Записки от старости. Ироническая проза

Но жена вмешалась, нажала на пультик. Будто ушат воды вылила. А сегодня, на берегу не отказался бы от холодного душа. Думаю, она понимает мое состояние, только виду не подает. Бездна такта.

В юности я снимал девушек, не телекамерой, тогда времена были попроще, а фотоаппаратом с портретным объективом, чтобы потом любоваться в укромном месте, стремился понять, чем она, эта красотка, так достает. Вживую стеснялся пялиться.

Не скрою, любил поглазеть и на свое изображение, что-то выискивая в непечатном выражении своих маленьких кабаньих глаз. Впрочем, думается, нет ни одного человека, который бы не любил собственное изображение, будь он двойником гамадрила.

Медвежий край

– Смотри, журавли летят клином.

– Может, косяк забили?

С моря ветер – упругий, густой. Нерпы играют на волнах и на нервах, составляют пищевую конкуренцию рыбакам на лицензионном участке. Пойманная в сеть горбуша тут же лишается головы в нерпичьей гильотине. Ламинария горит в костре с ароматом лекарства. Найденный мертвым крабик не покраснел в пламени, а почернел, обуглился. Пахнет горелым хитином – вот какое оно, жертвокрабоприношение.

Ветер бросает под ноги обрывок газеты. Сообщение в печати, усиленное муссированием и муссонами. Новый начальник рыбной службы носом землю роет, задержал китайцев, занимающихся незаконным выловом минтая, но из-за льдов в Охотском море не смог провести арестованное судно в Магадан, отправился в Петропавловск- на- Камчатке, произвел там фурор.

Говорят, в Поднебесной с нарушителями не церемонятся, расстреливают на площади, и это коробит меня, как и смертная казнь за провоз наркотиков в некоторых странах Юго-Восточной Азии: за годы вселенского бардака мы уже отвыкли от строгостей и каких-либо наказаний за преступления.

Магаданский рыбнадзор, – отчитывается рыбный начальник, – из года в год задерживает одних и тех же браконьеров. В прошлом году у одного изъяли 60 килограмм икры, в этом 80. Без работы не оставят. У них, браконьеров, самые лучшие адвокаты, знают, как улизнуть в дырки законов. Как нерпы сквозь сети, уходят.

Тем временем, – узнаю все из той же газеты, – в Москве образовалось колымское землячество, с филиалом в Киеве. Бывшие северяне, в основном начальники, проживающие в столице как бы в ссылке, собираются у Большого театра, едят икру ложками, носят красные фирменные носки с гербом города и хором тоскуют по Магадану. Слезы льют интенсивно, как зрители индийских фильмов, томятся желанием отразиться в кривом зеркале, пройдя сквозь дырочку объектива. Нашлись спонсоры, оплачивают им и икру, и выпуск похожей на дембельский альбом газеты, чтобы рассказывать оставшимся в Магадане, какие уехавшие хорошие люди и как им вольготно жилось на Севере, да и сегодня им, в общем-то, неплохо, если бы не тоска по второй родине. Заслуженные ветераны, VIP-персоны вспоминают с теплотой и теснением в груди город юности.

Оставшиеся в Магадане этих воспоминаний не разделяют, едят икру как бы нехотя, без ностальгии. И почти без аппетита. Если честно, меня самого до самых печенок достают добавляемые в деликатесный продукт консерванты, ухудшающие аромат и вкус. Какая-то неприятная горечь. Предпочитаю икру-пятиминутку, приготовленную собственноручно, и чтобы соль без химического привкуса йода.

Однажды на одном из сайтов кто-то назвал Магадан так: «медвежий край». Мой сын очень обиделся, хотя медведей у нас и впрямь столько, что заходят в городскую черту запросто. Зато местные телевизионщики именуют город столицей столицей Колымы. Это мания величия? Лечится электрическим током. Недаром строят на Колыме вторую ГЭС.

И птичка вылетает

Там, за каменной стеной, каменная спина.

Познакомился тут с одной, и решила, что мне жена.

Прямо к шашлычному костерку подъезжает судно на воздушной подушке, несущее на борту имя борца с браконьерами, погибшего от множественной язвы желудка, которая будто бы бывает от злоупотребления красной икрой и балыком. Причаливает. Мощно. Воздушная подушка – это вам не матрас. Но не денежная подушка, увы.

Выходят инспекторы и вездесущий фотограф с симпатичной молодой бабенкой. Сам рослый, как каланча, удобно в толпе снимать. Он чернявый, а она блондиночка, едва ему до соска достает. Жениться, что ли собрался, в очередной раз? Нет, – говорит, – пока так вопрос ребром не стоит. Вопрос? Это у Адама ребром.

Но история романтическая, бес в ребро, ангел в лопатку. Женщина пришла к знаменитости сняться на паспорт. А он ее так обаял, что согласилась стать персональной фотомоделью. Оголяться по первому требованию. Холодновато, конечно, на Севере в одном силиконе позировать, но ведь сама съемка сотую долю секунды длится. Это тебе не перед живописцем стелиться. Так и появилась мыльная фотосессия: нежная женская плоть на фоне серых несокрушимых скал.

Потом ее фотограф утащил к фермеру на подворье. (Ой, какое скользкое слово – от «ворье», что ли?). Параллельно тот пахарь-хермер по фамилии Безуголовный является радикальным мыслителем. Главное, – говорит, – совершить не открытие, а своевременное закрытие, – уголовного дела. Если слышишь: «Он удалился от дел», мысленно добавляй: «заведенных на него». Фермер норовит попотчевать фотомодель морковкой и молочком, практически не отлипает от нее: любопытно же, как фотограф будет снимать: какую птичку зарядит. И вообще как она будет сниматься. То есть, раздеваться, снимать с себя семь одежек. Увидеть обнаженную натуру в наше время – не диво, но волнует не конечный результат, а процесс. У агрария тоже была когда-то «Лейка», камера с цейсовской оптикой, да теперь осталась одна поливалка.

К животноводству фотомодель не имеет никакого отношения, корову подоить не сможет, но сумела сохранить в себе детскую любовь к животным. Мол, мы одного рода-племени. Вымени. Ей нравится, когда называют телкой.

Тираж газеты, где работает папарацци, поднялся. Что сегодня у него родится, какой ракурс? Обнаженная натура пока что не пресытила магаданцев.

Сегодня на море мэтр хочет свою кыску в группе с нерпами снять. У новой модели такие же большие влажные глаза, как у морских хищниц. Это надо видеть.

ТЕМ ВРЕМЕНЕМ проветрив мысли и провентилировав кровь, возвращаемся с любимой женой с побережья. Она, к счастью, не заметила присутствия телевизионщицы, и чувство невероятного облегчения захлестывает высокой зеленой волной. Люди одной профессии сливаются на фоне друг друга.

Мы с женой пропитались мельчайшими кристалликами соли и ощущаем ее на губах подобием поцелуя. Домой, в город, в туман. Все еще не высохла политая, почти без кочек, беспыльная дорога. Не терпится до нее добраться. Жена говорит: может, из Всемирного банка денежные тузы понаехали, потому наши дорожники так стараются. Наверное, чтобы понравиться и без помех кредиты для торговли окорочками взять. Я соглашаюсь с ее проницательной трактовкой, чтобы отвязалась, а потом выяснялось, что у ребят из дорожной компании такая работа – дорогу поливать. Такие они трудоголики старой закалки. Симпатяги.

Уничтожая последствия неумеренного загара, жена обрабатывает кожу одеколоном. Мой парфюм взяла – «О'жен»: все равно не пользуешься, мол, да и благоухает он не лучше тройного. И вдруг, словно из-под земли, гаишник. Милиция – как елка: зимой и летом одним цветом. Даже за городом расслабляться невозможно. Делаю непроницаемое лицо. Стало быть, от жены скрывайся, от инспектора. Кто еще на очереди? А гаишник не доверяет глазам, нюхает: мол, какой-то у вас в салоне запах специфический. Не употребляете? Как хорошо, что я не поддался искушению схохмить! Ответил скромно, как овца: «За рулем – никогда». Как-то давно я успел заметить, сами менты по причине телесного здоровья пахнут ментолом и мантами.

А запах – лосьон, чтобы не сгореть, натерлась. Включаю FМ-радио, и тут же объявление, подходящее к случаю: «Нашедших рюкзак на сопке, 15-й километр Арманской трассы, просим вернуть за вознаграждение натурой».

С трудом подавляю желание остановить машину и поискать. Сколько ни работал над собой, внушаемость остается на максимуме. Никак не привьется разумный пофигизм.

Вообще-то место бойкое. В 2011 году напишут в газете: «Просьба ко всем часто бывающим на Арманском перевале: оставляйте еду в кормушке для собак между 23-м и 24-м километрами, с правой стороны.

Не могу удержаться, чтобы не процитировать трогательные объявления, свидетельствующие о проистекании в городе обычной незашоренной, неполитизированной жизни, столь симпатичной мне.

«Отдам пианино. Самовывоз.

Отдам растение «золотой ус» для приготовления настоек.

Продам щенка.

Продам, персидских котят и зеленую мартышку в возрасте 3-х лет, рост 50 см.

Примут в дар щенка.

Продам шпагат конопляный».

На перевале

Геморрой влияет на твою жизнь

Реклама

Той весной, в конце прошлого века здесь, на перевале, было жарко. В переносном смысле. Объект повышенного дорожного риска.

Одна энергичная дежурная по городской управе устроила переполох, а телеканалы, благодаря утечке информации, его усилили. Началось-то с катаклизма. Не на сопке, в другом месте, в самом городе, на окраине, обращенной к Армани, в частном секторе, в непосредственной близости от инвалидного дома, который тоже, по всеобщей традиции, размещен в городской черте, ближе к массивам чистого морского горного воздуха – наблюдалось значительное оживление. Частная домовладелица ударила в набат: началось половодье, и дом у нее тонет. Пригнали скрепер дорожной службы, сдвинули снег, и полая вода с энергией застоявшейся лошади устремилась частнице в огород. Сюрпрайз! Надо было тут же, не сходя с места, скомандовать тому же скреперисту: сдвинь, мол, на метр снежную гору в обратном направлении.

Но тут проблема засветилась по большому начальству, понаехало воронков, не протолкнешься, а телевизионщиков еще больше, все-таки каналов в городе расплодилось выше крыши, каждый кушать хочет, а действующих лиц, творцов провинциальной истории немного: позируют, говорят, говорят, рады стараться. И перерезать ленточку.

Проблема яйца выеденного не стоит, но когда с телеэкрана информация звучит многократно, в одну точку мозга долбит, подмалеванная действительность приобретает зловещие краски. Вроде того, что вот-вот обвал земной коры произойдет.

Все дело в формате. Как говорится, формат вашего плача подходит к формату нашего носового платка. Раньше на залитые огороды никто внимания не обращал, а теперь наводнения одно за другим случаются в стране, вот и в Магадане дуют на воду, еще не обжегшись на молоке, хотя молочный завод уже приватизировали.

Ударим по наводнениям сухим законом! Даешь усушку и утруску!

Можно и с другого конца раскрутить: психбольницы во все времена облагораживают местность, очищают атмосферу коллективной аурой. Психостационар на 23-м километре, далековато отсюда, а вот Дом инвалидов – рядом. Тоже божьи люди, излучение от них, благодать. Господь вместо вечного покоя дарует болящим свет в душе, но не все его видят, и тут сияние проливается, подобно лунному, на печальные поляны, кривые лиственницы и плакучие ивы. А кому-то и клиническая смерть дается, чтобы астрально вышел из тела, огляделся с высоты птичьего полета, увидел себя со стороны, понял обуревавшие заблуждения, поменял минус на плюс.

А ведь еще не стихли вопли в районе Инвалидки, где по поводу наводнения назревала угроза сухой голодовки протеста в отделении для больных с нарушениями опорно-двигательного аппарата.

Параллельно выполз другой катаклизм: надо же было случиться, что Арманский перевал накрыло пургой, видимость упала до ноля. Что, в общем-то, случается несколько раз на дню, но проходит мимо красивых зорких глаз телевидения. А тут наглядно автобус ПАЗ в снегу по шею увяз. Людей стали спасать все, кому не лень. Бензовоз шлифанул, машину развернуло, дорогу перекрыл своей мощной тушей, над пропастью, считай, завис. В пропасти машинки упавшие – как игрушечные, с высоты видны. Десятка два я насчитал.

Места на дороге, отвоеванной взрывчаткой у скалы столько, чтобы уазику пройти впритык, а ПАЗ – пас. Не проскользнет. Несколько пассажиров с него спокойно слезло и одиночно уехало с попутчиками в город, а оставшиеся в ПАЗе примерзать стали, греются внутренним жаром, собственную ауру напрягают, острой лексикой злоупотребляют, шутками, прибаутками. Поют: «Ой, мороз-мороз, не морозь меня». Тащат замерзший автобус тросом, подцепив к грузовику. Смазка промерзла, колеса не крутятся! Лопнул трос. Хорошо хоть, никого не задело. Нашелся запасной тросишко, а кровь кипит, требует подвига. История так себе, пустяшная по местным понятиям, а раздули ее телевизионщики, будто папанинцев спасли.

Может, настоящие папанинцы – тоже преувеличение? Не нашелся еще деятель, разоблачить их, а ведь, казалось бы, все уже разоблачено, в том числе магаданские облака с мгновенным снежно-дождевых эффектом.

Золотое солнце, серебристые облака!

Стереотипами живем, сермяжная правда никому не нужна, важно лишь, под какой шаблон тебя тупомозгососые журналеры подгонят…

И вот блаженство

С какого ни заходишь боку,

все нет и нет припеку

После общения с морем испытываешь необыкновенное чувство свободы, раскованности кандалов и наручников, развязывания крыльев и разлепления скотча – во всех местах, где был подвергнут сценическим зажимам. Свобода от излишеств в теле наступает. «Набей меня», – желудок просит.

Армань – это для выходного дня подходит, но морское блаженство есть и ближе. Если в твоем распоряжении лишь пара-другая часов, едешь из центра на берег бухты Гертнера. В море, близ Кедрового ключа, есть чистое место, к нему можно сойти с дороги по валунам, съехать на «Жиге», а тут красуется джип, хозяин которого лоснится от крутизны. Этакий полноприводной джигит.

Когда входишь в воду бухты и тебя обжигает ее невысокая температура, приходит на ум картина Петрова-Водкина «Купание красного коня».

А когда выходишь, рождаются нервические строки: «В воду кунайте, кунайте и Дипкунайте, и Орбакайте, стрекайте, и вынимайте»…

Думается, японцы – все левши, раз у них руль справа. Вот и Витюша Иванов лишен водительских и родительских прав за управление ребенком и его игрушечной машинкой в нетрезвом виде.

Только что генерал Рохлин убит выстрелом в голову, и от этого ничего другого не приходит в голову. Накануне по телевизору передавали такую информацию: «Неизвестный маньяк застрелил из автоматической винтовки 9 человек за 2 минуты 36 секунд. Это на 15 секунд быстрее прежнего рекорда». В Штатах дело было.

Берег бухты Гертнера усеян тушками горбуш с отъеденными головами. У кого-то шалят нервы, а у нас нерпы. Кровь северного человека закипает при нуле градусов. Среди валунов не так уж холодно. Или прогрелось, или поменялась формула крови. Все про глобальное потепление толкуют, один Магадан остается, где спасаться от жары.

Мужик на джипе, как и ожидалось, кавказец, и сразу мерещатся шашлыки. Воображаемый аромат трепыхается в глотке. Машина абрека, словно верный конь, стоит у самой воды, будто бы бьет копытом. На море прилив, и скоро резина колес станет соленой. В четырех метрах от джипа серый лед площадью несколько квадратов сохранился под сенью кустов с зимы. На льду можно охладить пиво. Если бы оно было.

«Мачехой клянусь! Отчимом!», – слышится убедительный возглас все того же абрека, он медленно передвигается на джипе по валунам и уже убрал несколько каменюк с пути совместно с другим джигитом. Врожденный гений благоустройства. Люди возвращались с отдыха с большими рюкзаками, каждая группа снимается на валунах, радуясь приобщению к цветной пленке «Кодак». Красивая точка берега привлекла художественно одаренных подростков, они оставили на камнях рисунки цветными мелками, стилизованные под глубокую древность. По рисункам ползает огромная перламутровая муха. Будто что-то понимает в изобразительном искусстве. Может, позирует?

Резиновая лодочка проплавает мимо, пока я плыву. Тело держу в воде, голова над водой, хорошо слышу, как от воды рикошетят звуки. Голый мужик в лодочке гребет маленькими, словно игрушечными, веслицами.

Ручеек сбегает сверху, по склону. Чайки парят над моей головой почти вплотную. Стальной цвет воды, акварелью очертанные острова. Чайки, будто нарисованные одним взмахом колонковой кисти, крыжат мои мысли. Быть Магадану на пару дней южным городом! Сегодня рекордная температура воздуха +26.

Как бы нам изловчиться, солнцем напитаться на будущую зиму? Размышляю, как включить память тела, погруженного в соленую жидкость, ощущаю соль кожными рецепторами, во рту у меня солоно и в носу все отмякло, подогретый воздух, насыщенный солью, вбираю всей грудью, мне радостно и тоскливо: сегодня у нас лето. Сезон, длящийся один день.

Для отвода глаз генералу Рохлину выстрелили в голову.

Во мне рыдало все и пело,как полноводная река.Своя рубашка липнет к телу;Кольчужка больно коротка.

Сын оставил туфли с солнечными очками на валуне. На обратном пути пришлось помочь ему отыскать их. Камни в известковых полипах. Идешь, как по шурупам.

И на остров Итуруп брошу свой прохладный труп.

Пока мой парень купался, вода прибывала, подбираясь к оставленной одежде, лежащей на обуви, и уже тронула подошвы туфель. Камни, по северным меркам, теплые, вода тоже. Валун ржавого цвета со следами чаячьего гуано – белого и непривычного фиолетового цвета, напоминающего школьные чернила. Теплые камни и теплота тела. Признаюсь, меня всегда смущало написание Пушкиным фамилии величайшего бабника Донжуана. Дон Гуан.

Высохшие ламинарии похожи на рыбацкие сети.

Красная «японка» с раскрытыми дверями. Музычка. Романтические берега вровень с горизонтом, если смотреть из воды.

Сегодня особый день: открывается сокровенное знание и незнание. Интеллектуальная собственность, добытая ценой потерь и озарений, несчастий. Нам бы не хотелось это знание кому-то передавать, ни за какие коврижки. Мы ненавидим тех, кто добудет эту сокровенную информацию о северной природе другим, более коротким, вивисекционным путем. Кому переплывет она в руки. Как ни за понюх табаку уже отдали во всеобщее пользование годы наблюдений биологов, геологов, археологов. А ведь люди годами жили ради этого в мерзлоте, а сколько друзей и коллег недосчитались!

Колымские геологи, у каждого многие тысячи километров по горам и речным долинам намотано. У многих к пенсионному возрасту наступает кризис, и тут важно, чтобы сердце выдерживало. Силы воли им не занимать, но кроме мужества, нужны здоровые жилы.

Один из них дважды приезжал в Хабаровск, намереваясь сделать шунтирование сердца. Ему отказывали. Прилетел в третий раз. Поставили шунты. Кому надо, на лапу дал.

Операция прошла удачно, но потом стало хуже, и сердце не выдержало, остановилось. Говорят, я встречался с ним в какой-то компании, но, увы, я этого не помню. Да разве это что-то бы изменило?

Волны покачивают мой разум, словно буек. Я чувствую прилив морской болезни, но лишь на мгновение.

У самой кромки воды кружат и не садятся на голову комары. Правда, не такие уж активные и злокусучие, как в лесу. На море их вообще быть не должно. Видимо, более активное поведение связано с отсутствием ветра и теплотой воздуха. В нормальную прохладную погоду они и не думают кусаться у моря. Их сдувает ветром.

Кино и Немцов

Ты имеешь право? А я имею лево!

Тем временем в Магадан приехал Немцов. Как Киркоров, только не поет, – говорят о нем с придыханием наши шикарные, не забалованные мужским вниманием женщины. (Правда ли, что в городе Горьком, когда выпивают, кричат: «Горько»? Нет. Кричат: «Низко», ведь город Горький обратно переименован в Нижний Новгород).

Магаданский Немецкий дом зашевелился, надеясь на встречу с Немцовым.

Один магаданский бизнесмэн выставлял кандидатуру на выборах, и кореша напутствовали его: мол, за тебя пасть порвем и ноги вырвем, а имиджмейкер сформулировал: «Ты вступаешь на трудный путь, и от тебя ждут, что твои брюки никогда не будут на людях расстегнутыми, а на них такие стрелки, будто ты из них изготовился стрелять из положения „лежа“, понял?». Вообще-то старая история, но с приездом человека из правительства она, как перелицованный пиджак, засияла новизной.

Прогуливаясь в центре Магадана по Аллее памяти, где, говорят, ветераны строительства социализма забывают собственный склероз, Немцов ответил на нападки городского диссидента, который выпускает частную газету, якобы на деньги ЦРУ. Диссидент за словом в карман не лезет, оно ему не по карману, но кого угодно в конфуз введет – словесным кун-фу.

Не на того напал. Борис Младший отшил его. Мол, лично я ничего не украл.

(Ты эстет, и я эстет. Оба мы эстеты. Ты кастет и я кастет, вынули кастеты).

Вообще-то иная кухарка, управляющая государством, чувствует себя не в своей тарелке, словно она прачка. Все дружно заговорили, что Немчик – родственник Свердлова, а немало магаданцев приехали из города, лишавшегося имени Якова Михайловича.

Там расстреляли царскую семью. Судя по аллилуйям и осаннам демократов, выражение «Нет пророка в своем Отечестве» относится и к императору Николаю II, «образованнейшему человеку Европы, автору мирных инициатив».

Магаданцам не в диковинку видеть на улице федеральное начальство. А Немчик такой кудрявый, свой в доску Почета.

Киркоров в столице Колымы тоже был, сравнение двух красавчиков родилось не на пустом месте, для Аллы купил в магазине «Алмаз» ожерелье, ему нашептали: мол, из колымского золота, самое лучшее.

Сочувствовали Филиппку: примадонна спелась с хором геев из Нью-Йорка. Мало ей Бори Моисеева.

Да не парься, и Пелагея пела про гея.

Мол, не удивимся, если Филя, в пику жене, выступит с хором женщин с острова Лесбос. Ему продемонстрировали наш стриптиз-бар, совмещенный с бистро «По-быстрому».

Но ажиотажа и в первом, и втором случае было меньше, чем когда приезжал Ельцин. Президент дал прежнему губеру, Михайлову, семь тонн нашего же золота – кредит для развития производительных сил. Новый глава администрации, Цветков пытался понять, куда, подобно растворимому кофе, девался тот драгоценный металл.

Когда у президента насморк, всю страну трясет лихорадка. А уж отдельно взятая область, хоть бы и Магаданская, – и подавно в семибальном землетрясении.

И второй вопрос: куда девалось сто тонн золота с Кубаки?

Кстати, если короля играет окружение, то телезвезду – короли. Одна наша местная хозяйка канала, когда выдавала в эфир заключительную передачу о пребывании Президента, как бы кричала на прощание «До свидания, Борис Николаевич. Приезжайте еще». Она подносила микрофон к самым губам, и, благодаря форсированной громкости создавалось ощущение, что дочь провожает родного папашу, именно ее слышит он и машет рукой именно ей. Телезрители имели возможность рассмотреть и оценить дорогую шубу ведущей, с точностью до рубля. Наша красавица и в Африке будет в шубе щеголять в жару.

Ой, к нам и Жириновский зачастил, молва уже прикатила, что будет баллотироваться в губернаторы. Всем невольно вспомнился лозунг прежних лет про Чукотку: «От жирника до атома». Жирик взял за моду выступать на площади у храма и, чтобы собрать аудиторию, раздает деньги. Направо и налево! Молва усиливала масштаб раздачи примерно в 9,5 раз.

Пипл возродится

Реакция Вассермана выявила в городе двух граждан

по фамилии Вассерман, одного Вассерманц и одного Вассерманченко

Один бизнесмен, уполномоченный Жирика по партии, как-то раз встречается мне по дороге, делится проблемами водочного бизнеса. А меня подмывает спросить про жирность спецводки с портретом Жировольфовича на этикетке.

Проблем, конечно, море. Кто пьет огненную воду со льдом, играет не только с огнем, но и мечом. Гораздо проще было бы раскрутить автостоянку. Пустырь пустырем, и вдруг его обносят забором и качают деньги из воздуха. Но что теперь-то кулаками махать, раз завелся на водку.

(Пройдет совсем немного времени, и археологи найдут на Ольском плато, близ Магадана, стоянку древних людей, возрастом 20 тысяч лет. Трудно удержаться, чтобы не начать подсчитывать, сколько можно было бы выручить денег, будь там все годы платная автостоянка).

– Я, – говорил жириновец, – введу в своем алкозаведении должность социального работника. И рюмочную открою, льготную. Пусть приходит ветеран, клюкнет с друзьями дешевой водочки, и станет ему хорошо, а мне тоже.

Встретятся в той рюмочной Непомнящий и Неизвестный. Разойдутся, оба невменяемые. На Западе старушки кооперируются, – показывает свою глубинную осведомленность жириновец. – Если две квартиры двухкомнатных на двоих, они одну продадут, на вырученные деньги в путешествия ездят. А наши все боятся, как бы не объегорили. Или пропивать начинают наперегонки.