Хроники Третьей Мировой войны, которой не произошло

Соглядатай, увидев его, облегченно вздохнул, сел в тот же микроавтобус-фордик и проследовал вместе с ним до места.

Голс устроился – номер был просторный и комфортный, с окном во всю стену, через которое открывался выход на зеленый садик с рябинами; несмотря на январь, ягоды были вполне оранжевыми и не пожухлыми. Заказал такси и спустя десять минут направился в город. Он краем глаз заметил «Понтиак», следовавший за ним; за рулем сидел тот же тип.

Роберт был спокоен. Сейчас он совершит покупки, зайдет в ресторан, со вкусом поужинает – ведь беспокоиться было уже не о чем. Конвертик с ключом для номера 312 он уже оставил на reception в момент регистрации…

Вольфрам Тиме, прилетевший на следующий день из Франкфурта и поселившийся в том же «Холидей Инне», не имел никакого понятия о Роберте Голсе. Он получил конверт и с удовольствием настроился на короткий отдых. Культурная программа и список покупок был сформирован еще в Германии, деньги были, и все было почти что отлично, исключая шестичасовую разницу во времени. Но для хорошего дела можно было и чуть-чуть потерпеть. Содержимое ячейки он заберет полезавтра, в момент вылета.

Начальник службы внутренней безопасности просматривал видеозаписи камер охраны «Ла Гуардии», гостиницы и так далее. Ни одного подозрительного в помещениях не появлялось. Были американцы из США и Канады, латиносы, англичане, даже один немец из ФРГ, но ни русских, ни выходцев из соцстран и близко не было. Значит, Роберта Голса из списка можно вычеркнуть…

Ну и хорошо, перейдем к следующему, кто там по списку?

Институт, две недели спустя

– Вы просили материал – пожалуйста, – сказал Петр Петрович, передавая толстенький рулончик черно-белых слайдов. – Пожалуйста, распишитесь!

– Володь, давай посмотрим, – обратился Рогатин, зарядивший эпидиаскоп, к Веретенникову .В немецком я ничего себе, а по-английски – ни бум-бум…

– Ну, это не так важно, зато я все понимаю… В общем, здесь говорится о временной картине – вот этот график, о физических характеристиках, о номограмме, я не понимаю, что это, по правде говоря…

– Где?

– А вот! Правда, что здесь написано по-английски – полный бред.

Рогатин с изумлением увидел нечто в непонятных координатах. Ему потребовалось несколько минут, чтобы осознать: это – не что иное, как переложение на нечеловеческий язык того памятного графика, который они рисовали со Стряпухиным восемь лет назад в четыре руки на доске в его кабинете и который получил силу закона в новой САУ… Похоже, картинка была нарисована с каких-то объяснений, которые рисовавший не понял!

– Володя, оставим это, пошли дальше. Вот этот слайд – здесь ведь в чистом виде результаты счета?

– Точно.

– Слушай, у меня идея. Я за сегодня-завтра сделаю задачу, генерирующую похожие данные. Ты, в свою очередь, нарисуешь временную диаграмму, что за импульсы проходят с АЦПУ. А потом мы попробуем определить, можно ли вообще по этим импульсам восстановить представленную таблицу – даже не распечатку?

– Идея хорошая, но ведь это очень трудно!

– Наверное, но я уже представляю, как это формализовать. А если написать уравнения, то пять тысяч лет развития математики и специально обученные люди нам помогут их решить…

– Давай листинг, а я за день подготовлю тебе то, что ты хочешь….

Вашингтон, в это же время

Президент Джимми Баркер предъявил СССР ультиматум: если войска не будут выведены из Афганистана к 20 февраля, США бойкотируют Игры Олимпиады в Москве. К акции присоединились 65 стран, в том числе Китай, Иран, и даже один член Организации Варшавского Договора – Румыния.

Институт, еще неделю спустя

– Что ж, начнем. Вы говорили, что у вас что-то есть, – начал Сергей Трофимович. – Кто будет докладывать?

– Наверное, начну я. – Веретенников включил проектор. – В своих изысканиях мы руководствовались теми материалами, которые мы получили у Петра Петровича. Мы их сравнивали с результатами, которые печатаются на АЦПУ, и только в самую последнюю очередь анализировали временную диаграмму самого устройства.

Поясняю свою мысль. Пусть шпион сидит не в машине за пятьдесят метров, а прямо смотрит на листинг. Хватит ли тех цифр, что он видит, для построения картинки в абсолютных значениях – того, что мы имеем на пленке? Чтобы это понять, мы сформулировали задачу идентификации и попробовали ее решить. Валера, продолжай.

– Ближе к делу, – перебил Петр Петрович, ничего не понимавший в подобных методиках.

– Еще две минуты, – спокойно сказал Рогатин. – Это важно. После того, как мы поняли методы формализации задачи, решить ее было относительно просто. Вначале мы это сделали сами, а для проверки результатов привлекли одного из лучших математиков Института – Михаила Исаевича Гурвича, естественно, не сообщая ему предыстории. Он внес очень большой вклад в работу, и спасибо ему за это.

– Ну же, не тяните. Выводы!, – с нетерпением произнес председатель.

– Результат оказался неожиданным для нас, – завершил Рогатин. Владимир Викторович, давай ты.

– Хорошо – продолжил Веретенников. – Короче, мы имеем на слайдах две группы данных, друг с другом они практически не согласуются. Одна группа – это то, что действительно можно было понять, следя за импульсами АЦПУ. Это процентов десять пленки, и ценность этих данных близка к нулю. Единицы измерения в таблицах взяты с потолка, кое-где они просто отражают выводимые символы или слова. Несомненно, это продукт анализа результатов реального счета, из чего можно сделать вывод, что опасность перехвата данных в процессе печати действительно существует. Возможно даже, что он имел место. Только не факт, что данные перехватывались у нас, а функциональные зависимости – непонятно, что, от непонятно, чего. Типа зрения от пения.

Но вторая группа – их процентов восемьдесят или более – с машинными вычислениями связана весьма опосредованно. Например, вот эта страница – он показал на фотокопию, лежащую перед ним. – Тут нашим оппонентам очень не повезло – к их несчастью, эту штуку придумал в свое время не кто иной, как сидящий здесь Рогатин, каждая точка – сама по себе обработка результатов многовариантного счета; естественно, никаким перехватом прямых вычислений сделать это нельзя. Именно эта картинка и навела нас на мысль. Далее, еще целая куча подобных графиков, часть из которых –эксперимент, пока эти вещи не рассчитываются вообще.…. А то, что изображено вон там – - он ткнул пальцем в самый нижний график на слайде– муть голубая. – Миша Гурвич рассмотрел все варианты, его вывод – подобные трюки светлая математика однозначно запрещает. Гомеоморфности – однозначности преобразования – быть не может. Никогда.

– Короче, – заполнил паузу Рогатин, – содержательная часть пленки представляет собой аналитическую обработку записи каких-то мероприятий по данной тематике. Не знаю, кто и как это записывал, но получить это иными способами невозможно. Первая же часть добавлена специально – на случай, если информация попадет к посторонним людям. А если хотите мое мнение, все эти машинюльки с нарисованными номерами, автобусы, «скорые помощи», стоянки в неположенном месте и прочее – спектакль, устроенный для наших спецслужб с целью заморочить голову и отвести подозрения от действительного виновника утечки.

– В общем, надо искать человека, – заключил Веретенников.

В кабинете наступила тишина.

– Товарищи, вам не надо напоминать, что все, что только что здесь прозвучало, является строжайшей тайной от кого бы то ни было, – с необычайной серьезностью произнес Сергей Трофимович. – Об этом должны знать всего мы четверо и никто, повторяю, абсолютно никто другой. Петр Петрович, отбирай у них все, что у них с собой есть, до последней бумажки; товарищи, я вас очень прошу – сдайте все черновики, которые найдете, просто принесите их сюда, и мы их уничтожим. Возьмите Михаила, расскажите ему ситуацию, конечно, в самых общих чертах – без деталей, он поймет и сделает то же самое. Вы сами все сказали – мы должны предполагать, что кто-то за нами наблюдает. Мы, конечно, примем соответствующие действия и избавимся от этого непрошенного «наблюдателя», но до этого он вполне может подставить всю цепочку, через которую это все получено. Так что чистите ваши столы – это не шутка! Могут пострадать очень многие люди из разных стран.

Спасибо вам за работу!

Спустя три часа в кабинете на площади Дзержинского раздался звонок.

– Товарищ полковник? Все очень плохо. Два наших лучших кадра однозначно заявляют – есть предатель, у нас здесь. Но еще хуже то, что это факт, доказанный математически, то есть ошибка исключена в принципе…

1980: Тем не менее, корабль идет

Вашингтон, примерно в это время

– Ошибки быть не может, – Лоуренс Болдуин положил указку на стол. – Предоставленные мне и моей группе материалы из Института измерительных приборов доказывают, что речь идет о совершенно новом проекте. «Рорсат», называемый Советами «Космос-954», с большой долей вероятности – спутник активной радиотехнической разведки – именно ему нужна большая мощность от ядерной энергоустановки. Можно с уверенностью утверждать, что упавшая в Канаду в январе 78-го атомная станция по схеме похожа на известный мне до последнего винтика SNAP-10A, это доказывают поднятые из канадских болот части рамы. Еще как минимум два спутника с ядерным реактором находятся сейчас на орбите, мы имеем и уведомление, и регистрацию позитронного излучения . Аналитическая обработка записи из Москвы позволяет сделать вывод не только о большей мощности реактора, но и о других принципах преобразования энергии деления, это точно не термоэлектричество. Хотя это и странно – единственный кандидат – термоэмиссия – в принципе не обеспечит нужного ресурса – так говорят спецы из Gulf General Atomics.

– Что это значит для нас? – Фрэнк Картано сверкнул очками

– Настораживает два момента. Институт измерительных приборов – центральная Национальная лаборатория Советов, не единожды доказывающая способность к прорывам в знаниях, и визиты высших руководителей России. Значит, этому проекту уделяется большое внимание. Возникае вопрос – почему? Главная задача – понять целевое назначение этой штуки. И побочная, возможно, важнейшая для будущего – уровень разработки и технологии Советов.

Картано задумался.

Возможность получения данных прямо из Института пропала вместе с исчезновением питания на шпионском «письменном приборе». Стало быть, надо решаться на работу с неизвестным «инициативником» из Москвы.

Улица Фрунзе, в это же время

Маршал Свечин положил указку на стол.

– Еще раз благодарю офицеров, подготовивших расчетные материалы. Можно надеяться, что первая очередь автоматизированной системы управления войсками может быть принята на испытания в первом квартале следующего года

Одним из этих офицеров был майор Андрей Юрьевич Благоволин.

Москва, Садово-Кудринская, через две недели

Герман Кайрес стоял в длинной очереди на почте, в руке у него было зажато извещение о ценной бандероли. Отправителем значился некий Лазаренко, адрес был неразборчив. Народ выглядел озлобленным, и чего было радоваться – очереди были самой характерной чертой Москвы начала 80-х, они были везде и за всем. Люди теряли время в ожиданиях на почте, в сберкассе, химчистке, магазинах, на работе – большинство тянуло лямку без особых перспектив на будущее, но и без особого страха – дескать, вы делаете вид, что нам платите, а мы делаем вид, что работаем. Анекдоты на кухне, фронда по мелочи, обсасывание политических новостей – вчера было то же самое, что будет завтра…

Наконец-то Герман подошел к заветному окошку.

– Примите и распишитесь, – сказала злобного вида женщина в окне, бросившая пакет прямо в него. – К нам – никаких претензий. Бандероль уже пришла открытой.

На сером конверте стоял штамп «Почтовое отправление пришло во вскрытом виде».

Герман, не разбираясь, черкнул в квитанции и отошел в сторону. Разорвал пакет. В «подвале» первой страницы «Novedados de San Juan” – бульварного листка Боливадорской столицы – красовались портреты типов уголовного вида. Фото сопровождались текстом о героизме полиции, наконец-то посадившей за решетку бандитов, долгое время терроризировавших жителей Сан Хуана. Особо отмечалось, что разбойники не делали различий между гражданами Боливадора и других стран, в числе жертв упоминался молодой парень из Советского посольства. К посылке был приложен текст:

«Герман, привет! Как я и предполагал, все сложилось наилучшим образом. Надеюсь, что тебе это поможет! Приезжай в Боливадор! ¡Hasta la vista! – Слава.»

Герман вышел на улицу, затянулся сигаретой и огляделся. Ни сгущавшихся сумерек, ни серых домов, ни мрачных людей он теперь не замечал – перед глазами у него был рассвет и ранняя весна. Скоро все будет еще лучше!

Он и не подозревал, какие силы были вовлечены в организацию этого материала и чем за него придется платить. Но не сразу, а через 10 лет.

Улица Чайковского, в это же время

В зарешеченной комнате с окнами во двор собралось все разведывательное подразделение Посольства.

– Джентльмены, из Лэнгли получено «добро» на активные действия с нашим «доброжелателем». Что удалось выяснить?

– Писал эти письма начальник средней руки из РадиоНИИ. Зовут Адольф Толмачев, молодой, амбициозный, быстро растущий.

– Пол, откуда знаешь?

– Наблюдал, слышал разговоры в кафе напротив – обмывали какую-то премию.

– Ну и как твое мнение?

– Несомненно, это он. Он лучше всех одевается, стремится быть на виду, громко говорит. А режим не дает ему реализовать его мечтания.

– Ну так что, решаемся на разговор?

– Страшно, конечно, но надо, тем более, есть санкция руководства, мы лично ничем не рискуем, а такой шанс! Если это правда, то весь радиообмен русских для нас не будет секретом! Пол, займись пожалуйста.

– Будет исполнено, шеф, даже интересно!

Неманский проезд, в это самое время

Александр Иванович Дуров подъезжал к своему дому на автобусе. Он предчувствовал обычные упреки жены, но сегодня для нее был сюрприз –путевка в детский сад для дочери. Это было немного, но все-таки шаг вперед. В остальном – мрак и туман. Говорили, правда, что в середине этого года – к Олимпиаде – построят мост в Щукино, тогда будет связь с «Большой Землей», нормальная поликлиника, магазины, правда на что они – продуктов все равно не было. Фактически все то, чем они питались, приобреталось в Столе заказов Института…

Институт, Март 1980

Рогатин договорился о встрече со Стряпухиным. Это была не первая попытка, а как минимум третья с тех пор, как он вспомнил, что же такого особенного пришло ему в голову после партконференции на экзамене на должность. Николай Евгеньевич как настоящий начальник среднего уровня – тот, которого бьют и выше- и нижестоящие – своим временем не располагал. Однако Валерий, человек мягкий по природе, несколько раз напомнил Стряпухину о встрече и был намерен довести дело до конца.

Седьмой, восьмой час вечера…

Наконец, начальник появился.

– Валера, что у тебя? Почему сам, без Гаршина?

– Николай Евгеньевич, вы знаете, что я работаю уже девять лет.

– Правда? Никогда бы не подумал, так летит время. … Может быть.

– Так вот, все время, пока я наблюдаю Владимира Петровича, у него одна идея сменяет другую. Надо довести что-то до конца. Если я пойду к нему, то, во-первых, он опять обидится – как же, не он придумал; во-вторых, переспит с этой мыслью и придет завтра к вам с другой ее интерпретацией; в-третьих, накинется на ее реализацию, бросив все остальные дела на полпути. Сколько раз это было, даже на моей памяти – четыре, не меньше?

– Да, пожалуй, значительно больше, – подумал Стряпухин, но сказал совсем другое.

– Если даже и так, ну и что?

– То, что над ним не каплет. Ему и так хорошо – уважаемый человек, приличная зарплата, машина, квартира в центре.… У меня ситуация другая – мне надо двигаться, вы знаете мою семейную ситуацию. Владимир Петрович у нас – счастливый мотылек: нравится – работает, не нравится – не будет. Но это вопрос второй.

– А что же первый?

– Первый – именно тот, с которым я пришел, и который не решит Гаршин, может быть, не решите и вы. Но я вначале поговорю с вами, а потом, если вы скажете, что не можете – тогда уж со Звонаревым.

Стряпухину это совсем не понравилось. Но он попытался относиться к этому молодому серьезно. В конце концов, он уже несколько раз подтвердил свои амбиции. Брови Стряпухина сдвинулись, кулаки тяжелоатлета напряглись.

– Ну, давай.

От Рогатина не скрылась реакция собеседника, но он должен был идти до конца. Сейчас или никогда.

– Николай Евгеньевич, я работаю с нашими Заказчиками и представляю, что происходит. Мы – в гонке за «Курьер», в конце концов, весь эскизный проект я изучил от корки до корки.

Стряпухин читал только первый том из двадцати и то с пятого на десятое. Он действительно был удивлен.

– Правда?

– Как иначе, я же должен знать системы спутника и все системы управления до команды и сигнала, иначе работать будет невозможно. Так вот, я знаю, что если в 84-м году не удастся запуститься, то останемся на Земле навсегда. В этом сегменте мощности солнечные батареи нас победят. Да, конечно, это изрядная переделка спутника, но задел у Красноярска огромный, а Сидоров-Козин как был против нас, так и остался, а он – первый зам Решетникова. Поэтому время очень ценно для нас, впрочем, и Атомск в том же положении.

– Ну ничего себе, какими категориями мыслит малый, – подумал Стряпухин. – А ведь и вправду – при последнем оформлении по секретности он ничего не написал в его карте, одну короткую строчку. Валерий имел право читать практически все по этой тематике (следовательно, как и он сам, никогда не покинет территорию СССР).

– Ты, наверное, прав, и что из этого?

– Николай Евгеньевич, вы – начальник объекта, человек, ответственный за испытания. Поэтому мне кажется, что успех нового изделия на нашем стенде очень важен для вас лично и для нас всех – во вторую очередь

А испытания не могут быть зачтены, если у нас изделие не работает в автоматическом режиме. Автоматического режима не будет, если не будет САУ, а САУ точно не будет. В этой связи есть идея – Рогатин развернул сложенный до этого лист миллиметровки, он был уже изрядно изрисован, затерт и покрыт разноцветными пометками. Поясняя, Валерий обводил кругами фрагменты схемы. -

Но очень нужны две вещи. Первая – ваше согласие. Проект делается всем комплексом, его надо внести в план служб и лабораторий, а без вашего указания никто этого делать не будет. Второе и главное – внести хотя бы два слова об этом в Принципиальную программу исследований. С нее все начинается, утверждение ее – песня долгая, и если сейчас не успеть, то поезд уйдет навсегда. Поэтому прошу – займитесь, пожалуйста! Формальное основание для этого у нас есть – полтора года назад мы в Городе забили себе место под резервный контур управления в бортовых вычислительных средствах, и то, что мы предлагаем – только экспериментальная отработка того старого, утвержденного всеми, решения. Остальные бумаги, рабочие и сменные программы можно делать без суеты, я даже написал уже часть в черновиках.

Как вам это? Давайте, Николай Евгеньевич! Это же класс! До нас это никто не делал! – глаза Рогатина блестели. –Кроме того, сразу пройдем огромный кусок программ отработки, и штатный пуск сделаем, и Анатолию Петровичу приятно будет, вам слава, ННу почет, и, самое главное, Исакову фитиля вставим – пусть не думает, что уж такой незаменимый… Ведь «мозги» на борту уже есть – «Бирюса» управляет почти всеми системами потребителя, и нашей установкой будет тоже управлять, если Исаков не соизволит проснуться… Но бюрократию надо начинать немедленно. Пожалуйста!

Стряпухин долго вглядывался в разложенный перед ним лист. Собственно говоря, он просто делал вид, что пытается разобраться в схеме, все было ясно и просто. С точки зрения дела то, что говорил этот малый, было абсолютно логичным и разумным. Представлялась блестящая возможность одним ударом поразить несколько целей, и, что характерно, именно одновременно – решать задачи порознь было нельзя..

Но предложения Рогатина содержали несколько подводных камней, очевидных острому взгляду Стряпухина. Он, опытный начальник, придерживался максимально консервативной стратегии руководства коллективом – все в равных условиях, всем поровну, все вроде довольны. Рогатин хитер – при перечислении выгод своего предложения он не упомянул себя, любимого – сам он-то снимет довольно приличный слой крема с этого торта, резко выдвинется, что-то получит из материальных благ… А что скажут остальные? Старые борцы обидятся, они тоже вроде бы стараются, растут вместе со всеми.… Вдруг пришел совсем молодой и вот сразу – нате, пожалуйста! Будут волнения и вопросы, а отвечать неизвестно, как…

С другой стороны, Валерий прав хотя бы в том, что позаботиться о возможности подобных испытаний надо было незамедлительно. Николай Евгеньевич с удовольствием подумал – молодежь они воспитали хорошо, в духе уважения к правилам и традициям. Тот же Рогатин – натура безалаберная, увлекающаяся и эмоциональная – становился педантичным, аккуратным и крайне осторожным, лишь только речь заходила об экспериментах на реакторе. Он, как и сам Стряпухин многими годами ранее, хорошо усвоил, что правила написаны кровью предшественников, и умножать собой число погибших совершенно ни к чему. Незыблемой основой безопасности работ были три программы – принципиальная, рабочая и сменная, для каждой из них процедура утверждения регламентировалась строжайшим образом – эта была система взаимного контроля, отлаженная десятилетиями.

Но осознавали это совсем не все… К сожалению, хотя бы раз в два месяца об этом напоминал Вячеслав Георгиевич Котовский, когда собирал всех причастных к проблеме и сообщал под расписку очередной «Приказ Министра №» о том, где происходило дело, что было нарушено и что делалось не так, сколько человек пострадало, и какие взыскания были розданы. (Сам Вячеслав Георгиевич зачастую был членом комиссии по расследованию очередного инцидента). … Конца этим скорбным Приказам не было не видно, так что Рогатин прав – все надо было делать четко и пунктуально.

Стряпухин взвешивал в уме все «за» и «против», мысленно выписывая все в таблицу и сравнивая «за» и «против»

«Против»

1.Возможное недовольство примерно пятнадцати-двадцати человек

2. Необходимость продвигать Рогатина

3. Риск неудачи – а вдруг объявим, и не получится?

4. А что, если эксперимент приведет к каким-то опасным последствиям

«За»

1. Лавры первооткрывателей, его собственная доля не будет забыта…

2. Большой прыжок по программе отработки

3. Укрепление позиций Института в сообществе

4. Драгоценный практический опыт по организации подобных экспериментов

5. Сильное давление на кооперацию – в случае бунта без вас обойдемся!

– Так, «За» больше.

Николай Евгеньевич пока не понимал, что положительное решение он уже принял. Надо было только искать подсознательные резоны, чтобы укрепиться в нем. Он продолжал размышлять.

– Допустим, не Рогатин, а кто-то из «заслуженных». Но кто? Явного фаворита не было, из шести-восьми возможных кандидатов надо было выбрать кого-то одного. И кого? Одного выберешь, остальные обидятся… К тому же, Валера – наглец, конечно, изрядный, но как подготовился! Со всеми поговорил, схему нарисовал, план написал и даже ему поручения дает! В случае чего, на него все и спишем, – мелькнула шальная мысль, но сразу была отброшена – своих не сдаем! И потом, эксперимента может и не быть, но неудачи точно не будет – подстрахуем, не впервой, да и сам Рогатин, что касается работы, очень внимателен, и, если напишет все бумаги по своему списку, то риска нет никакого.

Ну что ж, так тому и быть.

– Так, Валера, оставляй мне все бумаги, я посмотрю, поговорю, что-нибудь решим. Что касается Принципиальной программы, то считай, что я принял это к исполнению и сделаю. Напиши на листочке твою формулировочку – она уж точно ни у кого возражений не вызовет!

Дверь за Рогатиным закрылась.

Николай Евгеньевич улыбнулся – много лет назад, во время работы над Пилотируемым Атомным Самолетом команда молодежи – Звонарев, Лушков, он сам – Коля Стряпухин – прямо-таки фонтанировали идеями, не считались со временем, работая по двадцать часов в сутки и были готовы защищать свою точку зрения до полного истощения собеседника. Славное было время, и молодое!

Кстати о молодости. Старший сын Колька – понятно, с будущим, физтех кончает. А что будет делать дочь Ольга после Мориски Торезки? Время пройдет быстро. Неужели в школу учительницей английского? Пока думать об этом было рано, но когда-то придется!

Апрель, Площадь Дзержинского