Багаж императора. В дебрях России. Книга вторая

Ворвавшись в пыльную квартиру, мы быстро привели себя в порядок и отправились спать, чтобы снять нервное напряжение и усталость. Перед этим Эдвард, налив виски, принялся разглагольствовать, пытаясь привести свои нервы в порядок.

–Что за страна? Что за обычаи? Что за нравы? Где еще такое можно увидеть и испытать на своей шкуре? И чем дальше мы заходим в наших изысканиях, тем круче разворачиваются события. И причем они зависят не от людей, не от обстоятельств, а от какой-то потусторонней силы, которая вмешивается в наши судьбы и пытается руководить нами. И мы никак не можем ее не только поймать, но и определить! Вот что самое страшное. А что дальше?

И с этими словами он залпом выпил полстакана виски. Затем налил еще и многозначительно посмотрел на меня.

–Да, давай уж и мне налей, чего пить в одиночку. Я понимаю, тебе пришлось испытать такое, что не каждому дано. Даже если ты расскажешь дома, все равно тебе не поверят. Ну не может быть такого на этом свете! А то, что мы были с тобой в совершенно другом мире, куда забраться может не всякий, им и в голову не придет. Но ты пей и говори. Хуже, когда все держишь в себе. Оно начинает тебя разъедать изнутри, накапливаясь постоянно, пока ты не будешь готов заорать от безысходности. А когда ты вот так приводишь себя в порядок, – это намного легче.

Эдвард внимательно смотрел на меня и одновременно прислушивался к тем процессам, которые происходили где-то там, в глубине души, словно прикидывая, в какую сторону его уведет. Подмигнув ему, я одним духом выпил стакан и аккуратно поставил его на стол.

–Конечно, ты где-то прав, – выдавил англичанин, – но все равно тяжело после такого приводить себя в порядок. Получается, что нам противостоят не только люди, но и еще кое-что, что руководит этими людьми. Именно это и страшно, страшно, потому что непонятно.

–Придет время, поймем, а пока не забивай себе голову неизвестно чем. Давай еще выпьем по чуть-чуть и затем хорошо отдохнем, ведь дальнейший путь у нас не близкий. Нам нужно срочно отправляться в Екатеринбург. А это на Урале, где морозно и холодно, так что завтра подумаем, что нам взять с собой. А сейчас, спокойной ночи.

И я отправился спать. Эдвард еще какое-то время сидел в одиночестве, бряцал стаканом, разговаривал сам с собой, а затем затих. Очевидно, тоже пришла его пора отдохнуть.

Утро было туманным и мрачным. Болело все тело, болела голова, ничего не хотелось делать – только лежать, и вслушиваться в свою боль, и жалеть себя. Но это был самый худший из имеющихся вариантов подъема. Я выбрал оптимальный, заставив себя быстро подняться, сделать зарядку и принять холодный душ. Эдвард еще был в объятиях Морфея, поэтому заваривать кофе была моя очередь. Взяв кофемолку, я приступил к приготовлению напитка. Запах свежего кафе наполнил всю квартиру и заставил англичанина идти на этот аромат. Так в накинутом одеяле он и нарисовался на пороге кухни.

–И мне, пожалуйста, налей быстрее, а то голова болит – прошептал он, широко зевая.

Я не преминул выполнить его просьбу и поставил на стол налитую чашку кофе. Он сел, отхлебнул глоток и удовлетворенно затих, оставаясь по-прежнему с закрытыми глазами. Я оставил его наедине с удовольствием и пошел в свою комнату. Нужно было продумать варианты одежды и необходимый минимум вещей и продуктов, который понадобится нам в дороге. А дорога предстояла неблизкая, особенно теперь, когда железнодорожную линию в разных местах пересекала гражданская война. Ее разрезали на куски все, кому было не лень, использовали, грабили, насиловали, взрывали, а потом опять восстанавливали, чтобы пользоваться ее услугами. И она, многострадальная, тянула всех на себе тихо и безропотно. И нам придется пользоваться ее услугами, потому что другого пути добраться до Екатеринбурга просто не было. Какую роль играть в этой поездке? Роль отставного офицера – чревато непредсказуемыми последствиями; роль чекиста – то же самое; на солдат и рабочих мы с Эдвардом явно не походили, поэтому оставалась только одна роль: роль инженера – интеллигента. Значит, следовало из имеющегося гардероба подобрать соответствующую одежду, заготовить документы и продукты. Не теряя времени, я приступил к подготовительным работам. Все, что более менее, подходило под нашу новую роль, было вытащено из шкафа и разложено на кровати. Окончательно проснувшийся Эдвард был изумлен представшим его взору ворохом одежды. Он вопросительно посмотрел на меня.

–Не будете ли вы так любезны, сэр, примерить что-нибудь из этого, чтобы определить, в чем вы поедете в дальнее путешествие, – прокомментировал я увиденное.

–А кем я должен теперь быть? – спросил он.

–Тем, кем и был раньше – инженером путей и сообщений, который пробирается к своей семье, оставленной в Екатеринбурге – разъяснил я ему.

–Тогда все понятно, – и Эдвард стал примерять одежду.

Где-то через час, мы отобрали нужные нам вещи и сложили в два небольших фибровых чемодана, которые необходимо было иметь инженеру. Затем так же тщательно мы подошли и к отбору продуктов, так как нам нужно было ехать не один день. Из оружия взяли только ножи, привезенные из Англии, и трость, которая выручала меня не раз. В случае надобности оружие мы можем добыть на месте, а так оно только будет мешать, вызывая всякие подозрения у различных чиновников, которые на том или ином участке управляли железной дорогой. В документы мы вложили фотографии наших мнимых семей, к которым пробирались на воссоединение. В принципе, приготовления были закончены в первой половине дня. Вторую я решил использовать для того, чтобы разведать обстановку в городе и на железной дороге, чтобы знать, с кем придется встретиться и как себя вести. Перед выходом я созвонился с Андреем и назначил ему встречу. Эдвард тоже подключился к этому процессу и ушел в город на разведку.

Встреча с моим помощником была на редкость продуктивной. Он в общем объеме владел информацией о положении дел на железной дороге и в Екатеринбурге. Город был окружен армией генерала Деникина и вот-вот мог быть взят. Что касается железной дороги, то здесь ситуация была сложнее. Сама железнодорожная линия никого не интересовала. Борьба шла в основном за железнодорожные станции и те грузы, которые там имелись. Кроме основных сил, разделенных на белых и красных, кусок пожирнее пытались отхватить всякие мелкие банды. Именно они останавливали и грабили поезда, издеваясь над пассажирами. И не было никаких сил положить конец этому беспределу. Невзирая на такие сложности люди все равно пускались в этот опасный путь с надеждой на благополучный исход. И нас судьба направляла сюда, чтобы пройти те испытания, которые будут уготованы на этом пути. Расспросив Андрея об обстановке в городе и на фронте, я отправился домой.

Забыть вас просто я не в силах

Проходя мимо Марииского театра, я увидел свет в гримерной Верочки, и мне почему-то сразу стало очень тоскливо на душе при воспоминании об этом чудесном создании, которое остается здесь и так нуждается в защите. Несмотря на поздний час, я решил нанести ей визит. Когда мы еще увидимся? Ведь время так быстротечно. И обстоятельства не всегда нас встречают с распростёртыми объятиями. Пришлось долго стучать в дверь, пока заспанный дежурный-инвалид не подошел к двери.

–Чаво надо? – прокричал он в приоткрытое оконце в двери.

–Послушай, братец,– начал я на понятном ему языке, – мне бы свидеться с одной из артисток, а то я завтра рано утром уезжаю. Так что, будь добр, подсоби! – и одновременно сунул ему в окно пять рублей, которые моментально исчезли в его руке.

–Ну, так бы сразу и сказал, что надо повидаться,– ответил бывший солдат и загремел ключами, отпирая дверь.

Он приоткрыл ее чуть-чуть, настолько, чтобы я смог еле пролезть сквозь образовавшуюся щель, и сразу закрыл дверь.

–Второй этаж налево, – произнес он, зевая, – уходить будешь, покричи, я дверь-то и открою.

–Спасибо, – ответил я и стал подниматься по лестнице на второй этаж. Побродив по темным переходам при помощи спичек, я, наконец, отыскал гримерную. За дверью было тихо.

–Может быть, спит, – подумал я, но все равно решил постучать. Не уходить же, не попробовав сделать что-нибудь!

На мой стук не последовало никакого ответа. Я тогда стал стучать погромче и, наконец, услышал долгожданное «Кто там?».

Представившись, я попросил Верочку принять меня. Она засмущалась и попросила дать ей время, чтобы привести себя в порядок. Минут через двадцать дверь открылась, и на пороге появилась принаряженная артистка, держа в руке керосиновый фонарь.

–Прошу, Владимир, – пригласила она меня вовнутрь.

Я, неловко, порой касаясь ее тела, проскользнул в гримерную, и остановился посередине комнаты.

–Прошу вас сюда, – и она указала на диван, стоящий возле гримерного столика.

Я присел, а она опустилась на другую сторону и, внимательно посмотрев на меня, ласково спросила:

–Что вас привело сюда в столь поздний час?

–Да, право не знаю, как и сказать, – начал я, смущаясь. Затем, набравшись храбрости, выпалил:

– Пришел попрощаться с вами, завтра мы уезжаем очень далеко, и я не знаю, увидимся ли с вами еще когда-нибудь!

–Печальная новость, ответила она, – право, не знаю, как реагировать на ваше известие. Со столькими близкими людьми уже пришлось расстаться, и вот теперь вы, ваша очередь, печально.

Она покрутила своей прелестной головкой и, нахмурив брови, отвернулась от меня. Посидев так немного, она затем снова встряхнула головой и, повернувшись ко мне, предложила:

–Знаете что, раз такое дело, давайте пить шампанское. У меня еще со старых времен сохранилась бутылка.

–Право, не знаю, – ответил я.– Пришел к даме с пустыми руками.

–Полноте вам. Сейчас время такое непонятное, поэтому все мы живем только одним днем. Прожили – и слава Богу.

С этими словами она подошла к гримерному столику и достала оттуда бутылку шампанского. Затем, словно ниоткуда, в ее руках появились фужеры, а на столе уютно разместилось зеленое пахучее яблоко.

–Ну, надеюсь, вы не забыли, как открывать шампанское? – и она придвинула бутылку ко мне поближе.

Я взял ее за горлышко, наклонил и стал снимать серебряную фольгу. Потом очередь дошла до пробки, закрученной железной проволокой. Наконец раздался хлопок, и пенящийся напиток наполнил наши фужеры. Она взяла один из них и, глубоко вздохнув, произнесла:

–Давайте выпьем за нас с вами, чтобы мы могли все это пережить и встретиться после всего как можно быстрее. Дай Бог нам здоровья и надежды, пусть он не оставит нас своим вниманием.

И с этими словами она до дна выпила шампанское. Я последовал ее примеру, а затем, вытащив нож, ровными дольками нарезал яблоко. Первый фужер шампанского подействовал расслабляющим образом. По мере того как оно наполняло наши тела, мы находили всё больше общих тем для разговора, вспоминали старых друзей и вечеринки, наполненные юмором и музыкой, романсами и стихами. Мы внимали тогда каждому произнесенному слову, оказывали друг другу всевозможные знаки внимания и просто жили, несясь по свету как угорелые. Но, увы, это прекрасное время прошло, и за окном нас ждала уже совершенно другая жизнь. На этой грустной ноте я наполнил по второму бокалу. Она взяла его, повертела в руке, думая о чем-то своем, а затем, глядя прямо мне в глаза, сказала:

–А давайте выпьем с вами на брудершафт. Ведь мы знакомы достаточно давно, а ни разу с вами по этому поводу не пили.

–Да не с руки как-то было. У вас были свои интересы, а у меня своя служба,– ответил я.

–Да, понимаю, но, тем не менее, ничто не мешает нам сделать это прямо сейчас.

–Полностью разделяю ваше мнение, – сказал я, и наши руки с бокалами сблизились.

Мы одновременно выпили шампанское, а затем она с закрытыми глазами потянулась ко мне своими чуть приоткрытыми губами. Я осторожно поцеловал, вбирая в себя не только их, но и тот восхитительный запах, который исходил от нее. Она пахла и настоящей женщиной, готовой на любовный подвиг, и забытым прошлым, порой напоминающим о себе, и непередаваемым запахом театра, в котором перемешивается все, что есть на свете. Ибо театр через артиста говорит и спорит с нами, учит и направляет нас, показывая жизнь такой, какая она есть или может быть. А уж дело зрителя, как все это воспринимать. И если артист талантлив, полон творческих сил, то в его душе переплетается столько жизней, сколько он играл ролей на сцене. Ведь каждая из них оставляет в нем свой след. Вот почему артисты так ранимы и так тяжело переносят неудачи, порой впадая в психоз. Что касается Верочки, то она все делала от души. И вот этот поцелуй вобрал весь её внутренний пыл и нерастраченное желание любить и быть любимой. Ведь если мы кого-то любили, а затем с ним расстались, то это не значит, что мы забыли друг друга. Наоборот, мы оставляем в своей душе след, который напоминает о себе или зеленой тоской, или буйным весельем, но никогда не пропадает, а остается с нами навсегда. И если человек вдруг хочет вернуть все на круги своя, то он это может сделать сам, только при условии сильного желания. Бывает, так защемит в душе при воспоминании о прошлом, о той единственной, которую потерял в силу различных причин, что ты готов бежать хоть на край света, чтобы увидеть ее. Но как это сделать? Надо просто сесть и спокойно представить себе ее образ и начать вести разговор, вспоминая о том хорошем, что было между вами. И она откликнется на ваш зов, где бы ни была, и даже, может быть, придет к вам. Только дело в том, что за это время она стала другой, а о той, которую вы не можете забыть, напоминают только любимые черты, да и те уже немного не те. Порой бывает, что даже в них люди узнают тот незабываемый образ, который был так дорог, и страсть или любовь вспыхивает с новой силой, наполняя все ваше сознание совершенно новым содержанием. Но часто бывает по-другому: когда прошлое просто не хочется возвращать, потому что оно действительно стало прошлым.

Здесь же было все, как в первый раз. Ее губы имели горьковатый вкус, который возбуждал, отталкивал и одновременно притягивал к себе. Хотелось его пить и пить, не останавливаясь, и улетать в заоблачную даль с этим долгим поцелуем. Наконец, мы оторвались друг от друга, и она, глубоко вздохнув, открыла глаза, томно взглянув на меня. Я был сражен ее искренностью – никакого жеманства и сюсюканья.

–Хочу еще шампанского, – воскликнула она, поднося свой фужер ко мне.

Я исполнил ее желание, наполнив его до краев, затем налил себе.

–Хочу выпить за нас с вами, – сказала она, – за то, чтобы мы хоть на время забыли о том, что происходит за окном, и принадлежали только друг другу.

Сраженный ее прямотой, я нежно поцеловал ее ручку, а затем и щечку. Она, выпив шампанское до дна, обеими руками притянула мою голову к себе и осыпала мое лицо поцелуями. На пол полетели предметы женского туалета, и она забилась в моих руках, подставляя то одну, то другую сторону. Я, как орел, парил над ней, а она только томно вздыхала и тихонечко охала в ответ на мои нежности. Потом настал ее черед. Она воспарила надо мной, словно горлица, и с нежным урчанием стала предаваться любовным утехам. Она вытворяла со мной всё, что хотела, попеременно то поднимая меня к вершинам наслаждения, то отправляя в пропасть сладострастия, при этом не забывая подстелить мягкой соломки. Весь диван ходил ходуном, но держался стойко, его кожаная обивка вся покрылась потом, но это не мешало нам. Когда мы закончили свои любовные игры, она тихонько сказала:

–По-моему, я научилась летать!

–Это же чудесно, – ответил я, покрывая все ее тело поцелуями.– О таком только стоит мечтать, а ты уже знаешь, как это делать.

Потом мы отдыхали, нежась, под ласками друг друга. Затем мы снова повторили полет, но уже наполнили его новым содержанием. Это дало нам ощущение свободы и вседозволенности, когда любые ласки приносят только удовольствие. Потом снова были полеты, но накала тех страстей, которые мы испытали в первый раз, уже не было. Под утро я, тихонько одевшись и нежно поцеловав свою пассию, выскочил на улицу, надеясь как можно быстрее добраться домой. Эдвард, наверное, уже готов поднять тревогу. Идти пришлось пешком. Раза три меня останавливали патрули и проверяли документы. Меня выручал мандат московской ЧК, который давал возможность разгуливать даже среди ночи. Наконец где-то, через час, с ранними петухами я добрался домой.

Эдвард долго не открывал дверь, пытаясь выяснить со сна, я это или нет. В конце концов, он впустил меня, предприняв всевозможные меры предосторожности, и сразу закрыл дверь.

–Ну вот, сидишь тут, переживаешь, а он где-то разгуливает целую ночь. Я уже и не знал, что думать и где тебя разыскивать.

–Да не ворчи ты, как старый дед, – прервал его я. – Пришлось выяснять важные моменты нашего путешествия. Ты лучше скажи, что ты узнал о том, что для нас может представлять интерес.

–Да ничего такого экстраординарного. Все чего-то выжидают. То ли мира с немцами, то ли продолжения войны. О царской семье и не вспоминают. Как будто ее и не было. Короче говоря, эта тема им не интересна. Что там происходит в Екатеринбурге, они не знают и их это не сильно волнует. Для них главное, кто в стране будет у власти. Так что с моей стороны ничего нет интересного. А у тебя как?

Я рассказал ему все, что мне удалось узнать. Обрисовал ситуацию, сложившуюся по маршруту нашей поездки, и попросил совета, как лучше нам добраться до места назначения. И мы, сев за стол, стали составлять план наших действий. Одно из главных правил, которое мы определили, – это не нарываться на неприятности. Второе правило: если они появились, то действовать по обстановке и выходить из них с минимальными потерями. Для всех властей, с которыми мы встретимся, должен быть один ответ: мы инженеры. И будем стараться всех в этом убеждать. Документы беречь как зеницу ока – без них мы никто. В сложных ситуациях пытаться прорваться на плечах противника или сопровождающих, используя их как своего рода щит.

Эти нехитрые правила должны будут помочь нам пройти по маршруту с наименьшими возможными потерями. Определившись с планом действий, я предложил съездить на вокзал, чтобы выяснить, чем и когда можно будет отправиться в Екатеринбург.

Место назначения Екатеринбург

Учитывая, что мы практически все свое время проводили в дороге, то вокзальная суета стала нам очень сильно действовать на нервы. Этот вечный лязг вагонных составов, невообразимый шум сотен голосов и этот запах, от которого нельзя было спрятаться нигде, – они витали повсюду и доставали тебя везде. Часа два мы потратили на поиски достоверных сведений о поезде, который будет следовать в нашем направлении. Это подсказал нам путевой обходчик и указал место, где будет стоять состав. Он повезет на фронт команду красноармейцев, и к составу будут прицеплены четыре вагона. Более точно он ничего не мог сказать, но и этого нам было достаточно. Состав отправлялся в двенадцать часов дня, поэтому мы решили, что уже в восемь утра нам необходимо быть на месте.

Так мы и сделали, прибыв утром следующего дня ровно в восемь. Это дало нам возможность почти с комфортом разместиться в полупустом вагоне. Красноармейцев еще не было, и мы спокойно созерцали, как пассажиры, суетясь и подпрыгивая, занимают места. Вскоре приехали солдаты. Это была сборная команда, наполовину состоявшая из анархистов. Разместившись в своих вагонах, они моментально прошлись по остальным, нагло отбирая все то, что им нравилось, или лежало, по их мнению, не там, где надо. Возмущенным пассажирам они совали ствол маузера под нос, заявляя, что за проезд надо платить. К нам ворвался невысокий малый в бескозырке с огромным револьвером, но, увидев наши глаза, которые не предвещали ему ничего хорошего, он стушевался и тонким фальцетом пропищал:

–Ша, братва, сидеть тихо!– и, пятясь назад, выскользнул в коридор. Больше к нам никто не подходил, да и в вагоне затих шум и гам. Постепенно все успокоились и стали ждать отправки состава. Часам к четырем подали паровоз, который, прицепившись к вагонам, негромко крякнул и потащил состав мимо вокзала, выезжая на главную колею. Напротив нас разместилась седая старуха с пронзительным взглядом, которая, казалось, видела все и вся. Она очень внимательно смотрела на нас с Эдвардом и не опускала взор, когда мы в свою очередь в упор смотрели на нее. Так примерно до вечера мы ехали, попеременно глядя друг на друга. Когда за окном стемнело, она решила нарушить молчание и обратилась к нам:

–Я вижу, молодые люди не обидятся на старую женщину, если она поговорит с ними.

–О чем, бабушка? – вежливо обратился я к ней.

–О многом, милый, о многом, ибо путь ваш во мраке, и бредете вы наугад. Но цель у вас благородная и добрая, только вот с ней вы немного припоздали. И ждет вас горькое разочарование.

–А почему вы так думаете? – в свою очередь спросил Эдвард.

–Я, милок, не думаю, а вижу. Вижу, где вы были недавно, что вам пришлось пережить. Простому смертному не дается такое, а вы отмечены печатью свыше.

–А где эта печать, бабушка, что-то я ее пока не видел.

–А она внутри тебя, сынок, ее никто увидеть не может, она проявляется через поступки, притягивая добрые дела, а плохие отвергая.

– И что это дает нам?

–Очень многое. Идти через трудности и побеждать, быть первыми, много уметь такого, чего не могут другие, быть независимыми, всегда достигать поставленной цели. Разве этого уже мало? Вы не сами здесь, вас сюда послали и ждут от вас решения какого-то вопроса, который очень важен для будущего.

–А как же настоящее? – спросил я.

–Дай-ка мне руку, – попросила она, раскладывая ее у себя на коленях.

–Я редко гадаю, но сегодня меня как бы толкает на это, значит, судьба нам встретиться и поговорить.

С этими словами она начала внимательно изучать мою руку. В старушке постепенно нарастало напряжение по мере того, как она исследовала мою судьбу и изучала тот путь, по которому мне предстояло пройти. Я его не знал. А она вот сейчас, очевидно, видела его и пыталась осмыслить, что же это такое и кто перед ней. Даже для нее это было сложно, потому что мы готовились и к таким ситуациям, и все то, что связано с нашим внутренним миром, было тщательно закрыто от взоров бабушек, могущих просчитать тебя на раз и увидеть всю твою сущность. Поэтому я включил защиту, которую мы освоили в результате длительных тренировок, и ждал ее реакции. Какой уровень ее провидения? Что она сможет прочитать во мне, за что она сможет зацепиться, чтобы понять, кто перед ней находится? Очевидно, ее попытки проникнуть глубже наталкивались на мое мягкое сопротивление. У нее на лбу выступили бисеринки пота, а дыхание стало прерывистым. Это говорило о том, что она уже израсходовала свои силы, а положительных результатов не добилась. В конце концов, она сдалась. Убрала мою руку с колен и сказала:

–Ты знаешь, что делаешь. Но будь осторожен. Оно за тобой ходит повсюду, принимает различный облик, пытаясь навредить тебе. Самое главное, чтобы ты не забрался в ее сердцевину, которую оно оберегает как зеницу ока. Без нее оно ничто, с ней оно все. Но ты уже наполовину справился со своей задачей и ослабил эти силы. Теперь осталось добить остальное. Но это не будет так легко, разные обстоятельства помешают тебе это сделать сразу. А друг твой поможет тебе во всем, даже тогда, когда запретят ему это делать. Вот и все, что я могу сказать тебе, остальное ты знаешь лучше меня.

Она затихла и как-то сразу стала меньше ростом, встала и пошла на свое место. Больше мы с ней не разговаривали и не встречались. Она незаметно сошла с поезда на каком-то полустанке. А поезд ехал, пронизывая темноту светом своего фонаря, тяжело пыхтя, выплескивая в небо кучи дыма. Под утро машинист стал давать прерывистые гудки. Проснувшийся народ бросился к окнам. Мы тоже стали смотреть, что же случилось? Оказалось, слева и справа нас окружали какие-то вооруженные люди, приказывая машинисту остановиться, поэтому он и давал прерывистый сигнал тревоги. Проснувшиеся военные, ехавшие в первых вагонах, сориентировались в обстановке и открыли огонь в воздух. Разбойники, не ожидавшие такого отпора и такого количества военных, быстро отстали от вагонов, бросившись врассыпную, стреляя для острастки в воздух. Никто никому никакого ущерба не причинил, и поезд, не останавливаясь, вез нас вперед.

Вскоре стал слышен гул орудийных раскатов – это мы подъезжали к линии фронта. На полустанке военный отряд высадился из вагонов и прямым маршем пошел на линию огня. Началась беготня и суета. Никто на полустанке не знал, что делать с нами, куда везти. Никто из железнодорожников не хотел ехать вперёд, потому что там стреляли. А назад нам возвращаться было нельзя. Так и просидели мы до вечера, ожидая хоть какого-то решения. Расспросив железнодорожников, мы узнали, что следующий полустанок находится верстах в десяти от нас. Если идти по полю, то часа через три можно будет добраться до него. Правда, с обеих сторон стреляли, а по полю ездили конные разъезды, но попробовать было бы возможно. На том и решили и стали ждать, когда окончательно стемнеет. Через час, когда темень покрыла землю, мы тихонько соскользнули в овраг и пошли в направлении полустанка.