективой. Лучше с периферии, с Урала или Сибири, и неважно на какой пост, главное – в аппарат ЦК, сюда, в Москву.

Но где таковых найти – абсолютно надежных и управляемых?

Надо позвонить старым кадрам – Лозгачев стал листать затрепанные листки бумаги, соединенные обычной канцелярской скрепкой (трудно было представить, что наиболее секретная информация в СССР – список телефонов реальных хозяев страны – содержится в этой тощей пачке со скверным машинописным текстом).

Трубку подняли быстро.

– Егор Кузьмич, рад звонку, хорошо, что наши сибиряки прорываются к рулю. Вопрос твой понимаю. Знаешь, есть такой человечек – сейчас мой преемник на Урале, Ёшкин Борис Николаевич. Он, конечно, властолюбив, амбициозен и ради карьеры готов переступить даже через родную мать. Но если ему приказать – любое задание начальства он выполнит, пусть даже придется разбиться в лепёшку.

– Спасибо, Яков Петрович!

Вместе будет легче. Михаил Сергеевич старается быть белым и пушистым. Зря!! Политику в белых перчатках не сделаешь! Скоро некоторым придется в этом убедиться.

Александр Иванович Дуров работал в Московском комитете КПСС не первый месяц и не сомневался, что нынешний Первый секретарь МГК КПСС Виктор Васильевич Гришанин слетит со своего поста. Свидетельств тому было много, главное – в том, что начальник Александра совершенно забросил дела. Дурову было ясно, что тот уйдет тоже.

Олег Дмитриевич Пеликанов – новоизбранный Секретарь ЦК – хорошо представлял себе шаткость положения Трепачева, да и своего тоже – кто знает, что произойдет через месяц, в апреле на Пленуме ЦК КПСС; может быть Егор Кузьмич Лозгачев или Михаил Сергеевич Соломин станут настоящими руководителями страны? Оба очень властолюбивы и не терпят возражений, какие решения они примут по космической программе, которая именно сейчас выходит на финиш?

Надо сделать так, чтобы при любых, самых тяжелых, решениях не пострадала оборона. Есть две критические позиции –«Рубеж» и боевые орбитальные станции. Все остальное может подождать, но «Скиф» и орбитальный корабль «Смерч» должны быть в кратчайший срок приведены к состоянию, при котором закрыть их будет дороже, чем довести хотя бы до летного образца. А это и компоненты «Возрождения», и Решетниковские «Прожектор» и усовершенствованный «Фонтан», которые должны быть закончены в этом году, даже ценой того, что в Городе будет отменено все остальное. «Смерч» не ждет.

Иначе риск слишком велик. Случись что – непонятно, какие будут последствия для Проекта, которые он выстрадал за последние несколько лет.

Набережная Яузы

Адольфу Георгиевичу Толмачеву позарез надо было найти бумагу с подписью Пеликанова по тому самому проекту, о котором так напряженно размышлял бывший Министр, а ныне Секретарь ЦК. Сейчас, в субботний вечер, Толмачев проводил время в Кленово -. Купленная осенью «Нива» позволила проехать по сквернейшей дороге от деревни до участка. В камине горел огонь, бутылка «Старки» уполовинилась, но спокойствия в душе не появлялось.

Месяц назад он получил сообщение из-за океана, требовалось предоставить более подробные данные по системам, обеспечивающим управление комплексом «последнего удара возмездия». Проблем не предвиделось, эта аппаратура обычно разрабатывалась именно его отделом.

Но впервые за свою карьеру он столкнулся с огромными трудностями. Он не мог найти никаких стандартных документов – все как будто исчезло без следа, и к нему вообще никто не обращался, словно он выпал из жизни.

Толмачева уже не очень интересовали деньги, «мелочь» он не боялся оставлять в автомобиле – противоугонки, сделанные умельцами из родного НИИ, пока еще никого не подводили. В «Ниве» под рукой были два полиэтиленовых пакетика по сто фиолетовых двадцатипятирублевок на мелкие расходы – один под кулисой переключения передач, второй –под «торпедо»; по сберкнижкам на предъявителя он распихал около миллиона рублей – для СССР сумма запредельная; Пол гарантировал к тому же, что в Штатах у него на счетах есть около двух миллионов американских зеленых денег. Дело было в принципе – он как наркоман не мог уже не играть в прятки с контрразведкой, ему нужен был адреналин и чувство победителя; невозможно было представить, что возникшее препятствие непреодолимо – проигрыш психологически был равносилен смерти.

И Толмачев стал делать ошибку за ошибкой, чего стоил один зимний дом с камином – единственный на все товарищество! А на производстве он вообще потихоньку превращался в белую ворону. Для начала он начал интересоваться тем, чем не положено – работами соседей, далее пошел к Урядникову, начал задавать вопросы.

Этого делать совсем не следовало, он и предположить не мог, что та черная кошка, которую он так тщательно ищет, на самом деле в этой темной комнате не существует.

Площадь Дзержинского

Зато существовали люди, наблюдавшие за поисками кошки.

В настоящее время они собрались в кабинете на Площади Дзержинского.

– Что, товарищи, поздравляю вас – предатель установлен со стопроцентной вероятностью. Но, думаю, брать его не будем – вначале установим, на кого он работает. Глядишь, и нанимателя прихватим.

Загорск

Но если бы контрразведчики могли бы видеть нанимателя – мистера Пола Бенджамена Штейнмеца – они бы не поверили собственным глазам.

Оный Пол Штейнмец, склонив непокрытую голову, беседовал с невысоким человеком, одетым в странный черный колпак и черный плащ.

Пол стоял в толпе мужчин и женщин, ожидавших двух часов пополудни – в это время святой отец Герман иногда выходил за ворота обители и общался с народом. Говорили о нем разное – что он отвечает на вопросы, облегчает страдания, исцеляет болезни, посмотреть на него приезжали издалека.

Из калитки вышел человек, направился к ожидающим , толпа подалась навстречу в надежде, однако мужчина энергичной и плавной походкой направился прямо к Полу.

Толпа чуть не разорвала Пола, женщины возмущенно завопили

– Почему, ведь мы тоже ждем!

Человек в черном поднял руку величественным жестом.

Возмущение тут же стихло.

Пол, атеист до мозга костей, в искреннем порыве склонился к руке вышедшего мужчины.

Лицо человека было закрыто капюшоном, но голубые глаза сияли неземным светом. Казалось, что этот свет озаряет и лицо под капюшоном, и всю фигуру в черном, и все вокруг.

– Встаньте, сын мой, – негромким глубоким голосом произнес человек. – Вам тяжело, но Господь милостив. Будьте милосердны, и мир будет милосерден к вам. Пусть бог и мир воцарятся в вашей душе.

– Так что же мне делать?

– Идите с миром, помолитесь, а если вам нужна будет помощь – обратитесь к отцу Серафиму в храме Святой Троицы в Троице-Лыково.

Пол медленно пошел к автомобилю.

Что-то удивительное происходило в его душе. Как ни странно, началось с той памятной рыбалки – там он вдруг почувствовал себя спокойно и свободно, там, среди чужих людей, в чужой стране. И как он расстроился, прочитав донесение агента! Зачем он работает? Чем больше он трудится, тем больше напряженности и вражды он вносит в мир! Случайная поездка с посольскими в Загорск и эта встреча теперь казались ему вовсе не случайными. Само по себе было удачей увидеть отца Германа – слава об этом святом человеке распространялась все дальше, Штейнмецу было любопытно, почему, но это был интерес как к диковинному явлению природы. Но после слов священника молодой человек почувствовал, как в его душе будто перевернулся горизонт. Перевернулся и встал на место.

Троице-Лыково , май 1985

– Облачается раб Божий Вениамин в ризу правды, во имя Отца и Сына и Святаго Духа, аминь. – отец Серафим надел белую рубаху на мокрого молодого человека.

Пол Бенджамен Штейнмец услышал пение.

«Ризу мне подаждь светлу, одеяйся светом яко ризою, многомилостиве Христе Боже наш».

Пол Штейнмец, а ныне новокрещеный Вениамин, ходил на заутрени в храм Троице-Лыкова каждую субботу после памятной встречи в Загорске с отцом Германом. Окончилось все православным крещением, но Пол понимал, что это только начало долгого пути.

Контрразведка была в недоумении, вначале оперативники подумали, что это и есть место встречи с агентом. Потом выяснилось, что нет. Они просто не могли понять, в чем дело….

Соединенные Штаты Америки, примерно неделей позже

Эксперты Центрального разведывательного управления тоже не могли понять, что происходит. Сообщения из Москвы и России были противоречивы.

Джордж Калт мобилизовал всех – независимо от ведомственной принадлежности. Ежемесячные рапорта разведслужб сменились еженедельными, картина как-то формировалась, но уж очень безрадостная. С одной стороны, все – абсолютно все! – источники утверждали, что военная активность Варшавского Договора остается прежней, включая ракеты в Сибири –так говорила космическая разведка. С другой – в Советском Союзе происходило что-то совсем непонятное.

В Москве сменилось руководство, но люди, пришедшие к власти, никогда не были «на виду» у Штатов, и не было понятно, чего от них ожидать. Джордж Калт был в растерянности – через месяц доклад лично Президенту на Совете Разведки, а что он скажет? Надо было найти надежный способ, как прояснить ситуацию, лучше всего это было бы сделать при помощи взгляда надежного человека изнутри. Какого? Пол Штейнмец был как-то пассивен, конечно, он четко выполнял свои обязанности, но прежнего огня, изобретательности и духа борьбы в его донесениях не наблюдалось.

Мисти Лазарус незаметно оказался «палочкой-выручалочкой» – ключевой фигурой процесса. Особенно потому, что информация, пусть неполная и противоречивая, приходила теперь из одного из ключевых звеньев советской системы – Московского комитета компартии.

Но кто его подменит на время отсутствия? Надо выделить деньги, пусть решает сам.

Джордж Калт принял решение.

– Джулия, – обратился он к секретарю, – пожалуйста, подготовьте приказ о командировке в СССР господина Лазаруса, визовое заявление для консульства и все прочее, вы сами знаете. Спасибо.

Старая площадь, в это же время

Начальник Отдела строительства ЦК КПСС Борис Николаевич Ёшкин был в бешенстве.

Его сдернул с места Лозгачев, пообещав золотые горы в Москве и напомнив о партийной дисциплине. Но что сейчас? Да, хорошая квартира. Но в Свердловске была лучше. Да, московские магазины для Наины, общество для детей и внуков, но это скоро будет восприниматься как должное.

И главное – его, Ёшкина, собственное место. Какой-то начальник отдела, таких отделов в ЦК –три десятка! Ну чем Лозгачев лучше Ёшкина? Такой же секретарь обкома как и он, и неделю назад на Пленуме избран (протащен Трепачевым) в члены Политбюро- его взяли в сонм «бессмертных».

Но как взяли, так и выкинут. Если, конечно, он сам не создаст себе поддержку. Ясное дело, Егор Кузьмич рассчитывает на отношения типа «чего изволите» – вчерашняя ровня стал высокомерным, барственным и недоступным, трубку не снимает, когда Борис Николаевич звонит.

Но Ёшкин – не из тех, которые будут кому-то прислуживать!

Решительность в действиях иногда рождается из глубокой неуверенности в себе и мучительного желания сделать что-нибудь, чтобы оборвать напряжение и разрядить ситуацию. Еще в детстве здоровенный Борис предпочитал решать дворовые проблемы кулаками – он органически не выносил длительного выяснения отношений или каких-то раздумий. Что думать – надо бить, лучше первым.

И еще. Борис усвоил раз и навсегда – поверженных противников не бывает. Хороший противник – убитый противник. Если бить, то насмерть.

Спустя всего пять лет ему предоставится шанс доказать себе и всему миру эти положения на практике.

Москва, улица Гамалея, в это же время

Серый УАЗ-«батон» стоял на заднем дворе медсанчасти 12.

В бетонном заборе охраняемого заведения была выломана дыра, достаточная для того,чтобы через забор могла перелезть даже женщина. С наружной стороны какой-то добрый человек приставил широкую доску. Этим лазом частенько пользовались больные, бегающие домой или рабочие на территории – для визитов в магазин по соседству.

Человек в «батоне» услышал звук радиотелефона, нажал тангенту.

– Понял, я готов

Человек поставил на обрез открытого окна тяжелый объектив фотоаппарата. Если бы кто-нибудь имел возможность посмотреть сквозь него, то он бы увидел эту самую дыру в заборе во все поле зрения.

– Внимание, он подходит, – раздалось в динамике.

Человек положил руку на кнопку фотоаппарата.

В поле зрения камеры появился Адольф Георгиевич Толмачев. Он сунул руку под доску

– Щелк!

Достал консервную банку

– Щелк! Щелк!

Озираясь, стал подниматься наверх по узенькой асфальтовой тропке, на ходу заворачивая банку в принесенную с собой газету «Комсомольская правда».

Это действие было последним, которое удалось запечатлеть изнутри медсанчасти – Толмачев исчез из поля зрения.

Но дело было сделано. Местонахождение тайника определилось,осталось ждать удобного случая чтобы взять с поличным. Сейчас этого делать было нельзя – банка вполне могла оказаться пустой. Тогда все старания насмарку.

Нижние Мневники, конец мая

Рогатин чувствовал, как с плеч свалился груз – наконец-то он избавится от соседского автомобиля. Ему позвонила жена Андрея и попросила быть в гараже, лучше с ключами.

Полгода Валерий приглядывал за андреевской «Ладой», чистил снег на всякий случай, пару раз подзарядил аккумулятор, это было нетрудно, но груз ответственности висел. Сегодня – свобода!

Как бы не так!

Вместо ожидаемой хрупкой фигурки в светлом платье перед ним стоял Андрей Благоволин, в кителе и фуражке, с сумкой в руке!

В боксе нашлась пара рюмок, закусывали икрой из банки, извлеченной из сумки. Говорил и пил в основном Благоволин.

– Ну вот, Валера, я все понимаю, Вахромеев не мог поступить по-другому. Ну ничего. Служу, новое дело, даже интересно!

– А как дети, Вика?

Благоволин помрачнел.

– С этим беда. Вика там не приживется, условий нет, стройка идет полным ходом, «Антрацит» ведь ваш? Без него совсем беда – электричество очень плохое, до тех пор, пока не запустим твою кастрюльку, дальше не продвинемся. А потом – считай, в октябре, уже начнут завозить технику. В январе начнем испытывать объект. Так что через год, в восемьдесят шестом, не раньше, можно будет ставить вопрос о возвращении. Да я и сам не пойду на прежнее место – там слишком много возни и интриг, может, и здесь все образуется, должность у меня уже генеральская, так что прорвемся! Да и Москва – черт ее разберет!

– А что ты так?

– Тревожно, Валера! Трепачев 25-го выступал в Смольном, мне ребята из Главного штаба Флота полную речь прислали, так это ужас что творится! Мы, оказывается, в **пе по всем показателям, а позитивная программа одна – госприемка на предприятиях и борьба с пьянством. Хорошего ничего не будет – как заставить людей работать? Ведь люди получают за работу фантики и талоны на заказы. Как быть?

– Да, Андрей, я слышал эти цифры еще в 79-м, без напряга ничего не решить, я тоже не знаю, как Трепачев будет изворачиваться. Люди устали смотреть по телевизору на процветающих вождей и жить впроголодь. В Московских магазинах ведь уже давно ничего нет! И эта дурацкая идея с сокращением продажи спиртного! А деньги откуда, живые деньги, а не цифирки с нуликами и в отчетах Госкомстата?

– То-то и я думаю.... Конечно, хорошо везде навести порядок, но кто будет это делать? У руля все те же, ничего не меняется. Да ну и черт с ними. Надо запустить «Рубеж», тогда хоть янкесы будут бояться!

– А что за «Рубеж»?

– Говорить не стоит, но то, что сработает само – после нарушения связи с командованием по всем трем контурам.... «Антрацит» не боится даже ядерного взрыва, электропитание мы будем иметь всегда, теряется связь – запускается командная ракета, а уж она дает команду всему тому, что осталось в живых после ядерного удара противника…..