скачать книгу бесплатно
Девяностые. Север. Повести
Владимир Маркович Гринспон
В книге собраны произведения автора, написанные в зрелом возрасте, отражающие интересные моменты детства, юности, зрелости. Действие повестей и рассказов охватывает время с середины прошлого века до нынешних дней.
Владимир Гринспон
Девяностые. Север. Повести
Мозаика жизни
Предисловие
Оглядываюсь назад и представляю прошедшее в виде мозаики, состоящей, как и положено, из маленьких каменных кусочков. А каждый кусочек – это событие в жизни, запомнившееся до сих пор. Я решил написать про свою жизнь маленькими рассказиками – этими кусочками мозаики, выбирая самые запомнившиеся и, на мой взгляд, интересные.
Это не автобиография, не роман и даже не сборник рассказов. Это попытка рассказать детям, а еще больше внукам и более отдаленным потомкам о своей жизни. О детстве, учебе в школе и институте. О воспитании детей, спорте, увлечениях, пристрастиях. О некотором жизненном опыте, что приходит не сразу, об ошибках и их исправлении и стремлении избежать.
Особенно хочется рассказать о тех временах, когда еще не было ни мобильных телефонов, ни компьютеров, да и телевизоры в домах стали появляться на моих глазах. А собственный автомобиль относился к разряду волшебно, несбыточной мечты. Да что автомобиль! Телефон в квартире был страшной удачей и предметом зависти.
У кого хватит терпения прочитать эти осколки моей истории, могут сложить мозаику и увидеть картину – картину моей жизни, к счастью, пока еще не оконченную.
Первые воспоминания
Часто задумываюсь, а с какого возраста я себя помню? Обрывочные детские воспоминания проявляются, как мне кажется лет с двух. Например, четко видится, как я сижу в тазике в женской бане, пускаю пластмассовую лодочку, а девочка, лет десяти, показывает мне, как она закрывает глаза мыльной пеной.
– Смотри, Вова, – нету глазок!
Потом смывает пену.
– Есть глазки!
И смеется. А я, отчетливо помню, думал:
– Вот, дура, глаза пеной закрывает, потом щипать будет. Кого думает обмануть?
По рассказам родителей я понимаю сейчас, что это была дочка хозяйки, у которой мы снимали комнату в послевоенном Ленинграде. Отец был офицером Военно-морского флота, провоевал всю войну на Балтике. Да и мама тоже прошла там почти всю войну вместе с отцом.
Ленинград. Весна 1945 г.
Поженились они в мае 1944 года, а через некоторое время маму уволили из армии в связи с беременностью. Она ждала моего появления и мужа с фронта в после блокадном Ленинграде. К счастью, дождалась обоих благополучно.
Потом, когда мне было 2 года, мы переехали в оккупированную Германию, в городок Варнемюнде близ Ростока, где отец прослужил 2 года, а мы с мамой обеспечивали ему крепкий домашний тыл по мере возможности в голодной послевоенной Германии. Воспоминаний об этом отрезке жизни у меня в памяти не сохранилось. Только из рассказов родителей знаю несколько историй.
Сразу по приезде в Германию, я двухлетний карапуз, высунувшись в окно второго этажа и окинув взглядом площадь с немецкими, естественно, представителями неожиданно для родителей внятно и убежденно произнес – НЕМЦЕВ НАДО БИТЬ!!!
Откуда у меня в этом возрасте была такая политическая подкованность, никто объяснить не мог. Скорее всего, я слышал разговоры взрослых на эту тему и делал выводы. Особенную роль, конечно, в этом возможно сыграл тот факт, что пятеро членов маминой семьи погибли от прямого попадания немецкой авиабомбы. Погибла мать и четверо братьев и сестер. Самого маленького, полугодовалого, звали Вова. Его памяти я обязан своему имени. И никогда не забываю своего, так рано погибшего дядю-тезку.
Еще об одном случае из жизни в Германии рассказывали родители. Однажды я пропал! Пропала и дочка папиного сослуживца на год старше меня. ЧП-на оккупированной территории пропали (а может, похищены?) дети советских офицеров! Нас нашли под вечер на пляже. Под холодным осенним ветром мы сидели в песке все в соплях. Подружка, на правах старшей, сняла с меня пальтишко и надела поверх своего. Хорошо хоть хватило ума, не лезть в воду. Я помнил мамины рассказы о зубастой большой рыбе, что живет в волнах и хватает маленьких детей.
Но первое отчетливое, не отрывочное, воспоминание относится к послегерманскому нашему периоду. Мне лет пять. Отец служил командиром тральщика. Стоянка его была в Ломоносове, где мы и жили, в 60 км от Ленинграда. Помню празднование Первомая на кораблях. Отец взял меня с собой. Неяркий весенний день, спокойное море свинцового цвета, корабли пришвартованные кормой к стенке, яркие флаги праздничной расцветки на каждом – от кормы, через мачту, на нос. Матросы в парадной форме.
У причала стояли корабли и покрупнее папиного тральщика, но торжественный банкет, как и по другим памятным датам, был назначен именно на нем. Причина была простой – на тральщике проходил срочную службу кок (повар по морскому), который «на гражданке» успел поработать одним из ведущих поваров в ресторане гостиницы «Астория", что на Невском. Кок был чудесный! Из винегрета, к примеру, строил средневековые замки. Помню, наверху каждой башни были зубцы из морковки и в них лежала горошина. Я, как любитель зеленого горошка, (а удавалось его попробовать только в праздничных салатах) выудил все горошины еще до банкета, за что получил от кока дружеский подзатыльник. Еще помню свисавшую на проводе с потолка кают-компании (офицерской столовой) грушу с кнопкой. Я нажал кнопку из любопытства и как в сказке через минуту явился вестовой (дежурный матрос) и, не обнаружив никого из офицеров, обратился ко мне – какие, мол, будут приказания? Восхитившись происходящим волшебством, я важно попросил стакан компота и через минуту с наслаждением выуживал любимые сухофрукты, запивая божественным нектаром.
После дружеского застолья на папином корабле все начали расходиться, а папин боевой товарищ, капитан первого ранга, командир эскадренного миноносца пригласил нас на свой корабль. Показав мне всё интересное – пушки, приспособления для сбрасывания глубинных бомб, торпедные аппараты, зенитки, ходовую рубку и прочее, он пригласил нас в свою каюту похвастаться обстановкой. Как человек кавказский (помню двухметрового роста красавца осетина с усами), он постарался украсить свою каюту восточными мотивами. Со стены спускался, покрывая стол и пол перед ним роскошный красный осетинский ковер, украшенный кинжалами.
– Ну что, Вова, красиво у меня?
Я сказал, что красиво, а у папы лучше! У отца в каюте из украшений была только зеленая трофейная бархатная скатерть со скромным орнаментом.
– Смотри, с досадой сказал хозяин, какой у меня большой и красивый красный ковер! А у папы твоего только маленькая зеленая скатерть!
Я помялся и спросил:
– А можно сказать?
В том смысле, не обидитесь, мол?
– Говори.
– Дурак красному рад! Выпалил я с опаской, но решительно.
Капитан первого ранга расхохотался.
– Молодец, Вовка! Вот как надо своих защищать!
Он повернулся к ковру, снял со стены трофейный немецкий офицерский кортик и протянул мне.
– Бери. Заслужил!
Помню, как мне не терпелось поскорее добраться домой и всласть насмотреться на подарок. Рукоятка из слоновой кости, в торце которой настоящая фашистская свастика, длинный трехгранный штык – лезвие и шикарные ножны с бронзовой отделкой. Жаль только не разрешали мне выносить кортик во двор, но все друзья по очереди приходили посмотреть и поиграть в фашиста.
Из дошкольного детства помнится еще американский фильм Тарзан. Меня на него брала с собой мама. Было аж 4 серии. Показывали их сначала одну, недели две, потом следующую…
Так что, пока ждали очередной фильм, все мальчишки во дворе осваивали трюки из предыдущих серий. Двор оглашался то особенным зовом Тарзана, то трубными звуками слоновьего стада, а особенно лихо получались переливчатые сигналы черных дикарей и уханье любимицы Тарзана шимпанзе Читы. Кроме звукового подражания, конечно, осваивались и «спортивные» трюки из фильма. Главным было раскачивание на лианах. Отсюда впоследствии пошел термин «тарзанка». К горю хозяек во дворах резко возросли количества хищений бельевых веревок. Ну и количество наказаний ребятишек за эти пристрастия.
Но самый опасный трюк у нас был связан не с Тарзаном, а с цирком. Посмотрев в Ленинградском цирке номер акробатов на подкидной доске, мы нашли подходящую доску, положили ее серединой поперек круглого бревна и предложили конкурс на роль «акробата». Руководили, правда, этим ребята постарше, школьники. Но исполнителем выбрали моего ровесника, шестилетку Вовку Кондрашова по кличке «Толстый». Он был действительно довольно упитанным малым, любил хорошо поесть. Жил он на первом этаже и мы иногда любили наблюдать, как он важно трапезничал на своей кухне сидя лицом к окну. Особенно «виртуозно» он ел вареную картошку, отрезая солидный кусок сливочного масла, осторожно кладя его на картофелину и, посолив, откусывал кусок. Потом повторял процедуру. С тех пор такой способ есть картошку у нас в семье назывался «картошка по – толстововски».
Так вот комплекция, наверное, и спасла Вовку Толстого от последствий полета «под купол цирка». Его поставили на один конец доски и двое ребят спрыгнули на другой – верхний – конец с крыши сарая. Вовка подлетел хорошо. Не под купол, но до крыши сарая точно. Метра на два с половиной. Полет вверх был изящен и непринужден. Спуск был, мягко говоря, похуже. Хорошо, что для приземления ему достался кусок земли без камней, железяк и других опасностей. Обошлось без переломов и травм. Больше на полет с доски никто в нашем дворе не соглашался.
Ломоносов
Жильё
С трех лет и до пятого класса, то есть, до 12 лет жил я в коммунальной квартире в доме, принадлежавшем КЭЧ (квартирно – эксплуатационной части) Балтийского флота. В таком жилье расселяли семьи офицеров флота. Двор состоял из двух жилых 4-этажных домов, а напротив замыкала дворовую территорию трехэтажка Военно-морского училища связи. Квартиры в домах были двух, трех и четырех комнатные. Но заселены были по принципу – одна комната – одна семья. Наша квартира на первом этаже была четырехкомнатная, но нам как семье с двумя детьми (у меня к тому времени уже был братишка Костик) выделили 2 смежные комнаты. Напротив, через коридор, жил старый отставной мичман с линкора Марат дядя Коля с женой тетей Катей. А за дверью одной из наших комнат, загороженной шкафом, жил офицер с женой и дочкой. В квартире еще обитали два кота. Один общий – Мишка, а другой старый – Пассат, которого боцман дядя Коля забрал с линкора. Была в квартире ванная, туалет с рукомойником и довольно просторная кухня с большой дровяной плитой. Зимой её топили дровами и угольком и готовили на ней еду. Летом же обходились примусами, керосинками, керогазами – были такие огневые приспособления на керосине.
Мы с братишкой в фуражках с белым верхом. Между нами – Вовка Толстый
Жили дружно. На зиму шинковали капусту под засолку в одну большую бочку. Потом всю зиму каждый брал по надобности. Вообще народ переживший войну, а на Балтике еще и блокаду, жил дружно, без мелких дрязг и свар. Приведу лишь один яркий пример. Когда в соседнем подъезде нам предложили освободившуюся отдельную двухкомнатную квартиру, мама отказалась.
– Что я там одна весь день делать буду.
Вокруг
Дома наши стояли на окраине города. Метрах в ста находился главный вход в огромный, переходящий дальше в лес, старинный парк. Парк был разбит еще при царе Петре и был заполнен дворцами и памятными местами. Дубовые и липовые аллеи выходили на большие живописные пруды соединенные неглубокой речкой, пробивавшей себе путь среди каменистых отмелей и замшелых огромных валунов.
Для ребят это было райское место. Сколько километров было пробегано и излазано среди кустов и деревьев! На прудах мы впервые пытались учиться плавать, а зимой бегали на лыжах и катались на коньках на катке с яркими огнями и веселой музыкой по вечерам. Бывало зимой приходили насквозь мокрые после рытья туннелей в снежных сугробах.
С другой стороны двора, через дорогу начинался и уходил за горизонт танковый и артиллерийский полигон. Закрывался на стрельбы он не часто. Так что почти всё время был в нашем распоряжении. Почти всегда вылазки нашей ватаги на полигон приносили какие-то трофеи.
Да и не удивительно! С 41 по 44 годы это место называлось Ораниенбаумским пятачком. Город Ломоносов до войны назывался по-старому Ораниенбаум. Здесь в двойном кольце окружения удерживал от немцев небольшой участок суши напротив Кронштадта героический, небольшой гарнизон. Естественно, все окрестности были изрыты воронками и нашпигованы пулями и осколками. Находили мы и полу обвалившиеся блиндажи и землянки, ходы сообщения и окопы, обломки техники и оружия.
И конечно, стоит упомянуть, что всего в 60 километрах или в часе езды на электричке находилась вторая столица – прекрасный Ленинград. А это театры, музеи, цирк и стадионы.
Бомба
Мне лет семь. Мы ватагой человек восемь рыщем по полигону. Поздняя весна. Снег сошел, но еще грязно. Воронки полны воды с головастиками. Обычно в такие вылазки мы всегда что-нибудь «полезное» находили. Один раз нашли кучу аккумуляторных батарей для армейских раций. Интересно было их разбивать и изучать потроха. Другой раз нашли свалку довольно пригодных к употреблению, а может быть списанных новых, противогазов. С тех пор у каждого имелось по паре масок со «слоновьими хоботами». Да еще резина масок прекрасно подходила для рогаток. Стреляли мы из них настоящими пулями, собранными по округе. Стреляли неплохо. По крайней мере, вороны, которых мы почему-то не уважали, от наших «снарядов» пострадали немало.
Этот наш выход мне запомнился намного лучше других. Мы нашли БОМБУ! Как сейчас я понимаю, это была не авиационная бомба, а скорее всего мина от ротного миномета. Но все атрибуты бомбы были налицо – каплевидная форма, стабилизатор и на переднем конце ударный взрыватель.
От радости мы её бросали, старались разобрать, колотили чем попало. Но потом, слава Богу, стали вспоминать множество случаев гибели и увечий пацанов от военных находок. Приумерили пыл. Развели костер и осторожно поместили бомбу в центр пламени. Долго сидели за пригорком и ждали взрыва. А когда он прогремел, почему-то разочаровались, что не очень громко. Выводы, правда, сделали – больше не бить и не бросать боеприпасы. Они взрываются!
Учения
Отец наш, морской офицер, прошедший войну с самого ее начала и до победы, много времени уделял нашему с братом воспитанию. Причем, я не могу вспомнить, чтобы он читал нам нудные нотации, учил жить, требовал хороших оценок. Его занимало совсем другое. Те редкие часы, когда он мог находиться с нами, он старался наполнить интересными для нас и поучительными занятиями. Однажды он объявил, что завтра, мы отправляемся на ученья по подрывному делу!
Отец тогда преподавал в Кронштадтском Высшем Военно-морском училище. Ученья проводились для роты курсантов, а мы должны были входить в группу «наблюдателей». Представляете, как мы ждали этого дня. Будить нас не надо было. Мы вскочили с кроватей рано, приготовили все припасы, что было сказано и выступили в сторону леса. Вскоре прибыли на широкую просеку изрытую, как и весь лес, воронками и старыми окопами. Мы с интересом слушали команды на минирование разных объектов. Следили вместе с командиром роты за соблюдением мер безопасности. Ну и, конечно, приходили в восторг от настоящих (а закладывалось до 600 грамм тротила) взрывов. Особенно запомнился полет огромного пня, поднятого в воздух взрывом.
Затем на местности разместили взрывпакеты. Это такие шарики наполненные дымным порохом. Они прекрасно имитируют взрывы. Кстати, взрывпакеты в ту пору с успехом применялись на съемках военных фильмов. И вот рота курсантов, в развернутой цепи, стреляя холостыми из карабинов и автоматов преодолевала заминированный участок, где в это время взрывались взрывпакеты, заволакивая поле боя едким дымом.
Морская выучка
Много времени мы посвящали изучению морского дела. Над моей кроватью, помню, висел плакат с рисунками морских узлов, а над Костиной – плакат с флажным семафором – положение флажков в руках матроса – сигнальщика на каждую букву алфавита. Был еще плакат с азбукой Морзе. Всё это нами изучалось и закреплялось тренировками. К первому классу школы мы с братом уже свободно могли переписываться с помощью флажков, а в темноте фонарем, посылая точки и тире азбуки Морзе.
Так как отец был членом Кронштадтского яхт клуба и имел категорию «Яхтенный капитан дальнего плавания», он готовил себе на яхту матросов. Так что, приходилось изучать парусный такелаж и всё что с ним связано. Делали мы это с большим удовольствием! Как же! Предстояли прогулки и дальние походы по морю!
И вот отцу удалось выкроить краткосрочный отпуск, и мы отправились на яхте с небольшой каютой в четырехдневный переход Ломоносов – Выборг. Отец капитан, мама кок, я матрос и Костя юнга. Мне было 8, а брату 5 лет. Но мы справились. Переход проходил в шхерах. Это масса маленьких островов заполнивших Финский залив.
Кроме занятий яхтенным делом, мы услышали множество историй от отца, воевавшего в этих местах на катере-БМО (большой морской охотник).
О военных годах нашего папы можно прочитать в его книгах. Поэтому я себя сдерживаю и не пересказываю здесь захватывающие эпизоды войны, о которых он нам тогда поведал. По пути следования было много остановок для рыбалки. На удочку брало слабо, поэтому продолжались уроки взрывного дела. Только взрывы были подводные, приносившие кроме познавательной теории еще и практические уловы. Прихватил нас и небольшой шторм. Но все трудности были с успехом преодолены.
По итогам перехода мне даже было присвоено звание – яхтенный матрос малого плавания и третий взрослый разряд по парусному спорту!
Первый телевизор
В середине пятидесятых годов на крышах домов начали появляться телевизионные антенны. Высокие и сложные. В Ленинграде открылся телецентр и началась трансляция черно-белого видеосигнала в пробном режиме. Вскоре и наш отец привез новенький телевизор. Это был довольно большой аппарат в форме куба с экраном и ручками управления.
Экран был всего 18?10 см. Да, в половину тетрадного листа! Поэтому, чтобы хоть чуть-чуть увеличить изображение, перед ним обычно ставилась увеличительная линза, заполненная дистиллированной водой или глицерином.
Была привезена и установлена на крыше с помощью проволочных растяжек антенна, укрепленная на стальной трубе длиной 12 метров. Какой был праздник, когда первый раз диктор с экрана сказал нам «Добрый вечер!». Работал телевизор по вечерам часа по 3–4. Показывали новости, кино, иногда концерт. «На телевизор» сходились соседи по нашей коммуналке и из соседних квартир. Такая роскошь была далеко не у всех. Каждый приносил с собой стул или табурет. Помню, что просмотр телевизора сразу стал мощным стимулом хорошо учиться. За тройку в тетради можно было распрощаться на этот вечер с домашним кино.
Маленькие радости
Старьевщик
– Старьё берем! – Тряпки, кости, стекло!
Эти крики предваряли появление во дворе старьевщика ведущего под уздцы старенькую клячу, запряженную в телегу. Он собирал все, что мы могли ему натаскать. Конечно, и взрослые хозяйки выносили старые вещи, но основными поставщиками были дети. По пятому разу прошерстив квартирные кладовки, чердаки и подвалы, кучи хлама на пустырях, мы обеспечивали ему львиную долю добычи. Особенно ценились у него куски любого цветного металла и пустые флаконы от одеколона и духов.
Расплачивался он с нами необыкновенно щедро, как нам казалось. Гонорары некоторых поставщиков доходили до 3 рублей. А это была цена 100 граммовой плитки шоколада «Соевый». О настоящем шоколаде в те времена можно было только мечтать под Новый Год. Если выручка составляла мелочь, то на нее покупались развесные конфеты «Подушечки» – леденцы с начинкой обсыпанные, чтобы не слипались, порошком какао. Ну а настоящий праздник был, когда вместе с «собирателем старины» во двор закатывала свою тележку продавщица мороженого! Мороженое находилось в металлическом цилиндре, утопленном в битом льду. Шарик стоил 20 копеек и помещался между двух вафельных дисков сантиметров 5 в диаметре. Сожмешь слегка диски, мороженое выступает за края, а его языком вокруг слизнешь и дальше. К сведенью, размер зарплаты в то время у рабочего был в районе 700–900 рублей.
Почти ежедневным маленьким удовольствием был поход в булочную. Хлеб тогда продавался на развес, хотя выпекался такими же, как и сейчас буханками, караваями и батонами. Штучно продавали только сайки – белые булки, их еще называли французскими. Когда тебе взвешивали заказанные полкило серого, для точности веса продавщице приходилось подкладывать небольшие кусочки хлеба, чтобы уровнять тарелки весов. Эти кусочки свежего хлеба были твоей законной добычей и с огромным наслаждением съедались по пути из магазина. Вообще, хлеб относился к лакомствам. Когда ты выпрашивал у мамы кусок черного во всю буханку, политый подсолнечным маслом и присыпанный крупной солью, и появлялся с этим сокровищем во дворе, отбою от попросивших «кусман» не было. Другой вариант – белый хлеб, чуть смоченный молоком и посыпанный сахарным песком. Вспомнил еще один заменитель шоколада – гематоген. Он продавался в аптеке как средство для повышения гемоглобина. Делали его из говяжей крови. Но так как он был подслащен и изготовлен в виде плиток, разделенных на квадратики и завернут в фольгу, то воображение добавляло и «шоколадный вкус». Еще одну вкуснятину – сгущенное молоко, отец приносил в продуктовом пайке, полагавшемся военным. Это была трехлитровая металлическая банка. Мама брала его для добавок в манную кашу или варила с ним какао. Но иногда мы с братом пробирались в продуктовый чулан и присасывались к заветной дырочке.
Дуэль за обедом
Питались мы довольно хорошо, но просто. Утром обязательно каша и чай или какао. В обед суп (щи, борщ), на второе макароны или картошка с котлетой, или куском мяса из супа. На ужин – каша или картошка. Особенно мы с братом любили сосиски или сардельки. Мама ими не баловала, но иногда давала. Во время еды мы ревниво следили, чтобы каждому досталось поровну как в штуках, так и по размеру. Ели сначала гарнир, а потом, не спеша, доедали сосиски, чтобы не страдать от вида наслаждающегося братца, когда ты уже всё своё съел. За одним из таких «турниров» я как-то отвлекся и просмотрел, когда Костя съел все свои сосиски. Обрадованный этим, я вдоволь насладился его завистливым взглядом и не спеша доел свою порцию. И тут, с торжеством и превосходством на рожице, братец лезет за пазуху и вытаскивает целую, припрятанную под майкой, сосиску! Тут я ему уже подыграл, как мог, изображая муки зависти от зрелища. Дуэль я проиграл.
Спорт
В школе я учился хорошо. Читать и писать я научился еще до школы, так что трудностей в начальной школе не испытывал. Единственной четверкой у меня оценивалось чистописание. Видимо, природная рациональность характера не могла заставить меня всерьез относится к бесполезному во всей предстоящей жизни выписыванию крючков и палочек. Из внешкольных увлечений было чтение. А как было получать новые впечатления, когда даже телевизора еще не было. Выписывали мы детские журналы. Мне «Пионер», брату «Мурзилку». Ну и книги брал в библиотеке: про войну, про индейцев, пиратов…
Но самым любимым моим занятием на протяжении всей школьной поры был спорт. Урок физкультуры был почти праздником. Ввиду ленинградской, очень длинной, зимы и короткого лета, серьезно заниматься можно было зимними видами – лыжами и коньками. К 4 классу я уже неплохо их освоил и успешно выступал на городских соревнованиях среди сверстников. К своему удивлению даже по спортивной гимнастике в 5 классе занял 1 место по городу, наскоро разучив комплексы простых упражнений на разных снарядах. Как-то летом на одном из парковых прудов появились два плавучих понтона и между ними натянутые поплавки плавательных дорожек. Иногда дорожки убирали и ставили ворота. Это тренировались ватерполисты. Я, тогда четвероклассник, в первый раз увидел, как надо правильно плавать кролем, и вместе с другими местными пацанами стал усердно подражать спортсменам. Через пару занятий меня позвал тренер ватерполистов, расспросил, сколько мне лет, где живу, как учусь, и предложил заниматься у него в секции.
Сначала учиться правильно плавать, а потом и осваивать водное поло. Я с радостью согласился и до конца лета не пропустил ни одной тренировки. Но пришла осень. Сезон открытой воды закончился и тренер (фамилию его помню до сих пор – Лоторейчик) предложил мне и моему соседу по дому Алику продолжать занятия в крытом бассейне в Ленинграде. Получив согласие родителей, он принес нам пропуска в бассейн и объяснил расписание занятий (3 раза в неделю) и маршрут.
Добирались мы примерно 1 час 40 минут в одну сторону на электричке до Финляндского вокзала и на трамваях всего с одной пересадкой. Я тогда учился в 5 классе, дружок – на год старше. Самое неприятное было не морозы, не длинный путь до места тренировок, а необходимость в воскресенье успевать в бассейн к 8 часам утра. Вставать надо было до 6-ти. Но усилия не прошли даром. К новому году я уже попал на соревнования со школьниками до 8 класса. Медали не получил, но выполнил норму третьего взрослого разряда по плаванию на 100 м вольным стилем. С тех пор – плавание стало моим любимым видом спорта, а потом и просто хобби. Жаль, что мы всей семьей той же весной уехали из Ломоносова на юг и мои спортивные занятия плаванием прервались надолго. Кстати, с Аликом мы случайно встретились через 7 лет в Одессе. Я там учился в Политехническом и играл за сборную ВУЗов Одессы в поло. И Алик, приехавший со сборной Ленинграда, меня узнал.
Слалом рук
Два раза я ломал руки. Не очень серьезно, но в гипсе походить пришлось. Первый раз я еще в школу не ходил. Большой мальчик толкнул меня, и я неудачно упал. А вот второй случай, в третьем классе, я запомнил хорошо. Метрах в десяти от стены нашей школы с войны осталась огромная воронка от авиабомбы. Она была метров 20 в диаметре и наполнена водой. В ленинградском сыром климате любой замкнутый водоём всегда был наполнен до краёв. Чтобы исключить попадание в воронку школьников, ее обнесли двухметровым забором. Видимо, засыпать ее из-за отсутствия техники было намного сложнее. А что такое забор для лихих парней, у которых на перемене всё кипит и требует движенья!? И нашей любимой игрой на переменах были догонялки, или салки, пятнашки, – вокруг и внутри забора. Вот и я перелез внутрь и, высунувшись по пояс над забором, дразнил догоняющего, который носился за кем – то по внешнему периметру. Пробегая мимо меня, он подпрыгнул, пытаясь меня запятнать. Я отпрянул и спрыгнул вниз, назад. На мою беду подо мной пробегал мой товарищ. Спрыгнул я на него и перекувырнулся назад, подставив руки, чтобы не приземлиться на голову. Одна рука не выдержала перегрузки и треснула в запястье. Запомнилось это падение тем, что я сделал правильный вывод – не прыгай туда, куда не смотришь и где не видно место приземления. Или приводнения. Это правило впоследствии не раз спасало меня. Особенно от соблазна броситься с разбегу в воду в незнакомом месте.
Вознаграждение
В 1957 году отец демобилизовался из Военно-морского Флота и стал гражданским человеком.
Но моряк без моря не может. Мы уехали на юг, в городок на берегу Дуная под гордым именем Измаил. На этом месте когда-то была неприступная турецкая крепость, павшая под натиском доблестных суворовских солдат и офицеров. Впоследствии крепость была разрушена по договору с западными союзниками. О ней напоминали только заросшие рвы да тротуары, выложенные по всему городу из кирпича от крепостных стен. Были еще многочисленные подземные ходы. Они время от времени обрушались в самых неожиданных местах, то под магазином, то посреди дороги, обнажая старинные свода выложенные камнем. Но входы в подземелья были тщательно замурованы и мы, мальчишки, так и не смогли в них попасть. А вели они по слухам аж в Румынию, под Дунаем! Да, Измаил стоял на левом берегу реки, а правый берег был уже румынским.
Отец устроился в Дунайское морское пароходство и вскоре уже получил звание капитана дальнего плавания и корабль под командование.
Мы с братом ходили в близлежащую школу. Летом пропадали на дунайском пляже. Об одном только я жалел. Плавательного бассейна в Измаиле не было. Я занимался легкой атлетикой, играл в баскетбол, стрелял в школьном тире из винтовки.…Но любимым плаваньем заниматься было негде.
Однажды летом (я тогда перешел из шестого в седьмой класс) к нам во двор пришел мужчина в штатском костюме и спросил, где живет Вова Гринспон. Друзья кликнули меня, и он рассказал о цели своего визита. Оказывается, в городе должны были пройти соревнования по плаванию, и каждое спортобщество выставляло свою команду. Мужчина представлял общество «Динамо». Тогда это было спортобщество, как сейчас говорят, правоохранительных структур, милиции, внутренних войск…Мой «вербовщик» оказался из КГБ, но я об этом узнал позже.
– Твой папа, сказал он, говорит, что ты плаванием занимался? Не хочешь ли за «Динамо» проплыть 100 метров вольным стилем? Я готов был плыть хоть за общество «Урожай» – колхозников – лишь бы попробовать себя опять в любимом спорте.
На следующий день во двор подъехал легковой Газик, и мы с моим новым «импресарио» поехали в затон Судоремонтного завода. Там к берегу были пришвартованы понтоны, а между ними натянуты дорожки для плавания. Соревнования были среди взрослых. Школьником я был только один и очень опасался, что продую со свистом. Но стили и техника плавания для местных жителей были неведомы, и в итоге я занял второе место, показав неплохой результат около второго взрослого разряда.
Опередил меня только огромный моряк из Пароходства. Он был чемпионом Черноморского бассейна по гребле на шестиместных шлюпках, да еще был загребным, т. е. первым номером из гребцов. Техника плавания у него была слабовата, но мощи в руках хватало.
Получив грамоту и памятную медаль, я с гордостью отбыл в том же экипаже домой. Но настоящую награду за защиту чести динамовской команды я получил на следующий день. За мной на том же Газоне заехал мой наставник и ничего не говоря пригласил покататься. Выехали мы за город и спустились в старый крепостной ров. Наставник вытащил из машины большую мишень с силуэтом верхней половины человека. На ней были нанесены круги от десятки в центре до единицы в районе плеч. Воткнул ее в землю метрах в двадцати от нас и выдал мне пистолет «ТТ» и коробку-75 штук-патронов. Показал, как заряжать, целиться и скомандовал – «ОГОНЬ!!!»
